Часть 9.
Лёжа на больничной койке, Дизэлм не мог вспомнить, почему она вызывает у него такие негативные чувства. Он хотел повертеть головой, чтобы размять затёкшую шею, но понял, что не может этого сделать–его тело было крепко зафиксировано жёсткими кожаными ремнями. Из-за стены раздавались громкие крики.
Розалина не могла понять, почему сначала Арзт обещал ей, что оживит Фридриха, а сейчас не может этого сделать. Боль в её груди разрасталась с новой силой.
-Как ты посмел дать мне надежду на воссоединение с моим дорогим Фридрихом, а сейчас утверждать, что это невозможно? Дизэлма и свою противную Абель ты смог оживить!
-Не отзывайся так об Абель.-Арзт, в отличие от Розалины, не кричал, он говорил спокойным голосом, и это раздражало девушку ещё сильнее.-сейчас она другая. Фридриха я не могу оживить, потому что он умер намного позже этих двоих, ещё и от болезни. Разрушение уже полностью поглотило его тело. Ты сама не видишь, что Фридрих сейчас больше похож на скелет с гнилыми иссохшими ошмётками органов, нацепленных на кости? Я удивлён, что он вообще не сгнил до конца, и от него хоть что-то осталось.
Розалина оглянулась назад. На операционном столе лежали останки Фридриха. Череп был вскрыт, с целью вставить туда головной мозг, сделанный искусственно, чтобы оживить Фридриха, ибо его собственный головной мозг разложился уже давно. Оттуда выглядывали эти самые искусственные извилины, покрытые чей-то тягучей тёмной кровью. Кроме того, из черепа, с ошмётками иссохших мышц, на неё смотрели два глаза, с сильно помутнённой роговицей и желтоватыми пятнами на белках. Признаки трупного высыхания заволокли все глаза возлюбленного, не давая ему никакого права на вид мира вокруг и на жизнь, соответственно. Все волосы, в том числе и брови с ресницами давно выпали; кожа сползла и обсохла, болтаясь только в некоторых местах: все мышцы и кости были обнажены. Останки и правда никак не походили на Фридриха. Вокруг витал запах гнили, резко врезаясь в нос и вызывая тошноту. Розалине очень хотелось, чтобы Арзт восстановил внешность Фридриха и оживил его. Она вновь подошла к Арзту, отвернувшись от останков. Хотелось заплакать от безысходности.
-Восстанови его внешность, в чём проблема?-Розалина вновь перешла на истеричный крик, из глаз, вместо слёз, текла чёрная горячая жижа; стекая по щекам и обжигая их, капала на пол, выложенный плиткой.-Верни. Мне. Моего. Фридриха.
Арзт не отвечал. Его взгляд, наполненный безумным счастьем, был направлен за спину Розалины. Девушка почувствовала на своём плече прикосновение холодных сухих костей. Трупный запах ударил в нос с новой силой. Арзт ухмыльнулся, а затем заразился низким, тихим и гортанным смехом.
-Не уж то у меня получилось? Я и не думал, что это возможно. Получайте, распишитесь, дорогая Розалина. Живой Фридрих.
Розалина оглянулась. Сзади и правда стояли останки Фридриха, переминаясь с одной ноги на другую. Парень не мог ничего сказать, ибо язык его уже давно разложился. Из глаз Розалины ещё сильнее потекли чёрные густые слёзы. Она даже не могла представить, что сейчас чувствует Фридрих.
Фридриха изнутри разрывала агония. Остатки органов, душу и даже кости терзала сильнейшая боль, будто огонь пожирал каждую частичку парня. Однако, он не мог ничего с этим сделать: даже банально закричать от боли не представлялось возможным. Дрожащей костлявой рукой Фридрих потянулся к своему животу, однако та прошла дальше и дотронулась до позвоночника. Если бы Фридрих мог поднять брови и распахнуть глаза от ужаса, он бы это сделал, но ни кожи, ни бровей, ни век, на лице не было, и мышцы постепенно отсыхали от черепа, вслед за ними. Глаза почти ничего не видели, картинка размывалась и искажалась так сильно, что парень с трудом разглядывал силуэты альбиноса и своей возлюбленной. Кроме того, они были иссушены, и создавалось ощущение нахождения в пустыне, будто ветер надул тонну песка на нежные склеры.
-Убей его обратно! Ему же больно!–голос Розалины истерично дрожал.
-Он сам умрёт совсем скоро, если не давать ему есть мясо.
Голос Арзта, эхом разлетающийся по помещению звучал жутко, но то, что было страшнее–это стук костей по кафелю, приближающегося к Дизэлму Фридриха. Какие-то гортанные хриплые стенания эхом разносились по комнате. Кости стучали звонко, иногда ударяясь и о друг друга. Фридрих двигался очень медленно и тяжело. Раздавалось чавканье влажного мозга, свободно двигающегося в черепной коробке. Сухие мышцы тёрлись друг о друга, усиливая боль от каждого движения. Запах гнили становился сильнее, что говорило о том, что Фридрих уже в комнате, в которой лежал Дизэлм. Фридрих пришёл сюда за мясом. Железный запах в комнате воевал с гнилым, за право наполнить собой воздух. К счастью, Арзт вовремя остановил возлюбленного Розалины и, судя по дальнейшим звукам, запер его в операционной. Стук каблуков доктора начал приближаться к Дизэлму.
-Дизэлм-Дизэлм... Как тебе не стыдно подслушивать?
Спокойный голос доктора нагонял тревожности намного сильнее, чем если бы Арзт говорил агрессивно.
-Абе-ель... Мне пришлось убить её. Все мои труды идут в помойку, понимаешь? Мне и тебя убить надо. Но я хочу, чтобы люди поняли, что зря боялись и отвергали меня. Я покажу им тебя. Скажу, что ты ожил благодаря мне и моим трудам и исследованиям, продолжающимся десятилетиями. Они полюбят меня, и ты мне будешь больше не нужен. Я убью и тебя.
Дизэлм лежал спокойно. Ему было не страшно, он уже умирал. Сейчас же его тело мучила агония, так что он не желал больше жить. Не так. Он был несказанно рад тому, что скоро обретёт покой. Ему казалось, что в Аду будет легче, чем тут.
Розалина стеналась по коридорам. Она думала о том, как бы сложилась её жизнь, если бы она не совершила самоубийство. Когда она прыгала с моста, она думала, что избавляет себя от всех мучений и сложностей, но в итоге их стало только больше. При жизни она могла не только страдать, но и чем-то наслаждаться. Хоть как-то, но она была счастлива. Сейчас же наслаждаться была нечем. Она не чувствовала вкуса аппетитной еды, прекрасных запахов цветов, не могла расслабиться и погреться на солнышке. Трупу это чуждо. Она не чувствовала ничего, кроме бесконечной бездны боли. Её стоны разносились эхом по коридору; горячие слёзы прожигали дорожки на нежной бледной коже.
Где-то далеко раздался тихий знакомый голос. Он казался взволнованным.
-Фрейлина? Фрейлина, очнитесь же!
Розалина открыла глаза. Глубоко вдохнула чистый воздух на набережной. Над ней стоял Вагнер. Рядом с ним какой-то альбинос, опустив глаза в пол, выглядящий подозрительно знакомым и от чего-то стеснительным.
-Фрейлина, ну вы чего? Это Арзт. К счастью он во время увидел ваш обморок и смог помочь. Я понимаю, что вам тяжело от потери Фридриха, но не надо доводить себя до такого состояния, пожалуйста. Давайте я вас отведу к его могиле.
-А? Да, было бы... Хорошо.–Розалина говорила слабым дрожащим голосом.
Уже идя по кладбищу, Розалина цеплялась усталым взглядом за чужие могилы. Какая-то миловидная хрупкая женщина плакала над могилой своего мужа. Её плечи тряслись от истерики. Её успокаивал сын, выглядящий примерно на 16 лет и имеющий отдалённо знакомое лицо.
-Мам, он получил по заслугам, надо радоваться, что он умер.
-Не говори так о своём отце, Дизэлм. Пожалуйста... –дрожащим и хриплым голосом отвечала мать.
Ещё могила. Она принадлежала Лейд, умершей совсем в раннем возрасте. Интересно, что с ней случилось? Над её местом погребения был поставлен красивый памятник ангела, который плакал, обнимая крест и подняв массивные крылья.
Наконец, Розалина увидела Фридриха. Вернее его могилу. Судя по всему, кто-то, хоть и редко, ухаживал за ней. Рядом даже аккуратно стояли уже сухие цветы. Попросив оставить её одну, Розалина села на скамейку, стоящую рядом и заплакала. Вспоминая, как им было вместе с Фридрихом хорошо, девушка не заметила, как начался дождь. Она плакала, а дождь смывал её слёзы и мочил волосы и красивое пышное платье. Розалине не хотелось уходить от Фридриха, но ей пришлось. Вспоминая обрывки странного сна, девушка заставляла себя жить дальше, не забывая при этом про Фридриха. Регулярно приходила на его могилу, но найти другую любовь так и не смогла.
Ах, в небе так гроза сверкает,
И фиолетовый оно приобретает цвет.
Люблю грозу. тебя она пугает?
По мне прекрасней ничего тут нет.
А если так гроза и ночью разразится,
Все шрамы на душе станут видны.
Гроза та до утра продлится,
И будут теми молниями пронизаны все сны.
Душа человека становится краше,
Когда на ней ярко все шрамы видны;
Словно молниями пронизаны души наши,
Но почему вы так холодны?
Или увидеть шрамы дано лишь фантазёру?
Другим не видно, как страдает душа?
Хоть и красиво это, не спорю.
Но шрамы эти, как трещины на стекле витража.
Октябрьский холод проникает
Под кожу, прямо в душу мне.
И шрамы, раны всё терзает...
И сохнут мёртвые цветы.
А крик тяжёлым мёртвым грузом
Засел в груди и где-то в горле;
И не понять другим той боли,
Не излечить шрамы души.
"Но мрак когда-нибудь отступит,
Ничто не вечно, не горюй."
Глаголят "люди" мне в округе,
Махнув презрительно рукой.
И я уже не знаю, есть ли
На свете кто-нибудь, как я.
А вы чужие мне, не лезьте!
Прошу, не трогайте меня.