XXI. Рассвет
Туман в голове рассеивается медленно, как дым над тлеющими углями. Боль всё ещё пульсирует в боку, но уже не так сильно. Я лежу на земле, среди обломков, и смотрю на небо, уже не такое кроваво-красное, как во время взрыва. И тут всё встаёт на свои места, как пазлы в идеально сложенном рисунке. Усмешка растягивает мои губы - горькая, желчная усмешка, освещающая мое изможденное лицо. Ирония судьбы, черт побери!
Прокашливаясь, я ощущаю вкус крови на губах. В памяти всплывают обрывки жизни: как я, молодой, идеалистичный, устроился в полицию, встретил Мэри, радость рождения сына... А потом - спуск в ад. Выпивка, азартные игры, потеря работы, распад семьи... Картинка сменяется другой: как мальчишка Рик, худой, с испуганными глазами, откручивающий покрышки с моей машины, чтобы заработать хоть какие-то деньги. Я нашёл его тогда, в подворотне, с грязными руками и ещё более грязными мыслями. Мы стали семьёй. Той самой семьёй, которой я лишился в свое время.
Вспышка. Гроб. Рик в нём. Бледный, спокойный, как будто спит. Но это сон без снов, забвение. Затем - череда лиц, лиц тех, кто погиб по моей вине, кто пострадал от моих грехов, от моих слабостей. Лица, плывущие в тумане, в сопровождении зловещего, пронзительного хохота Захарии, этого мерзкого кукловода, чьи нити управляли жизнями стольких людей. Хохот становится всё громче, все более навязчивым, все более реальным. Он пронизывает меня насквозь, проникает в самые темные уголки моей души, высвечивая каждый мой промах, каждое мое падение.
Я с усилием встаю, опираясь на осколок деревянной балки. Тело болит, но боль притупляется в сравнении с той пустотой, которая растет во мне. Я понимаю: я расследовал самое главное дело в своей жизни - дело о своей собственной гибели. И похоже, приговор уже вынесен. Теперь остаётся лишь ждать...
Конец.