***
Картины Уоллеса и адвокатская деятельность Маргарет позволили им приобрести солидный участок с роскошным двухэтажным домом в Брентвуде, элитном квартале Вестсайда. Чёрная дверь была единственным тёмным пятном, выделяющимся на белоснежной постройке в стиле неоклассицизма. Перед входом стояли две колонны, поддерживающие балкон. От центральной секции в обе стороны отходили две дополнительные, в которых было по три окна со стороны фасада. Во дворе были беспорядочно разбросаны топиары в форме геометрических фигур, специально подобранных Маргарет. Помещения были очень просторными, особенно кухня, на которой с лёгкой подачи изысканной руки могла твориться магия кулинарии, и три спальни, хотя задействовалась лишь одна из них — та, в которой находилась огромная кровать с мягким, словно облако, матрасом. В другой спальне стояло пианино, используемое девушкой, когда она была в особо хорошем расположении духа. Уоллес любил слушать её пассажи, хоть в отличие от Маргарет никогда и не разбирался в музыке. Работал он на втором этаже в комнате, обустроенной под студию. В ней было огромное панорамное окно, через которое свободно проникал свет, необходимый для творчества Уоллеса. Иначе он бы безвылазно пребывал в депрессии, рисуя тематические сюжеты.
К приходу гостя Маргарет приготовила немногочисленные, но безумно вкусные блюда. Обычно они ходили в ресторан или заказывали еду, однако в этот раз девушка даже решила сделать своего фирменного жареного цыплёнка в кисло-сладком соусе. Уоллес апатично сидел на диване и разглядывал узоры на выключенном электрическом камине, ожидая Оуэна с минуты на минуту. Раздался звонок в дверь. Реакции не последовало.
— Уоллес! Открой дверь, я ещё тут не закончила, — крикнула Мэгги из кухни.
Навязчивая трель прозвучала повторно. Уоллес поднялся с дивана, ощущая какое-то внешнее давление, расправил плечи и зашагал, на ходу меняя кислую мину. За дверью его встретили два непроницаемых стёклышка, за которыми, приложив достаточно усилий, можно было обнаружить Оуэна.
— Салют! А где Маргарет? Я принёс ей цветы, а тебе бренди, — с воодушевлением поздоровался Оуэн.
— Не стоило так заморачиваться. Проходи. Можешь расположиться на диване в гостиной. Мэгги на кухне заканчивает приготовления.
Уоллес нехотя взял подарки и прошёл на кухню.
— Оуэн принёс тебе какой-то букет, а мне бутылку алкоголя.
— Как мило с его стороны. О, это же ликорисы! Какие красивые цветы.
— Зачем он это сделал? Мы же ему ничего не приносили. Поставил нас в неловкое положение, — негодовал Уоллес.
— Ладно тебе, может у него так принято. Мы же не знали. В следующий раз тоже что-нибудь захватим.
— Только не говори, что будет следующий раз...
— Перестань, — оборвала его Мэгги и прошла в гостиную.
— Привет, Оуэн! Спасибо за ликорисы, они чудесны.
— Рад, что ты осталась довольна. Подбирал, основываясь на ассоциациях, специально для тебя.
— Хочешь посмотреть дом? — спросила Маргарет.
— К глубочайшему сожалению, вынужден отказаться. Сегодня я не обладаю достаточным для этого временем. Мне нужно продолжать работу над проектом. Хочу побыстрее его закончить и показать вам.
— Печально. Ну, тогда в другой раз. На ужин хоть останешься? Не говори, что я зря его готовила.
— Разумеется. Я не позволил бы себе обесценить твои старания.
— Ой, а мы не сможем увидеть твою работу, — встрял Уоллес, в душе злорадствуя. — Послезавтра нас уже здесь не будет.
— Вы уезжаете? И так скоро? Это удручает.
— Мы решили заскочить на Гавайи, отдохнуть там недельку и сыграть свадьбу без гостей, только для себя. А потом поедем куда-нибудь в медовый месяц, — поделилась Маргарет.
— Поздравляю с таким счастливым событием. А во сколько вы отправляетесь? — занервничал Оуэн и незаметно начал через каждые полторы секунды стучать пальцами по бедру.
— Наш рейс в Гонолулу отправляется в тринадцать минут девятого, — ответила девушка.
— Понимаю, что прошу о слишком большом одолжении. Но не могли бы вы посетить меня буквально на полчаса в воскресенье до вашего вылета? Я приложу все усилия, чтобы завтра завершить проект. Боюсь, что через месяц он уже потеряет презентабельный вид.
— Нам ещё нужно собраться в поездку. Ну, ты и сам понимаешь. Так что без обид, — равнодушно заявил Уоллес и похлопал Оуэна по плечу.
— Мы найдём время. Я уже почти собрала все наши вещи. Остальное можно и завтра, — быстро проговорила Маргарет, пока гость не отреагировал.
— Но... Когда ты успела?!
— Не могу выразить, насколько благодарен вам, — сказал Оуэн и успокоился.
— Пустяки, — весело бросила Маргарет в то время, как Уоллес помрачнел.
По приглашению хозяйки они перешли в столовую. Большую часть ужина, когда не надо было есть, Оуэн неподвижно сидел с задумчивым видом. Но он прилежно пробовал и хвалил блюда, периодически сменяемые на столе. Уоллес посредством силы воли сохранял угрюмость, наслаждаясь своим любимым цыплёнком. Маргарет же безуспешно пыталась завязать беседу на отвлечённые темы. Внезапно под конец трапезы Оуэн проявил инициативу.
— В вашем доме висят картины Уоллеса? Я был бы счастлив их увидеть.
— Нет, — резко ответил Уоллес. — Мне более чем достаточно их рисовать. Я не оставляю свои работы дома.
— Прискорбно. Я считаю, что картины в месте создания раскрываются по-особенному.
— Здесь бы я попросту не смог на них смотреть.
— Что ж, творцу лучше знать. А мне, между прочим, на днях пришла в голову презабавнейшая мысль по поводу тебя, Уоллес.
— Расскажи, — воодушевлённо попросила Маргарет.
— Я подумал, что для Уоллеса "Проблема вагонетки" является неразрешимой этической дилеммой. Любопытно, как бы ты с ней справился?
— Я не собираюсь даже думать об этом, — отрезал он.
— Что и требовалось доказать, — с триумфом отметил Оуэн.
Маргарет звонко рассмеялась. А у Уоллеса не было настроения, чтобы отвечать на провокацию, поэтому он продолжал ковырять вилкой порезанные овощи. Тогда Оуэн решил подобраться с другой стороны.
— Я искренне верю, что пора отменить мораторий на смертную казнь в Калифорнии. Как тебе кажется, Маргарет, это хорошая идея?
— Что ты, чёрт возьми, сказал? — взорвался Уоллес.
— Милый, ты чего? Успокойся. Он же тебя дразнит.
— Ты серьёзно считаешь, что смертную казнь надо вернуть? Так может думать только последний псих.
— Допустим, ты со мной не согласен. Возможно, когорта насильников, маньяков, террористов и остальных людей в твоём мире имеют право на жизнь. В таком случае мне интересно услышать твоё мнение об эвтаназии, — сказал Оуэн и пристально посмотрел в зелёные глаза Уоллеса через мрачные стёкла.
— Очередной глупый вопрос, понятно. Для меня эвтаназия ничем не отличается от самоубийства. Невозможно представить ситуацию, в которой я осознанно пошёл бы на самоубийство. Нет ничего важнее человеческой жизни, — через минуту ответил Уоллес, который понял, что над ним издеваются, и постепенно начал остывать.
— А мне кажется, что всё не так однозначно... — высказалась Маргарет.
— Ты, правда, так считаешь? — с недовольством в голосе спросил Уоллес.
— Если человек неизлечимо болен и ему остался только небольшой временной отрезок мучительного существования. Всё, что он испытывает, это невыносимые страдания. Что может быть гуманнее, чем избавить кого-то от боли? — добавил Оуэн.
— Тогда он потеряет не только боль, но и последнюю возможность побыть в кругу близких, пересмотреть любимый фильм или перечитать любимую книгу. После смерти наше сознание угаснет и мы уйдём в пустоту. Нужно использовать всё время, которая жизнь даём нам. Иначе зачем мы вообще живём? — закончил риторическим вопросом Уоллес.
— Я люблю жизнь всем сердцем, но тут согласна с Оуэном... Моя мама была больна раком, и я видела, как она страдала в последние месяцы жизни. Ни один человек не должен такое терпеть. Возможно, если бы тогда у нас была разрешена эвтаназия, то она бы ушла безболезненно... Сама бы я точно не выдержала... — поделилась Маргарет.
— Я не знал... — Уоллес опешил, услышав об этом впервые.
— Мои соболезнования. Прости, не хотел воскрешать в тебе подобные воспоминания, — проявил участие Оуэн.
— Не бери в голову, это было давно.
— Я думаю, что мне стоит оставить вас и отправиться домой. Большое спасибо за ужин, Маргарет. Это был настоящий триумф кулинарного искусства. Надеюсь, что увижу вас в воскресенье.
— Непременно, — ответила с грустной улыбкой Маргарет, пока Уоллес в оцепенении обдумывал её слова.