Глава 7.
Эстер.
Прогуливаясь по лесу, я то и дело отмечала для себя расположение камер: вот одна в густой листве платана, две - в дуплах бука, еще две чуть дальше по тропинке к северу. Я насчитала около двадцати черных коробочек с мигающей красной лампочкой - отличные меры предосторожности.
Петляя по заросшим тропинкам, огибая кусты юкки и широкие стволы деревьев с невероятно страшными, торчащими из земли корнями, напоминающие клубки змей, я думала о последних днях в "Раю". Всем своим существом я мечтала оказаться как можно дальше, но в то же время - тоска по родным разъедала сердце. От чего-то хочется провести время рядом с мамой, побыть с ней каждую свободную минуту, почувствовать тепло родного тела, окутывающее словно туман пустынную улицу. Пусть она бывает вспыльчивой, нетерпеливой и агрессивной, но от этого меньше любить я не стала. Любовь ребенка к матери никогда не исчезнет, даже если родитель совершает ужасные поступки, разбивает сердце на мелкие осколки и рушит будущее своего дитя. Эта любовь, будто красная нить, - тонкая и прочная, - тянущаяся от одного сердца к другому и никакая сила в мире не сможет разорвать ее.
От одной только мысли о разлуке по телу пробегает дрожь. Она - единственный человек, которого мне будет не хватать.
Еще я думаю о том, что никогда не смогу посетить скромную могилу Бет: не прикоснусь к сухой земле, не смогу ощутить шершавой поверхности маленькой деревянной таблички с именем, которую я собственноручно сделала в столярной мастерской. Каждый уголок общины напоминает мне о ней. Однако, я должна быть сильной и со спокойной душой покинуть место, убивающее меня.
Шелест листьев и гулкие звуки голосов птиц неимоверно успокаивали: сойки напевали свои песни, понятные только им одним, а стайка снежных овсянок перелетала с ветки на ветку, роняя бежево-коричневые перышки. Удивительно, какой прекрасный мир вокруг, даже в этом убогом месте ощущается тепло и единение с природой. Как бы мне хотелось стать птицей: улететь, порхая невесомыми крыльями, далеко-далеко; увидеть каждый уголок нашей планеты; вдохнуть разряженный воздух в горах, сковывающий легкие своими тисками; насладиться багряным закатом на побережье океана... Мечты, несбыточные мечты, манящие чертоги разума, разбивающие реалии жизни на мелкие кусочки.
Хотела бы остаться в лесу как можно дольше, только вот нельзя подвергать себя сомнениям со стороны матери - она в последние дни ожесточенно следит за каждым моим шагом, неотрывно следуя по пятам. Иногда мне кажется, что она догадывается о том, что я готовлюсь совершить. Только откуда ей это знать? Может, она нашла телефон? Нет! Тогда бы мать устроила показательную порку, лишь бы удовлетворить Дэниела. Остается один вариант - материнское сердце ощущает тревогу за своего дитя, видит по его глазам и нервным действиям надвигающийся ураган. Ведь не зря же говорят, что мать чувствует все?
Если мои мысли верны, то мать будет контролировать меня вплоть до свадьбы, что усложнит мои планы. Как бы так избавиться от ее назойливой заботы и остаться одной? Первое, что приходит в голову - поругаться с ней и громко хлопнув дверью удалиться в свою комнату, тогда-то у меня будет шанс остаться без внимания. Наверное, это единственный выход, чтобы избавиться от гиперопеки, сквозящей из каждой клеточки материнского тела.
Для ссоры нужен повод, не так ли? Какой же мне выбрать? Мысли, словно вагоны паровоза пролетали передо мной: свадьба - раз; фанатичность - два; непринятие моего выбора - три. Третий вариант казался самым подходящим и одновременно самым провальным, ведь матери виднее, что будет лучше для дочери. Тогда остается первый и второй вариант - первый самый подозрительный, - бросит тень на мои поступки, - а второй остается самым приемлемым. Что ж, выберу его, как повод для скандала, разрушающего все на своем пути. Сделаю больно один раз, зато мне потом никто не сможет причинить боль.
Решено. Отныне, все решено. Словно окрыленная, я зашагала по петляющей тропе в сторону дома, заметив еще одну камеру, - двадцать первую, - и высокий забор с маленькой дырой, отметив ее, как наилучший вариант для побега из "Рая". Нужно как-то пометить это место, чтобы в глухой темноте ночи не пропустить нужный поворот. Мой выбор пал на ленту для волос - ей я обвязала ближайший сук дерева пандо, торчащий почти на высоте моего роста. Едва заметная глазам бежевая лента развивалась на несильном ветру. Другой человек, не ожидавший увидеть здесь тайный знак, не заметит моего маячка - символа надежды и веры.
Выходя из леса, показалось, что я ощутила чей-то взгляд, проедающий каждый дюйм тела, сковывающий движения и нагоняющий страх. Нерешительно посмотрев по сторонам и ничего не обнаружив, поспешила домой - скоро начнется воскресная молитва, а значит встреча с пастором Нельсоном неизбежна.
Мать уже ждала меня на крыльце нашего дома, вальяжно расположившись в деревянном кресле. Взор был устремлен в сторону молельного дома, а пальцы отбивали нервную чечетку по бедру.
— Где ты была? - вопрос в лоб леденящим душу голосом.
— У могилы Бет.
От части это было правдой - ведь кладбище находится недалеко от леса и если мать видела в каком направлении я иду, то это было идеальной ложью.
— Сколько раз повторять, чтобы ты перестала ходить туда? Ты делаешь хуже себе!
— Мама, она же моя подруга, - раздражение сквозило из каждого моего слова, - я не могу просто так отказаться от части своей жизни!
— Милая, - мать жестом подозвала меня встать поближе, - пора отпустить всю печаль и скорбь. Нужно жить дальше, а не цепляться за прошлое, глупенькая. Кстати, - она ухватила меня за руку. - сегодня пастор Нельсон подготовил отличную проповедь про скорбь, так что, слушай внимательно каждое его слово!
— Я не могу отпустить, понимаешь? Не в моих силах забыть все, что было. Я не ты, легко отпустить смерть близкого человека - предательство с моей стороны. Это ведь только тебе, железной леди, удалось так легко принять смерть сестры и жить дальше как ни в чем не бывало!
Последние слова сорвались с моих уст совершенно бездумно. По глазам матери я поняла, что сделала ей больно. Впервые, - с момента приезда в общину, - она дала слабину: маленькая слеза появилась в краешке глаза; на лице застыла гримаса ужаса; руки сомкнулись в замок, а уголки губ опустились вниз.
— Зачем ты так со мной? - спросила мать и слезы покатились по впалым щекам. - Если я не показываю своих чувств, то это не значит, что я смирилась со смертью Ивонны. Мне причиняют боль любые воспоминания, связанные с ней - глядя по утрам в зеркало, я отмечаю насколько похожи наши глаза, а в лучах закатного солнца волосы становятся такого же оттенка, как у нее. Мне тяжело, страшно и больно одновременно. Но...
— Что, но?
— Но "Рай" дает мне силы для исцеления душевных ран. Моя милая, Эстер, - мать смахнула слезы, - и тебе поможет община, верь мне.
— Нет! Мне не нужна такая помощь. Да и можно ли назвать это помощью?
Оставив мой вопрос без ответа, она поднялась, расправила подол платья, смахнула невидимые пылинки с рукава и сказала:
— Эстер, нам пора в молельный дом.
Наша скамья, как всегда, была свободна, ожидая своих постоянных гостей. Светлое дерево, - из которого были выполнены почти все атрибуты в молельном доме, - окрашивалось красным цветом в лучах закатного солнца и внушало ужас. Оттенок был настолько похож на кровь, что казалось, будто бы все было в ее брызгах.
Пастор Нельсон, стоящий за скромной кафедрой, сегодня выглядел по-другому: вместо белой рубашки была черная, пуговицы которой были расстегнуты почти до груди, обнажая редкие волоски на ней; рукава небрежно закатаны; массивный крест, - ранее спрятанный за плотной тканью, - висел на длинной цепочке и поблескивал в лучах, пробивающихся сквозь цветные витражи; а волосы были в творческом беспорядке.
Он выглядел уставшим и расстроенным - под глазами залегли темные круги, оповещающие о бессонной ночи. Неужели, он всю ночь сочинял текст для проповеди?
Я поймала себя на том, что разглядываю его наглым образом. Такой поступок не остался незамеченным ни для матери, ни для Дэниела. На губах последнего заиграла блаженная улыбка, казалось, что веселье в миг коснулось его глаз, озаряя их светом. Мать же внимательно следила за моей реакцией - взгляд метался от него ко мне.
Теплая рука легла на мое плечо, а чужое дыхание защекотало кожу:
— Как же он на тебя смотрит! - раздался шопот матери прямо над ухом. - В его взгляде читается любовь, милая.
— Не говори ерунды. - резко отрезала я.
— Поверь мне на слово - он тебя любит, не сомневайся в этом. А сейчас, внимательно слушай каждое слово пастора Нельсона.
Мужчина взмахнул руками и вся паства, словно по команде, встала и поприветствовала его:
— Да будет благословлен пастор Нельсон!
Крещендо голосов гулко отразилось от стен молельного дома. Каждый из паствы был свято уверен в том, что чем лучше они выслужатся перед Дэниелом, тем лучше их встретит Создатель.
— Рад видеть вас, братья и сестры! По воле Создателя, сегодняшняя проповедь будет о скорби. Но не только один Создатель причастен к тому, какую тему я выбрал, мне помогала Марша Митчелл. - Дэниел посмотрел на мою мать и взмахнул рукой, та послушно встала и склонила голову. - Поблагодарим же сестру Маршу!
Раздался оглушительный всплеск аплодисментов, а каждый человек обернулся и по-доброму улыбнулся матери. Она же, в свою очередь, смущенно улыбалась в ответ, а по щекам разлился румянец, этакая скромница, но я то знаю, что такое внимание приносит ей немалое удовольствие.
— Марша, - голос Дэниела слабо пробивался через звуки хлопков, - не желаешь ли ты начать молитву?
— Почту за честь, пастор Нельсон. - робко ответила она и поспешила занять место подле пастора.
Сложив руки в молитвенном жесте, мать, набрав в легкие как можно больше воздуха, начала молитву, проникновенным голосом отчеканивая каждое слово:
— О Создатель, искупитель человеческого рода, милостиво воззри на нас, к престолу твоему с глубоким смирением припадающих. Мы - твои, и хотим быть твоими. Желая, однако, еще теснее соединиться с тобою, каждый из нас сегодня посвящает себя добровольно святейшему сердцу твоему и тому, кого ты выбрал посланником своим! Да будет восславлен образ твой и пастора Нельсона. Аминь!
— Бред. - шепотом сказала я, рассматривая спины впереди стоящих людей.
Мать поцеловала руку Дэниела и поспешила занять место рядом со мной.
А пастор выждал несколько минут, откашлялся и начал свою проповедь.
Признаться честно, я не собиралась слушать его, но некоторые слова, произнесенные им, впечатались в мою память:
"Действие, производимое скорбями, подобно действию, производимому ядом. Как тело, принявшее яд, умирает от естественной ему смерти, так и душа, вкушающая скорбь, умирает для мира, для плотской жизни. Поэтому кто не отказывается от скорбей, тот отказывается от спасения."
Эти строчки долго крутились в голове, затуманивая любые другие мысли и давали пищу для размышлений. Весь вечер, - после окончания проповеди, - раздумывала над тем, что хотел донести пастор до своей паствы.
Неужели, если человек несет в себе скорбь, то у него нет права на нормальную жизнь? И имеет ли право, этот же самый человек, игнорировать то, что происходит у него в душе? А если я не хочу себя спасать, - не вижу в этом смысла, - тогда я потеряна для Создателя? Этот вариант меня более чем устраивает, я бы сказала - вдохновляет.
Я не желаю быть той, кто слепо следует законам Создателя и его последователей - в моей жизни нет места для навязанной модели поведения. Это моя жизнь и только мне решать, как ее прожить. Наверное, звучит, как мысли подростка в пубертатном периоде, но таковы реалии. Не устраивает жизнь - меняй.
***
Следующим утром мать разбудила меня настолько рано, что мои глаза невольно слипались, а приступы зевоты еще долго не отпускали меня. С одной стороны, я понимала к чему такая спешка: до свадьбы два дня и она желает, чтобы все прошло идеально и точно по плану. С другой - не понимала зачем по нескольку раз примерять платье, сверятся с меню, которое она сама придумала, и докучать каждому члену общины, нагружая их работой.
Мать с таким энтузиазмом занималась подготовкой, что я подумала о том, что она воспринимает эту свадьбу, как свою собственную. Такое рвение и предприимчивость немного сбивали с толка.
— Эстер, вставай. Немедленно! - прокричала мать за закрытой дверью.
Думаю, настал момент, - идеальный момент, - для ссоры. Я нуждаюсь в том, чтобы разорвать любые связи.
— Позже. - лаконично ответила я.
Такие односложные ответы всегда раздражали маму. Для нее ответ должен быть исчерпывающим и желательно подтверждающим правоту, либо выражающим немое согласие.
Три, два, один... Дверь открывается, ударяясь железной ручкой о стену. Мать, выглядящая сегодня замученной, быстрым шагом подходит к кровати и сдергивает легкое стеганое одеяло:
— Мне послышалось или ты действительно мне так ответила? - удивленно спросила она.
— Не послышалось.
Я продолжала отвечать односложно, чтобы вывести ее на эмоции.
— Эстер Мэделин Митчелл, как ты смеешь так со мной разговаривать? - ее щеки побагровели, глаза метали молнии. - Я повторяю: вставай немедленно! Портнихи не будут ждать, пока ты выспишься вдоволь. Имей уважение к их труду!
— Позже. - сохраняя хладнокровие, я неотрывно смотрела ей в глаза. - Я встану позже.
— Немедленно! - мать схватила меня за руку и с силой стащила с кровати. - Не смей перечить мне, глупое дитя. Как же отчаянно я молю Создателя о том, чтобы пастор Нельсон помог тебе исправиться!
Сказать, что я была в шоке, - ничего не сказать: мать первый раз, - за мою короткую жизнь, - применила физическую силу. Если ранее она ограничивалась одними лишь бранными словами, то теперь перешла на новый уровень своей деградации.
— Отпусти! - всхлипнув от боли, постаралась вырвать свою руку из сильной хватки, напоминающей металлические наручники. - Мама, отпусти!
Холодный взгляд буравил меня, а рука сжималась еще сильнее. Что ж, молодец, Эстер, хотела повод для ссоры - получила, да еще и какой!
— Не отпущу, пока ты не выполнишь то, о чем я тебя прошу. Неужели так сложно встать с кровати и пойти примерить платье? Это же твоя свадьба! Что за халатное отношение к такому священному празднику?
Сейчас я стою перед выбором: продолжить гнуть свою линию и выводить мать на эмоции, либо покорно выполнить ее требования. И я, определенно, выбираю первый вариант.
— Это не мой праздник! Это пир во время чумы, когда вокруг нас происходит кошмар. Когда ты начнешь видеть что-то дальше своего носа? Как ты можешь не замечать, что в общине творится насилие? Насилие над несовершеннолетними девушками, ради удовлетворения извращенных желаний человека, которого вы называете пастором! Ему, да и всем вам, необходимо пройти лечение, изолироваться от общества и никогда больше не давать бразды правления.
— Что за чушь ты говоришь? Если для тебя чистая любовь к Создателю и нашему пастору равна насилию, тогда я точно уверена в правильности своего выбора - Дэниел сможет исправить тебя и твои взгляды на устоявшийся уклад жизни общины.
Недоумение сменялось негодованием по мере того, как я понимала, что мать ничем не отличается от каждого из паствы. Все они, - не считая детей, - больны морально и физически.
— Чистая любовь? - я схватила мать за плечи и легонько потрясла, - Мама, ты в своем уме? Как можно не замечать очевидные вещи? Пастору Нельсону требуется лечение, как и тебе, да и всей пастве. Вы больные, аморальные люди и каждый ваш поступок направлен лишь на личное удовлетворение! А теперь, прошу оставить меня в покое и покинуть комнату.
Желваки заиграли на лице матери; рука, которая удерживала меня, резко опустилась и в этот момент я почувствовала жжение на щеке, словно на меня вылили раскаленный воск, и звонкий хлопок удара.
Мать меня ударила. Не могу поверить, просто не могу.
— Закрой свой рот, глупая девчонка! С этого момента ты не выйдешь из своей комнаты до наступления дня свадьбы. Ты поняла меня?
В ответ я лишь ухмыльнулась и продолжала молчать, не издав даже звука.
Мать, в свою очередь, развернулась на венских каблуках и с громким топотом покинула комнату. Когда дверь за ней закрылась, до моих ушей долетел звук закрывающегося дверного замка.
Из последних сил, - они покинули меня слишком быстро, после полученного удара, - подошла к двери и принялась стучать что есть мочи, стараясь привлечь внимание и не остаться запертой в маленькой комнатушке. Ответа не последовало: было слышно, как мать спускается по лестнице, нашептывая очередную молитву.
Ну что ж, ссора состоялась, а значит - мой план осуществляется, пусть и мелкими шагами, но я двигаюсь к цели. Осталось пережить один день и ночью все кончится - раз и навсегда.
***
Следующий день, - как и предполагала мать, - я провела запертой в комнате: от нечего делать я в очередной раз начала читать "Унесенных ветром", сидя в позе лотоса на кровати. А так же, собрала маленькую сумку с вещами, которые мне дороги и необходимы: средства личной гигиены, личный дневник, все фотографии с Бет, любимую книгу, диплом об успешном окончании старшей школы, важные документы, пару вещей и чек, который хранился в дневнике. Этот чек достался мне от бабушки, когда мы переезжали в "Рай" - денег должно было хватить на первое время.
Сумку я засунула под кровать - пусть дожидается своего часа.
Наступил долгожданный вечер - до свободы оставалось пару часов, и мать, наконец-то, соизволила принести мне еду. Я услышала щелчок замка ровно в тот момент, когда писала сообщение Эмили о том, что наш план в силе.
Женщина, которую я привыкла называть мамой, с гордо поднятой головой вошла в комнату, держа в руках поднос с суповой тарелкой, парой кусочков хлеба и стаканом сока.
— Твой ужин. - холодно произнесла она, - Посуду заберу завтра. Будь готова к восьми утра.
Поспешив ретироваться, она покинула комнату, опять же, громко хлопнув дверью так, что стены затряслись, будто были сделаны из картона.
Меня манил приятный аромат, исходящий от тарелки - это был мой любимый куриный суп с чесночными сухариками. Как можно быстрее я поела и вернулась к тому, чтобы дописать сообщение для Эмили - оно было коротким, но в то же время емким:
"Привет, Эмили. Встречаемся в полночь на повороте, где река Вирджин пересекает мост через каньон. Как я уже говорила, если меня не будет в течение часа, то уезжай, уезжай без оглядки. Жду нашей скорой встречи."
Спрятав телефон в сумку, я продолжила чтение, чтобы хоть как-то унять мандраж, завладевший мной и окутывающий, словно дым из кадило.
За чтением я не заметила, как быстро пролетело время: в доме царила мертвая тишина, а с улицы доносился размеренный шорох листьев.
Пора. Не верю в то, что сейчас все кончится. Счастье наполняет меня, будто до этого я была пустым сосудом. Достаю сумку трясущимися руками, закидываю ремешок на плечо, в последний раз обвожу свою комнату взглядом и подхожу к окну, поднимаю тяжелую деревянную раму и жду. Жду момента, когда сердце успокоится и перестанет биться так быстро, а руки прекратят трястись.
Перекидываю одну ногу через подоконник и наступаю на выступ, - предназначенный для цветочных горшков, - быстро перехватываю руками раму и цепляюсь за лестницу, стоящую с левого края. Эта лестница стояла долгие годы и я очень хочу верить, что ветхая деревяшка выдержит меня. Когда обе ноги находились на первой перекладине, я тихо прикрыла окно и поспешила спуститься.
"Рай" утопал в темноте, а из окон других домов не видно было включенных лампочек, что мне, несомненно, на руку.
Даже в этой темноте я старалась двигаться будто тень, скрываясь между домов и петляя по улочкам.
Наконец достигнув края леса, достала телефон и включила фонарик, чтобы выбрать нужную тропинку и найти свой маячок. Так, кажется, тропинка петляющая между деревьев пандо - верная. Выключив фонарик, я побрела на ощупь, стараясь скрыться от камер. Вот и лента, оставленная мной совсем недавно, и маленькая дыра, в которую я точно смогу пролезть.
Новая жизнь начинается.
Поцарапав руку, мне все же удается, - с огромным трудом, - вылезти с другой стороны забора - за пределами "Рая".
Теперь нужно бежать. Бежать так быстро, как будто за мной гонится сам Дэниел.
Мысли о том, что пастор Нельсон уже обнаружил мое исчезновение - съедают меня. Мне страшно, очень страшно. Но еще страшнее оставаться здесь. Поэтому я и рискую своей жизнью, лишь бы не проводить ее бок о бок с моральным извращенцем.
И я бегу.
Бегу через залитый лунным серебряным светом лес, спотыкаясь о торчащие корни. Ветки цепляются за одежду и волосы, колючки хлещут по голым лодыжкам. Дыхание жжет горло.
Мне больно. Очень больно. Сердце того и гляди выскочит из груди рука об руку с легкими, которые едва справляются с такой частотой дыхания.
Но я продолжаю бежать. Я умею бегать. Умею очень хорошо.
Обычно, когда я бегу, в мыслях у меня повторяются какие-нибудь слова, в основном, не имеющие смысла. Например, какое число молитв ежедневно возносит наша община, или сколько дней осталось до того, когда меня отдадут на растерзание.
В этот раз в мыслях крутится лишь одно слово. Оно звучит в голове ударами молота.
Свобода. Свобода. Свобода.
Я должна успеть. Добежать до шоссе пока Дэниел не узнал о побеге.
Вот оно! Черная змея асфальта под луной так и манит мое уставшее тело.
Последние метров тридцать я несусь вперед на пределе сил. Запинаюсь об упавшие стволы и ветки. Сердце нервно отстукивает в груди барабанную дробь.
Свобода.
Поздно, я слышу топот быстрых шагов по сухой листве. Вот кто-то ломает ветку, треск, оглушительный треск. Дыхание, сбивчивое и хрипящее. Кто-то окрикивает меня, но за шумом в ушах не могу разобрать кто это и что он говорит.
Я бросаюсь на шоссе, падая всем телом и сбивая колени в кровь.
Спастись. Убежать. Покинуть "Рай".
Холодные руки ложатся мне на плечи и поднимают меня словно я тряпичная кукла.
Все кончено, он нашел меня.
— Эстер! Вставай!
Я не верю своим глазам. Он здесь. Сейчас он либо спасет меня, либо силой вернет назад. И последнего мне бы хотелось меньше всего.
Пытаюсь восстановить дыхание, не понимая, что мне делать. Я поймана. И теперь меня ждет наказание. Мысленно я уже успела попрощаться с Эмили, с мечтами о новой жизни и о спасении других таких же жизней.
Он продолжает внимательно смотреть на меня, чуть нагнув голову в бок. Он явно ожидает, когда я задам главный вопрос. И я решаюсь задать его:
— Кайл? Что ты здесь делаешь?