Глаза дракона

Строго следили за красавицей, но была она не только красива, но и умна, и придумала способ ускользнуть от пристального надзора

— Мам, я вернулась! — Лина с облегчением прислонилась к прохладному металлу двери, наощупь закрывая замок одной рукой, а второй привычным движением закидывая клатч на трюмо.

Тот шлепнулся с гулким звуком и проскользил до зеркала, мелкий бисер клацнул по стеклу. Лина, скинула туфли и замерла на мгновение, вглядываясь в свое отражение: растрепавшиеся волосы золотым пушистым ореолом обрамляли раскрасневшееся от жары сияющее лицо. Коридор тонул в закатных лучах солнца – золотистые пылинки кружили точно так же, как утром в галерее. Лина сощурилась, улыбаясь, проводя рукой в воздухе и представляя, как в детстве, что это волшебная пыльца, которая подчиняется ей, чувствуя, как внутри разливается счастье: у нее получилось! Вожделенный диплом получен, долгие часы учебы, просмотров и практик позади, а впереди работа в самом Эрмитаже.

Ноги гудели от долгой прогулки с одногруппниками, хотя она и ушла в разгар веселья. Празднование выпускного планировалось на всю ночь, все собирались в бар, потом куда-нибудь потанцевать, но Лина не хотела лишний раз провоцировать мать на вопросы.

Она прошлепала босиком по приятно-прохладной плитке пола:

— Мам, ты дома? — позвала она еще раз, заглядывая в кабинет, но матери там не было, только прохладный полумрак: окна выходили на север и солнце сюда не заглядывало.

Это означало, что у Лины в распоряжении был весь вечер: если мать не вернулась рано, то скорее всего ужинает с партнерами, и можно успеть продумать, что и как говорить. Но стоя под прохладным душем, Лина размышляла о том, что лучше взять в Петербург и какой из экспонатов ей могут поручить для реставрации.

Спустя четверть часа посвежевшая, смывшая непривычную и порядком надоевшую за этот жаркий день косметику Лина, напевая веселый мотив и пританцовывая, вышла из душа.

— И когда, скажи на милость, ты собиралась мне сказать? — голос матери пригвоздил к месту, хотя звучал обманчиво-мягко, а лицо оставалось совершенно безмятежным.

Лина замерла, неловко придерживая полотенце на груди, чувствуя себя совершенно беззащитной и ежась от того, как неприятно капает на спину с мокрых волос.

— Я... Мам, я только оденусь и мы поговорим, — Лина двинулась было в сторону своей комнаты, но мать сделала шаг вперед, преграждая ей дорогу.

Безупречные лаковые туфли остановились в каких-то сантиметрах от босых ног Лины.

Мать двумя пальцами подняла диплом и качнула им перед ее лицом:

— Это что такое?

— Мой диплом, — Лина дернулась было его забрать, но мать отступила на шаг назад.

— Поправь меня, возможно, в мои годы мне уже изменяет память, — голос звучал тихо, но Лина сжалась, комкая полотенце на груди: именно таким тоном мать разговаривала с ней, когда была чем-то недовольна, — кажется, ты училась на кафедре монументальной живописи?

— Изменяет, — неожиданно даже для себя огрызнулась Лина.

Перед глазами уже была мутная пелена, но она заставила себя продолжить:

— Ты совершенно забыла, что я хотела стать реставратором!

— О, как ты заговорила, — мать сложила руки на груди, приподнимая брови в притворном удивлении. — Очень удобно предаваться своим детским мечтам, когда мать все за тебя делает! Я тебе искала клиентов все это время, вводила тебя в сообщество. Прекрасно приходить на все готовенькое и потом заявлять, что ты там хотела!

— Я не просила тебя этого делать, — Лина некрасиво шмыгнула носом, чувствуя себя совершенно беззащитной и несчастной в этом дурацком полотенце, с мокрыми волосами, противно липнувшими к шее, — я говорила, что я хочу сохранять то, что уже есть! И если и рисовать, то свое! То, как я вижу, а не как надо, чтобы понравится твоим друзьям!

— Не смей так разговаривать! Ты и так мне врала все это время! Просто кошмар! Спасибо Виктору, хоть от него я узнала, чем занимается моя дочь... Что ты, оказывается, такая талантливая, чудесная девочка, и "рисовать умеет, и как замечательно, что я поддерживаю такой необычный для нашего круга выбор профессии". Мне еще никогда... никогда не было так стыдно, Лина! Ты представляешь, какими глазами я смотрела на него, пытаясь понять, о чем вообще он говорит?

— Тебе было стыдно за то, что я получила высшее образование? — вздрагивая от подкатывающих рыданий, проговорила Лина. – Или что? Я не вписываюсь в твое блестящее общество и распугиваю тебе клиентов своим непривлекательным внешним видом? Было удобно говорить всем, "ох, не обращайте внимания на ее наряд, она просто много рисует, понимаете, немного не от мира сего, так погружена в творчество"? Или ты думаешь, что я ничего этого не слышала и не замечала?

— Я просто хотела, как лучше, — ничуть не смутившись ответила мать, — ты не понимаешь, что такие истории прекрасно продают твое творчество! А с моими связями...

— Не нужны мне твои связи! — рявкнула Лина и замерла, слушая заполошный стук собственного сердца.

— Вот значит как, — спустя бесконечно долгую паузу проговорила мать, — вот как ты все вывернула. Что ж, есть в кого.

— Не надо приплетать сюда отца!

— Нет-нет, я все поняла, — мать впихнула ей в руки диплом, — ты у меня теперь самостоятельная. Я-то думала, что это все какая-то чудовищная ошибка. Была готова договориться с кафедрой, чтобы осенью ты пересдала сессию и защитилась. Но оказываться, ты уже все решила. Прекрасно. Тогда будь добра, дальше без меня.

— Мама, я не...

— Ты взрослая и самостоятельная. Даже диплом есть!

— Мама, я уже нашла работу.

— Неужели?

Лина кивнула прижимая к груди диплом и принялась сбивчиво объяснять:

— В Петербурге будет выставка, меня взяли стажером для подготовки экспонатов...

— Стажером? — переспросила мать, красиво выгибая бровь. — Я правильно понимаю, что за это не будут платить?

— Я все рассчитала, — торопливо продолжила Лина. — Я откладывала, жилье мы будем снимать вместе с Ниной, ты ее помнишь, наверное, моя сокурсница, она из Петербурга как раз. А после выставки меня возьмут в штат.

— Если возьмут, — пробормотала мать, осторожно прикладывая руку к виску. — Что-то у меня разболелась голова.

Лина хотела было продолжить, ведь мама наконец-то слушала, и ведь она правда старалась, и была лучшей на курсе, и добилась всего-всего сама. Но после этой фразы, начавшее было возвращаться чувство радости от того, что у нее получилось, сжалось и сморщилось точно воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух.

— Знаешь, дорогая, — мама подошла к ней и аккуратно приобняла за плечи, чтобы не намочить ненароком свой чудесный, небесного цвета сарафан, красиво облегающий ее фигуру, — утро вечера мудренее. Давай мы завтра поговорим с тобой за завтраком... А нет, прости, завтракаю я с Сезаром. Я попрошу секретаря прислать тебе время и место, хорошо? И мы все обсудим. Думаю, пока лето, ты вполне можешь поехать в Петербург, развлечься, поучаствовать в этой подготовке. А потом мы что-нибудь придумаем. Правда? И не будем рубить сгоряча, хорошо?

Лина молчала. Мама улыбнулась и поцеловала ее в висок:

— Думаю, что мы все легко исправим.

— Да, мама, — прошеплата Лина, осторожно выбираясь из объятий. — Я что-то очень устала, пойду спать.

— Спокойной ночи, дорогая, — мать уже достала телефон и что-то просматривала, — завтра увидимся.

Она скрылась у себя в кабинете, явно собираясь еще немного поработать, помочь юным дарованиям и что-то исправить. Вот только Лина оставшаяся в мягком полумраке коридора совершенно точно знала, что ничего исправлять не собирается.

Утро выдалось тихим и ленивым, словно и не случилось вчерашней размолвки с матерью. До отъезда в Петербург оставалось целых три дня, планов не было и, сидя в одиночестве на кухне, Лина пила кофе и бездумно листала ленту новостей.

Она подумала, что стоило бы поехать в студию, чтобы собрать часть материалов с собой, когда ее отвлекло сообщение с незнакомого номера.

Лина, доброе утро! Это Виктор. Прошу прощения за бесцеремонность, не удержался и попросил твой телефон у Татьяны. Если это возможно, хотел бы сегодня забрать картину. Ты сможешь? Скажем, у тебя в мастерской, раз вчера экскурсия не удалась.

Лина сначала нахмурилась, вспомнив, кому обязана раскрытием своей тайны. Но ведь посторонний человек не мог знать об их отношениях с матерью, а она не слишком уж вдавалась в подробности. Вряд ли Виктор рассказал про диплом нарочно. Скорее всего за ужином просто упомянул, что подвез ее.

Не давая себе передумать, Лина скинула Виктору согласие и адрес мастерской. И уже одеваясь в беспечный красный сарафан, поймала себя на том, что идея встретиться с Виктором кажется ей привлекательной. Она даже замерла перед зеркалом на мгновение, поняв, что пытается понять, насколько хорошо выглядит. Тряхнув головой, она подхватила большую вместительную сумку, чтобы заодно захватить нужные материалы и, отгоняя мысли о том, что у Виктора необычайно интересное лицо.

Лина думала, что успеет доехать и собрать необходимые материалы, но Виктор неожиданно ждал ее на улице, и несмотря на жару, от которой плавился асфальт, в своём темно-синем льняном костюме выглядел так, словно только что наслаждался прохладой, а не стоял на солнцепеке.

— Простите, что заставила ждать, — неловко улыбнулась Лина, поравнявшись с ним и как можно незаметнее стирая рукой капельки пота, выступившие на висках. Стоило взять такси, а не толкаться в душном метро, но ей не хотелось дополнительных трат из-за предстоящего отъезда и ситуации с матерью.

— О, ничего страшного, — Виктор мягко улыбнулся, и Лина, привыкшая наблюдать за людьми и подмечать детали, отметила и мелкую сеточку морщин в уголках его глаз, и красивые ровные зубы, и что даже улыбаясь он выглядит очень сдержанным. — Ту, которая приносит удачу, можно и подождать.

Кажется недоумение отразилось на ее лице, потому что Виктор счёл нужным пояснить, окинув взглядом ее фигуру:

— Ваш красный сарафан. В Китае считается, что этот цвет символизирует удачу.

Лин понадеялась, что ее ощутимо пылающие щеки, явно сравнявшиеся по цвету с сарафаном, Виктор спишет на жару.

В мастерской, к счастью, оказалось прохладно: Лина снимала ее вместе с ещё одной девушкой, которая чаще проводила мастер-классы в отдельной комнате, чем приходила рисовать сама, вот и сейчас из-за неплотно прикрытой двери раздавались голоса, а кондиционер работал на максимуме.

— У вас сегодня ещё встреча? — кажется в голосе Виктора прозвучала досада, но Лина решила, что ей почудилось.

— Нет, это моя знакомая, мы вместе арендуем студию. У нас разные комнаты, так что нам не помешают, пойдёмте.

Свою мастерскую Лина любила, и подумала, что пожалуй, будет грустно с ней расставаться. Аренду оплачивал отец, причем напрямую владельцу, поэтому пока Лина надеялась оставить помещение за собой. Кто знает, как все сложится с реставраторством? Как бы Лина не была категорична в разговоре с матерью, живопись она любила, и рисовать для себя могла часами. Вот только мать настаивала на том, что надо создавать то, что нравится заказчикам, а не то, к чему лежит душа. А с этим Лина смириться не могла.

— У вас здесь... пустовато, — осторожно сказал Витор, оглядываясь, пока Лина искала нужный холст.

— Я же уезжаю на практику, — пояснила она, обернувшись и чуть не уронив пустой подрамник себе на ногу. — Сегодня заберу то, что планировала взять с собой, а за остальным проследит коллега.

Она кивнула в сторону двери, в коридоре стали слышны голоса: кажется, занятие уже завершилось, и все дружно отмывали кисти и палитры.

— И не жалко вот так все бросать? – поинтересовался Виктор, приближаясь и помогая придержать составленные у стены холсты. — Почему вы решили не заниматься живописью?

Лина пожала плечами:

— Я люблю восстанавливать то, что может быть утрачено. Разве не печально, когда действительно прекрасные вещи исчезают навсегда?.. О, а вот и она!

Лина вытащила нужный холст и повернула его лицевой стороной, прислонив к стене. Солнечный свет, щедро льющийся в мастерскую сквозь большие окна, превратил гибкий зигзаг потали на насыщенном синем фоне в жидкое золото.

— Она еще прекраснее, чем на тех фото, что показывала мне Татьяна, — Виктор отошел на несколько шагов и, склонив голову немного на бок, изучал картину. — Что вы здесь изобразили?

Лина, которая все это время изучала, как свет огибает фигуру Виктора, оставляя его лицо в тени, подчеркивая и вместе с тем размывая черты, потому что приходилось щуриться, моргнула пару раз, собираясь с мыслями:

— Ничего конкретного, на самом деле. В тот день был ливень, и я задержалась в мастерской. Чтобы занять руки и скоротать ожидание, решила порисовать. Я просто рисовала небо за окном, или скорее свое впечатление от неба. А потом началась гроза.

— То есть это молния? — Виктор приблизился и, не касаясь, проследил пальцем золотой росчерк.

Лина улыбнулась:

— В тот момент мне казалось, что это дракон. Из тех, что могут летать без крыльев. Мама всегда говорит, что я ужасная фантазерка, — добавила она поспешно, заметив пристальный взгляд Виктора.

— Нет-нет, это необычайно интересно, — заверил он, улыбнувшись. — Я рад, что решил купить эту картину.

Лина вновь улыбнулась, чувствуя себя неловко от похвалы и смущаясь под пристальным взглядом. Еще и голоса в коридоре стихли, и при мысли о том, что они с Виктором, возможно, остались в мастерской одни, моментально пересохло во рту и бросило в жар.

— Я проверю, работает ли кондиционер, — пробормотала она, — а вы пока располагайтесь, я же обещала нарисовать ваш портрет.

Она поспешно сбежала в коридор и, захлопнув за собой дверь, прислонилась к ней спиной.

Все действительно ушли, и в мастерской стало совсем тихо, только равномерно гудел кондиционер.

Лина вздохнула несколько раз, чтобы успокоиться. Внимание Виктора льстило, и похвала была приятной, к тому же он был безукоризненно вежлив, но каждый раз, когда он пристально смотрел на нее, Лину пробирала невольная дрожь.

Возможно, он просто привлекал ее? Она так много училась, что времени на личную жизнь и планы оставалось совсем немного, да и не привлекал ее никто из одногруппников, а те люди, с которыми ее знакомила мать были намного старше и если и оказывали ей знаки внимания, то явно с мыслями, что тем самым они скорее завоюют расположение ее матери.

Лина сцепила пальцы и, на мгновение задержав дыхание, прислушалась. За дверью было тихо, но она различила легкие шаги и шорохи. Похоже, Виктор ходил по мастерской, разглядывая ее картины. Она осторожно отлепилась от двери и на цыпочках прошла в маленькую ванную. Сполоснула пылающие щеки прохладной водой, зеркало отразило неожиданно бледное лицо и испуганно распахнутые глаза. Она нахмурилась, пытаясь понять, что ее пугает и заставляет вести себя насторожено. Никакой очевидной причины не нашлось, поэтому Лина взяла одну из банок с полки, налила воды, и решила, что акварель для портрета Виктора — отличное решение. Так она сможет отделаться от него уже сегодня.

— Извините, если вторгаюсь в ваше личное пространство, — неожиданно сказал Виктор, когда она вернулась в комнату.

Лина, вздрогнув от его голоса и слов, чуть не расплескала воду из банки на себя, споткнувшись на пороге.

— Просто вы так не похожи на других художниц, с кем я сталкивался. А я бываю чрезвычайно настойчив, когда заинтересован.

Лина проскользнула мимо него, не поднимая глаз, и осторожно поставила банку на стол:

— Во мне вовсе нет ничего необычного, — ответила она тихо, доставая акварель и выбирая кисти из большой стеклянной банки.

— У вас удивительный взгляд на мир. Все-таки жаль, что вы решили стать реставратором...

Лина вскинула на него взгляд, осененная догадкой:

— Это моя мать попросила вас убедить меня, что я не права?

— Нет-нет, — Виктор даже выставил руки в защитном жесте, — вовсе нет, хотя вчера за ужином, когда я обмолвился, что отвозил вас и выразил удивление специализацией, Татьяна всячески давала понять, что реставрация — ваше временное увлечение. Я так понимаю, что она имеет большие планы на продвижение вашего творчества, и несколько... разочарована задержкой этих планов.

Лина сжала кисточку так, что удивительно, как тонкое дерево не переломилось в руке:

— Виктор, прошу меня извинить, но я обещала нарисовать ваш портрет, а вовсе не обсуждать мои предпочтения.

Она отвернулась, чувствуя, что злости и решимости все-таки недостаточно, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Простите, если задел вас, — спокойно ответил Виктор, Лина все еще стояла к нему спиной, бездумно перебирая кисти, и не могла судить о выражении лица, но голос звучал все так же доброжелательно, — мне просто необычайно понравились ваши работы. Я позволил себе посмотреть. Вы не сердитесь?

Лина оглянулась и выдавила из себя улыбку:

— Спасибо. Присаживайтесь вот сюда и начнем, —- она указала на стул, стоящий рядом с ее рабочим столом. — Вы не против, что портрет будет акварельным?

— О, я буду рад любому варианту, — улыбнулся Виктор, — если он будет создан вашими руками.

Лина думала, что не сможет сосредоточиться на работе, что пристальный, словно постоянно изучающий взгляд Виктора будет отвлекать, но стоило ей взять карандаш в руку и начать набросок под акварель, как она успокоилась.

Рука привычно набрасывала тонкими штрихами основные пропорции лица, а когда она вскидывала взгляд, чтобы уловить их, придать больше сходства с оригиналом, Виктор уже не казался угрозой. Он стал объектом ее изучения, тем, чьи черты надо было узнать и перенести на бумагу.

Она сощурилась: Виктор сидел спиной к окну, потому что ей захотелось поймать это странное сочетание теней и чёткости линий с золотым светом и пылинками, которые кружили в солнечных лучах точно так же, как вчера на выставке.

Лина парой штрихов поправила линию подбородка и остановилась, глядя на Виктора, пытаясь уловить то, что оживит весь образ.

Он сидел ровно, немного правее от неё, солнце подсвечивало синеву льняного пиджака, но она густо мазнула чёрной акварелью, и поспешно промокнула тонкой кисточкой лишнюю краску там, где на плече проступали контуры дракона, вышитого шелком на традиционном китайском пиджаке. Она увлечённо вырисовывала едва заметные чешуйки, длинные усы и рога.

— Кажется вам нравятся драконы? — прозвучал над ней голос, отчего Лина дернулась, сбивая банку, и в последний момент выдергивая законченный портрет из под разлившийся грязной воды.

— Простите... — начали они одновременно, и Лина, чтобы успокоиться, принялась поспешно протирать стол тряпкой, которая, к счастью была у неё под рукой.

— Я не хотел вас напугать, — извиняющимся тоном произнес Виктор, — удивлён, что вы не заметили, что я подошёл.

— Я увлеклась, простите, — прошептала Лина.

— Драконом, — в голосе Виктора не слышалось вопроса.

— Простите, — снова прошептала Лина, мечтая провалиться под землю, — просто вчера... я запомнила рисунок на вашем пиджаке.

— О, — кажется Виктор ожидал другого ответа, потому-то выглядел одновременно удивленным и польщенным, как отметила Лина, которая любила наблюдать за эмоциями людей и даже незаметно скетчить незнакомцев в метро. — Ваше внимание к деталям впечатляет. Позволите взглянуть?

Он протянул руку к портрету, который Лина отложила на край стола, чтобы не попала вода.

— Конечно.

Чтобы не волноваться и не пытаться понять по лицу Виктора понравился ли ему портрет, Лина продолжила возить влажной тряпкой по уже сухому столу.

— Это восхитительно! Поразительное сходство.

Лина вскинула глаза на Виктора, тот улыбался и выглядел крайне довольным.

— И всё-таки вам стоило бы подумать о живописи, — произнес он задумчиво.

Лина нахмурилась и хотела было возразить, когда у Виктора зазвонил телефон.

Он посмотрел на экран и сбросил звонок:

— Боюсь, что мне пора, — проговорил он, возвращая Лине портрет. — Я переведу оплату за картину и портрет вам на карту, хорошо?

Лина растерянно кивнула:

— Разве вы не заберёте портрет?

— Я хотел бы, чтобы он сохранился у вас. На память обо мне, — загадочно улыбнулся Виктор, подхватывая холст с абстрактным небом. — Даже, если мы скоро увидимся вновь. А теперь простите меня, Лина, но я действительно должен спешить.

Когда за Виктором захлопнулась дверь, Лина опустилась на стул, разглядывая портрет.

Сходство и правда вышло удивительное: лицо оставалось в тени, но темные, почти чёрные глаза Виктора смотрели в упор. Неожиданно солнце, заливающее светом мастерскую зашло за тучу, и показалось, что Виктор на портрете криво улыбнулся уголком губ. Лина поспешно перевернула лист изображением вниз, и зябко поежилась. Чего только не померещится, когда слишком увлечённо рисуешь.

***

Момента отъезда в Петербург Лина ждала словно избавления после долгого заточения. Все было не так уж плохо: мать в основном ее подчеркнуто игнорировала, или делала вид, что поездка в Петербург — что-то вроде небольших каникул, после которых все вернется в привычную колею. Поэтому Лина не сильно удивилась звонку отца, который сообщил, что ждет ее в середине июля, и что уже нашел студента, которого отдаст ей на растерзание в качестве гида по Флоренции.

— Кариссима, я знаю, что ты прекрасно справишься сама, — голос отца в трубке звучал весело, — но твоя мать настояла, что я не должен давать тебе скучать. Уверен у Сандро это получится куда лучше.

Лина промолчала, решив, что с отцом они прекрасно договорятся обо всем позже, когда она сама поймет, чего ей ждать от северной столицы. С ним всегда было проще, несмотря на то, что они виделись раз или два в год, а может быть именно поэтому.

Пока же она пыталась справиться с целой чередой неприятных мелочей, которые, словно в отместку за ее своеволие, начали отравлять жизнь.

Сначала, когда она сломала каблук, просто стоя на остановке, Лина не придала этому значения – было досадно, но не более того. Но чуть позже в тот же день она порезала палец и едва смогла остановить кровь, подвернула ногу уже в любимых, удобных кроссовках. Вечером уронила ключи в шахту лифта, чем была очень недовольна помощница матери, потому что запасной комплект пришлось привозить именно ей, пока Лина пыталась вернуть пропажу с помощью крайне неторопливых сотрудников управляющей компании.

Из-за всех этих мелочей Лина пропустила звонок Виктора, а перезвонить постеснялась. Ей было интересно, что он хотел сказать, и почему-то боязно узнать.

Портрет, который и правда получился удачным, она носила с собой. Пару раз хотела выложить, но взгляд на портрете словно бы становился укоризненным, и Лина, вспомнив свое обещание, вложила маленький листок в скетчбук, который был всегда в сумке.

Вечером накануне ее отъезда мать вернулась поздно и в прекрасном настроении. Она была на очередном благотворительном ужине, где конечно же совершенно случайно ее соседом за столом оказался Виктор.

Не менее четверти часа Лина выслушивала описания всех его достоинств, но когда мать небрежно упомянула восторги Виктора относительно купленной картины, и сказала, что та должна стараться еще больше и нарисовать ему целую серию подобных картин, Лина рассердилась.

У нее ныл сильно порезанный палец и болела подвернутая нога, и вставать на поезд надо было очень рано, а мать продолжала делать вид, что ничего особенного не происходит! Раздосадованная ко всему прочему тем, что Виктор так и не перезвонил, и, что она не решилась сделать это сама, она чрезмено резко ответила матери. А потом они поругались. Кажется так сильно, как никогда в жизни. Лину до сих пор потряхивало от тона и эпитетов, которыми мать ее наградила.

— Уважаемые пассажиры, просьба провожающим покинуть вагоны! — прозвучал металлический, безликий голос.

Лина вынырнула из тяжелых воспоминаний и отшатнулась от окна, содрогнувшись всем телом: на мгновение ей показалось, что на платформе стоял Виктор. Но нет, это был незнакомый молодой человек в деловом костюме, торопящийся попасть в вагон.

Лина вздохнула и откинула голову назад на спинку, прикрывая глаза.

***

— Выглядишь не очень, — вместо приветствия сказал Виктор, подойдя к пожилому мужчине, проводившему взглядом едва заметно прихрамывающую девушку, торопящуюся на Сапсан. — Перемены не идут тебе на пользу.

То Лао искоса посмотрел на Виктора поверх очков с прямоугольными стеклами в тонкой золотой оправе:

— Никакого уважения к старшим, — бросил он, безразлично отворачиваясь, но напряженные плечи и то, как он поудобнее ухватился за трость, на которую опирался, выдавали его настороженность.

— Действительно, — ухмыльнулся Виктор, и глаза его недобро сверкнули. — Не боишься вмешиваться в мои дела?

— Ты ведь знаешь, что если падут печати, ни к чему хорошему это не приведет? — спросил То Лао, поворачиваясь к собеседнику. — Времени, чтобы предотвратить разрушение осталось совсем мало, и эта девочка — просто дар.

— Забавно, что ты не думал о печатях раньше. Что, если я наоборот готов всячески способствовать их разрушению? — Виктор широко улыбнулся.

Солнечный свет словно померк, женщина с маленькой собачкой, проходившая мимо, оступилась и едва не упала на ровном месте. Внезапный порыв ветра качнул провода и плохо закрепленную вывеску, мигнувшую надписью "Возьми кофе в дорогу".

То Лао мрачно проследил за голубем, который сорвался с крыши и неловко взмахивая крыльями приземлился у их ног:

— Я тебе не позволю.

— Ты стал слишком слаб, То Лао, — с искренним сожалением покачал головой Виктор. — Ци теперь не так свободно течет в этом мире, и еще меньше тех, кто может ей управлять.

— И ты в этом виноват! — узловатый палец То Лао обвиняюще ткнул в Виктора.

Тот рассмеялся, качая головой:

— Конечно, ведь это я решил соблазнить жену императора!

— Ты не дал Шеню даже возможности все исправить! — То Лао горячился и сжимал свою трость так сильно, словно это могло удержать его от резких слов.

Лениво прогуливающиеся голуби, плеснув крыльями разлетелись, какая-то пожилая дама, опасливо поглядывая на них, поспешила к поезду, на который уже заканчивалась посадка.

— Я не даю вторых шансов, То Лао, — оборвав смех, бесстрастно ответил Виктор, и его тихий голос прозвучал тяжело и отчетливо, несмотря на громкое механическое объявление о скорой отправке состава, — я только выношу приговор.

— Это был несправедливый приговор!

— Неужели? — с прохладцей произнес Виктор, поглядывая на часы. — В таком случае сейчас тебе не о чем беспокоиться, и все получится по-твоему, не так ли? Прошу меня извинить, — дела.

С этими словами Виктор, не дожидаясь реакции на свои слова, неторопливо отправился к выходу с вокзала, оставив То Лао в бессильной ярости сжимать свою трость.