Птичка

Полусвободный центр заключения в Марселе — это не тюрьма. Ну, официально. На бумаге — это чудо-среда для ресоциализации, где оступившихся граждан учат жить заново. Куда отправляли тех, кого сажать по мелочи — это слишком, но и отпустить нельзя.

Сюда свозили тех, кто был слишком мелкой сошкой для тюрьмы, но слишком тухлым для общества. Мелких барыг, алкашей, безнадежных воришек, заблудших шлюх, наркоманов, которых даже притоны уже не хотели видеть у себя под лестницами.

Ирония была в том, что "полусвобода" означала ровно то, что и звучит. Полу-свободу. Ты вроде как не в камере, но каждый твой шаг отмечают. Каждый вдох под контролем. Тебе можно выйти, но недалеко. Можно работать, но только на тех, кому ты нахер не сдался. Можно жить, но лучше бы сразу сдохнуть, чтобы сэкономить кислород.

Система гордо называла это местом второй попытки. На деле же это был гадюшник, где каждый второй либо сидел на метадоне, либо продавал метадон тому, кто сидит на нем.

Именно сюда Клэр и Винса привел тот самый марсельский адрес, указанный в деле Волка. По пути успели заскочить за сигаретами для Винса, перехватить пару жирных сэндвичей в убогой забегаловке с запахом старого масла и кислятины. Клэр ухитрилась закинуться обезболивающими — иначе второй день этой веселой прогулки по аду она бы просто не пережила.

Под дверью было пусто.

Он уставился на вывеску, где часть букв отвалилась, — и теперь на покрытом плесенью фасаде гордо зияло «ЕНТР СОЦИАЛЬН ОМОЩИ».

Винсент сунулся первым — скрипнули ржавые ворота, лениво гавкнула дворняга, развалившаяся у забора. Неподалеку двое стариков в покоцанной беседке играли в домино.

Клэр шагнула следом, натянув на лицо капюшон и пряча побитую рожу. Старики смерили их обоих сканирующими взглядами, абсолютно не стесняясь. Женщина, курившая у входа, замерла, подозрительно щурясь, будто самыми опасными и маргинальными элементами были они с Рыжей.

— Доброе утро, мадмуазель. — начал Винсент, остановившись у побитого крыльца.

— Доброго... — с подозрением протянула женщина, сбивая пепелс сигареты толстым пальцем. — Вам чего, молодые люди? Вы к кому?

— Нам бы поговорить с соседями Филлипа Дюрана. Был у вас такой?

Женщина поджала пересохшие губы, шумно причмокнула, театрально затушила окурок об урну и уперла руки в бока. Широким, нарочито угрожающим жестом. Будто она здесь — не просто засаленная вахтерша, а последний бастион между остатками порядка и бездной.

— А вы откуда? Из полиции?

— Нет, — Винс хмыкнул. — не из полиции.

— Это наш старый друг. — вмешалась Клэр, голос ровный, почти искренний. — Он недавно... погиб. Мы хотели бы поговорить с теми, кто его знал.

История с налетом драмы нисколько не впечатлила вахтершу. Она закатила глаза так театрально, что скрипнули ресницы.

— А разрешение у вас есть? Пропуск? На каком основании?

«Ебаная ты бюрократичная пизда.»

— Разрешения, увы, нет. — Винсент вежливо улыбнулся. — А как его получить?

— В административке, — бросила она, кивая через плечо. — первый этаж, четвертая дверь слева. Если у вас веская причина, то разрешение выдадут сразу.

— Благодарю, дорогая. Приятного вам дня. — с такой же натянутой улыбкой ответил Винс и двинулся в сторону входа.

Клэр шмыгнула носом и коротко кивнула в знак благодарности.

Они прошли по слабоосвещенному коридору, мимо выцветших плакатов с надписями в духе «Начни новую жизнь», «Второй шанс» и прочими дурацкими лозунгами. Нашли старую дверь с табличкой «Администрация».

Винс толкнул ее плечом, старые петли противно заскрипели. Комната встретила их запахом старой бумаги, сырости и дешевых антисептиков. За облезлым столом сидела баба лет под шестьдесят, с лицом измученного жука. На щеках у нее были пятна, на плечах болтался серый кардиган, явно видавший и пожары, и наводнения, и, возможно, даже саму первую французскую революцию.

— Здравствуйте. — бодро начал Винс, прикрывая за собой дверь. — По посещению — к вам?

— Вы к кому? — не отрываясь от бумаг, бросила баба.

Винс вежливо положил локти на столешницу и слегка подался вперед.

— Нам бы разрешение на разговор с жильцами. — произнес он. — Ищем знакомых одного человека. Филипп Дюран.

Женщина фыркнула так, что даже бумаги на столе дрогнули.

— У нас не пункт розыска потеряшек. — огрызнулась она. — Паспорт есть? Документ, подтверждающий родственные связи?

Винс картинно проверил карманы, будто искал что-то важное, и изобразил разочарование.

— Нет. Только желание узнать судьбу старого друга. — он мягко улыбнулся. — Умер недавно. Хотели бы сообщить кому-то из его... друзей.

Тетка глухо хохотнула, будто кто-то ударил в пустую бочку.

— Друзей... — передразнила она. — Тут все друг другу «друзья».

Женщина долго смотрела на них, прищурившись, потом устало вздохнула.

— Заполните форму. — она шлепнула на стол грязную стопку бумаг. — И если «друзья» Филиппа захотят вас видеть, я вас вызову.

Винс взял ручку, взглянул на форму: двадцать пять пунктов, девять граф о местах работы и деятельности и куча вопросов о цели визита. Бред на бреде.

— Вы это серьезно?

Он медленно выдохнул через нос, чувствуя, как возвращается то мерзкое ощущение, которое обычно испытывал, когда приходилось отрабатывать бумажную работу в отделе.

— Похоже, что я шучу? — буркнула недовольно тетка. — Молодые люди, или так, или, — она кивнула в сторону выхода. — дверь там.

Клэр посмотрела на Винса, сжав челюсть и молча кивнула. Мол, иначе никак.

Винсент тяжело вздохнул и кивнул, усаживаясь на скрипучий стул. Взял ручку, начал заполнять. Каракули шли по строкам сами собой — левые имена, липовые адреса, аккуратный фарш для системы.

В графе "Род занятий" он написал: «Торговец подержанными машинами».
В графе "Цель визита" — «личные причины».

Тетка бросала на него тяжелые, подозрительные взгляды. Так смотрят охранники супермаркета на потенциального воришку: еще не поймали, но уже готовы.

Когда бумага была испоганена каракулями до конца, Винс молча отодвинул ее через стол.

— Ждите там. — буркнула баба, не глядя, забирая форму. — Если кто согласится с вами говорить — вызову.

— Мадам, вы просто прелесть. — осклабился Винс, учтиво кивая.

Они с Клэр вышли в коридор, найдя себе место на ближайшей скамье.

— Мир, сука... Дегенератов. — раздраженно процедил Винс, опираясь спиной о стену.

— Ты сегодня, на удивление, вежливый. — хмыкнула Клэр, усаживаясь рядом.

— Да? — театрально вскинул брови он, глядя перед собой. — Ну, хочешь, на хер пошлю?

— Ты и так пошлешь. — хмыкнула она, морщась.

Винсент ухмыльнулся.

— Быстро схватываешь, птичка.

Он потер щеки ладонями, нахмурился. На несколько секунд между ними повисла тишина. Потом Винсент встал, разминая суставы.

— Сиди, жди. Я отойду.

— Ты куда? — она вдруг тоже вскочила, как ребенок, который боится, что мама оставит его одного у кассы.

Винс обернулся, ухмылка скользнула по губам.

— Ссать. Или хочешь — подержишь?

Клэр что-то раздраженно вякнула в ответ, но он уже не слышал. Просто шагал вперед, потягиваясь.

Туалет на первом этаже встретил его выцветшей распечаткой с надписью «не работает, временно — 2 этаж». Винсент поморщился и побрел к лестнице, ведущей на второй этаж, засыпанной пылью и мелким мусором.

На лестничной площадке между вторым и первым он краем глаза приметил тощего мужика. В старой спортивной куртке, щербатого, с растрепанными длинными волосами. Он стояла, прислонившись к окну и, кажется, высматривал кого-то в окне. Но вот при виде Винсента оживился, напрягся и уставился на него слишком уж внимательным взглядом. На его лице мелькнуло что-то... Какое странное выражение.

«Тут, нахуй, походу, о правилах приличия никто не знает? Какого хера всем надо ТАК зырить?»

В ответ Винс бросил на нее вопросительный взгляд. Мужик сощурился, шмыгнул носом. И вдруг, выпрямившись и тряхнув засаленными патлами, переступая через ступеньку, понесся вниз.

«Нарики. Хули.»

Туалет на втором этаже был не лучше... Да, сука, чего угодно в этом месте. Он потоптался у двери и нехотя прошел внутрь. В нос ударил запах хлорки, мочи и, вроде, блевотины. Из стены торчало несколько заизолированных проводков, в потолке мигала слабая лампочка. Окна были основательно заклеены газетами — старыми, пожелтевшими, слоившимися от влажности.
На одной из газет можно было еще разобрать заголовок:
«Будущее Марселя — в руках молодежи».

«Ебаный стыд...»

Потом его взгляд скользнул по ряду писсуаров. И лучше бы, блядь, нет.

Каждый из них выглядел так, будто пережил апокалипсис: трещины, желтые разводы, облупленная эмаль. Один явно давно не сливали — в нем темнела мутная жижа, от которой поднимался стойкий запах аммиака.

Винс лениво кивнул, делая мысленную пометку: распахнуть свое достоинство перед мясорубкой было бы безопаснее и гигиеничнее, чем пытаться что-то сделать здесь.

Он шумно выдохнул сквозь нос, почесал затылок и побрел дальше вдоль разбитых кабинок, откуда тянуло особенно тошнотворной вонью.

«Просто постой пару минут. Просто не касайся ничем ничего.»

Винсент зашел в одну из кабинок, прикрыл дверь, расстегнул ширинку, стараясь вообще не смотреть в унитаз.

Он поджал губы и уставился куда-то вбок.

«Хорошо, что срать не хочется.»

Быстро закончив дело, Винс стряхнул капли, чиркнул ширинкой, застегиваясь. Буквально вывалился из кабинки и прошел к раковине, чтобы хоть как-то смыть с себя все... это.

Он наклонился, открыл кран — из ржавого носика сначала хрипло плюнул воздух, потом потекла тонкая струя холодной, вонючей воды.

В этот момент дверь за спиной жалобно скрипнула и в проеме показались двое. Коренастый парень в очках, с ежиком на голове и патлатый тощий шкет с кривым носом, тот самый, с лестничной клетки.

Винс встретился с их глазами в отражении.

И понял. По тому, как оба слегка расползлись в стороны. По тому, как шкет медленно закрыл дверь за собой. По тому, как коренастый снял очки и спрятал их в карман.

— Ну, че, цыпленок, — первым заговорил щуплый шкет. — ты че тут забыл?

Винсент напрягся, сжимая челюсть.

— Вы ошиблись, мальчики. — сухо отрезал он.

— Ошиблись? — теперь вступился тот, что с ежиком. — Да нихуя. Нам тут сорока на хвосте принесла, что у нас тут менты гуляют, как по бродвею.

— Ага, — шкет показал пожелтевшие гнилые зубы и сделал шаг к Винсу. — а мы тут таких не любим. Знаешь, у нас тут свой закон. Такие, как ты, либо откупаются, либо пизды получают.

— Мсье, я сказал, вы, блядь, ошиблись. — Винсент медленно повернулся к ним всем корпусом и напрягся. — Я не работаю в органах.

— Не работаешь?.. — передразнил он, скаля зубы. —А разве не мент? Тот самый, который пару лет назад сдал бабу, чтобы прикрыть свою жопу. Я тебя, суку, сразу узнал. Я ж видел тебя... Видел, как ты с ней пересекался. Вас, пидоров, не так много выходит из своего офиса грязь чистить.

Винсент не шелохнулся. Только глаза чуть сощурились.

— Флоранс Дюваль. Слышал имя, ублюдок?

Шкет затрясся от злости, губы скривились в оскале.

— Ее после вас менты сдали картелю. И забыли нахуй. А ее там... Изнасиловали. Изуродовали. Выкинули на свалку под Порт-де-Бук.

Ежик плюнул на пол рядом с Винсом.

— А теперь ты сюда приперся.

Винс стоял, скрипя зубами. Лицо окаменело. Потому что, сука, это совпадение казалось ему тупым. Настолько тупым, что аж хотелось заорать от смеха.

Флоранс. Та самая девчонка. Подсадная утка, которую он когда-то списал со счетов. Сотни лиц, тысячи эпизодов — и именно здесь, в этой дыре, ему возвращают старые долги.

Только это, если подумать, и не совпадение вовсе.

Флоранс.

Тогда, в том деле, он действительно сдал ее под зачистку, чтобы вытащить главного наркоторговца. Был приказ. Был расчет. Не хватило времени. Не хватило желания рисковать.

«Коллатеральные потери» — тогда он именно так подумал.

И неудивительно, что в этой вонючей дыре, где оседала вся списанная мразь города, ему встретились именно они.

Не совпадение. Не злой рок. Просто мир был слишком маленьким для таких, как он. И слишком длинной оказалась память тех, кого Винсент считал мусором.

— Ты думаешь, мы забываем такое, конде? — прошипел шкет, подходя почти вплотную.

— Да таких, брат, не пиздить надо, а в сортире топить. — наконец, подал голос «ежик». — Как шалав последних.

— Шалава хотя бы знает, сколько она стоит. — рыкнул шкет. — И берет деньгами.

Винсент отвернулся, дернулся уж было вперед. Но резкий толчок в плечо впечатал его аккурат в стенку убитой кабинки.

— Стоять, сучка, — шкет вжал его в стенку, обнажая зубы. — куда идешь, мразь?

— А че молчишь, гнида? — ежик вальяжно подошел ближе. — Че, нечего сказать?

— Я сказал, вы меня с кем-то спутали. — Винсент положил руку поверх руки шкета, крепко сжимая. — Нахуй съебал. Пока я тебе не вмазал.

Однако в голосе уже не было прежней уверенности, присущей Винсу. Нихуя. Голос вышел каким-то скомканным, даже неуверенным.

И это почуяли все, кто стоял в комнате.

— О, как заскулил, падаль ебаная. А куда твой гонор ментовской вдруг делся, а?

— Да он просто ссытся. Без ствола, без кентов своих. Без погонов. Шавка, нахуй.

Винсент хотел ударить прямо сейчас. Отбиться. Но больше всего — провалиться сквозь эту ебаную покоцанную плитку. Потому что думать о том, куда бить и как — не мог. Не мог собраться, чтобы одной правой положить этого патлатого. Тело предательски игнорировало его желания.

Потому что мозг посылал лишь один ебаный сигнал во все его существо — они, блядь, правы.

— Мне по-ху-ю, — затянул шкет, его рука сильнее вдавила Винса в стенку кабинки. — если я тебя тут кончу, а меня посадят. Пусть хоть казнят. Понял? По-ху-ю.

Боковым зрением он заметил, как в руках ежика что-то блеснуло. Нож? Заточка? Вилка?

«Сука, сука, сука, сука!»

— Че, страшно? — ежик приблизился, уперев тупой взгляд в его лицо. — Боишься?

— Что-то я больше не вижу мента, — протянул шкет играючи. — я вижу сучку. А ты, Гийом? Видишь тут бравого жандарма, не?

— Не вижу, — ежик-Гийом хмыкнул. — куда-то он, ебать, испарился.

Они оба неприятно гоготнули, явно наслаждаясь издевательством.

— Молись, пидорасина, — сипло выдал патлатый. — вставай, сучара, на колени и молись. Проси у нее прощения. Пока мы тебя не кастрировали.

И тут мозг Винсента, наконец, включился. Не по-настоящему, нет — он не вдруг прозрел и не стал чище. Просто давящее, убивающее чувство гнилой вины на секунду отступило, отскочило в сторону, вытиснутое чем-то другим — тупым, животным. Гордостью? Инстинктом? Желанием сохранить остатки достоинства? Да какая, нахуй, разница. Поебать, чем.

Да, было бы правильно. Правильно было бы вмазать. Красиво, резко, первым. Подняться с колен, раскрутить кулак, чтобы почувствовать, как под пальцами хрустит скуловая кость шкета. Второму пустить локоть в кадык, чтобы он сложился пополам, выплевывая легкие. Потом хук. Победный. Прямо в рот ежику. Вырваться, расправить плечи и гордостью в глазах шагнуть через этих двух ублюдков.

Да, именно так было бы правильно. Достойно. Честно. По-мужски. Красиво.

Но красиво — для фильмов, для историй, для тех, кто потом на кухнях рассказывает, как «надо было» поступить.
А в реальности, в этой ублюдочной вонючей дыре, между двух обдолбышей с заточкой, ударить значило одно: подписать себе смертный приговор.

Не здесь, не сейчас. Не в этом коридоре, где каждая драка, каждый вопль, каждый синяк — это повод для проверки. Для бумаг. Для докладов. Для глаз в упор. А Винсенту нельзя было привлекать внимание.

И лучше было бы проглотить эту унизительную боль, перетерпеть.

Винс дернулся.

Нет, не в сторону Гийома с его заточкой. Не в нападении. А в сторону выхода.

Он вывернулся из рук патлатого, заехал локтем в морду Гийома, — скорее, случайно, чем целясь. Оба, ошарашенные, взвыли от неожиданности и тут же бросились за ним.

Винсент проскользил к двери по обгаженному сортиру, почти скользя по плитке и едва не выбил дверь плечом, вываливаясь в коридор.

Не как крутой жандарм. Не как герой. Не как смелый парень. А как тот, кто капитулировал. И ему хотелось думать, что это все — ради прикрытия.

— ЛОВИ ЕГО!

— СУКА! ЧМО!

Винсент выбросился в коридор, как мешок с углем. Как шавка, проскользнувшая в дыру в заборе, чтобы спрятаться хоть где-то.

Рванул вперед по коридору, всматриваясь. На его счастье, где-то там, у окна маячили силуэты в санитарских костюмах.

— Эй! Эй, сюда! Тут ебнутые! — голос его сорвался на хрип.

Он побежал туда, к ним чувствуя, как за спиной взрывается ржач, оскорбления, топот:

— Ссыкун! — орал шкет.

— Мусорская шлюха! — визжал Гийом.

Винс влетел в сторону санитаров, едва не сбив одного с ног.

— Там двое... — запыхавшись, выдал Винс. — Эти... Прижали... С нихера...

Санитары (если они вообще ими были), — бычьи мужики в поношенных синих комбезах, — переглянулись, вопросительно вскидывая брови.

Гийом и патлатый вывалились из туалета, озираясь, и сразу поняли, что Винсент нашел себе прикрытие. И тут же, не договариваясь, рванули вниз по лестнице, надеясь, что их не узнают.

Санитары бросились следом, не дожидаясь объяснений.

— Не расхаживай тут! — бросил один, обернувшись на секунду. — Если че, в сорок пятый постучись, — проводят.

Теперь Винсент остался в коридоре один. Он шагнул к стене, прислоняясь к ней спиной и пытаясь успокоить дыхание.

В горле стоял неприятный ком. В голове только одна мысль:

«Блядь»

Он судорожно цеплялся за остатки хреновой логики, за внутренний голос, который пытался шептать: все нормально, все под контролем, поступил мудро, — да и вообще, мало ли какие наркоманские рожи могли всплыть из его прошлого? Винсент даже почти смог убедить себя, что все это пустое совпадение, грязный, бессмысленный фарс.

Вот только внутри свербило совсем другое ощущение. Не так он воспринял это все. Не так, блядь.

Это было не случайностью и не тупым совпадением, а прямым следствием его же решений, его же расчетов. Его, сука.

Он стоял, прислоненный к вонючей стене, с пересохшим горлом, с грязью под ногтями, с липкой испариной на лбу, и все еще пытался дышать, будто это хоть что-то могло исправить. Всё еще пытался не думать о том, кем он стал. Но в какой-то момент все слиплось в одну простую, тупую, окончательную мысль:

«Винсент Марсо — ебаная шавка»