La Croce Nera [18+] {Кровавые узы} Мафия

На следующий день меня разбудил лёгкий стук в дверь. Я не открыла глаза сразу всё тело ныло, а в груди стоял тупой, горячий комок, будто внутри что-то лопнуло, но не до конца. Я старалась не вспоминать вчерашний вечер. Не думать о холодном полу подвала. О мёртвых глазах отца. О том, как металл пистолета упёрся в мою грудь, а голос Даниэля, низкий, твёрдый, без права на отказ, дал мне выбор, которого не было.

— Сеньорина? — Голос Ренаты был тихим, почти извиняющимся. — Уже девятый час. Я могу войти?

Я не ответила. Просто отвернулась к стене. Но она всё равно вошла мягко, по-матерински, как будто не была участницей всего этого ада.

— Доброе утро, Африн, — сказала она, улыбаясь, как будто вчера ничего не случилось. Как будто мой отец не был убит, а я не стояла на грани смерти. — Я принесла тебе платье. Оно мягкое, лёгкое... думаю, тебе будет в нём удобно.

Она повесила платье на крючок у двери и подошла ко мне ближе, но не приблизилась слишком. Уважала дистанцию. Или боялась. Может, и то, и другое.

Я медленно села на кровати. Волосы были спутаны, кожа липла, внутри всё было пусто.

— Где я? — выдохнула я.

— В доме сеньора Сартори. Это его частная резиденция... Здесь безопасно.

Безопасно. Слово, которое звучало издевкой. Безопасно рядом с мужчиной, убившим моего отца? С тем, кто схватил меня, кинул на труп и сказал, что я теперь принадлежу ему?

Я промолчала. Просто встала. Пошла в ванную. Шаги были ватными. Я чувствовала себя марионеткой всё, что у меня оставалось, это привычные движения. Умыться. Почистить зубы. Смотреть в зеркало на себя, как на незнакомку. Бледная, с фиолетовыми тенями под глазами. Взгляд мёртвый.

Я повернула воду и долго стояла под душем. Горячие струи текли по спине, обжигая кожу. Хотелось стереть с себя всё. Эту ночь. Его прикосновения. Запах крови. Грязь чужих рук, которые тянулись ко мне в переулке. Всё.

Когда я вышла, обмотав тело полотенцем, Рената всё ещё была там. Она аккуратно расстилала постель, словно мы жили в приличном доме, а не в логове убийцы.

— Тебе подойдёт размер? — она указала на платье. — Я взяла самый маленький. Бельё сейчас принесу.

Я кивнула. Слова не шли.

— Рената... — Я вдруг почувствовала, как меня тянет вниз. Слова застряли в горле, как крик, который никогда не выйдет. — Почему ты ему служишь?

Она замерла, отвернувшись ко мне спиной. Её плечи чуть дрогнули.

— Потому что лучше быть рядом с чудовищем... чем под его ногами, — ответила она тихо. — А ты... ты научишься. Главное не сопротивляться. Тогда он не будет жестоким.

Ложь. Он будет. Он всегда был.

Рената вышла. А я осталась. Перед зеркалом. В полотенце. Я развернулась к крючку, чтобы достать платье, когда дверь открылась без стука.

— Ты двигаешься, как привидение.
Голос — хриплый, низкий, лениво тянущий гласные.

Я обернулась.

Он стоял в дверях, как всегда в чёрном. Тёмная рубашка, брюки, взгляд тяжёлый, выжигающий. Даниэль Сартори. Властелин всех страхов, воплощённая смерть, и теперь мой будущий муж, по его праву.

Моё сердце застучало. Я сжала полотенце крепче, машинально прикрывая грудь.

— Выйди, — прошептала я, как ребёнок, который знает, что монстр не уйдёт, даже если закрыть глаза.

— Ты в моём доме. В моей комнате. А выходить должен я? — Он сделал шаг внутрь. Дверь за ним закрылась.

Он подошёл ближе, не спеша. Глаза его не отрывались от моего тела. Я чувствовала, как его взгляд обжигает мою кожу сквозь ткань. Он знал, что я боюсь. Он купался в этом страхе, как будто в вине.

— Я не позволила тебе войти, — голос дрожал, но я говорила. Говорила, пока могла.

Он усмехнулся.
— Ты не позволила? — повторил он насмешливо. — Кто тебе дал право что-то позволять?

Я отступила на шаг. Столкнулась с зеркалом.

— Я... я сейчас оденусь. Пожалуйста. Просто выйди.

— Я уже видел тебя голой, Африн, — хмыкнул он, и голос стал жестче. — Видел, как ты плачешь. Как дрожишь. Как прижимаешься к стене, чтобы я тебя не тронул. Мне не нужно твоё разрешение.

Я стояла, как закованная в лёд. Только пальцы дрожали на полотенце. Казалось, ещё секунда — и оно упадёт. А вместе с ним и всё, что у меня осталось: гордость, границы, последние иллюзии.

Он подошёл почти вплотную. Его дыхание обожгло мне лицо. Он поднял руку не для удара. Просто провёл пальцем по ключице, едва касаясь, но внутри меня всё оборвалось.

— Ты боишься.
Он констатировал это с холодной, отстранённой радостью.

— Я не боюсь тебя — прошептала я.

Он замер. А потом тихо засмеялся.
— Это мило. Правда. Но знаешь... не боятся те, у кого есть выбор. А у тебя — нет.
Он наклонился к уху.
— Запомни это, Африн.

Он выпрямился, бросил взгляд на платье.

— Надень его. Через двадцать минут ты идёшь со мной.

И вышел, не обернувшись.

Я осталась стоять, вжавшись спиной в стену, с пальцами, мёртво сжимающими край полотенца, и с горлом, в котором застрял крик.

Рената вернулась почти неслышно. Она не смотрела мне в глаза просто положила на кровать аккуратно сложенное бельё: белое, новое, тонкое, будто чужое. Как будто принадлежало не мне. Как будто меня здесь не существовало.

— Я оставлю тебя, — прошептала она, почти извиняясь, и тихо вышла, прикрыв за собой дверь.

Я стояла неподвижно, слушая, как её шаги удаляются. Потом посмотрела на бельё. Оно будто светилось на фоне тёмного одеяла неуместное, как неуместно всё, что здесь происходило.

Я тронула полотенце дрожащими пальцами. Сердце колотилось, будто я стояла перед казнью. Не потому, что это было бельё. А потому что это было как подписание договора. Как будто, надев его, я соглашалась. Принимала свою участь. Подчинялась.

Пальцы дрожали. Я чувствовала, как кожа покрывается мурашками, как тяжело дышать в этом воздухе слишком чистом, слишком дорогом. Не для меня.

Я скинула полотенце. Быстро, резко. Как будто, если сделаю это медленно, сорвусь, заплачу, сойду с ума. Натянула на себя бельё. Лямки скользнули по плечам, и в тот момент я будто исчезла. В теле была только оболочка. Движения автоматические, глаза пустые.

Платье. Я надела его так же, как надевают саван без души. Пальцы скользили по швам, разглаживали складки, будто это было важно. Хоть что-то должно быть важным. Хоть ткань.

Я подошла к зеркалу. Волосы были влажные, беспорядочные. Я взяла расчёску, ту самую, которую принесла Рената, и медленно провела по прядям. Один раз. Второй. Механично. Каждое движение отдавалось глухой болью в затылке.

Я сделала простую косу. Та же, что была у меня в детстве. Мама плела её мне каждое утро, перед тем как я шла на балет. Тогда в моей жизни были сцены, рояль, пальцы в гипсе, смех Карлы, запах духов мамы. А теперь мёртвое тело отца и кольцо, которое скоро окажется на моём пальце.

Я смотрела в зеркало и не узнавала себя. Глаза как у чужой. Без огня, без надежды. Просто... дыра. Бездна.

Почему я ещё дышу? Почему стою на ногах? Почему не кричу?

Я слышала, как за дверью кто-то подошёл. Лёгкий, осторожный стук.

— Африн? — голос Ренаты был чуть тише, чем обычно. — Он ждёт. Пожалуйста... не заставляйте его сердиться.

Я не ответила. Просто подошла к двери. Открыла её и встретила взгляд Ренаты. Она пыталась улыбнуться, но улыбка дрогнула на губах и исчезла.

Я вышла. Ноги не слушались. Всё тело ныло, как после долгой лихорадки. Каждое движение было подвигом. Я не шла, я плыла в каком-то вязком тумане, где всё казалось нереальным.

Рената шла впереди, я за ней. Медленно, будто во сне. Стены этого дома давили, были слишком высокими, слишком роскошными, слишком немыми. Всё вокруг безжизненно-блестящее, как мрамор на могиле.

Я чувствовала, как пол под ногами холоден, как воздух вокруг меня плотен, как откуда-то из глубины поднимается ужас, липкий, невидимый, обволакивающий.

Он ждёт.
Даниэль.
Мужчина, который держал пистолет у моего сердца. Мужчина, в руках которого моя жизнь. Мужчина, который уже вырвал у меня всё и теперь пришёл за остатками.

Я шла. Шаг за шагом. Словно к алтарю. Только это не венчание. Это жертвоприношение.
И жертва — я.

Он ждал меня у выхода. Опёрся плечом о каменную колонну, как будто стоял здесь давно и терпеливо если только терпение у него вообще существовало. На нём был чёрный костюм, безупречно сидящий, безупречно пугающий. Тень от фасада падала на его лицо, скрывая глаза, но я почувствовала взгляд ещё до того, как приблизилась.

— Пятнадцать минут, — проговорил он. Голос — ровный, хищно спокойный. — И ты справилась. Это приятно. Я думал, ты будешь ломаться дольше.

Я ничего не ответила. Я уже научилась, что в его присутствии лучше быть тишиной. Не согласием, не протестом. Просто тишиной. Как в церкви, где давно не молятся.

— Иди за мной, — сказал он. Без угрозы. Без приказа. Но так, что не подчиниться было невозможно. Я пошла.

Двор перед домом был тихий. Тишина особого рода не естественная, а выстроенная. Ни одного лишнего звука. Даже птицы здесь, казалось, боялись петь. Асфальт был мокрый от ночной росы, и каблуки моих туфель глухо стучали, пока я шла за ним. Слева раскинулись сады, ухоженные, будто вырезанные из живого бархата. Справа мраморные ступени, ведущие в ещё одну часть поместья, в которую я даже смотреть боялась.

Перед нами стояла чёрная машина. Блестящая, безукоризненно чистая. Она казалась слишком длинной, слишком чёрной, как гроб на колёсах. Я замерла на секунду, но Даниэль, не оглянувшись, открыл заднюю дверь и кивнул.

— Садись.

Я подчинилась. Села внутрь. Кожа сидений была тёплой, мягкой, дорогой. Я чувствовала её под собой, как чужую кожу гладкую, но мёртвую. Закрыла дверь. Почувствовала, как за мной захлопнулась тишина.

Даниэль занял переднее пассажирское сиденье. Его движения точные, резкие. Он бросил короткий взгляд в зеркало заднего вида, и наши глаза на секунду встретились. Внутри меня что-то сжалось.

— Это она? — послышался голос водителя. Тёплый, чуть насмешливый. Совершенно не такой, как у Даниэля.

— Да — ответил Даниэль. Без уточнений. Без имён. Будто я — предмет.

— Меня зовут Марко, — сказал водитель, повернув голову на пол-оборота. Он был моложе, чем я ожидала. Крепкий, коротко остриженный, с открытым лицом и добрыми глазами, в которых не было того холода, что исходил от Даниэля. — Приятно познакомиться. Слышал о тебе много... разного. Но вживую ты милее, чем говорил наш "патрон".

Я чуть приподняла бровь. Не ответила. Он улыбнулся шире:

— О, молчаливая. Это даже хорошо. Поверь, в этой машине громкие женщины долго не живут.

— Езжай, — коротко сказал Даниэль.

Машина тронулась. Я чувствовала, как колёса мягко катятся по асфальту, будто скользят. За окном проносился лес, высокий и тёмный. Где-то вдали начали петь птицы, и мне стало неуютно от их песен как будто они не знали, куда я еду. Или, наоборот, знали слишком хорошо.

Марко вёл уверенно. Одной рукой. Иногда бросал реплики в воздух, больше для себя, чем для нас, но я всё равно слушала.

— Говорят, ты отказалась от балета, — сказал он спустя пару минут, когда в салоне повисло неловкое молчание. — А зря. Представляю тебя в пачке. Вряд ли кто-то рискнул бы наступить тебе на ногу. Даже наш мистер Сартори.

— Ещё слово — и я вышвырну тебя на обочину, — не оборачиваясь, сказал Даниэль.

Марко фыркнул.
— Люблю его чувство юмора, — заметил он. — Оно, конечно, отсутствует. Но хоть стабильно.

Я опустила взгляд. В этом разговоре было что-то странное. Будто я оказалась в жизни, которая никогда мне не принадлежала. В машине, которая не моя. С людьми, которые держат мою судьбу в руках, и смеются, будто всё нормально.

А я просто сижу. Дышу. Смотрю в окно. Жду.
Потому что больше ничего не умею.

Машина мчалась по дороге плавно, почти беззвучно. Сквозь стекло я смотрела на проносящиеся мимо дома, вывески, на лица прохожих, у которых не было ни малейшего понятия, кто едет мимо них. Они жили, дышали, смеялись а я сидела в этой машине, будто в клетке. И рядом со мной зверь, которого не остановить.

Марко с Даниэлем вполголоса о чём-то разговаривали. Я не вслушивалась не хотела. Мне было проще не знать. Проще держаться за этот тонкий остаток внутренней тишины, пока всё не рухнуло.
Резкий звук входящего вызова разрезал воздух. Телефон зазвонил в кармане Даниэля, и он тут же вынул его, даже не взглянув на меня. Поднёс к уху и произнёс:

— Да.

Только одно слово. Но его голос стал другим. Низким. Каменным. Как будто кто-то выдернул из него всё человеческое и оставил только контроль.

Я не слышала, что говорят с той стороны, но интонации Даниэля изменились. Он откинулся на сиденье, сжал челюсть, как будто сдерживал раздражение.
— Кто это сделал?
— Сколько человек?
— Где они сейчас?
Короткие, вымеренные вопросы. Каждый — будто удар.
— Час. Не больше. — И он сбросил звонок.

Пальцы на телефоне дрогнули, и я увидела, как он стиснул его с такой силой, будто хотел сломать. Потом он бросил взгляд в зеркало.

— Марко. Разворачивай.

— Что? — удивился Марко, но тут же подчинённо рванул руль вправо. — Всё отменяется?

— Мы возвращаемся. В аэропорт. Готовь борт. Через два часа вылет.

Я нахмурилась, чувствуя, как у меня внутри что-то сжалось.
— Что происходит? — спросила я тихо, обращаясь скорее к воздуху. — Почему мы разворачиваемся?

Ответа не последовало. Марко ничего не сказал, а Даниэль будто и не слышал. Он просто смотрел вперёд, в темнеющий горизонт.

— Даниэль? — уже громче. — Что происходит?

Он всё-таки повернулся. Медленно. Его глаза были пустыми и острыми одновременно.
— Мы летим обратно в Чикаго.

— Что?! — Я выпрямилась, будто меня ударили. — Почему?

— Это не обсуждается. — Голос был ровным. Безэмоциональным. Не голос — приговор.

— Нет. Я не поеду. — Я качнула головой, не веря, что вообще это говорю. — Я только что привыкла к этому месту, только начала хоть что-то понимать, и теперь вы хотите снова меня куда-то тащить?!

Он не ответил. Только медленно развернулся обратно, уставившись в стекло.

— Вы не можете просто брать и перевозить меня, как... как чемодан! — продолжала я, чувствуя, как в груди копится ярость. — Я не какая-то вещь! Я человек! У меня есть голос, есть воля!

— Замолчи сама, или я сделаю это я — произнёс он. Тихо. Чётко. И не оборачиваясь.

Я замолчала, но только на секунду. Потому что этот его тон. Этот ледяной тон он был хуже крика.

— Мне плевать! — сорвалось с губ прежде, чем я успела подумать. — Я никуда не поеду! Хотите убить — убейте! Вы уже отняли у меня всё, что могли! Зачем ещё это? Зачем таскать меня туда-сюда, будто я ваша игрушка?!

— Африн, говорю в последний раз. Молчи или я вырву тебе этот чёртов язык, — сказал он чуть громче. Его пальцы лежали на подлокотнике, и я увидела, как они дернулись. Он больше не прятал раздражение.

— Ты не бог! Не царь! Не чёртов дьявол! — Я вскинула голову, чувствуя, как всё внутри пылает. — Ты не можешь управлять каждым моим шагом! Я не согласна! Я...

— Достаточно. — Он развернулся ко мне, и в этот момент стало страшно. Настояще страшно.
Голос его был низким, как гул грозы, медленным, как хруст льда под ногами. — Ты не слышишь. Или не хочешь слышать. Я дал тебе шанс. Дважды. А теперь слушай внимательно, потому что больше повторять не буду.

Он приблизился, и я отпрянула, хоть и сидела, прижавшись к двери.

— Ты едешь туда, куда скажу я. И тогда, когда скажу я. Ты не кричишь. Не споришь. Не ставишь условий. Потому что у тебя их больше нет. Ты утратила право выбора в тот момент, когда встала под пистолетом и сказала «да». Поняла?

Я не смогла ничего ответить. Ни слова. Он был ближе, чем нужно, ближе, чем позволено. Он не тронул меня, но и не было необходимости. Его слова уже обожгли всё живое внутри.

— Ещё одно слово — и я покажу тебе, что значит настоящая тишина.

Он вернулся на своё место, бросив коротко:
— Марко. Увеличь скорость. Нам нечего тут больше делать.

А я сидела, сжав кулаки, глядя в окно. Чикаго был слишком далеко, но страх уже здесь.

Когда машина остановилась перед массивными коваными воротами особняка, мне захотелось распахнуть дверь и выскочить прочь, даже если это закончится пулей в спину. Я сидела, как вкопанная, глядя на своё отражение в затемнённом стекле, пока охрана не открыла дверь со стороны Даниэля.

Он вышел первым. Движения уверенные, чёткие, будто весь мир обязан уступать его шагам. Я не шевелилась, пока он не повернулся ко мне, не бросил короткое:

— Выйди. Быстро.

Я подчинилась. Не потому что хотела потому что в его голосе не было места «нет». Твёрдый, обнажённый приказ. И как только мои ноги коснулись каменных плит перед входом, он обернулся к одному из мужчин в чёрном:

— Подготовьте мои вещи. Через два часа вылетаем.

И ушёл. Просто исчез в тени холла, как будто я — вещь, оставленная у порога.

Я стояла посреди лестницы, не зная, дышать ли, пока мягкие руки Ренаты не обхватили мою.

— Пойдём, милая, — её голос дрожал. — Быстрее, у нас мало времени.

— Куда мы... — начала я, но она лишь качнула головой и почти бегом потащила меня внутрь.

Мы поднялись по мраморной лестнице, она торопливо открыла дверь моей комнаты и сразу исчезла в гардеробной. Через секунду вернулась с платьем оно было белоснежным, обтягивающим, с длинными рукавами и квадратным вырезом. Почти невинное. Почти.

Я посмотрела на него и почувствовала, как сердце упало.

— Это... на что это похоже, Рената? Куда он меня собирается везти? — я сжала ткань между пальцев, словно хотела разорвать её.

Она не ответила. Только протянула мне белую коробку туфли. Потом бархатную шкатулку с тонким золотом внутри цепочка, серьги, кольцо. Всё как будто слишком идеально.

— Рената. — Я схватила её за запястье, не давая отвернуться. — Это похоже на то, как будто меня готовят на продажу. На витрину. На бойню. Что происходит?

Она сглотнула, стараясь не заплакать. Я уже знала этот взгляд она пыталась защитить меня, как могла. Но у неё не было власти.

— Он просто сказал, что ты должна выглядеть достойно. Как его женщина. Как его трофей. — Она выдохнула. — Пожалуйста не говори лишнего. Он сегодня особенно напряжён.

Сжав зубы, я переоделась. Под тканью платья я чувствовала себя чужой. Как будто это не моё тело, не моя кожа. Как будто я смотрела со стороны на девушку, которую принесли на жертвенник.

Пока я натягивала туфли, Рената принесла расчёску и начала укладывать мои волосы. Движения её были бережными, как у матери. Она не говорила ничего только пару раз вытирала уголки глаз, словно слёзы мешали ей видеть.

— Не давай ему победу, — прошептала она. — Делай, как он говорит. Но внутри — молчи. Не позволяй ему забрать тебя полностью.

Я хотела рассмеяться. Горько. Рвущим душу звуком. Но не смогла. Только закрыла глаза, когда она закрепила последний локон, и вздохнула.

А потом дверь открылась.

Он вошёл спокойно. Без стука, без предупреждения. Просто распахнул дверь и замер, глядя на меня. И тогда мне стало холодно несмотря на жару, несмотря на свет.

— Вы закончили? — спросил он, глядя прямо на Ренату. Голос ровный, без эмоций. Но от него дрожали стены.

— Да, синьор, — быстро кивнула она, отступая. — Я оставлю вас...

— Оставьте. — Он даже не посмотрел на неё. Только подошёл ближе, когда дверь за ней закрылась.

Тишина в комнате сгустилась.

Он обвёл меня взглядом не как мужчина смотрит на женщину, а как охотник на мишень. Медленно. Холодно.

— Ты выглядишь терпимо. — Его голос капал ядом. — Меньше грязи, больше пользы.

Я не ответила. Ладони вспотели. Платье сдавило грудь.

Он подошёл ближе, слишком близко. Я чувствовала его дыхание. Чувствовала его присутствие, как кольцо на шее.

— Если ты снова начнёшь истерить, я не стану повторять предупреждений. — Он склонился к уху. — В самолёте у тебя не будет выхода. Ни дверей, ни подвалов. Только небо и я.

Я зажмурилась. Не потому что боялась потому что ненавидела. И потому что знала: это только начало.

— Где мой брат? — выдохнула я, почти шёпотом, но достаточно громко, чтобы он услышал.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, таким, как будто пытался просканировать меня изнутри, прежде чем ответить. Медленно шагнул вперёд.

— Он останется здесь, — произнёс спокойно, — в Лос-Анджелесе. Будет управлять делами твоего отца временно.

— Временно? — Я напряглась, встала на ноги, сжав руки в кулаки. — А потом?

— Потом я решу, что с ним делать.

— Решишь? — я фыркнула. — Это тебе не собака. Это мой брат.

— Ты слишком часто забываешь, кому ты сейчас принадлежишь, — его голос стал ледяным. — Он останется жив, пока ты будешь умной.

Я отшатнулась. Мне казалось, что я снова в том подвале. На полу. Рядом с телом отца. Пистолет направлен мне в грудь. Он выбирает за меня. Всегда.

— Он ни при чём, — прошептала я. — Он просто...

— Наследник предателя, — перебил он меня. — А это значит, что у него либо будут яйца, либо он сдохнет как крыса, как и его отец.

Я закрыла глаза на секунду. Мне стало плохо. Воздух в горле словно превратился в пыль. Я села обратно на кровать, глядя в пол.

— Ты... — я подняла глаза на него, — ты всегда такой? Холодный? Или только со мной?

Он усмехнулся. Не весело. Как будто это был механический рефлекс.

— Ты просто ещё не знаешь, что такое настоящая холодность.

— А ты? Ты знаешь?

— Я и есть она, Африн.

Молчание. Комната будто затаила дыхание вместе со мной. Он подошёл ближе, сел в кресло напротив. Лёгкое движение и он закинул ногу на ногу, откинулся назад.

— Знаешь, — начал он спокойно, — ты ведёшь себя, как будто у тебя есть выбор. Как будто ты не в долгу. Как будто ты не видела, что сделал твой отец. Он слил мне трёх людей. Он кормил моих врагов. Он продавал информацию. Я мог бы сжечь весь этот дом и вырезать каждого, кого ты знаешь. Но я оставил тебя. Я спас тебя. И теперь ты дерзишь.

Я опустила глаза. Я чувствовала, как у меня дрожат руки. Но я не хотела ему это показывать.

— Я не просила спасать меня, — прошептала я.

— Нет. Ты просила умереть в переулке, с рваной кофточкой и руками под телом.

Я резко подняла глаза.

— Это было подло.

— Это было правдой.

Он замолчал. Долго. Потом снова заговорил, уже тише:

— Я не из тех, кто лжёт. Особенно тебе. Тебе стоит это запомнить.

— А мне можно спрашивать? — голос мой дрожал. — Или ты снова наставишь на меня пистолет?

Он усмехнулся. Первый раз по-настоящему.

— Если будешь продолжать в том же духе может быть. Но пока... спрашивай.

Я колебалась. Горло пересохло.

— Моя мама... ты знаешь, что она умерла у меня на руках?

Он смотрел на меня долго. Потом медленно кивнул.

— Я знаю.

— Я ненавижу тебя, — выдохнула я. — И всё равно боюсь.

— Это правильно, — ответил он. — Твоя ненависть не имеет смысла без страха.

Я отвернулась. Слёзы подступили, но я знала, что плакать нельзя. Мне нельзя.

— В «La Croce Nera» запрещено плакать, да? — спросила я, не глядя.

— Да.

— А если увидят?

— Отрежут язык, — спокойно сказал он. — И ты никогда больше не произнесёшь ни лжи, ни жалобы.

Я почувствовала, как по спине пробежал холод. Я даже не знала, шутит он или нет. Но внутри всё сжималось.

— Ты чудовище, — прошептала я.

Он встал. Подошёл ближе. Наклонился.

— Может быть. Но это чудовище спасло тебя. И теперь оно твой муж. Будущий

Я смотрела ему в глаза. И впервые увидела в них что-то другое. Тень. Тень чего-то, что он никогда не признает. Не покажет. Он выпрямился, обошёл меня, подошёл к двери.

— Надень что-то потеплее, — сказал он, не оборачиваясь. — Через полчаса мы поедем. И, Африн... не опаздывай. Я терпеть не могу непослушных женщин.

Он вышел. И я осталась одна. Опять. Только теперь с цепью на сердце. И кольцом, которого ещё не было, но которое уже сжимало мне палец.

Я сидела на краю кровати, не двигаясь. Пальцы вцепились в край покрывала, как будто оно могло дать мне хоть какую-то опору, хоть что-то постоянное в этом новом, чужом мире, где всё вокруг казалось зыбким, как дым. Мягкая ткань подо мной грела ноги, а спина будто занемела от холода. Но я его не чувствовала. Я ничего не чувствовала. Только гул в голове, как будто мысли слились в один грохочущий водопад, в котором нельзя было различить ни одного отдельного слова.

Я не хотела этого. Всего этого. Я не хотела быть здесь. В этом доме. В этом теле. В этом платье. В этой жизни, которую кто-то нарисовал за меня, даже не спросив, хочу ли я. Я не просила быть женой чудовища. Я не просила крови, которая теперь на моих руках, хоть я и не держала оружия. Я не просила видеть смерть, с которой он обращался так буднично, как будто это часть расписания.

Я не просила боли.

Мысли крутились в голове, как рой ос, я теребила край платья и смотрела в одну точку, туда, где на стене был золотистый узор. Рисунок казался живым линии переплетались, напоминали змею, которая тоже не выбирает, где ползти, просто ползёт, потому что так надо.

Я должна сбежать.

Мелькнула мысль резкая, громкая, как удар по стеклу. Я должна сбежать. Уйти. Исчезнуть. Найти способ выбраться отсюда. Может быть, ночью. Может быть, когда он уедет. Я могла бы украсть ключ, найти чёрный ход, подкупить кого-то. Я же не в тюрьме. Это просто дом. Большой, но не неприступный.

Но стоило мне представить, как я бегу... тут же перед глазами возник образ брата.

Он останется здесь.

Он станет заложником. Он та часть моей жизни, которую они теперь используют как якорь. И я знала если сбегу, он заплатит. Даниэль не блефует. Он не оставляет долгов. Он накажет.

И всё равно... мне его жаль?

Я прикусила губу.

Брат. Он никогда не был добрым ко мне. Никогда не был рядом. Не спрашивал, как я. Не обнимал. Он был холоден. И если честно, почти чужим. Я помню, как он смеялся надо мной, когда я была маленькой и пыталась танцевать. «Ты всё равно ничего не добьёшься», говорил он тогда, и отец смеялся вместе с ним. А я сжимала пальцы, стоя на цыпочках, пока ноги не сводило от боли. Я мечтала стать балериной. Я жила этим. Но они разрушили это.

И я помню как однажды он наврал отцу.

Сказал, что видел, как я встречалась с каким-то парнем за школой. Это было ложью. Я тогда вообще ни с кем не разговаривала. И отец он в тот вечер вернулся с работы злой. Я пыталась объяснить, пыталась кричать, что это не правда. Но отец не слушал. Он толкнул меня на пол, потом вытащил ремень. А когда и этого показалось мало схватил вешалку. Он бил меня долго. Словно хотел стереть меня с лица земли. Я помню, как кричала, как потом лежала на полу, прижимая ладонь к спине, а брат просто стоял в дверях. Смотрел. Ни капли вины. Ни капли сочувствия.

До сих пор у меня на спине шрам. Он остался тонкая, белая линия, как подпись под той жизнью, в которой меня никто не любил.

Так почему мне его жаль?

Почему я думаю о нём, как о чём-то ценном?

Я не знала.

Наверное, потому что он всё, что осталось от семьи. Холодной, жестокой, предательской. Но всё же семьи. Потому что я всё ещё та девочка, которая ждала, что кто-то однажды защитит её. Полюбит. Обнимет. Потому что у меня, несмотря ни на что, всё ещё было сердце.

Я сжала губы. В глазах жгло. Я не плакала. Не могла. Не здесь. Не после того, что он сказал что «плакать здесь нельзя». Я не дам им этой слабости. Ни ему. Ни Даниэлю. Ни прошлому.

Но мысли стали липкими, вязкими. Они обволакивали меня, как густой туман. Я опустила голову, уткнулась в колени, закрыла глаза.

Я не хотела засыпать.

Я хотела придумать план. Найти выход. Расписать всё до деталей, до секунд. Но вместо этого тишина. Тяжёлая, как свинец. Мягкая подушка. Тепло под ногами. Далёкий, еле уловимый аромат цветов за окном.

Я не заметила, как погрузилась в сон.

Он подкрался незаметно как вор. Усыпил моё тело, вытянул мысли. И в этом сне не было страха. Ни крови, ни отца, ни крика, ни пистолета. Только я на сцене. Одна. В белой пачке. Танцую. Как тогда. Как раньше. Когда ещё жила.

***

— Африн.
Голос сначала прозвучал как будто сквозь вату. Далёкий, тягучий. Я даже не поняла, зовут ли меня наяву, или это всё ещё сон. Тот, в котором я снова была свободна. Лёгкая, как перо. Танцующая. Летящая. Без боли. Без страха. Без него.

— Африн, вставай.

Мои брови едва дрогнули. Тело будто налилось свинцом, и я отвернулась на другой бок, уткнувшись лицом в подушку. Хотелось спрятаться в её тепле, зарыться с головой и исчезнуть. Пусть никто не находит. Пусть не зовёт. Пусть всё это окажется кошмаром.

— Я не собираюсь повторять.

Я сжала веки. Нет. Я не хотела слышать этот голос. Он был слишком реальный. Слишком... властный. Холодный.

Тишина. Пару секунд долгих, мучительных, как ожидание приговора.

И вдруг — плеск.

— Ааа! — вскрикнула я и резко подскочила, отпрыгнув на край кровати. Вода стекала по волосам, по шее, капала на колени и пропитывала ткань платья. Грудь сжалась от неожиданности, сердце заколотилось в бешеном ритме.

Передо мной, с совершенно невозмутимым лицом, стоял он. Даниэль. В одной руке стакан, в другой лёгкая насмешка, в уголках губ, едва заметная.

— Ну наконец-то, — сухо произнёс он. — Я уже начал думать, что ты в кому впала.

— Ты... ты что, с ума сошёл?! — прохрипела я, прижимая подол платья к телу, как будто это хоть что-то меняло.

— Возможно. Но, в отличие от тебя, я не позволяю себе спать, когда у меня есть дела.

Я судорожно сглотнула. В горле всё пересохло. Хотелось ударить его, плюнуть в лицо, закричать, но я знала всё это только даст ему повод. Повод играть дальше в свою жестокую игру.

— Собирайся. Мы выезжаем.

— Куда? — я ещё даже не пришла в себя.

— В аэропорт.

Я моргнула.

— В аэропорт? — переспросила глупо.

— Не повторяй за мной, — отрезал он, убирая стакан на тумбочку. — Надень что-нибудь нормальное. У тебя пять минут.

— Я не... я не пойду никуда с тобой!

— Пойдёшь.

Он схватил меня за запястье, не сильно, но достаточно, чтобы я замерла. Его взгляд прожигал.

— Либо ты выйдешь на своих ногах. Либо я тебя вынесу. Выбор за тобой.

Я резко дёрнула руку:

— Хорошо! Отойди, дай мне переодеться!

Он усмехнулся, медленно вышел из комнаты, не забыв бросить:

— Пять минут, Африн. Не испытывай судьбу.

Я стояла посреди комнаты, промокшая, дрожащая. Была зла, растеряна, мокрая и без понятия, что он задумал. Аэропорт? Почему?

Я быстро вытерла лицо полотенцем, переоделась в серое хлопковое платье, собрала волосы. Макияжа не было. Не до этого. Обувь простые туфли. Я даже не удосужилась посмотреть в зеркало.

Когда вышла, он уже стоял у двери, нетерпеливо покручивая ключи.

Мы прошли мимо лестницы, по коридору, вниз, и вышли на улицу. Там, как и раньше, у ворот стояла та самая машина. Чёрная. Хищная.

— Снова он, — пробормотала я, увидев за рулём Марко.

Он обернулся, улыбаясь, будто мы ехали на прогулку:

— Рад видеть тебя, сеньорита. Как спалось?

— Прекрасно. Особенно момент с водой, — буркнула я.

Даниэль открыл заднюю дверь и буквально подтолкнул меня внутрь. Я села, скрестила руки на груди, отвернулась к окну.

Он сел рядом. Машина тронулась.

Несколько минут молчание. Только двигатель и редкие переключения передач.

— Зачем мы едем в аэропорт? — наконец спросила я.

— Пора навести порядок.

— Что это значит?

Он посмотрел на меня:

— Это значит, что кое-кто слишком долго думал, будто может скрываться от меня.

— Это не имеет ко мне отношения.

— Всё, что происходит теперь, имеет к тебе отношение, — он снова отвернулся к дороге. — Ты моя жена. Будущая.

Я поморщилась.
— По твоей вине.

— Не жалуйся. Жива — уже удача.

— Это ты называешь удачей? Быть с тобой?

Он не ответил. Только закурил. Окно опустилось, дым медленно уходил в небо.

Я молчала. Смотрела на дорогу. Каждая секунда в машине была как пытка. Я чувствовала себя пленницей, заложницей, куклой, которую выгуливают, когда им удобно.

— Ты хотя бы скажешь, куда летим?

— Сначала — Чикаго. А дальше посмотрим.

— Ты везёшь меня с собой просто так?

— Не просто так. Тебе полезно увидеть, как всё устроено.

— Я не хочу быть частью этого.

— У тебя не спрашивали.

Я отвернулась, прикусила губу. От ярости. От бессилия. От желания исчезнуть.

Но вместо этого я ехала дальше. В неизвестность. С ним.

Салон машины пах кожей, дорогой сигарой и чем-то тёплым, мужским. Я сидела справа, чуть отодвинувшись к дверце, как можно дальше от него. Серое платье неприятно прилипало к коже ткань была тонкой, а я всё ещё чувствовала на себе холод от воды, которой он меня окатил. Волосы были немного влажными у корней, а на щеке оставался след от подушки, на которой я спала до того, как меня выдрали из сна его голосом, как крюком из горла.

Я не накрашена. И это чувствуется почти болезненно будто я голая. Ни тонального, ни туши, ни даже блеска на губах. Просто я. Обычная. Слишком простая, чтобы сидеть сейчас рядом с человеком, который может приказывать целым городам и сжигать людей заживо.

Марко вёл машину уверенно, с каким-то ленивым спокойствием. Он выглядел старше, чем казался на первый взгляд. Тёмные волосы, грубое лицо, рубашка в тонких полосках. Плечи широкие, руки будто вылиты из железа. Он почти не смотрел в зеркало заднего вида знал, кто сзади. И знал, что лучше не смотреть.

— В Лас-Вегасе была утечка, — сказал он, свернув на скоростную трассу.

— Где именно? — голос Даниэля был резкий, обрывающий воздух, как стекло под каблуком.

— На складе. Один из охранников пропал. Его нашли... без языка. И без пальцев.

Я сглотнула. Поджала руки к себе, сжав пальцы в кулаки.

— Он жив? — спросил Даниэль.

— Пока да. Но... его мозги как каша. Он ничего не говорит. Только трясётся.

— Значит, убейте.

Я повернулась к нему. Он даже не моргнул. Сказал это, будто говорил про погоду.

— Может, он не виноват, — пробормотала я.

Он посмотрел на меня.

— Не вмешивайся.

— А если бы это был ты? — ляпнула я. Сама не поняла, как слова сорвались с губ.

Марко чуть не сбился с полосы. Воздух стал плотным, как перед бурей. Даниэль не сразу ответил. Он просто повернул голову ко мне, очень медленно.

— Если бы это был я, — сказал он почти ласково, — я бы сам себе в горло нож вогнал, чтобы не позорить имя.

Он снова откинулся назад. Марко продолжал говорить, но я уже почти не слышала слов. Мои уши будто заложило. Пульс бил в висках.

— ...Антонио был в контакте с латиносами. Мы перехватили сообщение. Он собирался встретиться с кем-то в пустыне.

— Удалить его. Без лишнего шума. Чтобы его песок сожрал.

Я не поняла, о ком речь. Но не стала спрашивать. Каждый раз, когда я открывала рот, становилось только хуже. И всё же я прислушивалась.

Запоминала имена. Места. Улицы, что мелькали за окнами. Всё. Каждую мелочь.

Машина мягко свернула с трассы на закрытую дорогу. Вдалеке показались белые ангары и здания из стекла аэропорт. Частный, конечно. У обычных людей нет выхода прямо к самолётной полосе.

— Приехали, — буркнул Марко, глуша мотор.

Даниэль первым открыл дверь. Не стал ждать, не предложил руку. Просто вышел и направился к зданию.

Я осталась сидеть. Несколько секунд. А потом Марко обернулся. Его глаза на мгновение стали мягче.

— Лучше не заставлять его ждать. Особенно сегодня.

Я кивнула и открыла дверь. Туфли скрипнули о бетон. Ветер дул сильный, обжигающий. Волосы тут же разметались по лицу. Я убрала их за уши и пошла следом. Платье прилипало к ногам, и с каждым шагом казалось, будто я невеста на собственной казни.

А может... так и было.

Я пошла за ними, стараясь не отставать, хотя внутри всё сжималось. Аэропорт был совсем не похож на те, что я видела раньше ни толпы, ни шумных объявлений, ни людей с чемоданами и детьми на руках. Только стерильная тишина, белый свет, ровные мраморные плиты под ногами и запах власти. Этот запах сложно описать он не парфюм и не бензин. Он как будто создавался из шагов людей, которые ничего не боятся.

Мы свернули куда-то в сторону, минуя обычные выходы. Я мельком видела вдалеке стеклянные двери, за которыми шли обычные пассажиры, с билетами в руках. Один парень смеялся, обняв свою девушку. Другие тянули чемоданы. У них были планы. У них была свобода.

Мы шли в противоположную сторону. По коридору, где стены были тёмными, почти графитовыми. Всё было настолько тихо, что мои шаги казались слишком громкими. Вскоре мы дошли до просторного зала с кожаными креслами, мягким светом и баром из чёрного стекла. Это место напоминало дорогой отель, а не аэропорт. Никаких вывесок, охраны но я знала, что она есть. Просто прячется за зеркалами и потолками.

— Через пятнадцать минут подойдёт самолёт, — сказал Даниэль. Он смотрел не на меня, а в окно.
— Мы взлетим без лишнего шума.

Я кивнула, не зная, нужно ли вообще что-то говорить. Он уже уходил, не оборачиваясь, просто исчезнув за широкой дверью слева, как будто растворился в собственной тени.

Я осталась с Марко. Он стоял у входа, руки скрещены на груди, будто знал: даже если бы я побежала у меня не было бы ни единого шанса. Я обернулась, сделала вид, что рассматриваю интерьер. Но на самом деле я думала. Слишком много думала.

Я подошла ближе, медленно, будто просто прогуливаюсь.

— Давно ты с ним работаешь? — спросила я, с лёгкой улыбкой, почти любопытно.

— Достаточно, — ответил Марко сухо.

— Даниэль... он всегда был таким? — я склонила голову, делая вид, что меня волнует просто его характер, как у мужчины.

Он бросил на меня взгляд, в котором скользнула насмешка.
— Ты всё ещё жива. Это редкость.

— Значит, я особенная? — спросила я и чуть наклонилась вперёд, будто доверительно.

Он не ответил. Только чуть сжал губы.

— Я знаю, он не просто глава мафии. За ним что-то большее. — Я понизила голос, будто собираюсь сказать что-то тайное. — В Нью-Йорке говорят, он раздавил целую династию за одну ночь. Это правда?

Марко смотрел на меня так, будто уже десятый раз за сегодня угадывает мой план.

— Тебе не стоит задавать такие вопросы, синьорина.

Я хмыкнула, но не отступила.

— А что в Лас-Вегасе? Там он держит казино? Или... живых людей?

Марко усмехнулся.
— Ты любопытная. Это может тебе навредить.

Я хотела ответить ещё, но внезапно почувствовала, что больше не могу держаться. Мочевой пузырь болезненно напомнил о себе. Я сглотнула раздражение и повернулась к нему.

— Где здесь уборная?

Он нахмурился.

— Не думаю, что вам нужно туда идти одной.

— А я не спрашивала, что ты думаешь. Мне нужно пописать, Марко. Если ты не против, я бы не хотела делать это на ковёр, — выплюнула я, со всей той яростью, что кипела во мне последние сутки.

Он сжал челюсть, но всё же кивнул.
— Пошли.

Мы пошли по другому коридору. Всё так же тихо. Как будто здание специально построили из звука или его отсутствия. Уборная была в конце зала, за неприметной дверью, будто её специально прятали.

— Быстро, — сказал он, вставая у двери, как статуя.

Я прошла внутрь. Заперлась.

Внутри было чисто, стерильно. Белые стены, белая плитка, зеркало в полный рост. Свет слишком яркий. Я подошла к раковине, уставилась на своё отражение.

Серая ткань платья, слипшиеся от влажности волосы, голое лицо, немного покрасневшее от ветра. Под глазами тень. Я выглядела как тень самой себя. Или как пленница.

Я сделала всё, зачем пришла, но не спешила выходить. Подошла к окну крошечное, узкое, заклеенное матовой плёнкой. Открыть невозможно. Просто символ свободы. Издевка.

Я поднесла руки к лицу. Зачем он меня везёт? Что будет потом? Это конец или только начало?

Я вышла из уборной, натянуто выпрямив плечи и стараясь не показать, насколько было тошно внутри. Марко стоял у стены, руки сцеплены за спиной, как будто и не двигался всё это время. Он кивнул мне, не произнося ни слова, и снова двинулся вперёд, указывая путь обратно в зал. Я пошла за ним, в груди ощущалась странная дрожь смесь страха, бессилия и какой-то злости.

— Спасибо, — бросила я на автомате. Слова, которые не имели никакого веса между нами.

Он ничего не ответил.

В зале всё было по-прежнему тишина, мягкий свет, как будто время здесь застряло между вдохом и выдохом. Только теперь, у стеклянной стены, появился силуэт Даниэль. Он разговаривал с кем-то по телефону, стоя в полоборота к нам. Его голос был низким, почти ленивым, но в каждой интонации чувствовалась угроза. Каждое слово как шаг хищника, который не спешит, потому что знает, что ты всё равно никуда не убежишь.

Он закончил разговор, опустил телефон и, не смотря на меня, бросил коротко:

— Идём.

Я бросила на Марко последний взгляд он лишь пожал плечами, как будто говорил: «Теперь ты — его проблема».

Мы пошли к следующей двери, охраняемой двумя мужчинами в чёрных костюмах. Один из них открыл нам проход, второй даже не взглянул на меня. За дверью оказался коридор, а потом трап, ведущий к самолёту. Я замерла, глядя на него: белоснежный, сверкающий под мягким светом заката. Он будто не касался земли больше похож на отель, чем на средство передвижения.

Мы поднялись по трапу. С каждым шагом я чувствовала, как внутри меня нарастает беспокойство. Не страх перед полётом, нет. Перед неизвестностью. Перед тем, что будет в конце этого пути.

Внутри всё было роскошно. По-другому не сказать.

Неоновое освещение под потолком, белоснежные кресла, гладкие стены, пол ковровый, тёмно-серый. Интерьер был сдержанным, но дорогим таким, где каждая деталь стоила, наверное, как моя прежняя жизнь. И всё это только для нас.

К нам подошла женщина стюардесса, с улыбкой на губах, но глазами, в которых не было тепла. Только выученная вежливость.

— Добрый вечер, синьор Сартори. Всё готово к вылету.

— Понятно. — коротко сказал он, не удостоив её даже взгляда.

Я прошла дальше, и, не дожидаясь указаний, села в первое попавшееся кресло. Подальше. От него. Просто потому, что мне нужно было хотя бы немного воздуха.

Он посмотрел на меня, прищурившись.

— Нет.

Я медленно повернулась.

— Что?

Он шагнул ко мне, спокойный, собранный, как всегда. Наклонился, и голос его был тихим, но полным той силы, от которой хочется исчезнуть.

— Ты сидишь рядом со мной. Я не люблю, когда мои вещи разбегаются по углам.

— Я не вещь, — огрызнулась я, но голос дрогнул.

Он ничего не ответил. Только взял меня за локоть не грубо, но с такой уверенностью, что я подчинилась почти автоматически. И подвёл к креслу рядом со своим. Там было просторно, даже уютно. Но всё равно это был его мир. Его пространство.

Я устроилась, упрямо отвернувшись к иллюминатору.

— Зачем я тебе вообще? — пробормотала я.

— Чтобы ты не досталась никому другому, — спокойно ответил он. — Ты теперь моя. Африн Моррети — последняя Моррети. А я не делюсь.

Я сжала зубы, отворачиваясь ещё сильнее. Снаружи начинал мигать огонёк на крыле. Самолёт готовился к взлёту.

Скоро начнётся.

И действительно через несколько минут раздался голос пилота, что всё готово, и самолёт начал двигаться. Я вжалась в кресло, ладони вспотели. Этот момент когда ты отрываешься от земли всегда был для меня самым неприятным. Но сейчас особенно.

Когда мы начали набирать скорость, я зажмурилась. Я ощущала каждый рывок, каждый наклон корпуса. Казалось, всё тело парализовало. Горло пересохло.

И вдруг... тёплая ладонь.

Я открыла глаза и увидела я сжимаю его руку. Крепко, как будто это единственное, за что я могу уцепиться. Сердце застучало сильнее, кровь бросилась в лицо.

Я резко убрала ладонь, будто обожглась.

— Прости, — выдохнула я, отворачиваясь снова.

Он не засмеялся. Не прокомментировал. Только посмотрел на меня.

— Боишься?

— Нет, — упрямо сказала я. — Просто не люблю самолёты.

— Это не страх перед полётом, — сказал он тихо. — Ты боишься себя. Боишься, что привыкнешь.

— К чему?

— Ко мне.

Я резко повернулась, глаза сузились.

— Никогда.

— Никогда — это очень длинное слово, Африн.

Он смотрел спокойно. Как будто точно знал, что говорит. И знал, что будет дальше.

А я смотрела в окно, туда, где исчезала земля. И думала: а есть ли шанс, что в этой высоте можно стать кем-то другим? Или уже поздно.

____________________________________
От Автора:

Привет. Меня зовут Семи — и да, это мой творческий псевдоним, под которым я существую в мире слов, боли, тишины и персонажей, которые живут у меня в голове куда громче, чем некоторые люди в реальности. Я пишу. Это не просто хобби или занятие для души, это мой воздух, мой способ молчать, кричать и жить одновременно.

На данный момент я работаю сразу над двумя историями. Они обе тяжёлые, эмоциональные, требовательные. Они не про цветочки и бабочек они про тьму, осколки, страх и зависимость. И самое странное, я люблю это. Люблю писать больно, глубоко, грязно и честно. Это выматывает. Это сжигает. Но я не могу остановиться.

История, которую вы сейчас читаете — "La Croce Nera", родилась из желания показать, что «тёмная романтика» это не про сладкие грёзы и красивых бандитов. Это про власть. Про подчинение. Про страх, который дышит в спину. Про отношения, в которых нет романтики только контроль, грани и выбор между злом и другим злом. Здесь нет спасателей. Здесь нет правильных. Даже жертвы не такие уж невинные.

Герои этой книги это живые, сложные, травмированные люди. Даниэль Сартори — не идеализированный мафиози. Он опасный, жестокий и холодный. Африн Моррети — не просто девочка в беде. У неё есть сила. Есть характер. Но она в ловушке, и каждый шаг рядом с ним это шаг по лезвию.

Я не обещаю вам любви. Я обещаю правду. И если вы готовы идти со мной в эту темноту, добро пожаловать.

Но, как бы я ни старалась, я тоже человек. И у меня, как и у вас, только 24 часа в сутках. Пишу я по ночам, часто на грани. Поэтому, чтобы не выгореть и не потерять ни одну из своих историй я установила чёткий график.

Новые главы "La Croce Nera" будут выходить раз в неделю, по пятницам в 20:00 по МСК времени.

Я не собираюсь бросать эту историю. Она для меня особенная. Тяжёлая, выматывающая, но родная. И я хочу дать ей всё внимание, которого она заслуживает. Спасибо, что вы рядом, что читаете, что проживаете вместе со мной каждую сцену, каждое молчание, каждый вздох Африн.

Если вы здесь — вы уже часть этой тьмы. Добро пожаловать в "La Croce Nera".

С любовью ваш автор Семи 🖤