Глава 21
— Скажи правду!
Его голос отдаёт скрежетом металла, и я вздрагиваю, чувствуя, как злость внутри перетекает во что-то, что рвётся наружу диким хищным зверем.
Не замечая, как пальцы сжимаются, а обломанные ногти все сильнее царапают кандалы, а зубы рвутся вцепиться в чью-то глотку мертвой хваткой.
— Я уже всё сказала, — стиснув зубы, прошипела я.
Сегодня я чувствовала то, что не чувствовала все дни до этого — как будто что-то пытается пробраться в моё сознание осторожным прощупыванием.
Был ли это Дознаватель, мой новый истязатель, или же кто-то другой?
Воспоминание которое посетило меня казалось бредом, но как будто что-то изменилось во мне самой и теперь я могла это чувствовать. Как чувствовала сейчас невидимые нити, опутывающие тело и за которые пытался дергать Дознаватель.
Магия. Само слово кажется выдумкой. Почему мои воспоминания оказались потеряны?
Секунда и узловатые, грубые пальцы стискивают мой подбородок, в свете керосиновой лампы мерцает бутылка.
Заливая мне в глотку воду с привкусом ила, он с силой сжимает мои скулы. Холодная жидкость вперемешку со слюной и кровью потекла по подбородку тонкими струйками.
— Помогите разместить беженцев, святой отец с ними и сообщает интересные вещи. Может быть из его рассказа вы что-то узнаете? — доселе незнакомый мне мужчина, нарушил процесс "допроса".
Я снова осталась в тишине. Наедине с непрекращающейся болью и собственными мыслями.
Беженцы? Что там произошло?
— Агата?
Я попыталась обернуться на голос Энтони.
— Ох, Милостивый Всеотец, что с... — он осекся, прекрасно понимая, что со мной произошло. И что сейчас на моем теле и лице отражение его собственных решений.
— Я помогу! — он подскочил ко мне, принимаясь раскрывать защелки кандалов.
Когда мне все же удалось опустить руки, я взвыла.
— Агата...
— Не приближайся.
Мне было всё равно, что мой друг детства видит меня нагой, мне противно от того, что это всё из-за него.
— Мне сказали перевести тебя, на время.
— Все это время ты знал, что меня держат в этой темнице? Постой, не отвечай. Я и без этого знаю ответ. А я было считала тебя другом.
— Агата...
— Молчи и веди куда велели тебе твои хозяева.
— Прости меня, прошу! — он взял меня за руку, притянул к себе, я зашипела от боли.
Он уже нежнее и аккуратнее обхватил меня руками, стараясь не касаться спины, и прижал к груди.
Я сгорала от отвращения, но руки Энтони: это единственное, что не давало мне упасть на грязный пол. И я не уверена, что если упаду, то вообще когда-либо смогу подняться.
Он вел меня по паутине коридоров, мы несколько раз поднимались по лестницам, а я мысленно ругалась самыми непристойными словами, какие только были в моей голове, потому что сил оставалось все меньше.
Мы остановились возле деревянной двери с массивным замком. Энтони открыл её ржавым ключом и пропустил меня внутрь.
Темнота показалась уютной.
— Я зажгу лампу, подожди.
Когда свет озарил комнатку, я увидела кровать, ведро с водой и старый ржавый таз.
— Здесь тебе придется побыть какое-то время. Ты можешь обмыться, чтобы смыть кровь.
— Потом обратно вниз?
Энтони не ответил. Молча вышел, закрыл за собой дверь и защелкнул замок.
Я смотрела на кровать и не верила. Я даже не знаю сколько времени провела в темнице и когда последний раз спала в кровати.
Моего сознания что-то коснулось и когда я обернулась, услышав шорох, передо мной резко возникла тень.
— Нашлась, — проскрежетало существо и испарилось, не оставив мне времени на испуг.
Я крепко зажмурилась, прогоняя окроплённый кровью мираж, созданный из вмиг ставших вязкими мыслей.
В бадье холодная вода, сначала жадно пью, а после смочив тряпку провожу по испачканному кровью, потом и грязью телу.
На матрасе лежит длинная белая рубашка, совсем не женская. Кое-как дотянулась до спины, чтобы смыть засохшую кровь и промыть раны, и теперь кряхтела, пытаясь одеться.
Легла на не слишком-то мягкую кровать, но всё равно расплакалась. Такая простая вещь, как место для сна, вызвала во мне всплеск эмоций.
Это все ненадолго. Нужно напоминать это себе почаще, нельзя привыкать.
Едва подумала об этом, как меня сморил тревожный сон, беспокойное тело ждало подвоха и я просыпалась от любого шороха, казавшегося угрозой.
А утром я впервые за много времени увидела солнечный свет. Он пробивался сквозь крохотное окошко у самого потолка, куда при всем желании у меня не вышло бы дотянуться. Я плакала так сильно, сотрясаясь в сначала беззвучных, а потом протяжных и надрывных рыданиях, что еще долго не могла унять дрожь.
По привычке я молюсь Всеотцу. Тяну руки к потолку, с выцарапанными на выбеленной поверхности молитвенными стихами, и тихонько хнычу от бессилия, постепенно распаляясь. Крики обжигают гортань, а осколки ногтей острыми шипами впиваются в предплечья, в которые я вцепилась в тщетных попытках подарить себе немного ощущения защиты.
С трудом выровняв дыхание, я легла животом на кровать и закрыла глаза, представляя, что всё это дурной сон, стоит мне снова открыть глаза, и он рассеется. Мне снова будет тринадцать, а всё вокруг было затянувшимся кошмаром.
* * *
Шли дни. Я была совсем одна, от непрекращающегося чувства голода и смертельной усталости я спала почти всё время.
Трудно было считать дни, когда спишь.
Кроме кровати, ночного горшка и бадьи с водой здесь не было ничего.
Иногда я думала:
«Пролезу ли я в окошко, если и дальше не буду есть?»
Пролезть, я быть может, и пролезу, но хватит ли мне сил спуститься? Судя по количеству лестниц и ступеней, я где-то на самом верху. Что это за место и какая вокруг местность я не имею ни малейшего понятия.
Сознание с каждым днем всё больше твердило о том, что выхода нет. Я останусь здесь до конца жизни, который наступит очень скоро.
Надежда угасала. Вряд ли сейчас есть то, что способно её снова разжечь.
Устав от мыслей о неизбежном, я уснула.
Нежные прикосновения заботливых, но шершавых от работы, рук Гвен, которыми она водила по моей голове, успокаивали. Она так часто делала, когда я не могла заснуть, хоть и родители строго запрещали ей так сильно возиться с уже взрослой мной.
— Расскажешь что-нибудь? — попросила я, привстав на локтях.
— Что ты хотела бы услышать? Только без страшных легенд, тебя и так мучают кошмары.
— Жаль, я хотела бы послушать про ведьм, они мне нравятся.
— Давай постараемся не говорить о них какое-то время, хорошо?
— Почему?
— В поместье прибыл с визитом член ордена, который создан для борьбы с такими, как ты... опасными, — печально вздохнула Гвен.
— Но я не хочу никому навредить.
— Магию сложно контролировать, моя милая, может произойти что угодно. Ей нужен постоянный выход, жаль, что не все это понимают, — она удрученно вскинула руки.
Картинка сменилась резко.
Сквозь мутную пелену я видела Гвен, лежащую на полу в неестественной позе, глаза широко открыты, рот перекошен, а в волосах играет огонь.
Мои руки дрожат, я наклоняюсь к ней, но она уже не дышит.
Я кричу и поочередно, одна за одной вспыхивают занавески.
— Подойди ко мне, дитя, я помогу, — скрипучий мужской голос не располагает к доверию, и я бросаюсь бежать, чтобы через секунду попасть в цепкую хватку вооруженных изогнутыми кинжалами людей, чьи лица скрыты капюшонами.
— Не так быстро, дорогая, тебе нужна помощь, — один из них провел тремя пальцами по моему лбу и сознание стало затухать.
Я пришла в себя уже на полу в темнице, мои руки не были скованы кандалами, только кожу на ноге холодил стальной браслет с крепящейся к нему цепью.
Темно. Никаких прочих звуков не было. Полная тишина. Я потрясла кандалами, но и они не издали лязганья.
Ткань нижнего платья прилипла к спине и было больно поднимать руку из-за натяжения кожи. Попыталась дотянуться до лопаток, чтобы пощупать и почувствовала пальцами шероховатость едва заживших ран, глубоких царапин.
— Это сдержит тебя.
— Вы из ордена?
— Можно и так сказать, за умеренную плату мы прячем ведьм от них.
— А кандалы зачем, раз вы помогаете?
— Твои родители ещё не заплатили. Но не переживай об этом, когда ты проснешься, ты уже не вспомнишь ничего из того, что произошло. Будешь вести жизнь, как обычная.
— А магия?
— Её нет, она надежно запечатана. Шрамы затянутся и о них ты не вспомнишь тоже. Родители придумают оправдание и ты проживешь короткую жизнь, как все.
— Почему короткую?
— Магии всегда нужен выход, а когда она его найдет, то будет два варианта, один другого не лучше.
— Каких? — раздраженно спросила я. Мне не нравилось вытягивать из него каждое слово, это выматывает.
— Ты можешь создать стихийное бедствие и умереть в нем, а можешь оказаться в цепких лапах ордена. Но это если смотреть сразу с негативной точки зрения. Наши методы грубы, но нет тех, кто пожаловался бы на возвращение магии. Наверное, это по большей части потому что они уже мертвы.
В дверь постучали и я вскочила, выныривая из пропитанных чем-то странным воспоминаний, готовясь к если не драться, то обороняться. Ведь если я умру, это всё закончится. Хотя мне хотелось бы ещё пожить.
— Агата, я принёс одежду.
— Я здесь уже была, — прошептала я.
Судя по возвращающимся воспоминаниям, кто-то из ордена в попытках разбогатеть, тайно запечатывал магию в таких как я.
— Что?
— Дурной сон, — я отмахнулась от Энтони.
— Там хаос, толпа беженцев, которые молятся по ночам.
— Что ты сказал?
— Вот и я удивился. Месса по ночам?
Доминик точно здесь. Он тот самый странный священник, проводящий исповеди и чтения по ночам.
— Когда мы были в деревне, ты ходил на проповеди?
— Нет, я почти всегда был занят, пусть я и был служкой, с лошадьми в конюшне мне нравилось больше.
До этого он не помнил о Доминике, быть может и лица жителей деревни стерлись из его памяти, или ему помогли их забыть.
В голове не укладывается, что в этом мире есть магия и во мне тоже. А отец Доминик тогда кто? Злой дух? Колдун? Дьявол?
От размышлений у меня заболела голова, и я вернула фокус внимания на Энтони.
— Зачем мне одежда, если я пленница.
— Верховный пал...кхм, страж ордена скоро прибудет сюда с визитом.
— Палач?
— Агата, — он потупил взор, переминаясь с ноги на ногу, явно испытывая дискомфорт.
— Меня казнят?
— Ты единственная ведьма за последние несколько лет и...
— Меня казнят?! — вскрикнула я, ожидая ответа.
— Мне жаль, хотел бы я повернуть время вспять, — он проговорил это, даже не взглянув в мое лицо, не посмотрев в глаза.
— Трус.
— Что?
— Я знаю почему слуги пошли за нами, когда у нас затевалась последняя шалость. Ты трус. И ничего не изменилось.
— Пусть так, но мое тело не осквернено, а твои шалости всегда были слишком жестокими, — процедил он сквозь зубы и вышел прочь.
Звякнул замок, а я осела на пол, закрывая глаза руками.
Суставы ныли, я тщетно терла запястья. Может быть, невправленный вывих?
Кто-то вскрикнул, раздался шум, похожий на взрыв, я отползла от двери.
Судя по звуку кто-то сбил с двери тяжелый замок.
Когда дверь распахнулась: первое за что зацепился мой взгляд это янтарные глаза и лукавая полуулыбка.