Глава 9
В тот миг все перестало существовать. Меня затошнило и я, цепляясь за стену, двинулась к своей комнате, но споткнулась. Упала бы, если бы Барбара не оказалась рядом.
Послушницы окружили нас со всех сторон, смотря хищными взглядами, как будто я лично столкнула Бьянку с лестницы и размозжила голову Жанне плиткой со стены.
— Пойдем, тебе и так снятся кошмары, не смотри. Не нужно, я рядом, — она успокаивающе гладила меня по спине.
— Спасибо, — тихо проговорила я, чувствуя, что начинаю дрожать.
* * *
Все дни смешались в отвратительно-тревожный калейдоскоп. Послушницы решили, что я каким-то образом виновата в том, что Бьянка и Жанна покалечились и не переставая шипели гадости в спину.
Покойную сестру Долорес тоже приписывали мне. Я думала об этом, когда в меня прилетел шарик из хлебного мякиша. Разбрасываться едой? Всеотец был бы недоволен. Если они сговорятся и убьют меня, то припишут ли меня к мученикам?
Кошмарные сны на краткое время отступили, видимо, набирая силу для следующего удара, но краем глаза я продолжала видеть скользящие силуэты, растворяющиеся в воздухе или проходящие сквозь стены.
Если я не буду обращать на них внимание, то рано или поздно они пропадут. Пропадут ведь?
— Агата дитя демона.
— Я уверена, что все её рук дело.
Снова...
Я старалась не слушать. Барбара была рядом. Время от времени она грозно смотрела на тех, кто обсуждал меня и разговоры на время стихали.
— Спасибо, — прошептала я, смотря на неё.
— Пусть болтают. Надо же, выдумать такое. Они забыли, что ты вместе со всеми побежала на крик. А Жанна была в душевой, это вообще в другом крыле!
— Пусть болтают, — согласилась я, но все равно чувствовала, что даром для меня это не кончится. Остается вопрос времени, когда испуганные и озлобленные девушки решат действовать. Решат ли? Может быть, это все плод моего сумасшедшего воображения и они в самом деле не замыслили ничего дурного, кроме разговоров. Кто знает.
— Тебя искал отец Доминик. Все были на исповеди, только ты не пришла.
— Я была в молельном зале.
— Знаю. Ты проводишь там почти все время. Очень непохоже на тебя.
— Надеюсь получить милость Всеотца, чтобы он избавил меня от кошмаров и подарил ответы.
— О том, почему ты здесь, а не с родителями?
Я молча кивнула, уставившись в тарелку с остывшей пресной кашей. Я ковыряла её ложкой, и она мерзко чвякала.
— Тебе уже давно пора отпустить. Не думай, пожалуйста, что я отношусь с порицанием твоих переживаний. Просто, — она с надеждой заглянула в мои глаза, — мне тяжело смотреть, как ты страдаешь. Мне хочется, чтобы ты чувствовала себя хорошо.
— Спасибо, — я улыбнулась и на душе потеплело.
Барбара начала трапезу, а я вернулась к образам из сновидений. Всё чаще мне снится, как в моих руках пляшет огонь. Значит ли это хоть что-то? Мне не нравится видеть кошмары наяву, это изматывает. Прямо сейчас за спиной Барбары бесплотная полупрозрачная тень наворачивает круги, обходя нас с левой стороны. Начинает кружиться голова, к горлу подступает неприятный ком. Липкий страх хватает меня за лодыжки, не давая переставлять ноги, утяжеляет шаг.
— Я пойду, — я отставила тарелку.
— На исповедь?
Я кивнула.
— Потом пойдешь в молельный зал?
Я снова кивнула и Барбара улыбнулась.
— Я тоже пойду туда, помолюсь за тебя, — она приложила руку к груди.
— Спасибо, — одними губами прошептала я.
За эти несколько недель я отчего-то не задавалась вопросами, а почему исповеди проводятся вечером, иногда совсем уж поздним? Мне всегда казалось, что они должны быть ранним утром, как было с ныне покойным отцом Иоанном.
Отец Доминик же чаще всего принимает нас, когда солнце сядет за горизонт. Кто-то скажет, что ночь самое греховное время. Так от чего же им был выбран именно вечер?
Ответы на важнейшие вопросы затерялись где-то в глубинах сознания, погребенные под застывшими слоями обыденности с толикой ночных кошмаров. Но одно странное обстоятельство, как едва заметная посторонняя мысль, оккупировало мои раздумья – а почему же исповеди, сегодня и всегда с момента прибытия нового отца, проводились в мрачном исповедальном зале монастыря, озаренного лишь слабым светом одиноких свечей?
Тощие тени извивались на середине комнаты, обходя меня, окружая. Я тряхнула головой, сбрасывая наваждение и прошла через весь зал к двери в келью к отцу Доминику.
Однако, мне все же интересно почему отец Доминик предпочитает вечерний полумрак, утреннему свету.
Если бы я была более верующей, то могла бы подумать, что он больше походит на подмастерье ночных греховных таинств, чем на священника.
— Отец Доминик? Вы здесь? — я осторожно постучала в дверь, дожидаясь ответа.
— Проходи, — раздался голос из исповедальни, на противоположном конце зала.
Я послушно прошла к деревянной кабинке и села на подготовленное место.
— Мне не в чем покаяться сегодня, — решила умолчать о снах с его участием.
— Может тогда расскажешь, что тебя тревожит?
— Послушницы считают, что я убила сестру Долорес и покалечила Бьянку и Жанну за то, что те говорили про меня неприятные вещи.
— И ты в самом деле этого не делала?
— В самом деле. Вряд ли я способна причинить кому-то боль и быть в нескольких местах одновременно.
— Как кошмары? Лучше? — поменявшимся тоном спросил отец Доминик. В его голосе не было холодности священника, только забота и встревоженность.
— Почти нет. Я чувствую себя живым трупом, если честно. Я так мало сплю, что падаю, если резко встаю.
Он встал со своего места, обошел исповедальню и опустился рядом со мной на колени.
— Прости меня, Агата, — взял меня за руку. — Я хочу тебе помочь. Расскажи, что тебе снится?
— Родители, потом до ужаса мерзкие и невыносимо кошмарные существа, а еще вижу несуществующие воспоминания, — залпом проговорила я.
Про кошмары наяву я благоразумно умолчала.
— Несуществующие? — переспросил он.
— Я точно знаю, что этого не было, но такие воспоминания выглядят слишком реально.
— Разум человека очень сложен, — вздохнул он.
— Что если я схожу с ума?
— Ты имеешь ввиду тот случай, когда тебя напугала тень?
Я кивнула.
— Тебе нужно больше отдыхать. Я попрошу сестру Хелен освободить тебя от работы, чтобы ты могла остаться в комнате.
— Нет! — почти взвизгнула я.
— Ты боишься оставаться одна?
— Нет, то есть, да... — сбивчиво проговорила я.
Каждый раз, когда я оставалась одна, существа кружились вокруг меня, повторяя всего одно единственное слово: «нашлась».
— Я могу остаться с тобой, чтобы ты отдохнула.
— Нет-нет-нет, — я замотала головой.
— Боишься разговоров?
Я криво усмехнулась.
— Останешься у меня. Я заварю чай, — он встал, отряхивая колени от монастырской пыли.
— А как же «мы не должны пересекаться»?
Он рассмеялся.
— Я не могу остаться в стороне, когда ты увядаешь с каждым днем. Идем, — он махнул рукой в сторону маленькой двери, ведущую в его комнату.
— Мне нужно встретиться с Барбарой.
— Я передам ей, что тебе нездоровится.
— Стали бы вы делать что-то подобное для другой послушницы? — порывисто заданный вопрос уже начал заставлять меня жалеть, что я не умею держать рот на замке.
— Да, — ответил он, и меня укололо острие ревности.
— Понятно, — разочарования в голосе скрыть не удалось.
— Но сейчас я делаю это для тебя.
Легче мне не стало. Целовал ли он еще кого-то? Или только меня? Со всеми он такой заботливый или только со мной? Эгоистичные мысли нашептывали, что мне хотелось бы, чтобы он был только моим. Только со мной таким...
— Я вижу, как крутятся шестеренки в твоей хорошенькой голове, — едва касаясь, потрепал меня по голове, устраивая сущий беспорядок не только в волосах, во всей мне.
— Я... вовсе нет, — нахмурилась.
Кресла в комнате уже не было, я поискала глазами табуретку, но и её не оказалось.
— Могу ли я? — посмотрела на кровать.
Он кивнул и потянулся к чашкам. Я уселась на кровать подобрав ноги к груди.
Что-то звякнуло и разбилось об пол. Я перевела взгляд на отца Доминика, который озадаченно смотрел на появляющееся пятно на рубашке.
— Вот незадача, — вздохнул, собирая осколки. — Надеюсь, что рубашку еще можно спасти.
Еще мгновение и вот, я уже смотрю, как он медленно своими длинными пальцами касается пуговиц рубашки, не сводя горящего взгляда с меня, и мне становится жарко. Он улыбается, облизнув нижнюю губу.
Он стоит прямо передо мной, взгляд медовых глаз мягок и полон желания, он принимается медленно расстегивать рубашку, не разрывая зрительного контакта. Позволяет ткани соскользнуть с его плеч, обнажая широкую грудь, и делает шаг ближе к кровати.
Сначала отползаю назад, но потом подаюсь вперед, жадно ловя взглядом каждый участок его обнаженной кожи.
Слишком шумно втягиваю носом воздух. Кружится голова и во рту отчего-то пересохло.
Борюсь с желанием протянуть руку, прикоснуться. Вместо мыслей вихрь из желаний и ощущений. Греховно...
Жар расползается по моему телу, начиная с места между бедер, и я криво передернула плечами, борясь с ощущениями.
— Ты такая красивая, — шепчет он низким и напряженным голосом. — Я не могу просто смотреть на тебя, — он протянул руку, провел пальцами по моей щеке и шее, вызывая дрожь по всему телу.
От его прикосновений я чувствую себя живой и одновременно беззащитной.
Каждое прикосновение его пальцев вызывает мурашки на моей коже, которые ползут выше, добираясь до затылка.
— Разделяешь ли ты мои ощущения? — тихо спрашивает он, его глаза ищут в моих любые признаки колебания.
Когда я кивнула, он наклонился и поймал мои губы в мягком, нежном поцелуе. Движения медленны и нежны. Наверное, сложно представить что-то более особенное. Он проводит долгое время, просто смотря на меня привычным взглядом внимательных глаз.
Его прикосновения почти благоговейны, пытаются показать, как сильно он этого хочет.
Небольшая пауза. Ловлю щекой его дыхание. Еще мгновение и он исследует мой рот языком, словно наслаждаясь вкусом, а его руки бродят по телу, лаская, дразня и распаляя.
Медленно сбрасывает остальную одежду, обнажая стройное, мускулистое тело, напряженное от желания. Он забирается на кровать притягивает меня к себе, осыпая поцелуями мою шею, впадинку между ключиц. Бережно берет мою руку в свою.
— Уверена? Пути назад уже не будет, — снова спрашивает он низким голосом и мягко улыбается в ответ на мою решительную улыбку.
Вижу, как его глаза стремительно темнеют от желания.
Наклоняется, чтобы поцеловать меня еще раз, его движения теперь становятся все более настойчивыми, страстными.
Все еще держа меня в объятиях, опускается вместе со мной на кровать, ложась сверху, так, чтобы я могла обхватить ногами его спину.
Пахом чувствую его возбуждение и делаю вдох, облизнув пересохшие шершавые губы.
— Расслабься... — ласковый шёпот заставил меня, наоборот, дрожать от волнения. Внутри меня уже давно пылал пожар, обещая вот-вот распространиться по всему телу.
Он отодвинул ткань моего нижнего белья. Чувствуя, как начинаю краснеть, я посмотрела в красивые янтарные глаза именно в тот момент, когда в мою промежность уперся член мужчины. От смущения перехватило дыхание. Это было безумно неловко, стыдно, но волнительно.
Его дыхание становится прерывистым. Он так близко, что как будто крадет мое дыхание.
— Ты такая красивая, — шепчет он, его голос полон желания, выдающего его хрипотцой.
Он качнулся, и головка прошла между половых губ. Томление вперемешку со страхом охватило все мое естество. Между ног заныло.
Ещё несколько покачиваний, и по телу разлилась мучительная нега, заставившая прикусить нижнюю губу почти до крови. Сопротивления моей плоти с каждым движением становилось меньше, оно сменялось скольжением.
Было приемлемо, пока мне не стало больно.
Я ожидала этого, но так и не смогла сдержать болезненного вздоха. Отец Доминик, уловив напряжение в моих мышцах, тут же отступил назад.
Второй раз боль появилась остро и внезапно. Только что я тонула в глазах отца Доминика, и вдруг сильный напор вырвал меня из сладострастной неги, заставляя мотать головой, произнося нечленораздельные звуки.
Все мое тело напряглось, руками уперлась в его широкую грудь в отчаянной попытке не столько оттолкнуть, сколько остановить неприятные ощущения.
На несколько секунд выскользнул, отодвинулся, но спустя мгновение снова толкнулся вперед с новым упорством.
Я вскрикнула.
— Смотри на меня, — тихо попросил он. — Станет лучше, обещаю.
Следующий толчок уже глубже, подарил сильную режущую боль. Я крепко стиснула зубы, надеясь перетерпеть, но отец Доминик припал к моим губам, овладевая ими, всей мной, отвлекая, погружая в страсть.
Снова глубокое проникновение, которое стало во много раз лучше предыдущих. Боль отступала. Что-то непохожее ни на одно из известных мне ощущений, начало появляться в теле, заставляя тихо постанывать от непрекращающегося потока мурашек и дрожи.
Его руки крепко сжимают мои бедра, он движется внутри меня с нарастающей силой, его глаза смотрят на меня с необузданной страстью.
Жар его дыхания опаляет чувствительную кожу возле челюсти.
Наконец, он отпускает меня из стальных объятий, но продолжает вжимать в кровать. Тяжело вздохнув, падает на смятую простынь рядом со мной, частое дыхание становится прерывистым, хриплым. На лбу отца Доминика испарина, он улыбается мне, берет мои руки и целует каждую костяшку пальцев. Я как будто не здесь, смотрю на все со стороны, в голове шумит, а по телу расползается усталость и запоздалая боль.
— Поспи, никто не потревожит твой сон, я обещаю.
Как он может обещать отсутствие кошмаров? Но глаза послушно закрываются. Горячие руки на талии успокаивают, и на тело накатывает сладкая дрема. Я засыпаю, чувствуя вечность в его объятиях.