Глава 5.
Эстер.
Два года спустя.
Морозный февральский воздух иголками покалывает мои раскрасневшиеся щеки, ветер, порывы которого опасно вздымают шифер на крышах домов, пронизывает и без того худое тело, даже теплое полупальто не спасает от его цепких щупалец. Деревья в лесу издают протяжные стоны под тяжестью восьми дюймового слоя снега, который не переставая шел всю ночь и утро, а колокольный перезвон, возвещающий о начале воскресной службы, еще больше усиливает чувство страха.
Я бреду по вычищенной дорожке, стараясь не поднимать глаз. Мне не хотелось видеть кого-то или заводить беседы. Мое сердце окончательно и бесповоротно разбито, а его осколки больно жалят грудную клетку. Каждый мой вздох сопровождается этой болью. Боль идет со мной не отступая ни на шаг, будто верная собачонка, которую подобрали и вскормили, избавив от неминуемой смерти. Я хочу отделаться от этой собачонки, - боли, - но не могу, она слишком глубоко засела во мне и с каждой минутой расползается все дальше, норовя захватить весь организм.
Хотелось найти волшебную пилюлю, чтобы не чувствовать скорби. Не чувствовать вообще ничего. Хочу быть роботом, этакой ржавой железякой, выполняющей поручения, но при этом не думающей и не чувствующей, вот просто брать и делать. Не хочу я и слышать свои мысли, отключить бы их, да вот только не придумали такого способа. Впасть бы в спячку, а потом проснуться с амнезией, лишь бы не помнить этот кошмар.
Воспоминания о нашей последней встрече болью отдаются в, и без того израненном, сердце. Этот взгляд будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь, будто назойливое напоминание о том, что я не смогла сделать.
Община пастора Авриша точная копия нашей, только вот условия намного лучше: вместо деревянных домов - кирпичные, у каждой семьи есть машина, на которой разрешено раз в три месяца покидать приделы "Лучшего мира", да и свод правил не такой, как в "Раю".
Наш класс привезли на экскурсию по настоянию пастора Нельсона, чтобы мы могли пообщаться с другими выпускниками старших классов и узнать их планы на дальнейшее будущее. Я искренне не понимала, какое будущее может быть в приделах "Лучшего мира", будет ли у этих подростков когда-нибудь шанс на нормальную жизнь? Казалось, их жизнь это хождение по кругу: каждый день одни и те же действие, те же лица, та же обреченность. Определенно, они все обречены на погибель в этом месте. Без права на нормальную жизнь.
Я не была настроена общаться с кем-то из детей, мне нужна была только она - моя Бет. Мы не виделись два года. Два чертовых года я не могла поговорить с той, кто стала мне сестрой. Мне жизненно необходимо коснуться ее, почувствовать яблочный аромат, исходящий от волос и услышать голос. Без Бет я сходила с ума, потеряла себя и ту, кем была рядом с ней.
Выйдя из автобуса, пришлось слегка размять ноги и спину - два часа, проведенных на жестких сидениях, что отдавали болью во всем теле при каждой кочке, давали о себе знать. Спина ныла так, что я чувствовала каждый позвонок и косточку в своем теле. Но эти мучения перекрывались радостью от скорой встречи с подругой. Не знаю, будет ли разрешено увидеться с другими жителями общины, но отчаянная вера в лучший исход теплилась в моей душе, как огонек в тлеющем костре.
Осмотревшись по сторонам, я заметила мужчину, стоявшего поодаль от основной толпы, его черные волосы, слегка тронутые сединой, были по-юношески пышными и густыми и ниспадали на плечи роскошной львиной гривой. Он был одет так же, как и остальные: белая рубашка и темные штаны, только рукава рубашки были закатаны до локтя, словно он собирался заняться тяжелым физическим трудом. От взгляда его карих глаз я невольно поежилась - острый и пристальный, пронизывающий как радиоактивный луч. Мужчина приковал внимание всех приехавших со мной обитателей "Рая".
Этим загадочным мужчиной оказался пастор Авриш, ученик Дэниела, который взял на себя роль нашего экскурсовода в жизнь его общины.
Мужчина долго разглагольствовал о том, как хорошо, что мы оказались под чутким руководством пастора Нельсона и он смог исцелить наши души. Большего бреда в своей жизни я не слышала. Было противно от одного вида этого старикашки и от представления, сколько "духовных невест" он имеет.
Наконец, после долгого и нудного вступления, мы отправились в зал Совета, чтобы послушать пламенные речи выпускников с промытым разумом. По дороге я старалась разглядывать каждый дом, в надежде увидеть в маленьком окошке лик Элизабет. Чем ближе мы приближались к залу, тем больше нарастало чувство разочарования - ее нигде нет.
Я хотела было смириться, успокоиться и принять все как есть, но назойливый голосок в моей голове кричал: "Не отчаивайся!".
Словно по волшебству на крылечке предпоследнего дома, одного из самых презентабельных в "Лучшем мире", я увидела Бет. Моя Бет, стоит и смотрит на меня пустым и безжизненным взглядом.
Я рванула вперед в попытке обнять подругу, но крепкая мужская рука схватила меня за плечо и тихо, словно произнося какую-то тайну, сказал:
— Не стоит нарушать наших правил, сестра. Я же говорил, что общение с паствой запрещено!
Это был пастор Авриш, лицо которого не выражало никаких эмоций, лишь глаза, темные как безлунная ночь, горели огнем ненависти и злости.
В ответ я лишь слегка мотнула головой и вернулась в строй, не в силах поднять взгляд от земли. Лишь когда пастор отошел на приличное расстояние, я обернулась в том направлении, где стояла Бет.
Худая, вернее сказать - изнеможденная, некогда огненно-рыжие длинные волосы были острижены по плечи и потеряли свой природный блеск, руки безвольными плетями болтались вдоль тела, а в глазах - мольба. Мольба о спасении.
Почувствовав, что по моим щекам текут слезы, я быстро стерла их рукавом блузки, вернув зрению былую зоркость. Элизабет взглянула на меня в последний раз, - в ее глазах, как и в моих, стояли слезы, покалывая и раздражая изнутри, - положила руку на уже округлый живот и одними губами произнесла: "Прощай", и зашла в дом, громко хлопнув дверью.
Прощай? Правильно ли я ее поняла? Зачем ей прощаться со мной? Мы увидимся, обязательно увидимся еще раз! Если она успела прочитать мою записку, то поняла бы, что эта встреча точно не будет последней...
Из воспоминаний меня вырвали тихие рыдания, не сразу поняв кто издает звуки, я остановилась. Озадаченно посмотрев по сторонам, не заметила источника звуков и тогда мое сознание проснулось - это была я. Шла и рыдала, вспоминая последнюю встречу с самым важным человеком в моей жизни. Рыдания вырывались из горла больно обжигая его, казалось, что вулканическая лава, - бурлящая и сжигающая все на своем пути, - стекала по стенкам гортани.
Но сегодня от этих воспоминаний еще больнее, а на душе пустота, черной дымкой покрывающая все вокруг. Тринадцатого августа, ровно пол года назад, Элизабет не стало, она ушла так же, как и ее сестра Анна, - не выдержала тяжелые, для своего возраста, роды. С того дня моя жизнь превратилась в черно-белое кино без намека на хоть какую-то радость. Только боль, отчаяние, страх, отрешенность и разочарование. Даже целительные слезы, которые должны были дать выход моим эмоциям, не помогли, а сделали только хуже. Казалось, что на щеках за это время остались шрамы от дорожек вечно бегущих слез, своей кислотой проедающих нежную кожу. Жаль только, что глядя в зеркало я не видела этих шрамов, они бы служили напоминанием о Бет, заставляли бы пастора Нельсона, при каждом взгляде на меня, испытывать чувство вины за очередную загубленную жизнь.
Теперь мне остается только приходить каждый день на ее скромную могилу и разговаривать часами, рассказывая всякие небылицы, лишь бы забыться хоть на несколько часов. Я чувствовала, что душа Бет рядом, следует за мной, где бы я не была и поддерживает, заставляя не сдаваться в тяжелые времена. Память о ней будет всю жизнь сопровождать меня, придавая сил и уверенности. Прикасаясь к бугорку сухой и безжизненной земли, под которой покоилась Бет, я вспоминала наши общие моменты, которые кадрами кинопленки проносились перед глазами: первый день нашей встречи, юные и глупые девчушки, быстро нашедшие общий язык; ночные визиты то ко мне, то к ней; прогулки на поле, когда свежая изумрудная трава касалась наших голых ступней, а звуки природы сливались с нашими голосами; переглядывания и глупые улыбки во время воскресной молитвы; планирование нашего будущего за пределами общины, где мы обязательно бы поступили в колледж и каждые выходные ходили на шумные студенческие вечеринки.
Такие моменты, которые когда-то казались незначительными и не достойными их упоминания, стали чем-то большим, чем мимолетные видения. За них хочется уцепиться двумя руками, до тех пор, пока не побелеют костяшки и не отпускать никогда.
Вновь смотрю по сторонам, замечая, что члены общины уже заходят в молельный дом, а значит - скоро его двери закроются и того, кто не присутствовал на молитве, ждет наказание.
Ускоряю шаг, на ходу пытаюсь восстановить сбитое от рыданий дыхание. Выходит плохо, но я не могу показать свою слабость, только не сейчас. Пастор Нельсон догадывается, что смерть подруги нанесла мне урон, поэтому старается все настойчивее добиваться хорошего расположения к нему. Ведь, когда человек слаб, то он и скрытые, тайные желания может принять за доброту и сочувствие, которого порой так не хватает разбитому сердцу.
В последнюю минуту подбегаю к молельному дому, но отталкивая меня в сторону, вперед проталкивается Кайл.
Этот несносный парень изо дня в день испытывает мои нервы на прочность, а началось это с того момента, когда в семнадцать лет каждому ученику назначают куратора для общественных работ на благо общины.
И по иронии судьбы мне достался Кайл, так еще и работа была на стройке. Я и молоток - понятия не совместимые, но другого выхода не было.
Он поручал мне самую сложную работу: крыть шифером крышу на высоте двух этажей, относить огромные коробки с гвоздями и прочими подручными инструментами строителей, таскать доски с одного объекта на другой. Для кого-то такая работа могла показаться не сложной и некоторые из бригады строителей называли меня неженкой, но им не понять, они - мужчины, которым физический труд только в радость, с помощью него они выбрасывали негативные эмоции, реализовали свои амбиции или улучшали физические данные. Я же постоянно страдала от болей в мышцах и спине, по вечерам падала на кровать и мгновенно засыпала, не имея сил даже принять душ, домашняя работа тоже отошла на второй план. Все мои силы были брошены на общественные работы, будто от этого планета начнет вращаться быстрее. Мне страшно было смотреть на свои руки - грубая кожа и обилие противных мозолей, ногти сломаны почти под корень, а костяшки никогда не заживали, кровь сгустками собиралась на них и напоминала о том, что такое расположение дел терпеть еще долго.
Помимо тяжелой работы Кайл не упускал возможности по больнее уколоть меня, принизить в глазах других и раздавить морально. Каждый рабочий день начинался с того, что он был недоволен проделанной работой за прошлый день и при всей бригаде бранил меня последними словами, напоминая о том, что доброе расположение Создателя и рай мне не светят. Какое мне дело до рая и Создателя, если ад на земле находился именно в том месте, где уверяли, что Бог любит человека как свой сотворенный образ и уважает его. Если любовь заключалась в физической боли, то Создатель явно находился не в себе.
— Опаздываешь, Митчелл. Хочешь дополнительные часы на стройке? - бросил через плечо Кайл, глядя своими глазами цвета крепкого кофе.
— Молитва еще не началась. Дай пройти!
Слегка толкнув его плечом, я протиснулась в чуть приоткрытую дверь и вдохнула едкий запах ладана, который не переставая раздражал ноздри.
На ходу скидывая полупальто, прошла мимо ряда скамеек и устроилась рядом с матерью, одарившей меня взглядом полным жалости. Она смотрела так каждый день с момента смерти Элизабет, но никогда не пыталась заговорить первой или, элементарно, поддержать, а я, в свою очередь, тоже не начинала разговор, молчаливо храня в себе переживания об утрате. Наши доверительные и теплые отношения изжили себя в тот момент, когда наши ноги ступили на землю "Рая": больше не было вечерних разговоров обо всем на свете, непрошенных советов или добрых наставлений. Все общение сводилось к теме религии, свадьбы и мелких бытовых забот. Я скучала по прежней матери, мне не хватало заботы и любви, внимания и сочувствия. Не хватало ее.
— Эстер, почему ты задержалась? - ледяным, словно морозный воздух, голосом спросила старшая Митчелл.
— Обсуждали с Кайлом план работы на завтра.
Пришлось соврать, от чего на душе заскребли кошки, но не могла же я признаться в том, что рыдала всю дорогу до молельного дома?
— Отлично! Я вижу, что физический труд идет тебе на пользу. Такие девушки, как ты, нужны нашей общине для процветания. Запомни, милая, - мать положила холодную ладонь мне на плечо. - Все, что ты делаешь, идет на благо Создателя.
Она хотела было продолжить, но ее прервал звучный голос пастора Нельсона, начинающего проповедь.
***
Следующим утром я проснулась с четким осознанием, что до моего совершеннолетия осталось три месяца.
А значит, у меня есть эти три месяца, чтобы подготовиться к побегу, либо навсегда остаться заложницей "Рая".
Действовать в одиночку было сложно, вернее сказать - почти невозможно, но мне неимоверно повезло, что у меня есть Эмили. В последнем разговоре она обещала помочь мне, дать кров и пищу, и даже попытаться помочь поступить в колледж.
Мечты о настоящей жизни манили меня, соблазняя не переставая думать о том, что будет после. Я мечтала увидеть хоть что-то, не напоминающее общину и этих людей, сходить на выставку или в кино, посидеть в кафе с чашечкой кофе и провести день на берегу океана.
Каждый мой сон был олицетворением этих мечт, от того мне не хотелось просыпаться и побыть свободной в царстве сновидений.
Но помимо нелепых мечтаний были еще и реальные угрозы - риск быть найденной и пойманной. От этих мыслей болезненно сжимался желудок, а помещение вокруг начинало кружиться. Казалось, что я всю жизнь буду оглядываться по сторонам в поисках пастора Нельсона или тех, кто его окружает. Несомненно, у него большие связи за пределами "Рая" и я, наверняка, не знаю на что он способен, если его избранная сбежит.
Окрыляющее чувство счастья от сна сменилось глупой тревогой и паническим страхом.
Раздался стук в дверь, от чего тревога только усилилась.
— Милая, пора вставать! Ты не забыла, какой сегодня день? - голос матери был на удивление возбужденным и в нем проскальзывали нотки легкой истерики.
Я хлопнула себя по лбу. Как я могла забыть? Как? Сегодня один из ужаснейших дней, когда начинается подготовка к свадьбе.
Свадьбе на которой, я надеюсь, не буду присутствовать.
— Да, мам, помню. Уже встаю, дай мне пять минут.
Оттягивать было бесполезно - мать фурией залетит в комнату и собственноручно поднимет меня с кровати и начнется головокружительная кутерьма, сопровождаемая слезами, всхлипами и причитаниями.
Это очередное испытание, которое я должна вынести, чтобы обрести долгожданную свободу не только ради себя самой, но и Бет.
Спустившись на первый этаж, я заметила нескольких портних, резво обсуждающих что-то с моей матерью. По всей гостиной были разложены толстые рулоны тканей разных оттенков и фактур. Первым порывом было подойти и потрогать их, но я вовремя одернула себя и постаралась успокоиться.
Скрипучая лестница возвестила о моем приходе и восемь пар глаз уставились на меня попутно изучая фигуру.
Первой заговорила грузная женщина с раскрасневшимися щеками и бисеринками пота над верхней губой:
— Доброе утро, Эстер. Я Абигэйл, портниха из общины "Лучший мир". - на этих словах женщина с легкостью, не присущей для ее размеров, поправила идеально уложенные рыжеватые волосы. - Пастор Нельсон попросил помочь тебе с платьем для самого важного дня в твоей жизни! Не каждой выпадает честь стать "Духовной невестой".
Абигэйл говорила с такой гордостью, будто эта, так называемая, честь выпала именно ей. Не удивлюсь, что она мечтала оказаться на моем месте. Что ж, я бы с удовольствием его уступила.
— Здравствуй, Эстер. Я помощница Абигэйл, Флоренс. - худощавая миловидная женщина средних лет протянула ко мне руку. - Я буду помогать снимать мерки и заниматься фатой. А это, - она жестом показала на третью, стоящую у окна женщину в бежевом платье, с копной непослушных темных волос. - Дэбора, флорист. Не будем оттягивать приятные хлопоты и приступим к замерам.
С той самой минуты, как я спустилась в гостиную, мне не удалось проронить ни слова, густой и вязкий комок слюны встал в горле. Я лишь кивком отвечала на каждую реплику приглашенных мастериц.
Удивительно, что Дэниел не выбрал местных портних, они были не менее искусны, чем эти, да и выбора тканей в "Раю" было больше. Я с восхищением вспоминаю, как в двенадцать лет мать взяла меня с собой на примерку очередного платья для чьей-то свадьбы, тогда, пока все женщины были заняты соответствием размеров и тканей, мне удалось пробраться в комнату, где хранился материал для будущих творений. Все помещение было забито шкафами с перекладинами, на которых висели рулоны разнообразных цветов и фактур. Я аккуратно, словно боясь нанести непоправимый ущерб, касалась каждого отреза ткани и удивлялась их текстурам.
Мать подхватила меня под локоть и подвела к центру гостиной, где раньше располагался журнальный столик, стоящий теперь под окном, и велела расставить руки и ноги в стороны.
Портнихи закружили вокруг меня, держа в руках ножницы, игольницы, сантиметровые ленты и другие, нужные им, принадлежности для шитья.
Старшая Митчелл тем временем рассматривала разнообразные отрезы ткани, то и дело подставляя лоскутки к моему лицу, чтобы выбрать подходящий оттенок. Выложив на диван три небольших кусочка, она обратилась ко мне, во взгляде читалась искренняя радость, словно это она выходила замуж:
— Я подобрала три, наиболее подходящих тебе, ткани. Посмотри внимательно и выбери тот, что тебе понравится.
Знала бы она, что мне нет дела до того, из какой ткани будет свадебное платье, какие туфли прикажут надеть и какую прическу сделают, то мать бы даже не старалась.
Но сейчас я чувствую себя актрисой, которая должна безукоризненно сыграть свою роль, в драматическом спектакле и вызвать бурю эмоций у зрителей и других актеров, чтобы каждый внимал моим словам и верил в них.
— Конечно, мам. А что можешь посоветовать ты?
Пока мать раздумывала над своим выбором, я вертела в руках три лоскутка: провела кончиками тоненьких пальцев по каждому, поднесла ближе к лучам солнца, приложила каждый к своей коже. Делала те же действия, что и любая невеста.
Один из кусочков понравился мне больше всего, - плотная шелковая ткань блестела на солнце, образовывая незамысловатые переливы, а пальцам было приятно прикасаться к гладкой, будто бы струящейся, фактуре, - это был атлас.
— Я, определенно, выбрала бы атлас. Абигэйл, а ты как думаешь?
Женщины бурно обсуждали плюсы и минусы каждой ткани, казалось, что они готовы спорить до хрипоты, пока их голоса совсем не исчезнут, настолько каждая хотела показать правильность своего выбора.
— Соглашусь с тобой, Марша. - Абигэйл измеряла мою талию, грубые руки стиснули сантиметровую ленту вокруг меня. - Но выбор остается за невестой.
Каждый раз, когда я слышала слово "невеста", желудок болезненно сокращался и норовил выпустить наружу всю съеденную мной еду. Противно. До тошноты противно. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
— Тогда выберем атлас. - мать просияла одной из своих лучших улыбок и подошла к флористу для выбора венка, что будет украшать мои волосы.
Как же я хочу, чтобы этот театр абсурда быстрее кончился. Неужели глупые женщины не осознают всю низость своего существования? Как человеку в здравом уме может нравиться, что им управляют, как куклой? На эти вопросы я, возможно, никогда не смогу найти ответ.
— Знаешь что, оставь эти варианты. Нужно повторить тот же венок, что был на Элизабет Уайт! Ох, он был само совершенство, как и девочка.
Услышав имя подруги, я обернулась и наши с матерью взгляды скрестились: ее - излучал покой и умиротворение, мой - ярость. Это было сравни перестрелке между опасным преступником и шерифом, только кто из нас был кем, понять несложно. Она умолкла, поняв, что мне не нравится упоминание об Элизабет.
— Скажи же замечательная идея? - она уставилась на меня с легкой улыбкой на губах, в ожидании подтверждения своих слов.
— Нет! Я не хочу такой же венок! - подняв голову к потолку, попыталась остановить слезы, опасно скапливающиеся в глазах. Не сейчас и не здесь.
— Но он же был таким прелестным и Элизабет, я уверена, была бы рада, что ты почтишь ее память такой мелочью.
— Мам, ты в своем уме? Какое отношение венок имеет к памяти Элизабет? Тебе ли не знать, как она не хотела становиться женой пастора Нельсона. И сейчас ты говоришь такую чушь!
Попытки сдерживать эмоции не увенчались успехом и слезы наконец-то нашли свой выход, прокладывая уже давно известные им дорожки. Мать в недоумении смотрела на меня, а портнихи отскочили назад, как-будто я больна чумой и они боятся заразиться, одна только Дэбора сохраняла напускное спокойствие, все так же стоя у окна и смотря вдаль, точно вокруг нее никого не существовало.
Мне показалось или я заметила едва уловимые подрагивания ее плечей? Дэбора плачет? Но, почему? Она знала Элизабет? Конечно, знала! Какая же я глупая, она ведь тоже из общины "Лучший мир". Вот бы улучить момент и поговорить с ней, возможно, Бет передала послание для меня. Или это только самовнушение и женщина вовсе не плакала?
— Чушь говоришь ты, милая моя Эстер. - мать подошла ко мне и положила руки на плечи, ограничивая меня в движении. - Элизабет мечтала о том, чтобы занять место "Духовной невесты", разве ты не замечала какой она стала счастливой рядом с пастором Нельсоном? Он подарил ей не только свою любовь, но и любовь Создателя, помог ей обрести настоящую семью и облегчил муки, когда Элизабет испускала свой дух. Она была счастлива и поэтому попала в рай, пусть и так рано. Не стоит сожалеть о смерти, вы с ней обязательно встретитесь.
Скинув руки матери со своих плеч, я начала пятиться назад, лишь бы побыстрее покинуть эту комнату страха. Мне ненавистно выслушивать такие выдумки про Бет. Я знала ее лучше всех и уверена в том, что Бет не была счастлива. Не женись Дэниел на ней, она была бы жива.
— Сестры, спасибо за помощь! Прошу вас перенести наши дела на завтра.
Женщины засуетились, собирая свои несметные богатства, а мать продолжила:
— А с тобой, Эстер Мэделин Митчелл, мне нужно серьезно поговорить.
Дело плохо, если мать назвала меня полным именем, значит скандала не избежать.