Эпоха разбитых сердец (черновик)

Ранее

Дом пустовал. Снаружи его высокие каменные стены покрылись вьюном, а изнутри плесенью. Серые разводы упрямо въелись в обои, и те местами отклеились, сверкая чернотой на изнанке. Над грязной лестницей в особо дурную погоду поскрипывал фонарь на ветру, напевая душераздирающие песенки и распугивая жителей Коридора страха. Даже запах цветов из сада, проникающий в заколоченные как попало досками окна, не мог изгнать зловоние из дома. Воздух оставался сухим и с горчинкой — впрочем, именно таким, какой присущ давно заброшенным домам, где водятся приведения.

В тот момент, когда у обочины затормозила машина, из-за сизых облаков выглянула бледная круглолицая луна, осветив дом во всей его жуткой красе. Молодой мужчина в униформе полицейского посмотрел сначала в одну сторону, затем в другую, подозрительно свел брови, достал из автомобиля фонарик и, включив его, направился к железным воротам с острыми шпилями. Створки были приоткрыты, поэтому мужчина с легкостью протиснулся в проем и, предварительно посветив под ноги, направился к входным дверям, приминая пожухлую траву подошвами ботинок. Он не удивился, когда обнаружил, что замок взломан, лишь мрачно усмехнулся.

Этой ночью в полицию поступил звонок: «Кто-то проник в дом напротив, в дом, в котором живут призраки! Я видела призраков, о, боже мой, я слышу, как оно трещит»!

В доме был кто-то замечен, — саркастично подумал Ирвинг, шагая по мятой траве, достигающей щиколоток. — Конечно, здесь был кто-то замечен. Школьники, которым нечем заняться, вандалы местные...

Он поднялся по ступеням, а затем распахнул дверь и осветил фонариком пыльное помещение. Морщинка между темными бровями углубилась, а под глазами собрались крохотные складки, выдающие подозрение.

— Следы, — констатировал Ирвинг мрачным голосом, действительно увидев на полу следы от обуви, отпечатавшиеся в пыли. Луч фонарика проследовал за отпечатками, и Ирвинг увидел, что те исчезли слева. Там наблюдалась вычурная некогда белая арка, окутанная лохмотьями паутины. Ирвинг поморщился, но все равно шагнул в сторону гостиной под серый липкий полог. Скрипнула половица под его весом, а затем до его настороженных ушей донеслись те самые звуки.

О нет, это не призрак, — еще мрачнее подумал Ирвинг.

Ритмичное постукивание разносилось эхом по забытому помещению, то затихая, то вновь начинаясь, и на секунду Ирвинг даже соблазнился хорошенько припугнуть того, кто притаился в гостиной, чтобы отбить охотку шастать по заброшенным домам, но быстро передумал.

Не пытаясь затаиться, он направился в гостиную, глядя то себе под ноги, чтобы не споткнуться на лестнице, то вперед, в сторону дубового стола, за которым расположилась знакомая женская фигура. Она была так сильно увлечена своим занятием, что не обратила внимания на свет фонарика, прошедшийся по ее спине в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, не услышала звук шагов позади.

Ирвинг остановился чуть слева от девушки. Увидев, что она спешно набирает на ноутбуке некий текст, от усердия высунув кончик языка, он склонился и вслух прочел:

— Она шагнула вниз с крыши.

Девушка подскочила, тоненько пискнув от испуга, и повернулась в сторону ночного гостя. Затем раздраженно захлопнула крышку ноутбука, одновременно спросив:

— Опять собираешься все испортить?

Ирвинг выпрямился.

— Если под словом «испортить» ты имеешь в виду, что я провожу тебя домой, тогда да. Сколько еще раз я должен ловить тебя в подобных местах, Эра Годфри?

«Ловить в подобных местах — говорит так, будто я вандал», ― с легким раздражением подумала Эра, но в ответ лишь поправила очки в круглой оправе, и сложила руки на коленях. Язык ее тела, насколько мог судить Ирвинг, говорил о том, что она демонстрирует полную и абсолютную покорность. И все же она притворялась, ведь даже не привстала со своего удобного кресла, а значит, даже не думает уходить.

— На тебя жалуются люди.

— Люди всегда на что-нибудь жалуются, — простодушно ответила Эра, поправив очки, сползающие с носа. — Кроме того, этот дом им не принадлежит.

— Тебе тоже. Вообще-то этот дом никому не принадлежит, и здесь нельзя находиться.

Эра Годфри молчала, изображая вежливый интерес, но по ее лицу Ирвинг не мог понять, о чем она думает. Да и вообще, слышит ли его. Потому он громче добавил:

— Ты вообще не должна ошиваться в подобных местах. Это незаконно. И опасно. — Она все еще молчала, зная, что этим выводит его из себя. — Почему ты не можешь сочинять свои сказочки дома?

— Это не сказочки! — воскликнула Эра, проворно подскочив на ноги, будто попрыгунчик. Ирвинг не удивился, потому что последнюю фразу произнес специально, чтобы получить какую-нибудь обратную связь. — Я собираюсь написать грандиозный роман! И собираюсь... — она замолчала, а ее плечи поникли. Она решила не продолжать, подумав, что Ирвинг все равно не сможет понять ее чувств. Упавшим голосом она закончила: — Мне нравится здесь работать...

— Да, да, да, — пропел Ирвинг, понимающе улыбнувшись. Он уже понял, что выиграл, поэтому нахлобучил Эре на голову шляпу, лежащую на столешнице, сунул в руки ноутбук, и добавил: — И здесь, Эра, и в том закрытом торговом центре, и в старой школе, которую собираются реставрировать, и в часовне на кладбище. Где угодно, только не у себя дома.

В ответ Эра Годфри закатила глаза так, что Ирвинг увидел белки за стеклами очков.

— Давай, — подвел он итог, и тут же словил себя на мысли, что говорит, как коллеги по работе, — пошли, я отвезу тебя домой.

— Но я хотела поехать на автобусе...

— Внимательно взгляни на часы. Автобусы уже не ходят. Или это очередной пунктик?

— Нет. — Эра положила ноутбук в сумку, туда же сунула записную книжку и стопку распечаток. — Это просто мера предосторожности, потому что я не хочу слушать твое нытье.

На этот раз глаза закатил Ирвинг.

Уходя, Эра взглянула на дом в последний раз, и ей вдруг показалось, что он смотрит в ответ. Ей казалось, дом знает, что однажды она действительно напишет такую историю, которая потрясет всех жителей Эттон-Крик. Эра даже подумала, что дом в нее верит.

Затем она забралась в автомобиль Ирвинга и устроила на коленях заветную сумку со своей рукописью.

А Дом продолжал молча смотреть на нее сверху вниз. Кое-что Дом, полный призраков, действительно знал. Он знал, что однажды Эра Годфри тоже станет чьей-то историей. Они все станут.

***

Слава богу, в Эттон-Крик уже давно ничего плохого не случалось. Последнее кошмарное событие произошло поздней весной две тысячи семнадцатого года, когда охотникам посчастливилось найти в лесу полусгнившее тело исчезнувшего профессора с кафедры биохимии и биоэнергетики УЭК.

Дело было ранним утром, когда лес только-только пробуждался, а в воздухе звенела морось, ударяясь о сухие ветки лип. Низко над землей лениво завис сизый дымок. Долгое время природа была погружена в густую, вязкую тишину, а затем пронзительно лопнула, когда один из охотников окликнул своих приятелей резким, возбужденным голосом:

— Сюда!

Они удивленно обернулись и опустили взгляды на находку, лежащую под ногами их друга.

— Это...

— Да, — выдохнул один из них. — Настоящий труп. Лицо сожрали дикие звери.

— Или белки.

Среди сухих листьев и веток, наполовину съеденный и зарытый в землю, лежал мужчина. Охотники окружили тело и несколько долгих минут шокировано разглядывали его, затем переглянулись между собой. Они знали, что охота закончена не только на сегодня, но и на многие дни вперед. А один из них, тот, который наступил на разложившуюся мякоть руки мертвеца, понял, что больше никогда в жизни не съест ни кусочка мяса.

Мне пришлось писать и об этом кошмарном инциденте, и о многих других до него — о мертвых девочках в старых домах, об отцах-извращенцах и их несчастных дочерях — в общем, пришлось рассказывать общественности о том, что Эттон-Крик населен не просто призраками зла, а демонами-убийцами, злобными тварями, которые скрываются за масками обычных людей.

Это совсем не то, чего мне хотелось. Никаких убийств и насилия, никакого страха и боли, — мне хотелось писать о том, что Эттон-Крик с наступлением весны преобразился, что фестиваль, который был по понятным причинам отменен в прошлом году, сейчас вернет все на свои места и город станет таким же, как и прежде — пусть он и будет немного... эксцентричным и странным (а я склонна думать, что Эттон-Крик именно такой, если можно так думать о городе). Вместе с тем он будет очаровательным и позволит людям насладиться весенними деньками без страха, что завтра кто-нибудь обязательно умрет.

Размышляя об этом, я в очередной раз просмотрела свои заметки для статьи, посвященной фестивалю, и удовлетворенно кивнула: то, что нужно. Каждое слово пропитано таинственностью и предвкушением, ведь фестиваль будет длиться около недели, и за это время может случиться столько всего хорошего, что все позабудут об ужасах, с которыми теперь ассоциируется наш славный городок.

— Дзинь! Дзинь! Дзинь! — весело подскочил будильник рядом с моей правой рукой, и я вздрогнула и ударила по кнопке, чтобы звон прекратился. На циферблате зеленым цветом горели цифры: 6:58. Увидев их, тут же захотелось забраться в кровать и спать до полудня, но, поборов это сильное желание, я поднялась на ноги, потянулась руками в разные стороны, и поспешила собраться в город. Перед выпуском газеты нужно было посетить редакцию и встретиться с иллюстраторами. Нам предстояло сверить концепцию рисунков с серией статей, подготовленных для специального выпуска «Криттонского вестника».

...

В основном я жила с бабулей Грэйс, но после шестидесяти она вдруг решила отправиться в путешествие, и сейчас находилась или в Африке, или в Северной Америке, а может быть вообще в Гонолулу, не уверена ― Грэйси не любитель поговорить по мобильному телефону и презирает электронную почту.

Дом бабули был просторным и очень светлым, с большими панорамными окнами и открытой верхней террасой, где летом, казалось, с самого неба на пол сыпались золотые крупинки звезд.

Сбежав по винтовой лестнице вниз, я обнаружила от Ти на холодильнике записку: «Ушла на работу. Оставила тебе кусок мясного пирога. Запей его чаем».

Мы познакомились при интересных обстоятельствах полгода назад, когда Ти только перебралась в Эттон-Крик. Спешно шагая с продуктовым пакетом мимо меня, лежащей на лавочке у заброшенного магазина, она в смятении остановилась и спросила, есть ли мне, где переночевать. Сама Ти жила в крохотной комнатушке на втором этаже СТО «Грифон» за углом, и радушно предложила мне горячие бутерброды, чай и диван в углу. «Только шины уберу, да выстираю покрывало», ― сказала она с улыбкой.

Я отказалась от этой заманчивой идеи, взамен предложив Ти переехать в свободную комнату в доме бабули Грэйси.

Ти была непосредственной, веселой, особенной. Когда я спросила, с чего она взяла, что я бездомная, последовал такой ответ: «Ты закуталась в свою куртку как в кокон у того магазина, и выглядела такой потерянной, что я решила, что тебе негде переночевать».

Несмотря на пышную женственную фигуру, длинные ноги и очень светлые длинные волосы, на СТО девушка была «своим парнем». От нее всегда пахло машинным маслом или другой специфической гадостью, но я привыкла ― запахи напрочь въелись в ее кожу, даже кончики крепких пальцев часто оставались черными.

От записки, которую для меня оставила Ти, тоже знатно разило. Я бросила ее в мусорное ведро и распахнула холодильник. Разогревать еду было некогда. Даже на чай времени не хватило, так что пришлось запивать сухой ком в горле молоком из пакета. Уже через десять секунд я тщательно вымыла руки и вышла из дома, захватив сумку и шляпу.

В это ранее утро Эттон-Крик уже превратился в громадную чугунную сковороду. Когда я выкатила из гаража велосипед, а затем, положив сумку в специальную корзинку, повела его к воротам, то сразу же почувствовала, как руки от локтей до запястий начинает слабо покалывать — солнечные лучи профессионально вычислили мою белую кожу и решили, что на ней нужно сосредоточиться с особенной тщательностью.

— Эра! Доброе утро! ― крикнул высокий худосочный старичок в соломенной шляпе, стоящий за забором слева от моего дома.

— И вам!

— Скажи Гарри, что машина прекрасно работает, моя жена в восторге!

— Обязательно скажу, мистер Гудвин!

Старик продолжил поливать сад, в котором благоухали чудесные розы с огромными белыми, красными и нежно-розовыми бутонами, а я, сунув в уши наушники и включив веселую песню, выплыла за ворота, запрыгнула на сидение велосипеда и стала крутить педали вниз по улице.

Меня тут же обдало прохладным ветерком, и я, придерживая шляпу на голове рукой, чтобы та не слетела, ускорилась.

Улицы Эттон-Крик уже преобразились: деревья ожили ― их украсили фонариками к предстоящему фестивалю. Все кусты вдоль дорог подстригли, чтобы были ровными и красивыми. На Главной площади Вирхов начали устанавливать палатки и декоративные домики, где будут продаваться холодные напитки, сладости, всякие поделки и много других интересных вещей.

Даже университет не выглядел готическим пристанищем родственников Дракулы: шпили его башен упирались в солнце, рискуя проткнуть белоснежные кучевые облака, в деревьях шелестел весенний ветерок, а на лужайке развалились студенты в разношерстной одежде, погрузившись в чтение книг или завтракая.

Показав свой пропуск, который позволял мне проникнуть в Издательский центр — небольшое двухэтажное здание, которое помимо прочего являлось главным офисом одной из городских газет, где работали ведущие репортеры Эттон-Крик, я насладилась последними минутками прохлады первого этажа и поднялась на второй.

— Эра! ― Я обернулась на свое имя, и увидела, как из кабинета 27 вышел Аарон ― мой лучший друг и один из внештатных художников-иллюстраторов, работавший в паре со мной.

— Привет! — улыбнулась я, вскидывая руку, чтобы он дал мне пять — наша школьная привычка. Аарон ловко, но осторожно смахнул с моей головы шляпу и нахлобучил ее себе на голову.

— И что это у тебя всегда на голове, а, Эра? По-твоему, этот диковинный предмет называется шляпой? — Он сдвинул ее к затылку, улыбаясь. — Такую еще бабуля моей бабули носила в молодости.

— Я купила ее почти за бесплатно, — похвасталась я, на ходу вставая на цыпочки и отнимая шляпу. Аарон склонил голову к правому плечу, чтобы облегчить мне задачу, и при этом зеленые глаза насмешливо блеснули.

— Скажу тебе по секрету, Эра, — загадочно начал он, глядя на меня сверху вниз, — сегодня ты обворожительна. Налипшие на нос волосы закрыли почти все веснушки... Эй! — возмущенно воскликнул он и рассмеялся, когда я пихнула его под ребра острым локтем. — Осторожнее, или подам на тебя в суд!

Аарон собирался получить диплом бакалавра по криминальному праву, хотя ни он, ни его отец-архитектор ― никто не верил, что когда-нибудь в будущем Аарон станет работать по специальности, сменит удобные кеды на туфли, рваные джинсы и футболку на деловой костюм, и станет посещать офис вместо художественных выставок. Однако, несмотря на то, что он был творческим парнем от кончиков светлых, чуть волнистых волос, до носков тех самых белых кед, он, судя по отзывам преподавателей, подавал огромные надежды на курсе, и, если бы приложил больше сил, смог бы к сорока годам стать судьей. «К сорока годам! — повторял Аарон насмешливо. — Да я за эти семнадцать лет, может быть, вообще умру»!

Он галантно распахнул передо мной дверь в офис и громко объявил:

— Привет, ребята, а вот и мы!

Когда за нами мягко, словно нехотя, закрылась дверь, мысленно я сразу же настроилась на рабочий лад.

Офис был переполнен людьми. Кроме меня и Аарона здесь находилась Скарлет, моя однокурсница и подруга, занимающаяся распространением контента по онлайн-каналу, рыжий высокий парень по прозвищу Наполеон — фоторедактор, работающий на сайте центра, Алиса — девушка-репортер, а также ребята из технического отдела, облюбовавшие крайний у окна квадратный стол. Они о чем-то шумно спорили.

Скарлет, когда мы с Аароном вошли, тут же громко сообщила, что в размещенном на сайте газеты vesti.ek.com опроснике, посвященному Весеннему фестивалю, проголосовало почти 80% подписчиков.

— А ведь мы еще даже не напечатали специальный выпуск! — сказала она, довольно хлопнув в ладони. На ее запястье блеснул аккуратный серебряный браслет.

Подруга отстранилась от стенда, на котором был расположен план «Криттонского вестника», и приблизилась к круглому столу, где столпились все остальные, продолжив:

— Большинство комментируют пост «Туннель любви», — она кивнула на фотографии, прикрепленные к доске: на них была изображен тот самый «Туннель любви» — сложная конструкция, установленная на платформах на Криттонской реке, которая начнет работать в первый день фестиваля. — Никто не в курсе, какие будут препятствия во время квеста, но все почему-то заинтересованы именно...

— Господи помилуй, мир сошел с ума, — пробормотал Аарон, но так, чтобы его слышали все. — «Туннель любви». Вы вообще слышите, как пафосно это звучит? Кто пойдет туда в своем уме?

Скарлет не оценила сарказма, она скрестила руки на груди и повернулась в сторону Аарона, серьезно ответив:

— Пятьдесят семь процентов из восьмидесяти проголосовало именно за «Туннель любви», так что на данный момент он является самым ожидаемым представлением среди остальных. Я поговорила с работниками и выяснила, что концепция заключается в следующем: влюбленные пары и только, — она вскинула указательный палец вверх как восклицательный знак, — влюбленные пары могут посетить этот туннель, чтобы выиграть приз. Какой именно — пока что неизвестно.

— Придется делать это на лодке, — вставила Алиса. Ее голова была покрыта белой банданой, из-под которой по спине до самого пояса струились синие и зеленые косички.

— Что — это? — Аарон удивленно посмотрел на нее.

— Преодолевать препятствия.

— А. Ну да.

— Парень, ты где? — Наполеон хлопнул его по плечу. — Похоже, тебе влетело по полной от начальства?..

— Нет, — Аарон отрицательно качнул головой, — нужно подправить пару деталей, ничего особенного.

Солнце светило прямо мне в глаза и слепило сквозь стекла очков, так что я склонила голову к столу, на котором лежали разобранные материалы будущей газеты: иллюстрации, фотографии, наброски статей Скарлет и Алисы. Я взяла рисунки Аарона, сделанные на листах А6 — всего лишь наброски будущего «Лабиринта цветов», который строили в центре города. Уже изготовили металлический каркас длиной в 70 метров — самый большой за всю историю Эттон-Крик. Я снова словила себя на мысли, что местным просто необходимо отвлечься от ночного кошмара, в который превратился город.

— Эра.

— Да! — Я вскинула голову, и встретилась сперва со взглядом Алисы (она изогнула брови в ожидании), затем посмотрела на Наполеона. Он повторил вопрос, который я пропустила мимо ушей:

— Статья продвигается?

Я тут же подобралась.

— Да, сегодня же покажу редактору. Надеюсь, в этот раз Вера не найдет недостатков, и я смогу приступить к продолжению. — Я достала из сумки, висящей через плечо, флешку. — Я хочу, чтобы вы тоже прочли. Мне кажется, она немного суховата.

— Когда добавим фотографии, иллюстрации и программку фестиваля, она тебе такой не покажется, — пообещал Наполеон. Сам он отлично справлялся со своей работой, хоть Скарлет и обзывала его «Ленивцем» за то, что сидя за своим столом, Наполеон то и дело засыпал и проливал на себя то колу, то холодный чай, а иногда и пиво — когда задерживался допоздна в пятницу. Скарлет, конечно, негодовала из-за того, что он приносит выпивку в офис, но ничего не могла поделать — Наполеон вообще никогда не пьянел, он лишь утверждал с ехидной, и даже гордой улыбочкой, что ему просто нравится вкус пива. И даже аргумент Скарлет «от него у тебя вырастет грудь», на него не подействовал. «Если она будет такой же классной, как у тебя, я не против», ― отвечал Наполеон.

— Возвращаясь к «Туннелю любви», — начал Аарон, посмотрев на нас по очереди. — А что, нельзя посетить его одному, скажем, без девушки? Может быть, я тоже хочу приз?

— У тебя же есть девушка, — сказала Алиса опять без тени улыбки на лице.

— Проехали.

Алиса пожала плечами и опустила взгляд на столешницу.

— Вы знаете, что в редакторате сместили план номера нашего специального выпуска? — встрепенулась она и кивнула на стол, который оккупировал техотдел. — Я пришла сюда в половине седьмого, и меня вызвал ответственный секретарь. Мы должны подготовить макет номера не за два дня до выхода, а за три.

Мое сердце тревожно вздрогнуло, и мысленно я тут же вернулась к строгому вытянутому лицу Веры, с ее прилизанными каштановыми волосами, собранными в низкий стильный пучок. «Больше эмоций, Эра, больше чувств, — сказала она, нависая над столом и тыкая пальцем в мою статью, лежащую между нами. Вера смотрела исключительно мне в глаза, но казалось, она видит сразу все. — Почему ты выделила так мало цитат? Я хочу видеть краски! Ты пишешь про важное событие, и уж тем более нужно принимать во внимание тот факт, что в прошлом году фестиваль был отменен».

— Почему? — Аарон тоже нахмурился ― я услышала это в его хрипловатом голосе. За нашим круглым столом воцарилось краткое молчание, и я подняла голову.

— Мне показалось, что-то намечается.

— Что намечается? — Скарлет нервно зыркнула в сторону Алисы, а затем на Наполеона. Готова спорить, она уже представила, что им, а точнее ей, придется переделывать весь электронный выпуск «Криттонского вестника».

— Не знаю, но, судя по тому, как волновался наш приятель-секретарь, это что-то грандиозное.

— Может они готовят нам сюрприз в честь специального выпуска? Торт, шампанское...

— Да тебе только дай что-нибудь сожрать, — оборвала Наполеона Скарлет, но парень, как всегда, не отреагировал.

Я почувствовала, как волнение отступает. Что-то грандиозное?

— Сначала я подумала, что кто-то собирается уволиться из типографии, — продолжила Алиса задумчиво, будто пытаясь воспроизвести в памяти утренний разговор с секретарем, — но он пообещал, что беспокоиться не о чем. И добавил, что это только слухи. — Она качнула головой, будто приходя в себя, и бодро закончила: — Ладно, в любом случае мы должны заняться работой пока не пришел редактор, иначе потом он нас не оставит в покое, все согласны?

Никто не стал возражать, и мы поспешно заняли каждый свой уголок.

***

— Как думаешь, что это может быть? — спросил Аарон, когда мы зашли в кафе в студгородке за порцией холодного чая (я выбрала лайм, Аарон — манго). Он держал под мышкой графический планшет, потому что обе руки были заняты чаем и пакетом с засахаренным лимоном. Я распахнула перед другом дверь, затем мы направились к его автомобилю, припаркованному у обочины в тени раскидистых ветвей деревьев. Это был Бьюик Центурион 1973 года яркого зеленого цвета, доставшийся Аарону от деда-архитектора. Парень носился с этой машиной так, будто она была его родным ребенком. Во время ее реставрации он три года разыскивал какую-то оригинальную деталь, — сайлентблок задней тяги — кажется, это устройство называлось так.

Когда я направилась к Бьюику, Аарон громко предупредил, вскинув руку в сторону и преградив мне путь:

— Стоп, стоп, стоп, ты куда? — Я недоуменно обернулась и увидела, что он направился к скамейке перед кафе. — Ты же не думала, что будешь есть это, — не оборачиваясь, он показал пакет с лимонными дольками в сахаре, — в моей машине.

Мой взгляд потяжелел, но я вернулась и присела рядом с другом на скамейку. На улице было прохладнее, чем в кафе, где очень не вовремя сломался кондиционер, и официанты, чтобы разогнать духоту, откопали в одном из чуланов вентилятор. Свет в тени лип казался салатовым, пронизанным белыми всполохами.

Я сделала глоток чая и вытянула ноги в сандалиях перед собой. Аарон задумчиво пробормотал:

— Кажется, что-то будет.

— Ты о чем? — я удивленно повернула голову, а затем проследила за его взглядом. Аарон оглядывал багажник автомобиля, где покоился мой велосипед, под которым было заботливо подстелено специальное покрывало.

— Я о том, что сказала Алиса. Думаю, все переживают из-за Весеннего фестиваля, но вдруг есть что-то, о чем мы не знаем?

— Уж не думаешь ли ты, что нам и в правду собираются устроить вечеринку? — рассмеялась я. Аарон тоже усмехнулся. Мы оба понимали, что такое развитие событий маловероятно. Единственное, на что мы могли рассчитывать — на символический отпуск, во время которого мы конечно же все равно будем работать, но в несколько ином режиме. — Скорее всего, — рассудила я, — нам просто придется работать в три раза быстрее. Вера, кстати, до сих пор так и не позвонила насчет статьи. А там всего-навсего три страницы.

— Она ее одобрит, — заверил Аарон, все еще выглядя напряженным. — Да и тянуть больше нет времени. Уже восемнадцатое, и скоро открытие Весеннего фестиваля. Он еще даже не начался, а уже меня достал. В город понаехала уйма народу, уже забиты все отели и съемные квартиры... — заметил он невпопад. Мне показалось, что за задумчивым взглядом что-то кроется, но, прежде чем я успела задать вопрос, Аарон заглотил остаток чая, кинул стакан в мусорную корзину и поднялся на ноги. Я удивленно поспешила следом, сунув лимонные дольки в шелестящем пакете в карман сумки.

— Эй, — позвала я, — людям нужен праздник!

Аарон забрался в автомобиль, предварительно погладив крышу. Он влюблен в свою машину, какой ужас.

— Может скажешь, в чем дело? — поинтересовалась я, устраиваясь на соседнем сидении. Аарон пристегнул ремень безопасности и молча отъехал от кафе. Капот Бьюика ловил каждую тень, каждый солнечный луч, переливаясь драгоценными камнями.

Аарон поджал губы и нацепил на нос солнцезащитные очки. Больше я не смогла разгадать его взгляд. Когда мы проезжали мимо площади Вирхов, утопающей в солнечном свете, я знала, что он вовсю рассматривает рабочих, которые поочередно украшали фонарные столбы искусственными лианами с вычурными цветочными бутонами.

Аарон никогда не был таким брюзгой. Да, он не особо любил праздники, потому что считал, что в толпе повышается вероятность подхватить какую-нибудь инфекцию (хотя всем говорил, будто не любит шум), но никогда не ворчал в таком количестве как сегодня. У него явно что-то случилось, что-то гадкое, и дело вовсе не в Весеннем фестивале и «Туннеле любви».

Я перегнулась через коробку передач и ущипнула Аарона чуть выше колена. Он подскочил, вздрогнув.

— С ума сошла?! Хочешь, чтобы мы попали в аварию?!

— Если не скажешь, что происходит, я продолжу тебя пытать.

Аарон вздохнул и положил вторую руку на руль. Он больше не притворялся расслабленным, костяшки пальцев сжались на кожаной обивке руля с таким скрипом, что у меня на затылке поднялись волоски.

— Мой отец пропал.

Что?

Меня ошпарило сразу несколькими чувствами: виной, недоумением и подозрением, и вдруг вспомнилось, как Аарон час назад шутил и сокрушался из-за аттракционов Весеннего фестиваля, негодовал, что его иллюстрации раскритиковали, взбесился, что его пригласили участвовать в квесте любви. Если бы его отец пропал, разве...

— Ну, не в том смысле, что он бесследно исчез, — он нарушил ход моих соображений, — просто не могу с ним связаться.

— По-моему это и значит «исчез». — Аарон ответил мне многозначительным взглядом: «Только не надо раньше времени паниковать».

Меня вдруг осенило:

— Ты собираешься поехать к отцу и выяснить, что случилось? Ты поэтому на свой страх и риск едешь на СТО в Старый город?

Аарон раздраженно подскочил на сидении:

— Ты же сказала, там безопасно!

— Предупреждаю: тебе не удастся меня отвлечь. Так ты расскажешь, что случилось? Или буду пытать!

Я могла поклясться, что Аарон с досадой зарычал, прежде чем протараторить:

— Отец въехал в новый дом для изучения чертежей неделю назад и с тех пор я все никак не могу до него дозвониться. — На этом моменте у меня буквально отвисла челюсть. — Ну, может быть, отец слишком поглощен работой. Ты ведь помнишь, этот парень часто забывал меня во всяких темных местах.

Я свела брови.

Этот парень.

Аарон называл так отца только в моменты особого огорчения и разочарования, а еще когда начинал по-настоящему психовать. Еще бы! Томас исчез целую неделю назад и с тех пор от него нет ни слуху, ни духу?.. Я попыталась представить, что чувствовала бы на месте друга, но на ум пришел только один случай, который я тут же выбросила из памяти.

Аарон протянул мне мобильный телефон, и я лишь мельком заметила фотографию страхолюдного дома, вынырнувшего из недр ада. Фантастика! Вот бы взглянуть на него хоть одним глазком!

― Хм, ― пробормотала я, оторвав взгляд от фотографии, ― ты же помнишь, что все самое страшное происходит в таких вот домах?

Аарон вырвал из моих пальцев телефон, закатив глаза. Или он действительно не слишком беспокоился о Томасе, или отлично играл роль беззаботного сынка. Я решила, что первое: у Аарона актерские способности находятся на минус первом уровне, и его тревожное расстройство не позволило бы притворяться так долго. Подавив волнение, я пробормотала:

— Я люблю темные места.

— Да, — Аарон хохотнул, и с его лица спали последние признаки напряжения. Он зарылся пальцами в густую шевелюру отросших волос, стянутых в беспорядочный пучок на затылке. — Темные места. Сегодня тоже планируешь посетить одно из своих темных местечек? — он косо глянул на меня, все еще улыбаясь.

— Конечно! Мне позарез нужно вдохновение для новой книги!

— Новой книги? А у тебя была старая?

— О, прошу, замолчи, — простонала я, отворачиваясь. Аарон, посмеиваясь, извинился за замечание, и остаток пути мы продолжили переговариваться то о том, то о сем, при этом старательно избегая темы его отца и Весеннего фестиваля — уж очень последний раздражал Аарона.

Когда мы подъехали к СТО, где работала Ти, солнце уже было высоко-высоко. Хоть верх автомобиля и был опущен (и мне приходилось удерживать края шляпы, чтобы она не слетела), все равно было жарко, будто в печи. Работники СТО щедро сбрызнули раскаленный асфальт водой, но влага почти вся испарилась, лишь кое-где виднелись темные круги и потеки.

— Никогда здесь не был, — сказал Аарон с сомнением, въезжая на цементную площадку перед большим двухэтажным зданием. Я заметила наверху приоткрытую дверь в комнату, в которой Ти жила до того, как переехала ко мне.

Зеленые глаза Аарона в обрамлении коричневых ресниц подозрительно прищурились, и руки опять сжались на руле, выдавая нервозность. Он ведет себя так, будто приехал в какой-то шалаш на пересадку почки.

Я попыталась его успокоить:

— Здесь же работает твой приятель.

— Адлер? — невесело фыркнул Аарон. — Мы не общались лет сто, так что я ему не доверяю. Помнишь, в вашем классе была эта... как ее... Кармен?

— Кирстен.

— Вот, Кирстен. Она сейчас в Первом медицинском павильоне, так? Ну, ты пошла бы к ней на прием?

— Э-э... нет уж!

— Ага, — подвел итог Аарон, а затем посмотрел с замогильным спокойствием на открытый бокс, где стоял автомобиль с поднятым капотом. Затем решительно кивнул и заглушил двигатель.

— Ладно, ты права, все будет хорошо. Да, малышка? — Аарон, ни капли не смущаясь моего взгляда, любовно погладил приборную панель Бьюика. — Если хочешь, оставайся здесь, а я пока поищу механика. Эра?

— А, так это ты мне? Я думала, ты все еще разговариваешь с Кристиной.

— Не шути так!

Аарон посмотрел на одну из камер автосервиса, на которой висела громадная вывеска «ШИНОМОНТАЖ», пробормотав:

— Никого не видно.

— Ты думал, тебе расстелют красную ковровую дорожку?

Одарив меня очередным хмурым взглядом, Аарон отпер дверь машины и вышел. Немного подумав, я последовала его примеру, и уже через секунду футболка прилипла к спине и под коленями собрался пот. Однажды в шестом классе у меня пошла носом кровь, когда я сидела весь июльский день в папиной машине, чтобы спрятаться от ругающихся родителей. Тогда Грэйси сунула мне в ноздрю салфетку, и еще парочку в уши ― чтобы не слышать брани, доносящейся из дома, ― и отвела в свою комнату, где устроилась за телескопом, при помощи которого следила за соседями.

Осмотревшись, я обнаружила под стеной небольшого магазинчика, принадлежащего владельцу автосервиса, спасительную тень, и бегом поспешила туда. Усевшись на бордюр, я вытянула ноги и уставилась на двери автосервиса. Казалось, СТО действительно пустовало, но, скорее всего, Ти и ее друзья спрятались в какой-нибудь каморке и травят анекдоты или пьют пиво.

Куда запропастился Аарон? Неужели действительно где-то там, в сумраке и прохладе болтает с ребятами, начисто забыв о своей «детке» Кристине?

Наконец-то!

Я выпрямилась, увидев, как наружу вышли четверо: Аарон в своих светлых джинсах и простой футболке, и еще трое парней в форменных комбинезонах. Они прошли мимо башни из шин, установленной для привлечения внимания, и образовали круг.

— Привет, вот это да!

Я обернулась, услышав за своей спиной знакомый женский голос. Слева от меня стояла Ти, в точно таком же, как и парни, темно-синем комбинезоне и серой футболке с надписью «ГРИФОН». Одна рука Ти была в кармане, а во второй — рожок мороженого с кокосовой стружкой.

— Привет, — пробормотала я, с трудом оторвав алчный взгляд от соблазнительного рожка. — Сижу вот.

— Вижу, что сидишь, — ответила Ти и великодушно опустила руку с мороженым. — Если хочешь, можешь доесть.

— Все в порядке, — замахала я руками, а затем поднялась на ноги. ― Потом забегу в магазин.

― Ага, да, ― оборвала Ти, и посмотрела куда-то справа от меня. По ее взгляду я поняла, что Ти заметила Бьюик и скорее всего только поэтому выбежала из кафе до того, как насладилась мороженым. Наверное, она подумала, что даже если не удастся заглянуть под капот, нужно хотя бы прокатиться или, на худой конец, посидеть за рулем.

— Да... — протянула она, восхищенно оглядывая автомобиль, и даже не обратила внимания на то, как запястью покатилась капля подтаявшего пломбира.

— Ты таешь, — заметила я, и Ти спохватилась и, не отрывая взгляда от Бьюика, слизнула каплю. Надеюсь, Аарон этого не видел, иначе он взбесится от такой антигигиены.

— Тебе не жарко? — поинтересовалась я, глядя на ее плотный комбинезон. — Моя кожа уже готова отделиться от тела и шлепнутся на асфальт. «Восставшие из Ада», знаешь? По-моему, у меня сейчас будет сердечный приступ. Или тепловой удар. Или даже микроинсульт.

— Боже, ты как всегда драматична, — Ти покачала головой, переведя на меня взгляд. — Иди домой, Эра. Кто станет сидеть на солнцепеке на автосервисе по своей воле?

— Ты? — предположила я, и она покачала головой, загадочно улыбаясь.

— Видишь вон то место? — Ее голова дернулась в сторону заветного кафе. — Я только что попробовала новое мороженое под названием «Вишневый бум-бум».

— «Вишневый бум-бум»? — с благоговением переспросила я, сглатывая слюну и глядя в искрящиеся смехом зеленые глаза. — Я тоже хочу.

— Вот и иди. — Ти нахмурилась, вновь демонстрируя, как идеально предназначено ее лицо с тонкими чертами для строгих выражений.

— Не могу. Я ведь говорила тебе: я как раз работаю над сценой, где главная героиня сгорает в адском пламени. И так как я не могу забраться дома в печь и сгореть, остается только этот вариант. Чтобы все прочувствовать... — в конце речи тон моего голоса сошел на «нет», потому что подруга подступила ко мне ближе, так, что ее кроссовки коснулись моих сандалий. Она вкрадчиво спросила, опустив худую, но крепкую руку на мое плечо:

— А в твоей книге нет сцены, где подруга главной героини ударяет ее по башке разводным ключом и отправляет в мешке для трупа домой?

— Хорошая идея, трупам ведь даже не жарко, они не истекают потом и не получают тепловых ударов.

— Боже, ты ведь не серьезно? Ты пишешь такую сцену? — Ти отступила, поджав губы и вскинув брови. Они исчезли из виду под кепкой. Я рассмеялась и закинула руку на ее плечо:

— Конечно, нет, скажешь тоже! Ад! Ха! Видишь того красавчика? — Я показала пальцем на Аарона, который всерьез разозлился и о чем-то спорил с ее коллегами. К моему удивлению он тоже показал в нашу сторону.

Такое нахальное движение не укрылось от взгляда подруги, и она мрачно уточнила, прищурив один глаз:

— Тот, который орет и тыкает в нашу сторону пальцем — этот красавчик?

— У него сегодня плохой день, — пояснила я легкомысленным тоном. Ти посмотрела на меня скептически, и я пояснила: — Это тот самый Аарон, о котором я тебе рассказывала, а это — его автомобиль, — я указала на Бьюик ладонью. Так уж вышло, что машины подруга любила больше, чем людей. — Он хочет провериться на предмет всяких неполадок или как-то так. И я посоветовала ему обратиться сюда, потому что здесь работают лучшие механики.

Ти самодовольно хмыкнула, и мы вместе направились в сторону парней. Я подергала на спине футболку, чтобы отлепить противную ткань от кожи, и уже размечталась о том, как вернусь домой и приму контрастный душ, от которого сердце уйдет в пятки. В это время Ти прикончила остаток мороженого и вытерла липкие влажные пальцы о штанину комбинезона. Взгляд Аарон при этом потяжелел на десять килограммов.

— Ти, отлично! — с облегчением выдохнул Ян, убирая с глаз темные волосы. Он улыбнулся мне, поздоровавшись, а затем перевел взгляд на подругу, сделав голос притворно-серьезным: — У нас тут проблема.

Я оценила ребят, поджидающих нас, и увидела на их лицах предвкушение, а еще веселье. Ти воинственным тоном поинтересовалась, что случилось, а я, остановившись за ее плечом, вдруг осознала, что проблема не в ней, а в Аароне. Поэтому до того, как он открыл рот, я уже знала, что он ляпнет:

— Я не позволю девчонке притронуться к моей детке. — А затем он посмотрел в упор на Картера «Дока» Адлера, своего давнего друга, и с обвинительными нотками в голосе осведомился: — Почему ты не говорил, что у вас на «Грифоне» работает девушка?

— Да мы в принципе с тобой не разговариваем, — меланхолично ответил тот.

Ти презрительно хмыкнула, буравя Аарона взглядом.

— Да, — сказала она твердо, будто он задал вопрос, — меня зовут Ти, и на этом автосервисе я — ведущий механик. Если у тебя проблемы с женщинами, можешь подождать Люка, но он сейчас в отпуске.

Я почувствовала, что хочу рассмеяться, впрочем, коллеги Ти тоже, — все кроме Аарона испытали облегчение от ее слов. Стоп, она сказала «если у тебя проблемы с женщинами» ... Я прикрыла веки, уже зная, что Аарон отреагирует плохо.

У него действительно были проблемы с женщинами, но не те, на которые намекнула Ти.

Мать Аарона ушла из дома пятнадцать лет назад, оставив его, совсем кроху, и его отца, тогда еще бедного студента архитектурного факультета, без каких-либо объяснений. С тех пор Аарон никогда не заговаривал о матери. Я даже не совсем помнила, как ее зовут — не то Эльза, не то Лиза, а может быть вообще Луиза.

— Ладно, сейчас пригоню машину, — буркнул он, шокировав меня до глубины души. Аарон согласился доверить свою машину девушке? Невозможно! Он не выглядел довольным, судя по сжатым в тонкую полоску губам, но решил, что принимает верное решение.

Неужели он действительно считает, что с его отцом что-то случилось? — заволновалась я, посмотрев на его профиль. Лицо Аарона было напряженным, в нем боролись два противоположных чувства. Только в случае крайней необходимости он мог пойти на такой серьезный шаг, — только если нет выхода.

Аарон со вздохом направился к своей машине, но Ти вдруг ядовитым тоном голоса остановила его:

— Тю-тю, нетушки. — Аарон в недоумении обернулся. — Я не стану чинить твою машину.

Парни с автосервиса и я — все шокировано переглянулись, а Ян скорчил гримасу, явно демонстрируя, считает Ти сумасшедшей: «Она действительно из-за гордости упустит шанс заглянуть под капот Бьюика Центуриона 1973 года»?

У Аарона отвисла челюсть.

— Ты же...

— Да, я серьезно. Катись отсюда со своей деткой. А у меня итак полно работы.

Она с достоинством поправила кепку на волосах пшеничного цвета, стянутых в пучок, и, развернувшись, направилась к открытому боксу. Я проводила ее удивленным взглядом, а у парней отвисла челюсть.

— Кстати, желаю найти тебе хорошего парня! — добавила Ти напоследок, даже не оборачиваясь.

Мы вчетвером еще минуту шокировано молчали. Аарон пришел в себя первым.

— Что это было? Она только что...

— Тебя отшила, да, — сказал один из парней, и они, усмехнувшись, сочувственно похлопали Аарона по плечам и направились следом за девушкой внутрь автосервиса. Аарон посмотрел на меня взглядом полным недоумения и разочарования.

Он хотел, чтобы я его поддержала, но я больше не могла сдерживать смех.

— Ну ты даешь, вот умора! — хохот сорвался с губ прежде, чем я смогла придушить его ростки. — «Желаю найти тебе хорошего парня»! Ну, Аарон, друг, — я приблизилась и обняла его за талию. — Встречал ли ты до этой минуты девушку, которая не строила тебе глазки?

— Не смешно, — пробормотал он над моей головой. Я отстранилась, заглядывая в его лицо. Это оказалось проблематичным — он был на голову выше меня и как раз смотрел вслед ушедшей Ти, будто воспроизводил в голове ее образ и слова. — Я просто растерялся.

— И до сих пор растерян.

— Она же... девушка. — Аарон посмотрел на меня так, будто думал, что я согласно закиваю. Но внутри я погрустнела, хоть виду и не подала. Думаю, Аарон так осторожен с девушками, потому что считает, что они могут рассыпаться от любого неосторожного движения.

Не догадываясь о моих мыслях, он невесело сказал:

— Девушки не должны копаться в машинах. Это не женская работа. А если бы она что-нибудь сломала? А если бы...

— А теперь тебе придется колесить на своей машине без осмотра, — закончила я. — И знаешь, что? Дай мне мой велосипед поскорее, а то вдруг с Кристиной что-нибудь случится... Да шучу я! — воскликнула я и вновь рассмеялась, увидев, как Аарон нервно дернул головой в мою сторону.

Он все еще был в шоке, когда мы направились к Бьюику.

— Почему я не знал, что у нас в городе на «Грифоне» работает девушка-механик? Почему ты не сказала мне, что она — механик? Почему никто не предупредил меня, что здесь девушка?! — Аарон обвинительно посмотрел на меня через багажник машины, пока я доставала с заднего сидения сумку.

— Прости, — искренне произнесла я, ныряя в салон автомобиля, — мне не казалось это проблемой. Ну хочешь, я уговорю ее заняться Кристиной?

Мы встретились взглядами, и я поняла, что Аарон все еще находится в своем идеальном мире, где девушки не работают автомеханиками. Затем он опомнился и стал аккуратно доставать из багажника мой велосипед.

Я уже собиралась признаться, что Ти помешана на автомобилях и у нее есть целая коллекция миниатюрных ретро-машинок, как вдруг Аарон нехотя заметил, что «должен извиниться, потому что вспылил». Я успешно скрыла удивление, и пообещала, что обязательно замолвлю за него словечко.

— И дозвонись до отца, — сказала я напоследок, запрыгивая на сидение велосипеда. Аарон уже забрался в машину, поэтому позволил себе притвориться, будто не услышал моих слов. Конечно, он продолжит звонить отцу, но я должна была что-то сказать, тем более Томас всегда хорошо относился ко мне, и это он, между прочим, сказал моим родителям, что у меня писательский талант, который не стоит глубоко зарывать. Потом, правда, отец Аарона прочел один из моих рассказов до конца и скорчил гримасу: «Я погорячился, Эра, думаю, тебе стоит получить дополнительное образование, потому что, если ты продолжишь писать об осьминогах-оборотнях, которые сжирали моряков, чтобы скопировать их тела, люди не воспримут тебя всерьез».

Автомобиль Аарона сорвался с места, и, стоило Бьюику очутиться за углом, как из автосервиса вышла Ти со скрещенными на груди руками и воинственно вскинутым подбородком. Ее внимательный взгляд буравил дорогу.

— Что это за персонаж? — возмущенно спросила она, но в ее голосе кроме негодования отчетливо слышались зависть и тоска. Все-таки не удалось ей даже коснуться заветной машины.

— Это мой друг. — Ти обожгла меня выразительным взглядом: «хорошие же у тебя друзья, Эра». Я пожала плечами и покатила велосипед вдоль заграждения, отделяющего площадку автосервиса от тротуара и дороги. — Аарон очень милый, правда. Иногда. И добрый.

— Тоже иногда, — со смешком поддакнула Ти.

После того как мы распрощались, я не успела и глазом моргнуть, как велосипед привел меня к большим стеклянным дверям кафе «Сон в летнюю ночь», посетить которое я мечтала все утро.

Купив сразу две пачки мороженого и черничный пирожок (мой ужин), я вернулась в иступляющую жару с той неохотой, с какой Ти по утрам покидает ванную комнату. Почему-то она ошибочно считает, что лишний час, проведенный в душе, поможет ей избавиться от запаха машинного масла, которое уже течет по ее венам вместо крови.

Вновь проезжая мимо СТО «Грифон», я увидела, как Ти склонилась над открытым капотом автомобиля, стоящего на площадке. Она достала из заднего кармана штанов комбинезона тряпку и вновь исчезла, даже не заметив, как я ей помахала.

Крутя педали велосипеда, я ехала в сторону Криттонской реки. Ее голубые воды шли рябью, несясь за пределы города, и разбивались о подводные камни. Там, где течение было безопасным, купались родители и их карапузы-дети. Их одежды и коврики для пикника разноцветными пятнами лежали на прохладной земле в тени деревьев. Нырнув под мост в холодок, я вдруг услышала помимо шума веселящихся людей на реке слабый женский голос и сбавила скорость.

Сначала мое сердце ухнуло вниз, к ногам, где акробатически кувыркнулось и взлетело к горлу. Я остановила велосипед у обочины и посмотрела по сторонам, поправив очки. В сумраке подпорок не было видно ни единой живой души. А вдруг Ирвинг был прав, и меня преследуют призраки из проклятого дома? — мелькнула глупая мысль, которая сразу же испарилась, едва я увидела, как за одним из грязно-серых столбов кто-то шевелится.

Я напряглась всем телом, ожидая страшной развязки, но все равно подкатила велосипед к фигуре в старом тряпье. Опасливо остановившись в нескольких шагах, я с трудом рассмотрела на фоне серого бетона женщину с грязными руками, выглядывающими из ободранных рукавов драной кофты, и сальными волосами, висящими сосульками вдоль чумазого лица. Глаза женщины были закрыты, и я застыла на мгновение, вслушиваясь, дышит ли она, а затем приглушенно спросила:

— С вами все в порядке?

Она резко распахнула глаза, заставив меня вздрогнуть, а затем с трудом приподнялась и вытянула вперед руку, робко шепнув, есть ли у меня мелочь.

Я сию секунду ощутила, как краснеют кончики ушей, становясь горячими, ― в карманах у меня не было ни копейки, ведь все деньги я истратила на мороженое и пирожок.

— У меня нет денег, мне жаль.

Слезящиеся глаза женщины вновь закрылись, и я покрылась мурашками. А вдруг она сейчас умрет от голода? А если вернуться домой, а потом быстро сбегать в магазин, а затем — сюда?

Эй, ― я едва не стукнула себя по лбу от досады, ― да ведь у меня есть черничный пирожок, сладкий и все еще теплый!

— Пирожок! — воскликнула я, выпрямившись и цапнув из велосипедной корзинки бумажный пакет с выпечкой. — Возьмите пирожок! Он все еще теплый!

Женщина нашла взглядом сначала мое лицо, а затем вытянутую руку. Осторожно, будто у нее не было сил на малейшее телодвижение, или будто боясь, что я ее разыгрываю, она наклонилась и бережно взяла пакет из моих рук. Обнаружив внутри не мусор, а пищу, она рассыпалась в благодарности.

— Нет проблем! ― замахала я руками. ― Приятного аппетита!

Я выпрямилась, и уже собралась выкатить велосипед из-под моста, но женщина схватила меня за запястье.

— Вот, возьми, — она вложила мне в ладонь какой-то предмет. Я почувствовала прохладу металлической цепочки.

— Нет, я не могу...

А что это, кстати?

Я попыталась поднести ладонь к глазам, но женщина сжала вокруг моей руки пальцы, и с удивительной твердостью в хриплом голосе заверила, что я могу и должна взять ее подарок.

Я еще раз поблагодарила ее и сунула непонятную штуковину в сумку, а затем все-таки запрыгнула на велосипед и продолжила путь в сторону выезда из Старого города. Термопакет с мороженым лежал вместе с сумкой в корзинке на руле, и я то и дело косилась в его сторону.

...

Поставив велосипед в гараж, я взлетела по ступеням в дом и бегом бросилась на кухню. Желудок тоскливо урчал, давно переварив кусок холодного мясного пирога, и я надеялась, что смогу утихомирить его одним рожком мороженого.

Устроившись за столом, я достала ноутбук и открыла статью о Весеннем фестивале. Вера попросила подправить некоторые предложения и добавить больше драмы, вернув вычеркнутые предложения о Криттонском Потрошителе. «Сделай статью загадочной! — приказала Вера. — Пусть люди думают, что на фестивале случится что-то грандиозное, даже если это не так».

Я раздосадовано подумала о том, что Криттонский Потрошитель — не Санта-Клаус, который сделает праздник грандиозным. Неужели Вера действительно хочет, чтобы Издательский центр играл на страхе жителей, чтобы разжечь их интерес? Несмотря на мои возражения, пришлось сдаться под ее напором.

Вера была объемной женщиной тридцати пяти лет. Когда утром я вошла в кабинет, и она поднялась с дивана, на котором пила чай со льдом, ее тело всколыхнулось, будто море в шторм; затем она подергала темно-синее хлопковое платье со всех сторон, отлепляя его от тучного тела, щелкнула резинкой от трусов, которая впечаталась в бока, и направилась в мою сторону.

Я пробежала взглядом статью, жуя самое вкусное мороженое в своей жизни (рожок был наполнен белым шоколадом, ириской, клубникой, малиной и бананом).

... Жители Эттон-Крик замерли в ожидании Весеннего фестиваля, который обещает быть ярким и запоминающимся. После смертоносного убийцы, праздник необходим людям, как свежий воздух. Мы сделали небольшой марш-бросок и обошли почти все доступные нам развлекательные мероприятия, которые будут на фестивале. И даже организаторы Туннеля Любви приоткрыли завесу тайны, рассказав подробнее о том, что нас с вами ждет.

Самый первый Весенний фестиваль был проведен в 1852 году, и это мероприятие было единственным, где основатели города вкушали яства вместе с обычными горожанами. Как утверждает история и, собственно, сохранившиеся иллюстрации празднества, денежные средства, полученные от проведения фестиваля, были вложены в постройку дома основателя города Исаака Аристида. В дальнейшем особняк был преобразован в Дом Культуры, и ныне мы знакомы с ним как с Главным корпусом университета.

Почему в этом году Весенний фестиваль настолько важен для города? Кроме того, что наконец-то был пойман серийный убийца по прозвищу Потрошитель... Этот год ознаменован еще и тем, что 27 мая Университету Эттон-Крик исполняется сто лет.

Я опять вспомнила пухлое лицо Веры, когда она сказала: «Пиши сжато, но информативно, Эра, а не так как ты любишь, растягивая на десять листов. Сокращай!». Я спросила, нужно ли сократить начало статьи, а она рыкнула, что этот огрызок наоборот надо развернуть.

— В этой статье, — сказала редактор, наклоняясь над столом и опираясь и на локти, и на огромную грудь, — напиши о фестивале 1825 года.

— 1852 вы хотели сказать, — поправила я тихо, но Вера лишь отмахнулась.

— Кратко изложи историю и факты. Пусть Хэйли найдет подходящие иллюстрации в нашем архиве. — Я покорно кивнула, с выражением тупого подчинения на лице. — Следующую статью подготовь ко вторнику. Пусть Скарлет даст тебе данные по соцопросу, его тоже опубликуем в специальном выпуске. И не забудь добавить цитат знаменитостей! Без цитат эта статья абсолютно безлика!

Наставления длились в течение двадцати минут, потом Вера бесцеремонно выпихнула меня за дверь, напомнив, чтобы Аарон поторопился с картинками для программки Весеннего фестиваля.

Больше всего меня раздражала Верина паническая спешность. Ей все время казалось, что мы бесконечно опаздываем, и у нее несомненно с минуты на минуту будет конфликт с главным редактором (тощим мужиком по имени Всеволод Ковач, семья которого прикатила из Румынии). Всеволод был вдвое худее и меньше Веры, и выглядел по сравнению с ней стрекочущим сверчком, но свою природную хрупкость успешно компенсировал чрезвычайно злостным характером, чем заслужил прозвище «Дракулач».

Я взглянула на статью на мониторе ноутбука, зацепившись за одно предложение: После смертоносного убийцы, праздник необходим людям, как свежий воздух. Глупое предложение и мысль тоже. Писать о Криттонском Потрошителе с такой целью — нелепо и обесценивает все, что случилось в Эттон-Крик два года назад.

Я удалила предложение, зная, что Вера взбесится, затем, совсем утратив желание работать над статьей, захлопнула ноутбук и поднялась на ноги. За окном начало смеркаться, но совершать очередную писательскую вылазку было слишком рано, поэтому я отправилась в магазин за покупками, а затем приготовила суп с фрикадельками на ужин.

Когда прямоугольный кирпичик часов, стоящий на кухонной стойке, показывал 23:12 я решила, что уже достаточно поздно, и в Коридоре страха все спят. Надеюсь, соседка заброшенного дома с призраками тоже спит и не станет звонить в полицию.

Погасив в доме свет, я выскользнула со двора и уже через несколько минут катила на велосипеде мимо спящих домов. Тут же накатило приятное ощущение одиночества и отстраненности от мира. Эттон-Крик осторожно и словно нехотя погружался в уютное спокойствие, лениво вспыхивая огнями фонарей, вокруг которых доверчиво порхали мотыльки.

Если бы не Весенний фестиваль, народу на улицах было бы меньше, но мне по пути в Коридор страха встретилась целая дюжина туристов. «Подскажите, где находится Лабиринт цветов»? «Вы не подскажите, в какую сторону нужно идти, чтобы выйти на площадь Вирхов»?

На той самой главной площади сновали туда-сюда студенты с коробками пиццы, пакетами с едой, стаканчиками, в которых томились вкусные холодные или горячие напитки. Кто-то устраивался в сквере на лужайке, кто-то приземлялся на скамейку, но многие компаниями брели на берег Криттонской реки. Покидая площадь и ныряя на велосипеде на менее оживленную улицу, я все равно еще долго ощущала запах пиццы с грибами, маслинами, курицей и сыром, и еще — мятного мороженого и банановых чипсов.

Коридор страха встретил меня замогильной тишиной. Я соскользнула с велосипеда и, затаившись в ночи словно вор, медленно направилась к заброшенному особняку — еще одной достопримечательности Эттон-Крик. Иван, старший брат моей подруги Алисы, работал вместе с хозяином дома — молодым профессором, который умер странной, необъяснимой смертью. По официальным данным, сказал Иван, его смерть объясняется оторвавшимся тромбом, но, — добавлял он, когда мы вместе с Алисой, Скарлет и Наполеоном сидели вечером в баре прошлым летом, — профессору было около тридцати лет, и никакого тромба не было и в помине.

С разницей в пару недель в его особняке нашли еще двоих человек, тоже умерших странной смертью. Юноша, который был там найден, считался пропавшим без вести, и, когда его доставили в морг, оказалось, что его тело было мертво уже несколько месяцев, хотя и хорошо сохранилось. С девушкой возникла даже большая суматоха, чем с двумя остальными; выяснилось, что ее тело было настолько изношенным, что ее существование можно было назвать только чудом и никак иначе. Как сказал Иван, она должна была умереть еще много лет назад, но не умерла*.

В общем, говорят, этот дом проклят и в нем обитают призраки. Однако сколько бы ночей я здесь не провела, оставаясь до самого рассвета, когда соседи только начинали просыпаться и я еще могла выскользнуть незамеченной, я не видела ни одного призрака кроме моего сводного брата Ирвинга, который при каждом удобном случае навязчиво пытается разметать в пыль мое вдохновение.

Скрипнули ржавые ворота, когда я, напрягшись, толкнула их в сторону, чтобы протиснуться в щель. Если Ирвинг поймает меня и на этот раз, думаю, в следующий здесь уже будет висеть здоровенный замок.

Я очутилась на территории проклятого дома. В тишине и темноте — в Коридоре страха фонари работали через один (думаю для поддержания имиджа района), — я почувствовала, как ко мне медленно, ползком по земле подбирается тревога. На секунду я даже оказалась парализована, будто неведомая сила проросла сквозь землю, где не было ни свободного клочка без растительности, и вцепилась в мои щиколотки: «Не ходи, Эра, нечего тебе здесь делать. Зачем ты пытаешься намеренно возродить в своей душе страх? Разве твоя книга стоит таких жертв»?

Сглотнув, я справилась с собой и, достав из рюкзака фонарик, повела велосипед, приминая колесами пожухлую траву, в сторону мраморных ступеней. Над дверью все еще висел светильник. Наверное, осенью он издает леденящий душу скрип, мотаясь из стороны в сторону под порывами ветра. Сейчас вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая только моим сердцебиением и стрекотом травинок в спицах колес велосипеда. Несмотря на то, что на улице было по-летнему прохладно, мои ладони вспотели от приятного возбуждения. Все эмоции оголились, мысли стали острыми как бритвы.

Подмечая каждый звук, каждый цвет, выделяющийся из общей картинки, каждое свое ощущение, чтобы непременно зафиксировать в записной книжке и преобразовать в хорошие цитаты, я добралась до ступенек и подтянула велосипед на себя, перед этим выключив фонарик, чтобы бегающий луч света не переполошил вредных и суеверных соседей.

Под навесом было грязно: валялись мелкие веточки и листочки, а на пыли отчетливо проступили мои и Ирвинга следы. Отворив скрипучую дверь дома, я ввела внутрь велосипед и закрылась внутри, затем включила фонарик и осмотрелась, будто в первый раз.

Никто не претендовал на особняк, никто не пытался украсть отсюда коробки с вещами или кухонную утварь, потому что все было проклятым. Да и, насколько мне известно, жители Коридора страха, несмотря на свой страх, бережно охраняют историю города. Аарон говорит, что ему заказали несколько мрачных иллюстраций для программки Весеннего фестиваля — значит и особняк Харрингтонов хотят внести в список обязательных мест для посещения. Звучит просто отлично: «Туннель любви» и «Цветочный лабиринт» соседствуют с кладбищем, на котором похоронен Криттонский Потрошитель, и особняком Харрингтонов. Получается какая-то безумная идея с этим Весенним фестивалем.

Мне претило то, как жители относятся к таким местам; будто этот дом — всего лишь объект для развлечения, будто не здесь умерли люди, будто не здесь они жили, любили друг друга, веселились. Для них кладбище — тот же самый зоопарк, где вместо несчастных зверей в клетках покойники в гробах.

Но я не могла разразиться пылкой речью и ругать ребят из редакции за их легкомысленность, потому что я, хоть и по другим причинам, поступаю точно так же ― использую проклятый особняк и кладбище в своих целях.

В этот раз я не стала занимать место на первом этаже, где меня могли заметить, а забралась по скрипучей лестнице с убийственно высокими ступенями наверх. Там я устроилась на широком подоконнике в конце коридора второго этажа, и, согнув ноги в коленях, устроила сверху ноутбук.

Бросив последний взгляд в окно, в котором отражался серебристый свет монитора, я склонилась над клавиатурой и погрузилась в работу над романом.

Автор Эра Годфри: часть 1

Выпускной в старшей школе Эттон-Крик не был грандиозным событием. За две недели до этого на стадионе проходил футбольный матч между командами города Эттон-Крик и Хейденом, — вот там было на что посмотреть. На соревнование пришли тысячи человек, целый пчелиный рой заполнил трибуны. Они гудели, гудели и гудели, воодушевленно и раздраженно...

А выпускной — день, вышвыривающий школьников во взрослую жизнь, — был почти что обычным. Почти что. На самом деле все, что случилось в этот день, люди постарались начисто вычеркнуть из памяти. Сам-то день остался, а вот что конкретно тогда произошло — нет. Кто-то говорил, всему причиной была выпивка, тайком пронесенная на мероприятие, а кто-то — психоделическая музыка. «Кто угодно, — говорили, — может свихнуться от этой музыки. Нет, слышали это? Ужас! Просто с ума сойти можно!». А кто-то, — очевидцы, — предпочитал вообще ничего не говорить.

Тогда действительно играла музыка, бьющая по ушам, берущая за руку и ведущая в толпу танцевать. В центре зала изможденно двигались тела: дергались в быстром танце и устало покачивались в медленном, тесно прижимаясь друг к другу. Было светло, но это никого не волновало. Выпускники в изящных нарядах не переходили разумных границ. Сейчас, пока за ними наблюдали, они украдкой добавляли в пунш спиртное, тискались на задворках школы... — все самое интересное начнется после полуночи, когда преподаватели разойдутся по домам, когда двери спортивного зала, где проходит выпускной, закроются.

Одна из парочек не выдержала спертого воздуха и поднялась по узкой лестнице на крышу школы. Снаружи было освежающе прохладно, в раскрасневшиеся лица ударил ветер, встрепав модные прически и подол платья девушки.

— Я немного не то имела в виду, Матисс, ― услышал он сдавленный ответ сквозь бешеный стук сердца, когда прижал подругу к себе и обдал ее шею горячим дыханием. Матисс не заметил, как его рука задрала юбку выше колена и скользнула по гладкой горячей коже бедра.

― Но ведь тебе больше не жарко?

Она рассмеялась, но смех оборвался в горле, превратившись в стон, когда подушечки его пальцев вжались в ее левую ягодицу.

Притяжение тянуло их вниз. Матисс буквально чувствовал, как его колени в отутюженных выпускных брюках касаются холодного и твердого асфальта, а под ним оказывается Лита в сиреневом воздушном платье с очаровательными лямками.

— Они сводят меня с ума, — пробормотал Матисс, кончиком языка поддевая лямку и затем зубами стаскивая ее с оголившегося плеча.

— Я люблю тебя, — разобрал Матисс возбужденное бормотание Литы и застыл в сантиметре от ее губ.

Он не испугался признания, он не удивился. Его широко открытые глаза распахнулись от шока, но увидел Матисс вовсе не Литу, рыжие кудри которой разметались вокруг головы пламенем костра, а сосущую, гадкую темноту, в которой копошились желтыми искрами личинки.

Матисс Левентон увидел на самом краю крыши девушку.

— Эй! — испуганно крикнул он, наглухо захлопывая дверь в возбуждение и проворно поднимаясь на ноги. ― Что ты делаешь?

Лита испуганным голосом спросила то же самое, схватив Матисса за локоть, когда он сделал несколько шагов в сторону девушки на краю крыши.

Они, ― и Матисс, и Лита, ― спрашивали это просто так, ведь было очевидным, что именно делает та девушка. Подол ее белого, сияющего как тысяча звезд в небе, платья, развевался вокруг худенького тела магическим ореолом, заплетаясь вокруг лодыжек и взрываясь как парус яхты в сильнейший шторм.

Что-то в ее облике показалось Матиссу знакомым, и он поперхнулся, окаменев на месте. Затем его бросило в сильный жар, ударило ветром в спину, и он побежал к краю крыши.

Она услышала свое имя и обернулась, и ее перекошенное болью лицо Матисс узнал мгновенно. Он затормозил на пятках, пораженно выдохнув:

― Пожалуйста, нет.

У Матисса перед глазами пронеслись все звезды мира.

Ему померещилось, будто это он стоит на крыше, он смотрит вниз в темноту, кишащую алчными тварями, он готов вот-вот умереть.

— Я больше не могу, Матисс. Я больше так не могу. Прости.

Но он уже не расслышал ее последних слов; он с диким ревом, отключив все эмоции, бросился бежать, чувствуя кости в своем теле как отдельных существ, чувствуя каждую клетку, каждый сосуд, каждый хрящ, как поры вырабатывают пот; он слышал позади себя вой ветра, пронизанный воплями Литы; слышал бешеный стук собственного сердца; слышал последние слова Ирьи Торд: «Я больше не могу, Матисс», — прежде чем она шагнула вниз с крыши.

... Матисс Левентон с криком проснулся и резко сел на постели. Несмотря на то, что в окно его спальни заглядывало солнце, ему казалось, что вокруг сплошная ночь, черничная густая темнота, и крик... крик той, которую ему так и не удалось спасти.

Нет, нет, Ирья сейчас в своей комнате, должно быть, спокойно спит. Или не спит, а пишет очередную разоблачительную статью, с несвойственной ему горечью подумал Матисс, откидывая в сторону покрывало и поднимаясь на ноги. С колотящимся сердцем он приблизился к окну, выглянул наружу и без проблем нашел на противоположной стороне дороги блочный дом из камня, в котором жила его лучшая подруга Ирья Торд.

В окне комнаты как раз рядом с ее кроватью горел свет. Значит, девушка уже не спит. Ну, точно, — Матисс представил, как она сидит, ссутулившись у стены и, положив на колени толстый блокнот наподобие стола, пишет в тетради статью для школьной газеты. Их кровати находились друг напротив друга, плюс через дорогу и еще сквозь каменные стены. Иногда Матисс Левентон представлял, как он выпархивает из своего тела и просачивается сквозь штукатурку, камень, воздух... замирает за спиной подруги. Кладет руки на ее плечи. Чувствует мышцы. Под его пальцами они ощущаются как камень.

Матисс уперся ладонями в пыльный подоконник, буквально прожигая взглядом стену. В этот момент Ирья склонила светловолосую голову на бок. Ее волосы не были идеально прямыми, скорее волнистыми; она заколола их на макушке и пряди теперь выбились из неряшливой прически, лаская бледные щеки. Она в тонкой майке. Сквозь ткань отлично просматривается упругая грудь. Ключицы вразлет выпирают из-под прозрачной кожи.

На этом моменте фантазии Матисс всегда тяжело сглатывал и прикрывал тяжелые веки, потому что дальше думать об Ирье в таком роде он себе запрещал.

Нужно смотреть правде в глаза. Он никогда не видел даже кусочка ее тела кроме запястий. Он не видел ее ключицы, он не видел ее мышцы, и, смешно даже думать о таком, он, конечно же, не видел ее грудь.

Матисс отвернулся, тряхнув головой и встрепав и без того всклоченные после беспокойного сна черные волосы. Не хотелось этого признавать, но он сомневался, что когда-нибудь вообще увидит... хоть что-то.

Я отшатнулась назад, выныривая в реальность призрачного дома, и прислонилась затылком к холодной стене. В висках пульсировала боль, тихая, но навязчивая. Каждое предложение, которое рождалось на белоснежных страницах, было болезненно вырвано из воображения, и казалось, чем сильнее я стараюсь, тем сложнее соединить слова в более-менее красивые предложения.

Картинка в голове была яркой и живой, будто я была там, видела, как Матисс Левентон, восемнадцатилетний юноша с красивым лицом и телом, рывком бросается в сторону девушки на краю крыши. У Матисса рассечена бровь после одной из футбольных игр, или в драке в четырнадцать лет, или после неудачного столкновения с дверью собственной спальни, — я еще не решила. В моем воображении Матисс Левентон бежит будто в замедленной съемке, причиняя мне боль. Мне страшно, ведь он, там, в своем ночном кошмаре, не успеет спасти свою подругу, и та упадет с крыши, но разобьется не на тысячу осколков, а превратится в безобразный размозженный кусок мяса.

Нет, не как в кино, и не как в романтической комедии. Писать было физически больно. Я не чувствовала текст, он не шел из моего нутра, как должен был; он не был моим, и принадлежал кому-то с сухим и выверенным ритмом. Никаких эмоций — пустота. Картинка была отчетливой лишь в моей голове, и складывалась она в неряшливые и кривые абзацы.

Будь у меня в руке сейчас отпечатанная часть главы, я бы разорвала ее на мелкие кусочки, превратила в пыль и швырнула в окно, но колошматить экран ноутбука было неоправданным расточительством, тем более что творческий кризис преследует меня постоянно.

Я сжала виски. Череп был будто обтянут железным колючим обручем, и с каждой попыткой придумать новое предложение острые концы проволоки впивались в виски, терзая кожу до крови.

Я вновь посмотрела на экран. Последнее предложение, где Матисс Левентон, главный герой моего романа, просыпается после ночного кошмара, в котором девушка, в которую он влюблен, пыталась покончить с собой на школьном балу, показалось мне особенно сухим. И я размяла пальцы, собираясь сосредоточиться и хорошенько постараться, как вдруг что-то услышала.

Над ухом жужжал комар, на монитор постоянно прыгали мотыльки огромных размеров, но звук, который отвлек меня, был жутким, пугающим. Внизу открылась дверь, а затем со скрипом закрылась. Повисшая тишина вызвала во мне чудовищную волну тревоги, но я, тут же отогнав все глупые мысли (уж не призраки ли запертого дома шутят?), осторожно закрыла ноутбук. Это не призраки — их не существует. Я знаю, кто может бродить ночами за мной по пятам — мой вредный сводный братец Ирвинг.

Найдя такое простое и очевидное объяснение дверному скрипу в прихожей, я почувствовала, как морщинки на моем лице разглаживаются и губы расползаются в мстительной улыбке.

— Ирвинг, — мысленно обратилась я к молодому человеку с темно-рыжими волосами такого насыщенного цвета, что казались не цвета меди, а ржавчины, — ну, сейчас ты у меня получишь!

Я выглянула в окно и всмотрелась в синеватый сумрак, разбавленный светом, льющимся из окон соседних домов. Машина сводного брата действительно была припаркована у подъездной дорожки: двигатель заглушен, фары погашены, вокруг тишина.

Отложив ноутбук с колен на подоконник, я тихонько соскользнула на пол и прихватила с собой фонарик. Стараясь не скрипеть старыми половицами, я направилась по коридору в сторону лестницы, ведущей на первый этаж, где кто-то (Ирвинг) осторожно двигался в сторону гостиной.

Он хочет меня напугать, — поняла я.

Прижав обеими руками фонарик к груди, я представила, как выскочу из-за угла и напугаю Ирвинга, как он часто пугал меня, когда появлялся в моих секретных темных местах, где я пыталась работать над книгой.

Притаившись за стеной, я засомневалась: Ирвинг ведь не треснет меня дубинкой? — но отступать было поздно. Я услышала скрипучие шаги внизу и стала спускаться вниз, стараясь воспроизводить как можно меньше шума. Затаив дыхание и стараясь не выдать своего присутствия, я глянула с лестницы в сторону гостиной, где бродил гость. Наверное, он решил, что я прячусь за диваном или под столом, и пытается меня отыскать.

Я вспомнила давний эпизод. Когда мои родители только-только развелись, я была злобной двенадцатилетней девчонкой и Ирвинга терпеть не могла. И, делая пакости, знала, что у меня есть только одно преимущество: я быстрее бегаю, и могу пролезть в такую щель, чтобы спрятаться, в которую он даже руку не просунет.

Как-то раз Грэйси отвела нас обоих в зоопарк, и Ирвинг протянул ладонь между прутьями клетки, в которой сидели кролики. Он жутко боялся тех кролей, но, послушав несколько минут мои насмешки, все-таки переборол страх. Он с напряжением наблюдал, как огромный серый комок шерсти обнюхивает его палец. Я не могла сдержаться и напугала сводного брата так, что тот подскочил, заорав, и что есть силы дернул руку из клетки, едва не лишившись пальца. Криков было в тот день — не счесть. Ирвинг отдубасил меня дворовым веником и поклялся обязательно отомстить.

— Ирвинг — зайчишка-трусишка!

— Может повзрослеешь?

— Я повзрослею? Но ведь это не я боюсь, что кролик откусит мне палец! Ирвинг — зайчишка-трусишка!

— Да заткнись ты! — орал он на меня, а Грэйси на него. Ирвинг был очень злым. Его волосы цвета ржавчины опасно торчали на макушке, будто от удара молнии, а глаза яростно сверкали.

И вот однажды вечером, когда я возвращалась из городской библиотеки, мне дорогу преградил огромный кролик-переросток. Я остолбенела от страха, видя, как в темноте опасно покачивается его огромная ушастая голова. Где-то в глубине сознания я понимала, что голова не настоящая, и что передо мной — человек в костюме, но мое сердце сделало такой кульбит в груди, что мозг просто отключился, а горло сжал спазм. Я так заорала, что прибежала библиотекарь, размахивая железным чайником — видимо, этот предмет первым попался ей под руку.

Неизвестно, на какое еще зло Ирвинг способен.

Выглянув из-за стены, я в темноте различила темную фигуру, бродящую туда-сюда по гостиной. И вдруг он замер, что-то пробурчав, и направился к ступеням. Он стал наощупь подниматься мне навстречу по ступенькам — ровно три штуки. Я слышала дыхание и неспешные шаги. Ну-ну, Ирвинг, ты же не думаешь, что я выскочу вдруг откуда-нибудь, чтобы напугать тебя?

Скрипели ступени, и что-то в этом скрипе меня насторожило, но пора было откинуть сомнения — между нами с гостем осталось расстояние всего в два шага, и я решилась, и, щелкнув фонариком, выпрыгнула в сторону, весело воскликнув:

— ПОПАЛСЯ!

— ДЬЯВОЛ!

Мужской вскрик, раздавшийся в ответ, опрокинул меня вперед в прямом смысле этого слова. В свете фонарика, колеблющемся в разные стороны, я увидела бледное лицо не-Ирвинга, и испуганно завопила. Ну, не прямо завопила, а скорее запищала, но с каждой секундой писк становился тверже.

Незнакомец не ожидал облавы и отскочил назад; запутавшись в ногах, он пошатнулся и неосознанно схватил меня за руку, чтобы не упасть. Мы оба зацепились за потертый от времени ковер, покрывающий пыльные половицы, и полетели вниз, взмахнув руками. В этот момент я исполнила пронзительную арию, которая прекратилась, когда мы бухнулись на пол, выбивая телами пыль из скрипучей древесины.

— Боже, боже, боже!.. — неразборчиво бормотала я, пытаясь подняться на ноги. Но незнакомец, распростертый подо мной, застонал от боли — видимо локтем я въехала ему в солнечное сплетение. — Прости...

Страх давно отступил, но мышцы по-прежнему были болезненно сокращены, на этот раз от адреналина.

— Я могу подняться? — вежливо осведомился голос из темноты.

Еще дважды извинившись, — в первый раз, когда пришлось перелезть через незнакомца, а во второй раз, когда он, решив, что освобожден, поднялся и едва не сшиб меня обратно на пол, я отползла в сторону и пошарила рядом рукой. В этот раз я была начеку, надеясь, что больше не будет случайных прикосновений во тьме. Щеки все еще пылали, а голова была горячей, будто я перегрелась на солнце.

К пальцам прилипла паутина и пыль, но я быстро нащупала фонарик и щелкнула кнопкой. Слева послышался шорох и стон — незнакомец сел. Посветив перед собой, я увидела совершенно обычные кожаные туфли, черные штаны, неплотно прилегающие к телу и, кто бы мог подумать, подтяжки. Широкая грудь незнакомца была затянута в хлопковую рубашку серого цвета.

Это не Ирвинг, — удостоверилась я, похолодев.

Ирвинг ходит в джинсах, кедах и «фермерских рубашках», как называет их его мать, новая жена моего папы.

Но где Ирвинг? Я ведь видела его машину, припаркованную у дома. Может, это очередной розыгрыш? Это похоже на него.

Когда я подняла фонарик выше, сжимая сильнее пальцы, я увидела не Ирвинга, с густыми волосами цвета ржавчины и легкой щетиной, а в меру узкое, белое будто мел, лицо без единой морщинки, и черные глаза, под которыми залегли тени. Мой взгляд привлек необычный шрам, который ничуть не испортил красивого лица: крайний уголок левой брови у виска был рассечен, и белая аккуратная полозка выползла на лоб; ниже, под веком, шрам продолжался, стекая по щеке к уголку губы, будто слезинка. У меня возникли стойкие ассоциации с грустным клоуном, а в сознании заворочалось что-то незнакомое, черное. Удовольствие.

Это он передо мной — парень, боящийся, что его возлюбленная Ирья Торд покончит с собой. Ох, я ж не сказала это вслух? А то на мертвенно-бледном лице незнакомца после моей громкой мысли проступили острыми углами скулы, когда он удивленно сложил губы буквой «О», собираясь что-то сказать.

Но несмотря на мое опасение, он всего лишь потребовал, чтобы я перестала его слепить ярким светом. Голос разрушил мою фантазию — твердый и холодный, — это не был голос моего вымышленного Матисса Левентона, и это не был голос человека, который специально разгуливает по ночам и пугает людей. Я вздрогнула, и опустила фонарик ниже. Незнакомец перестал щуриться. Судя по его пристальному взгляду, я поняла, что и он меня разглядывает. А затем в следующую секунду он склонился, цепко ухватил меня за локти и помог подняться на ноги.

— Вы меня до смерти напугали, — укорил он тем же твердым, четким голосом. Я не могла не парировать его тон, с достоинством напомнив:

— Это вы вломились на частную территорию.

Руки незнакомца задержались на моих предплечьях чуть дольше положенного, будто он очень удивился моему резкому ответу, но затем отпустили.

— Насколько я могу судить, вы тоже. — Он иронично изогнул брови, с вызовом ожидая ответа, но мне нечего было возразить, кроме как солгать что-нибудь глупое, вроде того, что это дом моих предков или я работаю в частной охранной фирме.

Я даже открыла рот, но вдруг услышала:

— ПАРШИВЦЫ! Ну-ну!

Мои глаза распахнулись.

Ох, только не это.

— Что это? — удивился незнакомец, уставившись на меня с таким видом, будто я знала ответ. Наверное, он решил, что раз я повстречалась ему здесь, то я в курсе всего, что здесь происходит. Я и была в курсе, и то, что происходило, мне совсем не понравилось. Мы слышали возню и топот за пределами дома, с каждой секундой становящиеся все громче.

— Я докажу им всем! Так, за мной! Миссис Кристофер, обходите вокруг дома, чтобы они не сбежали!

Я даже представила, как бабульки рассредоточиваются по периметру как бравые молодцы из спецназа, чтобы взять меня штурмом.

— Я и близко к нему не подойду! — отрезала дрогнувшим голосом одна из достопочтенных домохозяек. — Там призраки!

Мои глазные яблоки едва не вывалились из глазниц, и молодой человек, все еще с ошарашенным видом стоявший напротив, вопросительно изогнул брови, покачав головой, как бы спрашивая, что происходит.

— Нам надо срочно спрятаться! — воскликнула я шепотом, а затем буквально взлетела птицей к черному ходу. Одновременно стало смешно и дико страшно — ведь если кто-нибудь увидит меня здесь, то мне действительно не поздоровится. А если меня посадят тюрьму?

Мысль о тюремном заключении материализовала перед глазами образ Ирвинга. Это он подстроил, как пить дать!

— Ох-х, — содрогнулся незнакомец, когда к остальным звукам прибавился звон битого стекла. Его искренний испуг меня рассмешил, впрочем, смех выдался нервным, даже чуточку истеричным. Я схватила парня за локоть, и, двигаясь на автомате, потащила за собой, скоропостижно вводя в курс дела:

— Это наша местная делегация бабушек, которые охотятся на вандалов.

— То есть на тебя.

— Наверное, это они позвонили Ирвингу... Но где он сам?

— Слишком много информации.

Стоп, — опомнилась я, и захотела возмутиться, что я вовсе не вандал, но вдаваться в подробности в такой момент было неудобно. Я лишь успела скользнуть взглядом по бледному лицу незнакомца, состоящему из острых углов и шрама.

— С каких пор мы перешли на «ты»?

Осторожно отняв мои пальцы от своей руки, но спокойным голосом объяснил:

— Я решил, что будет глупо бегать по дому как ошпаренные и общаться на «вы». Я же должен тебе доверять, пока ты будешь прикрывать мне спину.

Он излучал ледяное спокойствие, почти равнодушие, и оттого было не совсем понятно, шутит он или говорит всерьез.

— Это не смешно! — вспыхнула я. — Нам действительно лучше спрятаться.

Я прикрыла ладонью свет фонарика и посмотрела по сторонам, однако было поздно: оказывается, пока мы с незнакомцем любезничали, стирая границы между «ты» и «вы», кто-то сквозь грязное запыленное окно увидел свет фонаря. Меня будто паяльной лампой обжег дикий визг:

— Я видела свет! Боги! Там призрак! Я видела только что призрак! Я не полезу в этот проклятый дом!

— Миссис Кристофер, — раздраженно произнесла ее воинственная собеседница, — возьмите покрепче оружие.

— Это веник! Веник против призраков?..

— Веник против призраков?.. — повторил вопрос невидимой, но напуганной женщины незнакомец, вопросительно взглянув на меня. Но в его лице, насколько позволяло увидеть освещение, мелькнула тревога. — Думаю, нам действительно лучше спрятаться.

— А то! — я не стала спорить и взмахом руки приказала молодому человеку следовать за мной. Меня опять потянуло на смех, но я усилием воли сдержалась. Ситуация итак до боли странная, а если я начну хохотать в голос, нас обнаружат и хорошенько отлупят. А может быть даже запрут на ночь за решеткой!

Мы с незнакомцем стали пробираться назад в коридор.

Прощай, мой верный конь, — подумала я, тоскливо оборачиваясь и глядя в сторону гостиной, где за диваном прятался велосипед, — надеюсь, эти бабки с тобой ничего не сделают!

— Ты знаешь, куда идти?

— Т-ш-ш! —зашипела я. Он даже не пытался пригнуться!

— Что здесь происходит? — вдруг послышался до страха знакомый мужской голос с хрипотцой — голос Ирвинга. Ну все, мне крышка. Уже представляю, как он пожалуется бабуле Грэйс, что я подбиваю на свои сомнительные авантюры других людей.

— Ирвинг, слава всевышнему! — вскрикнула миссис Кристофер своим истеричным голосом. Я споткнулась о порожек кухни, и парень, прилипший к моим шагам, врезался мне спину. Он сдавленно извинился, но я вслушивалась в голоса в прихожей. — Здесь призраки! А я ведь говорила! Говорила ведь, а вы что? Выпейте валерьяночки, миссис Кристофер, вот вам лимончик, вот ромашечка для спокойствия... А они вон где — здесь!

— Все молчать! — приказал Ирвинг, обрывая гомон, и даже мы с ночным гостем на секунду пораженно застыли, но затем он легонько подтолкнул меня в спину, и я вновь дала команду рукам и ногам двигаться.

— Ты точно знаешь, куда идешь?

Я поклялась, что не дам его в обиду, вслушиваясь, как брат приказывает женщинам убираться восвояси, прихватив грабли, веники и даже пустые ведра. Наверное, миссис Кристофер хотела нацепить ведро мне на голову и колошматить по нему веником, пока демон не покинет мое тело.

Когда полгода назад я начала собирать информацию про особняк Харрингтонов, меня тут же одолело желание увидеть его изнутри. Уже тогда в углах комнат скопилась паутина, а на полу лежал толстый серый ковер из пыли. Я исследовала особняк вдоль и поперек, конечно, при этом помня, что ранее здесь жили (и умерли) люди. Тогда я и обнаружила потайную лестницу на старый чердак, на котором находилась целая куча всяческого хлама, и дополнительный ход на кухне, скрытый портьерами.

— Черный вход на кухне, — шепнула я.

— Но почему мы должны прятаться? — спросил незнакомец, согнувшись в три погибели и обдав правую сторону моей головы горячим дыханием. Попытка приглушить голос далась ему с большим трудом.

— Потому что... — потому что я не хочу, чтобы мой сводный брат вновь вытаскивал меня из неприятностей. Я прокашлялась и твердо спросила: — Ты хочешь, чтобы на тебя напала разъяренная свора бабушек? — и уже про себя с вызовом закончила: — И добавила парочку новых шрамов?

Мы скрылись на кухне как раз вовремя, потому что стило нам только прикрыть дверь, как я услышала тяжелые шаги, направляющиеся к лестнице — миссис Джонс уже шла по моему следу. Ох, эта старая леди принесла мне столько неприятностей, сколько ни один человек. Моя бабуля Грэйси терпеть не может эту даму с жемчужной ниткой на шее. Миссис Джонс звонила в полицию каждую неделю на протяжении полугода по поводу и без и всегда (всегда!) обвиняла во всех грехах меня. Миссис Кристофер, ее суеверная соседка, тоже частенько звонила, но утверждала, что в проклятом особняке, рядом с которым ей угораздило поселиться, подозрительно грохочут призраки. Конечно, Ирвинг знал, кто на самом деле бродит ночами в особняке Харрингтонов, но ни разу не заикнулся обо мне. Предчувствую, сегодня его ангельское терпение лопнет.

— За портьер... — начала я, но неожиданно споткнулась о какую-то чертовщину, валяющуюся под ногами. Охнув, я едва не упала, но незнакомец вовремя придержал меня за руку.

— Спасибо, — сказала я, едва разлепляя губы. Посветив под ноги, я обнаружила на пыльной старомодной плитке кошачью миску с торчащими ушами.

— Пожалуйста.

В его голосе вновь послышалась ирония, а затем тишину, которую мы так бережно хранили, взорвал визгливый крик. Мы с другом по несчастью одновременно подскочили, и свет фонарика мазнул противоположную стену.

— ПРИЗРАК! ПРИЗРАК НА КУХНЕ! Я ВИДЕЛА СВЕТ! МИССИС КРИСТОФЕР, БЕЙ ТРЕВОГУ!

— СОС! СОС! СОС!

Я не могла понять, откуда доносятся крики, — казалось, они были повсюду, но, быстро сориентировавшись, я схватила парня за локоть, и с небывалой силой рванула к портьерам.

— Паутина налипла на лицо!

На самом деле ситуация была скорее смешной, чем страшной, но меня пронзила холодная стрела первобытного ужаса. Мы натолкнулись на кухонный стол, с завянувшими цветами, стоящими в стеклянной вазе, и незнакомец, ударившись бедром об угол, сдавленно охнул от боли. Я поспешно извинилась, выпустила его запястье и дернула тяжелые шторы в разные стороны. За ними была высокая дубовая дверь. Я распахнула ее, и вдруг случилось что-то невероятное.

Меня буквально сшиб с ног испуганный вопль, а затем на мою голову обрушился веник. За секунду до этого я увидела бледное, как мел, испуганное лицо миссис Кристофер: она сжалась от страха в своем летнем шерстяном платье и старомодной шляпке, а затем механическим движением шлепнула меня по макушке. Мы с моим компаньоном удивленно вскрикнули, и я отшатнулась назад, выронив фонарик. Очки слетели с носа, и, если до этой секунды я присутствовала в реальности на пятьдесят процентов, теперь видимость стала нулевой.

— Я ничего не вижу!

— МИССИС ДЖОНС! НА ПОМОЩЬ!

Я слышала истерический топот миссис Кристофер, но она стояла на месте, бешено перебирая ногами.

— Я ни черта не вижу!

— Она выбила тебе глаз? — в мужском голосе появился ужас, затем меня схватили за локоть мертвой хваткой и стали оттаскивать назад на кухню.

Миссис Кристофер продолжала визжать, но я чувствовала в ее восторженном тоне решимость, что значило, что нападение с веником может повториться.

— Боже! Миссис Джонс! Я вырубила призрака!

— Это не призрак!

— Святые небеса! Их двое! Миссис Джонс! Миссис Адриан!

Парень увлек меня за руку вперед, на ходу разворачивая, и, хоть мои ноги и запутались, и я вновь наступила на кошачью миску, он не позволил мне бухнуться на пол.

Нас окружали, и я могла с уверенностью сказать, что теперь нам не выбраться из этого дома целыми и невредимыми. Миссис Кристофер следовала за нами по пятам, судя по ее приближающемуся воинственному кличу, и, должно быть, размахивала веником, как мечом. В моем воображении все было именно так. Через парадную ворвались Ирвинг и остальные члены корпорации охотников за призраками.

Нам крышка.

Но так считала только я — незнакомец не останавливался; он подхватил меня под мышки и уже волок по полу как мешок с мукой. Я едва успевала перебирать ногами.

— Ты можешь бежать?

— В темноте, да еще и без очков? — уточнила я, пытаясь выпрямиться, но безуспешно — мои ноги бесполезными палками волочились по полу.

— Ладно, тогда держись за меня.

— Что ты будешь делать?

— Ничего. Просто... ничего, — сказал он запыхавшись, а затем рывком дернул меня на себя, ставя на ноги, и прыгнул вперед. Я ничего не видела, кроме размытых теней, но почувствовала, как до моих ноздрей донесся пряный аромат сухих трав и цветущих роз с соседнего, рядом с призрачным домом, двора. Теперь мои ноги волочились не по паркету, а отстукивали интересный ритм по кафельной кладке — мы оказались на террасе особняка Харрингтонов.

— Как... как мы здесь оказались? — изумленно выдохнула я.

— Ты же ничего не видишь.

— Но чувствую! — возразила я горячо.

Незнакомец не ответил, он протащил меня еще метра два — мы спустились по лестнице. Свора разъяренных бабок неслась за нами с вилами и факелами, и я услышала раздосадованное бормотание, что если они упустят призраков и на этот раз, те больше никогда не вернутся.

Только миссис Джонс орала во все горло, утверждая, что они напали не на след призрака, а на след злостных вандалов, уничтожающих местные достопримечательности. А ведь я всего лишь работала над своим романом. У меня появилось вдохновение!

Но как мы так быстро, и, собственно, без особых неприятностей оказались во дворе? — серьезно подумала я, нахмурившись.

Фух! Что это?!

Я почувствовала, как внезапно тяжесть чужого тела на меня ослабла, руки незнакомца обернулись вокруг моей шеи, будто он хотел меня обнять, а затем я полетела куда-то в сторону — он не сильно, но порывисто втолкнул меня в кусты цветущей сирени, неразрывно ныряя следом. Я услышала звук ломающихся ветвей, в нос ударил густой аромат, а на языке появился горьковатый привкус. В детстве мы со Скарлет ели цветки, думая, что это принесет нам удачу.

Мы затаились.

— Сколько нам здесь сидеть?

Я изумилась, услышав его шепот совсем рядом — всего в нескольких сантиметрах от своего лица. Мы минут пять, а может быть даже десять, сидели молча, и поэтому я забыла о том, насколько близко мы находимся. Слух был обращен за пределы нашего укрытия, туда, где миссис Кристофер во всех красках описывала нас как жутких призраков: мужчина, по ее мнению, был в старых одеждах и напомнил ее отца ее умершего мужа, а женщина была в ведьмовской шляпе, и глаза у нее по-кошачьи сверкали.

— Будем здесь сидеть, пока они не уйдут, — шепотом ответила я, стараясь отогнать от себя мысль, хорошо ли у меня пахнет изо рта.

— Но почему мы вообще прячемся? — вновь поинтересовался недоуменно незнакомец. Ему было невдомек, что и миссис Кристофер, и миссис Джонс, и другие их подруги из «клуба садоводов» уже давно охотятся на меня и собирают компромат. Уж не знаю, чем я им не угодила, ― не в их же дома, в конце-то концов, я вламываюсь! Да и, если быть до конца откровенной, я никуда не вламываюсь. Особняк пустует. Я лишь сижу за столом и работаю над романом!

Я не ответила на вопрос, слишком углубившись в жалость к себе, поэтому он шепотом продолжил:

— Я понимаю, что эти женщины опасны, но мы могли сказать, что это недоразумение.

— Можешь выйти и попытаться сейчас. Кстати, вот идет миссис Джонс, думаю, она с радостью тебя выслушает, после того как отметелит своим веником.

Конечно, я не видела миссис Джонс, ведь я вообще не видела ничего, но почувствовала на своем лице раздраженный взгляд. Парень благоразумно решил не показывать носа из кустов.

— Просто у меня на сегодня были кое-какие планы, ― сказал он сварливо.

— Думаю, скоро они устанут нас искать и уйдут, — успокоила я, а затем повернулась в его сторону, стараясь делать это медленно — вдруг он действительно сидит в опасной близости, и я внезапным движением могу сломать ему нос. — Кстати, а как тебя зовут?

— Данте Тильманн Второй, — официально представился он, и я в очередной раз едва не прыснула со смеху. Но все равно вытянула вперед руку для рукопожатия. Данте нашел ее в темноте и коротко сжал. — Можешь звать меня просто Данте Тильманн. Ну или Данте.

— А меня зовут Эра Годфри, но можешь звать меня девушкой, которая пугает до смерти. Ну, Данте Тильманн Второй, — начала я высокопарным голосом, не сдержавшись от насмешки, — что ты забыл в этом богом забытом месте в полночь? Пытался вызвать духов? Поговорить с призраками? Натравить на меня стаю разъяренных бабушек? — закончила я гробовым тоном, а затем поняла, что звучу как заправский репортер. К счастью, Данте Тильманн Второй не обратил на это внимания, он пожал плечами (я почувствовала скованное движение рядом), — будто он и сам не знал, что именно ему понадобилось в Коридоре страха, а затем приглушенно пробормотал:

— Я вроде как... потерялся. Но вообще-то я здесь кое-кого ищу.

— Здесь, я имею в виду в этом особняке, никто не живет. — Я повернулась в его сторону, но вспомнила, что не могу ничего увидеть. — К сожалению, он давно заброшен.

— Сколько же я был в аду, что здесь давно никто не живет?

— Должно быть около двух лет, потому что особняк ровно столько и пустует, — ответила я, плюхнувшись на землю и подтянув колени к груди.

— Эра!.. — шепотом позвал меня Данте. В его голосе я услышала надежду и приободрилась. — Кажется, они уходят. Да, да... — он замолчал, прислушиваясь. Я тоже навострила слух, но не услышала ничего, кроме привычных звуков с улицы: раздраженного собачьего лая с соседних участков, стрекота сверчков, проезжающих по дороге автомобилей.

— Да, — твердо подтвердил Данте через минуту, — они решили, что совершат набег следующей ночью.

— Ну, меня здесь не будет, — буркнула я, осторожно выбираясь из кустов, — придется поискать другое место.

Ой, кажется, я наступила Данте на ногу, но он, к его чести, промолчал, вместо этого поинтересовавшись:

— Другое место для чего?

Я ответила, что занимаюсь кое-какими личными делами, а затем с благодарностью обхватила локти Данте Тильманна Второго, чтобы он помог мне выбраться из сирени.

— Давай вернемся за твоими очками, — предложил он, — думаю, они все еще лежат на кухонном полу.

— Если только их не растоптали бабки, — сухо добавила я, и по голосу Данте поняла, что он содрогнулся:

— Только не это. Ладно, стой здесь, я мигом.

Он ушел. Шаги были приглушенными и очень быстрыми, и уже через несколько секунд я очутилась в тишине и темноте. Страшновато. Но круто! Я расслабила плечи и спину и запрокинула голову вверх к черному небу. Решила сосредоточиться на собственных ощущениях ― вдруг потом мне пригодится пережитый опыт. Тот еще опыт! Я фыркнула, вспомнив, как прыгнула на Данте, как мы упали, как на нас напала миссис Джонс и ее свита, как мы прятались в кусах. Ти и Скарлет покатятся со смеху, когда я расскажу им о своих ночных приключениях.

— Держи, — неожиданно слева раздался уже знакомый голос, и я отпрыгнула в сторону. — Напугалась? — в тоне Данте послышалась насмешка, и я без труда представила, как он мстительно сверкнул глазами.

— Меня не так-то просто напугать, ― ответила я с достоинством, цепляя на нос очки.

― Думаю, нам пора домой, ― сказал он, вместо того, чтобы парировать мой ответ. Я согласно кивнула, тут же вспомнив о ноутбуке, лежащем на подоконнике второго этажа и велосипеде за диваном.

Возвращаясь за своими вещами, я посетовала, что не могу как Данте Тильманн Второй пересечь лужайку до кухни беззвучно ― казалось, я топаю, как стадо уставших носорогов.

Интересно, как нам удалось так быстро покинуть особняк, миновав Ирвинга и засаду? ― задумалась я, посветив фонариком по углам. Паутина с потолка была безжалостно сорвана, на пыльном полу виднелась целая куча следов, и серые комки, похожие на клочья шерсти, цеплялись за мои сандалии. Фу, эта мерзость проникла между пальцами ног.

Подавляя нарастающее отвращение, я поспешила вытащить из-за старого дивана велосипед, но застыла, когда колесо издало странный звук, будто под шиной оказалась высохшая бумага.

Это еще что такое?

Мое сердце пропустило удар, и я в предвкушении склонилась, удерживая велосипед за руль. Таинственным предметом оказалась фотография. Бумага наощупь была хрустящей, точно пролежала на солнце несколько дней. Посветив на изображение фонариком, я сперва увидела лицо девушки, а затем, вглядевшись, испытала тревожное ощущение неминуемой опасности.

У нее было очаровательное кругленькое личико, длинные светлые волосы, волнами спускающиеся за спину, и большие зеленые глаза с пушистыми ресницами. Обычная девочка лет восемнадцати. Минимум макияжа, отглаженный воротник школьной рубашки, пиджак — фото явно было сделано для школьного альбома. У меня тоже есть подобное. На том снимке у меня тоже длинные волосы и прямая челка, вот только взгляд какой-то отсутствующий, блаженный. В тот день Грэйси упрямо настояла на том, чтобы я сменила очки на линзы. Конечно же я послушалась, но случайно выронила контейнер в женском туалете, а девушка, стоявшая за моей спиной и ждущая очереди к рукомойнику, наступила на мои очки, которые я в панике смахнула с тумбы. Когда пришла пора фотографироваться, я попыталась сделать вид, будто в курсе, что происходит у меня перед носом. Именно благодаря моей улыбке и перекошенному лицу за мной закрепилось прозвище «Шляпник». А шляпу я уже потом купила — когда окончила школу и сделала каре.

Девушка на фотографии была очень красивой, и, как мне показалось, имела неуловимое сходство со мной. Из-за этого трудноуловимого сходства меня и кольнуло иррациональное чувство скорой беды.

Может у нас похожи скулы, а может носы?

Я склонила голову на один бок, затем на другой, пытаясь взглянуть на фотографию незнакомки под разными углами, но затем встрепенулась, ведь во дворе меня дожидался Данте Тильманн Второй.

Может быть одна из пожилых охотниц обронила фотографию своей внучки? ― подумала я, сунув фото в карман шортов. — Или может снимок Данте? Ох, а может быть эту девушку он здесь искал?

Через несколько минут, когда я вышла из дома, Данте благородно помог мне спустить велосипед вниз.

― Ух ты, отличные мышцы! ― похвалила я, прыгая с лестницы на землю. ― Отличное получилось приключение, согласен?

В мою сторону устремился острый, как копье, удивленный взгляд.

— А что? — осведомилась я.

— Тебе не было страшно?

— Мне? — я рассмеялась. — Нисколечко!

— Это не в первый раз? — проницательно спросил Данте, покатив велосипед по траве.

— Да, я люблю прогуляться... э-э... иногда по таким местам.

Данте посветил фонариком мне в лицо, и я прикрыла глаза ладонью. Несколько секунд слышались только писк комаров, стрекот травинок о спицы колес и размеренные шаги, а затем Данте вдруг спросил:

— Мы еще встретимся?

Ч-чего?

Я так резко крутанула головой в сторону нового друга, что чуть не свернула себе шею и едва не попала в список странных (или дурацких) смертей, случившихся в Коридоре страха. Данте, не замечая моего взгляда, поставил велосипед на подножку и приоткрыл скрипучие ворота, чтобы выбраться наружу. Наверное, это Ирвинг здесь все попытался запереть. Тогда почему дом остался открыт? — рассеянно подумала я.

— Мы могли бы выпить завтра по чашечке кофе, — продолжил Данте, возвращаясь за велосипедом и глядя на меня. Он был спокойным, а внутри меня все околело от изумления. Я даже не обернулась, чтобы привычно бросить на дом прощальный взгляд.

Да, надо признаться, я не из тех девушек, которых зовут на свидания. Пока меня никто никуда не зовет, я чувствую легкость и спокойствие в общении, но стоит парню заикнуться о встрече, как меня начинает потряхивать.

— Кофе? — Мое лицо стало таким же глупым, как на том дурацком школьном снимке, с которого Скарлет потом две недели смеялась, стоило ей заглянуть в альбом. «Скажи наркотикам нет», — вот что она написала вместо пожеланий на последней странице.

— Ну, или чаю со льдом, — снисходительно сказал Данте, не двигаясь и сжимая руль велосипеда.

— Эм... — Прочистив горло, наконец-то я сказала: — Д-да, это отличная идея. Но завтра у меня дела.

— Ладно. — Данте пожал плечами и выкатил велосипед за ворота. Стрекот колес возобновился, и вроде бы все стало как было раньше.

Когда мы покинули территорию дома с призраками, Данте постарался запереть ворота, но безуспешно — трава, росшая во дворе, и земля, бугрившаяся тут и там, заблокировали проход.

Фонари, рассредоточенные вдоль дороги через равное расстояние, работали исправно, но подозрительно трещали, будто напрягая все силы, чтобы освещать нам дорогу без перебоев. Взглянув на лицо Данте Тильманна Второго, я удивилась. Кто еще из моих знакомых прогуливается по улице с таким видом, будто наслаждается воздухом, запахом свежескошенной травы, ароматом цветущей сирени? Ответ — никто. Даже моя бабуля Грэйси вечно спешит, будто бежит от чего-то.

Наконец я не выдержала и первой нарушила тишину:

— И на этом все?

— Просто припоминаю карту города, чтобы разгадать, в каком месте можно встретить тебя следующей ночью.

Я не смогла сдержать смешок облегчения, вырвавшийся выдохом из горла.

— Звучит немного...

— Странно?

— Страшно, — поправила я, наконец-то сумев вобрать в легкие побольше воздуха. Как хорошо, что между нами с Данте нет напряжения. Стоп-стоп, — остановила я себя, опешив, — а с какой стати я вообще волнуюсь о том, что за атмосфера между нами? — Кстати, можно задать вопрос? — спросила я серьезнее, и уже потянулась к карману шортов, чтобы вытащить снимок, но почему-то решила повременить.

Дождавшись кивка и пронзительного броска световым лучом фонарика, я обезличенным тоном поинтересовалась:

— Кого ты все-таки искал? — и немигающим взглядом уставилась в его лицо, намереваясь отловить любые изменения в глазах. Данте Тильманн Второй на секунду, как мне показалось, замялся, но, когда ответил, в голосе не было даже намека на напряжение. Может мне все-таки показалось. А даже если нет, что здесь такого, если он не хочет мне, первой встречной девушке, да еще и при таких обстоятельствах, докладывать о своих планах?

— Уже не так важно, ведь дом-то пуст. Теперь моя очередь задавать вопросы. — По-моему он слишком быстро решил переключиться на другую тему. Подозрительно быстро. Еще одна загадка, — подумала я, убирая руку от кармана и сжимая пальцы на ремне сумки. Пока повременю с фотографией. Хм, а он очень интересный загадочный незнакомец...

— Что? — удивленно спросил Данте.

— Что? — я тоже удивилась. Мы уставились друг на друга, а затем я вздохнула. — Я же не сказала это вслух?

— Что я очень интересный загадочный незнакомец? Нет, я прочел это по твоему лицу.

— Смешно.

Мы уже вышли на улицу и двинулись в сторону ряда магазинчиков, которые в этом районе работали с восьми до восьми кроме одного круглосуточного супермаркета (в свете последних событий ставшего любимым). Данте заметил рассеянно, что на улице почти нет людей и машин, и я пояснила, что это Коридор страха, один из богатых и старейших районов Эттон-Крик, и здесь люди просто так не гуляют по улочкам, как мы.

— Так вот почему все дома здесь выглядят так, будто с готической открытки?.. Кхм, итак, мой вопрос. — Данте провел взглядом витрину магазина. Сквозь стекло я увидела небольшую очередь, которая напомнила мне о домашнем супе с фрикадельками, и желудок противно заурчал. — Чем ты занималась в том доме? Мне показалось, что ты провела там довольно много времени, прежде чем я пришел.

— Я медитировала.

— Правда? — он пораженно изогнул брови, вызвав у меня смех.

— Конечно, нет. — А затем я замешкалась, но все же ответила: — Я... работала над книгой.

Теперь Данте не спешил как-то комментировать мое признание, и я поняла, что он вновь думает, что я шучу. Добавив в голос максимум искренности, я заверила, что действительно пишу книгу. Он покрутил фонариком, а затем направил луч мне в лицо.

— Ну хватит, — попросила я, уткнувшись взглядом в асфальт и широко переступив через трещины. Кто на трещины ступает, — вспомнилась присказка, — спину матери сломает.

Я стала рассказывать Данте о своей книге. Точнее я начала издалека, о том, что всегда чувствовала тягу к рассказыванию историй, а затем, сама не заметила, как стала все больше и больше времени уделять своему хобби. Позже стала искать заброшенные места в поисках вдохновения.

В своем коротком рассказе я умолчала о том, как порой сложно работать над книгой, как меня ранят слова, и как физически больно редактировать текст, убирать лишнее и добавлять новое, потому что для меня слова на вес золота — иногда приходится прикладывать огромные усилия, чтобы написать хоть одно предложение.

— Ну, ты мне веришь?

Данте опустил на меня лукавый взгляд; мягкие волосы с золотым блеском в свете уличных фонарей легли волнами на лоб, прикрывая часть шрама.

— Пока еще не решил, но ты звучишь логично. С чего бы еще тебе бродить ночами по таким жутким местам?

— Ха, вот именно, — я ликующе щелкнула пальцами, пытаясь успокоить рваный сердечный ритм. Я поверить не могла, что так легко рассказала обо всем какому-то незнакомцу, встреченному в доме привидений. Нет, не Аарону, лучшему другу, которого знаю с пеленок, и который с радостью бы выслушал, не Скарлет, девушке, которая поняла бы и приняла мои идеи, потому что такая же сумасшедшая, как и я, и не Ти, — а уж она не раз пыталась засунуть свой благородный тонкий нос в коробку с моими заметками, но я всегда успешно увиливала от прямого ответа на вопрос, о чем все-таки пишу роман.

И вот однажды ночью я встретила Данте Тильманна Второго.

— Так вот о чем ты пишешь? — спросил он посерьезневшим тоном.

О любви? Или о приключениях? А может ты тайная фанатка садомазохизма? Или пишешь о призраках, вампирах и оборотнях, и потому все время шастаешь по подозрительным местечкам Эттон-Крик?..

Кроме Данте никто не знает, о чем я пишу, и осознание этого привело меня в дикий восторг. Но затем Данте посмотрел на меня так, будто во мне, в моем лице, внутри меня пытался увидеть кого-то другого, и мне стало не по себе. Вдруг у него сейчас сложится обо мне неверное представление?

Назло тревогам я прыгнула на трещину в плитке, а затем перескочила на другую. Слева стрекотали колеса велосипеда и играючи качался из стороны в сторону свет фонарика.

— О чем думаешь? — спросил Данте, нарушая тишину. Я пожала плечами. Одна случайная встреча вернула меня на много лет назад, когда я не могла разобраться в себе, не могла понять, кто я на самом деле.

— Не знаю. Странно это все, ― пробормотала я, и пояснила, предвосхищая вопрос: ― Странно, что я рассказала тебе о своей книге.

— Мне говорили, что я умею слушать, ― самодовольно сказал Данте, и в очередной раз зарядил мне в лицо въедливым светом.

— Пожалуйста, хватит меня слепить! ― взмолилась я. Данте засмеялся:

— Хорошо, хорошо.

Я опустила руку от лица как раз в тот момент, когда он прикрыл ладонью линзу фонарика. Вокруг каждого тонкого пальца на долю секунды появился приглушенный красный ореол, а затем вдруг все исчезло. Секунду назад горели фонари вдоль дороги — с подозрительным поскрипыванием, как бы угрожая погаснуть в любую минуту, но исправно; работал супермаркет, и только что из него вышла дамочка с бумажным пакетом и собакой на поводке; мгновение назад чернично-черное небо было усеяно мелкими и крупными бриллиантами, а теперь ничего этого не было.

Очутившись в кромешной тьме, я испуганно застыла. Сердце пропустило удар и вновь бешено заколотилось.

— Что произошло? Я опять потеряла очки? ― Сама идея того, что мои очки могли испариться с моего носа, была смешной, но смеяться не хотелось. В голове пронеслась череда страшных предположений, одним из которых был внезапно наступивший конец света. Я почувствовала, как у меня на шее волоски зашевелись.

— Данте? — дрогнувшим голосом позвала я, вскинув руку в сторону и словив воздух пальцами.

― Я здесь, Эра.

Я на секунду коснулась его плеча и сразу же отдернула руку. Вокруг как по волшебству стало светло, будто я включила на плече Данте кнопку. Я уставилась на него во все глаза, не двигаясь с места.

— Что это было?

— Что было где? ― искренне удивился он. Некоторое время я изучала его лицо, но за невозмутимой маской, пусть даже раскроенной шрамом, не смогла ничего разобрать.

«Это ты сделал?» ― хотелось мне спросить, но я сдержалась.

Ведь невозможно выключить звезды, накрыв их ладонью как линзу фонарика.

Поэтому на вопрос Данте я ответила «нигде», и он пожал плечами.

Мы дошли до стеклянной остановки и присели на лавочку. Пока Данте ставил велосипед на подножку, я запечатлевала в памяти каждое его движение. Мистическое происшествие с погасшим во вселенной светом я поскорее вычеркнула из памяти, а вот другое ощущение ― ощущение, будто некие высшие силы послали мне Данте Тильманна Второго как идеальный образ для моего главного героя ― осталось.

У Матисса Левентона такие же, как и у Данте темные волнистые волосы, свободно спадающие на лоб. Такие же испытующие темно-карие глаза (я сомневалась, каким цветом у Матисса глаза, но теперь точно знаю, что карие, цвета жженого кофе), и шрам, рассекший бровь и приподнявший будто в насмешке кончик губы ― не в точности такой же шрам, каким я наградила Матисса Левентона, а реальный и оттого мрачный.

— Что? — улыбнулся Данте, явно смутившись пристального взгляда. Я едва с безумством, иногда накатывающим на меня как волны на каменистый берег, не сболтнула, что у него самое красивое лицо, которое я когда-либо видела.

— Ничего, просто думаю, — ответила я, отвернувшись. Наверняка Данте Тильманн Второй постоянно ловит на себе восхищенные взгляды, а может быть даже получает карточки с номерами телефонов, когда заходит в кафе чего-нибудь выпить. Но моя грудь уже буквально раздулась от предвкушения, а пальцы нетерпеливо сжались на руле — так хотелось вскочить на велосипед и быстро крутить педали, пока не достигну своего дома, пока не окажусь наедине с собой и с человеком в своей голове, который сегодня наконец-то получит лицо и голос, станет живым.

Да, до этой ночи Матисс Левентон был просто тенью, невнятной фигурой. Работать с ним было чертовски трудно, — я не видела его. Теперь он сидит напротив, расслабленно откинувшись на спинку лавочки.

Все-таки не сдержавшись, я поблагодарила его, и Данте в замешательстве моргнул, распылив по белым щекам веера длинных ресниц.

— За что ты меня благодаришь? За то, что спас тебя? Что нашел очки? Что...

— За то, что подарил мне вдохновение.

Хоть я и произнесла эту странную фразу, которая была настолько личной, что буквально обнажила меня до костей, я не пожалела. Улыбка на губах Данте стала мягче, и он спокойно сказал:

— Не за что, Эра Годфри. Обращайся в любое время. — Он протянул мне руку. Рукопожатие было мягким, как прикосновение к шерстяному свитеру, хоть кожа Данте и была немного грубоватой и шершавой, как у рабочего. Замешкавшись на мгновение, я все же перевернула его руку ладонью вверх и вложила в нее найденную в особняке Харрингтонов фотографию.

― Думаю, это твое, ― сказала я, с алчным любопытством изучая удивленное лицо.

― Большое спасибо, я и не заметил, как обронил ее. ― Данте поспешно запихал в карман штанов фото, даже не рассмотрев его как следует. Я отметила, что он так и не объяснил, кто изображен на снимке. Это его девушка? Мать в молодости? Может быть потерянная сестра, с которой его разлучили в глубоком детстве, отдав в разные приюты после смерти родителей?

― Так мы еще встретимся? ― спросил Данте, нарушая поток моих мыслей. ― Только без кладбищ, на них у меня аллергия.

― Хорошо, без кладбищ.

― И бабушек.

― Кстати, моя бабуля Грэйси точно бы тебе понравилась.

— Не слишком ли быстро мы перешли к знакомству с родственниками?

Едва Данте договорил, как мы оба покатились со смеху и не могли остановиться еще несколько минут. А затем позвонила Ти, и родительским тоном осведомилась, где меня носит и жива ли я. Спешно распрощавшись, я запрыгнула на велосипед и покатила домой.

И уже взбегая по ступенькам в дом меня осенило: мы с Данте так и не обменялись номерами мобильных телефонов. Мы больше никогда не увидимся, поняла я. Загадочный Данте Тильманн Второй навсегда исчез из моей жизни.

...

Войдя в дом, я обнаружила Ти в гостиной: она сидела на полу перед телевизором в окружении учебников, которые я притащила для нее из университетской библиотеки. В длинных шелковистых волосах подруги, все еще влажных после душа, переливался свет люстр; сквозь розовую футболку от пижамы Хэлло Китти выступали лопатки — девушка сутулилась, вникая в тексты библиотечных книг. Я тихонько подкралась и спросила, склонившись над ее головой:

— Готовишься?

— Святые небеса! — Ти подскочила, оборачиваясь и вскидывая руку с зажатым в кулаке простым карандашом с затупленным кончиком. Увидев, что я улыбаюсь, Ти с облегчением выдохнула. — Зачем ты пугаешь? Я же могла насмерть заколоть тебя... этим. — Она скривившись отвернулась, принимаясь подтачивать свое оружие.

— Приготовить чай?

— Ага, — пробормотала она, полностью сосредоточенная на занятии. Я направилась на кухню, оставив Ти корпеть над учебниками и конспектами.

Когда мы только познакомились, Ти призналась, что переехала в Эттон-Крик ради факультета логистики и общетранспортных проблем. Я решила, что она лжет. Наш УЭК славится Первым медицинским павильоном, и, если бы Ти хотела связать себя с транспортными средствами, она могла бы отправиться в Хейден, где находится один из лучших автомобильно-дорожных технических университетов. Но я не стала расспрашивать, безжалостно затоптав внутри себя ростки любопытства. Может быть Ти действительно хочет учиться в Криттонском университете, кто знает. Тем более УЭК не на последнем месте в рейтинге вышек, у него имеется своя больница, библиотека, целая куча грантов для талантливых студентов и развитая дистанционная система.

Каждый год в Эттон-Крик заезжает море новых студентов, оккупируя старые и новые общежития, потому в ту секунду, когда Ти объявила причину приезда, я приняла ее не задумываясь. Но когда увидела ее горячую любовь к автомобилям, когда услышала от ребят с СТО хвалебные отзывы по поводу новой коллеги, я сразу же засомневалась — почему не Хейден? Хотя, скорее всего, мое воображение как обычно бежит вперед рассудка. Ти, возможно, просто не попала в этом году в Хейденский университет и решила поступить в УЭК.

Приготовив чай с имбирем и медом, я поставила перед подругой стакан и вернулась назад на кухню, где устроилась за кухонной стойкой вместе с ноутбуком.

Я-то надеялась, что вдохновение, подаренное неожиданным знакомством, будет держаться со мной если не до утра, то два-три часа по возвращению домой, но нет. Будто Данте Тильманн Второй, пожав мне на прощание руку, примагнитил его все до капли.

Решив не тратить время впустую, я открыла незавершенную статью о Весеннем фестивале и просидела над ней до двух ночи. Когда у меня от работы уже голова пошла кругом, я захлопнула крышку ноутбука и вернулась в гостиную. Ти лежала на диване и с отсутствующим видом пялилась в телевизор, где шел фильм «Кошмар на улице Вязов». На экране как раз застыла картинка с отдыхающим на кровати молодым Джонни Деппом, герой которого впоследствии будет убит страшной и даже отвратительной смертью — его сожрет собственная кровать.

Я легонько пихнула подругу в плечо и, примостившись рядом, многозначительно спросила:

— «Кошмар на улице Вязов»?

— Если честно, я ничего не вижу, — призналась Ти, вяло повернув голову в мою сторону и сосредоточив на мне взгляд.

Ее фраза, что она ничего не видела, напомнила мне о ночном приключении, когда я тоже по-настоящему ничего не видела — ни света звезд, ни фонарей, ни горящих фар. Данте прикрыл свет фонарика, когда я возмутилась, что он инквизиторски светит мне в лицо, и тогда все пропало.

Ти заметила, что по моему лицу скользнула тень, и мигом заинтересовалась:

— Что?

— Просто я... встретила кого-то сегодня.

— Кого? Где? Сегодня? Где? В заброшке, что ли? А я говорила, что ночь — время не искусства, а нечисти и маньяков-убийц!

Пока Ти швыряла в меня вопросами, Нэнси на экране плазменного телевизора пыталась выбраться из дома, чтобы спасти Глена, но его уже сожрала кровать, и в этом виноваты его родители-недотепы.

— Ага, да, — ответила я отстраненно, притворившись, что заинтересована сюжетом. Ти быстро села и повернулась ко мне корпусом, глаза с совсем невежливым любопытством нетерпеливо сверкнули.

Я начала рассказ с того, как приехала в особняк, как спрятала велосипед за диваном и укрылась на втором этаже от всевидящего ока Ирвинга, который всегда оказывается там, где я, чтобы затоптать зачатки моего вдохновения. Ти внимательно слушала, глупо улыбаясь, она предчувствовала грандиозную кульминацию, и я ее не обманула. Дойдя до того места, где я выпрыгнула на Ирвинга (как я думала), подруга расхохоталась, и засмеялась еще громче, когда я сказала:

— Только это был не Ирвинг.

Ти схватилась за живот, согнувшись по полам.

— Иногда я задаюсь вопросом с какой ты планеты, Эра Годфри!

Из-за ее реакции я не могла продолжить серьезно, и, хохоча, с трудом закончила свою историю тем, что, к сожалению, мы с Данте забыли обменяться номерами телефонов.

— Как ты думаешь, кто он? — спросила она. — С таким-то имечком.

Я пожала плечами:

— Просто турист, который приехал на Весенний фестиваль. Сейчас в Эттон-Крик не протолкнуться, все отели, гостиницы, съемные квартиры и даже общежития забиты под завязку.

— Может быть вы встретитесь на празднике?

— Не знаю, — с сомнением пробормотала я, откидываясь на спинку дивана. Наши с Ти головы находились в нескольких сантиметрах друг от друга, и от ее влажных волос попахивало дегтярным мылом.

Я вздохнула. На языке крутилась та самая деталь вечера, которую я все-таки утаила. Дело было не в том, чтобы сказать такую глупость вслух, а признаться про себя, что я считаю где-то в глубине души, что это Данте Тильманн Второй выключил звезды. Ну не безумие ли, а?

Теперь, сидя в уютной гостиной с кружкой имбирного чая и в компании веселой подруги, от которой все еще смутно попахивало автомастерской, поверить в то, что звезды выключились на самом деле было невероятно.

Когда время уже вплотную подобралось к трем часам утра, Ти сложила свои канцелярские принадлежности и учебники в аккуратную стопку.

— Ах да, кстати, ― спохватилась она, ― у тебя на автоответчике непрочитанное сообщение.

— О. — Я склонилась вперед и щелкнула на кнопку на домашнем телефоне. Из громкоговорителя раздался бабушкин голос.

— Эра, детка, это Грэйс, твоя любимая и самая лучшая бабушка. — Мы с Ти переглянулись. В глазах подруги появилось выражение близкое к ужасу. — Надеюсь, ты еще помнишь мой голос, хо-хо-хо! — продолжала бабуля, и я перевела взгляд на телефон. Мои глаза, чувствую, тоже были полны ужаса. — Я возвращаюсь в Эттон-Крик, ведь скоро у моей любимой внучки день рождения! — Мы с Ти опять переглянулись. Я и забыла о своем дне рождения из-за суматохи, связанной с выходом специального выпуска «Криттонского вестника». — Я решила предупредить о приезде заранее, ведь вдруг ты живешь не одна, а с парнем. Хотя кто в своем уме выдержит твой безумный характер? Хо-хо-хо! Встреть меня завтра в десять тридцать на вокзале, Эра. Десятый вагон. Целую!

Она отключилась, и Ти посмотрела на меня долгим взглядом.

— Абзац, — наконец вымолвила она, обреченно опуская руки вдоль тела и едва не роняя на ковер книги. Почувствовав тяжесть в суставах, она бухнула учебники на спинку дивана, едва не пришибив мое правое плечо.

— Ти, тебе ведь не обязательно переезжать... — начала я, все еще переваривая услышанное. Вот это — случайность так случайность! Только-только я говорила Данте о своей бабуле, только заметила, что они бы нашли общий язык, и тут оказывается, что она возвращается в Эттон-Крик.

— Грэйси меня не любит.

— Она никого не любит.

Ти об этом прекрасно знала. Им с Грэйси посчастливилось познакомиться аккурат на Новый год, когда в нашем доме благоухали ароматизаторы ели, когда росшая на заднем дворе пихта была украшена огоньками, а перед входной дверью возвышался громадный зубастый снеговик со злобными глазами-пуговками. Я назвала его мистером Страшилой.

Мне всегда говорили, что мы с Грэйси очень похожи характерами, но что оказалось ужаснее — бабуля с Ти похожи еще больше, как две капли воды. У них обеих даже одинаковые отвратительные привычки: например, бабуля, как и Ти, любит вставать в самую рань и петь в душе. А это значит, что из двух ванных комнат дома почти одновременно, с разницей всего в пару минут, раздается оглушительное пение. Бабуля завывает гимн из «Властелина колец», а Ти на моем этаже невнятно мычит что-то в стиле не то Эминема, не то Уитни Хьюстон. При чем те три дня, что мы прожили под одной крышей, у меня было смутное ощущение, что Ти и бабуля поют с каждым разом все громче, будто назло друг другу. Были и другие инциденты, например, когда в чае Ти вместо сахара обнаружилась соль (ой, милая моя девочка, прости, это старость!). Или к нам на порог заявился мистер Фабер ни свет, ни заря с удочкой: «Грэйси, мое солнце, неужели ты наконец-то согласилась пойти со мной на рыбалку! Давай, скорее собирайся, ребята на льду уже сделали прорубь»! Конечно же бабуля Грэйс ни слухом, ни духом о какой-то сомнительной договоренности идти в семь утра на реку, чтобы ловить рыбу. Ти тогда долго хохотала, сидя на унитазе в ванной на нашем этаже. Потом она за эту подставу, конечно, поплатилась, когда бабушка два дня подряд готовила дома исключительно рыбу и ничего больше, заботливо упаковывая для Ти обеды со специально огромными кусками. А ведь Ти ненавидит рыбу!

Нам действительно лучше разделиться, иначе в доме можно будет вести реалити-шоу «Бытовая Криттонская резня». Но я не могу выгнать Ти на улицу. Не во время Весеннего фестиваля! Мы ведь тридцать минут назад обсуждали, что в Эттон-Крик не протолкнуться!

— Слушай, — начала я рассудительным тоном, пытаясь успокоить не то себя, не то Ти, — ты ведь все время на работе, с утра до ночи, а она, я уверена, тоже долго сидеть не будет. Знаешь ведь, бабуля не в силах оставаться на одном месте. — Я задумчиво почесала бровь. — Может быть, даже не дождется моего дня рождения и вновь отправится в Зимбабве...

— Спасибо, — Ти взглянула на меня с благодарностью, а на ее скулах появились румяные пятна размером с карликовое яблочко. Вот и славно. Бабуля Ти даже не заметит, только подумала я, и тут девушка резким тоном голоса разбила все мои мечты, будто швырнув камень в хрупкое стекло:

— Спасибо, но я не могу пойти на такие жертвы. Нам всем будет плохо. Мне, Грэйси, тебе. Тебе больше всех, потому что я начну злиться и срывать на тебе злость, а твоя бабушка... ну, твоя бабушка — это твоя бабушка. В прошлый раз я чуть не повесилась у вас на чердаке.

— У нас нет чердака.

— Фигура речи, Эра, — засмеялась Ти. Я не могла ее раскусить: глаза подруги сияли двумя драгоценными камнями, улыбка была искренней, мышцы лица расслаблены. Но она не могла быть так спокойна, она явно притворялась! Неужели Ти настолько хорошая актриса?

— Ладно, — сдалась я, тяжело вздыхая, и покосилась в сторону домашнего телефона. — Утром я позвоню Ирвингу. Уверена, он с радостью приютит тебя у себя, пока здесь будет бабуля.

— Нет, к Ирвингу я не поеду, — категорично заявила Ти, качая головой, будто в трансе. — Вспомни, с кем он живет.

Да, и тут Ти права, отправить ее к Ирвингу даже на пару ночей — исключено. В его доме живут еще трое парней: Толстяк Робби, который учится на втором курсе Первого медицинского павильона, а также инженеры, бывшие однокурсники Ирвинга: Корби Кларк и Луис с незамысловатым прозвищем «Кабан».

— Все в порядке, Эра, — заверила Ти, похлопав меня по плечу, будто это мне негде было жить.

— Нет, не в порядке, — возразила я, — сейчас, перед Весенним фестивалем, ты не найдешь ни одной свободной комнаты даже в захолустном мотеле поблизости с Эттон-Крик...

— Прекрати паниковать, подруга, — отмахнулась она, даже не дослушав. — Я могу остаться на сервисе в нашей комнате. Хоть там и воняет потом и грязными носками, — закончила она чуть тише, а затем рассмеялась с моего перекошенного лица. — Расслабься. Пойду наверх, в последний раз посплю в нормальной кровати, потому что завтра придется нежиться в гнезде Кикимера.

Она говорила легкомысленно, будто не переживала, но я-то знала, что Ти волнуется. Когда она ушла, я плюхнулась назад на диван и закинула ноги на журнальный столик.

Как же быть?

Единственный вариант — Ирвинг. В его «пещере Ирвинга» есть свободная комната, которую они с парнями называют «игровой» (там стоит бильярдный стол и два игровых автомата).

Еще можно попросить о помощи Скарлет ... если бы ее дедушка, мистер Фабер, не был таким же ужасным, как моя бабуля Грэйс.

Мои мысли стремительно неслись вперед, набирая скорость как вагончики на американских горках, летящие вниз с огромной высоты.

Ох, сейчас, едва дедуля Скарлет узнает о приезде своей возлюбленной Грэйси, возможно, начнется самый настоящий Армагеддон. Однажды их старушечья война дошла до того, что бабушка запустила в голову мистера Фабера мячиком для тенниса и разбила окно в его спальне. Он возмутился, сказав, что подаст на нее в суд, а моя бабуля ответила, что он не может подать на нее в суд, так как она промахнулась и эта попытка убийства не будет засчитана.

Интересно, он уже знает о возвращении Грэйси город? Возможно, не дозвонившись до меня, бабуля обзвонила весь Эттон-Крик и слухи уже доползли до Коридора страха, где в древнем особняке живет Скарлет.

О, ужас.

***

Данте Тильманн Второй пребывал в отличном расположении духа вплоть до того момента, как пересек порог своего жилища. Он сам себе улыбался, глядя то под ноги, то на звезды в небе, и старательно отгонял дурные мысли. Данте знал, что должен вернуться пустым, бездумным, но вычеркнуть из памяти веселую девушку по имени Эра Годфри никак не мог. На каждый шаг приходилась какая-то деталь ее образа: утерянные очки, которые он побежал искать, сверкающие искорками веселья темно-зеленые глаза, улыбка на в меру полных губах, круглые щечки, разрумянившиеся от смеха. Данте так и не смог понять, какого цвета ее волосы — не то гречишного меда, не то спелой пшеницы, не то пепла, — но он отчетливо помнил их на ощупь: невесомые и мягкие как безе.

Едва он переступил порог, ему пришлось отбросить все фантазии, заключить их в тайную коробку и ставить за пределами дома. Вокруг стояла угнетающая тишина, не было слышно ни шума проезжающих машин, ни шелеста ветра в кронах деревьев, ни стрекота сверчков. Почти все спали.

Почти что.

Стоило Данте зажечь свечи, как он попал в поле зрения своего соседа, и тот не сдержал комментарий:

— Ты какой-то странный.

Данте Тильманн Второй только на секунду замешкался, и сразу же продолжил свои дела: стянул с плеч подтяжки штанов, расстегнул рубашку и бросил на стул у зеркала, плюхнулся на надувной матрас. Он старался выглядеть невозмутимым под пристальным взглядом, а про себя мрачно смеялся. Какой же он дурак, ― боялся принести домой воспоминания об Эре Годфри.

Фокусник всегда, всегда знает, о чем Данте думает.

— Я встретил девушку, ― равнодушно пояснил он.

— Ты встретил девушку, — повторил эхом его сосед, а затем скучающе поглядел в сторону часов рядом со свечой.

Данте прикусил внутреннюю сторону щеки, — так ему хотелось взорваться, наброситься на Фокусника с кулаками. Но это было сродни самоубийству. Он тяжело вздохнул, падая на спину и уставившись в потолок.

— Я помню, — сказал он с нажимом, игнорируя взгляд черных глаз. — Я помню, что мы здесь только из-за шоу. Но разве нельзя совместить приятное с полезным?

— Приятное с полезным...

— Может хватит повторять каждое мое слово? — наконец Данте не выдержал и раздраженно посмотрел на Фокусника, отражающегося в зеркале рядом со входом. На плечи тут же навалилась усталость и повисла мертвая тишина. Через минуту она нарушилась звуком шагов и тихим «стук-стук-стук» — так стучала трость, соприкасаясь с полом. Из тени вышел собеседник Данте Тильманна. Он приблизился к зеркалу и взглянул на себя.

— Это была твоя идея, — сказал он своему отражению. Данте Тильманн Второй скрипнул зубами, а Фокусник ядовито улыбнулся. — А теперь ты встретил еще одну девушку.

Сколько уничтожающего сарказма было в его тоне голоса, сколько убийственного холода в глазах! Любой другой на месте Данте давно бы вздрогнул от ужаса, но молодой человек привык и к холоду, и к сарказму.

— Хватит.

— Я ничего не говорю, — бесстрастно ответил Фокусник, а затем неспешно направился прочь от зеркала к порогу, через который переступил несколько минут назад Данте Тильманн Второй. — Я просто подожду. Буду с удовольствием наблюдать за тем, как развиваются события. Может быть тебе удастся впечатлить ее еще каким-нибудь фокусом?.. — насмешливо добавил он, прежде чем уйти.

Данте поежился, будто его спины коснулось что-то холодное и склизкое.

Конечно, это было смешно, думать, что он мог скрыться от Фокусника. Этого никогда не произойдет.

Если только я не умру, — горько подумал Данте.

Обладатель трости был очень злым и мстительным, и Данте Тильманн Второй, провожая его взглядом, впервые почувствовал что-то странное. Это неизвестное чувство сжало его грудь тисками, и стало безжалостно сдавливать, сдавливать и сдавливать до тех пор, пока из недр сердца не поднялся росток сомнения.

Зря мы приехали в этот город.