Акулий король

Когда Рите Мальяно было только шесть, на папу совершили покушение.

Оно было далеко не первым - разве что в жизни самой Риты, и она слышала это слово, тихо сказанное в стенах дома мамой, передаваемое из уст в уста между взрослыми гостями папы, между Френки, которого она любила, и Поли, которого боялась. Анжело и Коди небрежно бросались между собой, словно это ничего не значило - «покушение, это было покушение, и его едва не достали в этот раз»: они просто повторяли за взрослыми то, что у них подслушали, но лишь друг с другом. Если бы кто-то, кроме малышки Риты, услышал это, братьев ждала бы серьёзная взбучка.

Тогда Донни Мальяно прострелили лёгкое. Две пули попали в торс. Две других пули угодили в плечо и в бедро. Его телохранителя убили моментально; сам Донни был целью посложнее. Если бы не его молниеносная реакция, с которой он бросился на людной улице за чей-то старенький «Форд», припаркованный на обочине, он был бы уже мёртв, а так, будучи в больнице под круглосуточным надзором подкупленных докторов, выкарабкивался из смертной бездны, потому что ему было не время умирать. Ему было только тридцать лет, в то время они с семьей жили в Нью-Йорке, и Донни, боевой капо при собственном отце, мог истечь кровью прямо на улице, в сорокаградусную жару возле трущоб, но его парни всё организовали очень быстро. Они держались за Донни Мальяно и верили, что именно он должен стать преемником босса - и однажды станет им.

Если бы они потеряли его в той войне, всё было бы кончено, и семью Мальяно размазали бы по стене в два счёта.

Рита помнила тёмные коридоры старого дома, коричневые резные панели на стенах и анфилады комнат, и столбы света, в которых кружилась пыль. Помнила небольшие окна, убранные бархатными шторами. За всеми дверьми, казавшимися такой маленькой девочке почти бесконечными, звучали беспокойные голоса. Семья лишилась, пусть только на время, своего лучшего бойца: мать Риты, Кэтрин Мальяно, дрожала от страха за мужа. Она была беременна, на маленьком сроке, и Донни об этом пока не знал. Сердце Кэтрин гулко отстукивало в груди, как отбойный молоток. Она должна была заботиться о своей семье, но в тот миг ей казалось, что у неё из-под ног выбили землю. А Рита - Рита слышала, как она плачет в прачечной, заперев дверь, и почему-то запомнила тот день днём почти что смерти папы.

Тогда она поняла, хоть ей никто и не объяснял этого, что он мог уйти и никогда больше не вернуться. Никто не говорил об этом с Ритой, всю свою короткую жизнь полагавшей, что папа - неизменная переменная в её жизни, что он, обожавший её, баловавший, делавший для неё абсолютно всё, что она только пожелает, будет рядом всегда.

Нет, не будет.

Папа казался ей непобедимым титаном. Атласом, державшим мир на своих плечах. Человеком, подчиняющим себе всё вокруг. Его все слушались, дома его все любили; он был улыбчив и весел, а лёд в глазах предназначался всегда кому-то другому, но не детям - и тем более не Рите. Он пестовал своё дитя, носил её на руках, как младенца, кутал в кружева летом и меха зимой, ворковал с нею так любовно, что многие поражались подобной сильной, нерушимой любви между отцом и дочерью. Он приносил ей чудесные игрушки, возвращаясь с работы; даже когда он устал, даже когда день был дьявольски плох, он радовался, переступая порог дома, потому что маленький ангел Рита Мальяно, расставив ручки в стороны, бежала ему навстречу, и он подхватывал её, темноволосую, в бархатном платьице, на руки и прижимал к груди, так, чтобы под пальто она не чувствовала жёсткой кобуры с пистолетом.

- А что у меня есть для моей малышки Риты, - говорил он хрипловатым басистым голосом, и девочка замирала.

Он доставал из-за пазухи куколку, или леденец, или апельсин, или золотой напёрсток, или фальшивый бриллиант, сиявший всеми гранями искусственного блеска, и Рита целовала отца в щёку, чаще - гладко выбритую, реже, после нескольких дней отлучки из дома - покрытую тонкой и острой, как наждак, щетиной. Обласкав свою любимицу, он не забывал про других детей; Донни относится к удивительному типу тех отцов, которые не просто одинаково сильно любят каждое своё чадо, но умеют эту любовь выразить и показать. Десятилетний Анжело, вернувшийся в Чикаго с Сицилии и только в этом возрасте начавший периодически жить с отцом, был поражён, как сильно его умеют любить, как нежно и тонко могут выразить это - простыми поступками, мягкими посулами, притом Донни всегда был с детьми когда надо строг, и его авторитет казался всем непререкаем. И хотя Анжело дома, в той семье, где он рос и воспитывался, было чудесно, и он любил мать и отчима, но такого слепого обожания, как к Донни, не испытывал. Это был уже осознанный выбор ребёнка, сотворившего себе кумира. Но никто из детей Мальяно не мог пожаловаться, что Донни любит кого-то больше, а кого-то меньше. То, что он пестовал Риту, было понимаемо всеми остальными и воспринималось с нежностью: они и сами с удовольствием тискали и баловали её, и она была младшенькой, и самой маленькой, и все её любили.

Но, пожалуй, так, как отец, её не любил никто, и это чувство было глубоко взаимным всё детство.

Пока однажды Рита не выросла.

У себя в квартире тем утром она отменила плановый визит к врачу, искренно ненавидя каждый из них потому, что врача этого за большие деньги ей нанял отец, и тот, кажется, делал всё, чтобы мистеру Мальяно угодить. Она понимала: он делал это из благих побуждений, из заботы о ней. Да. Именно так. И ничего кроме благодарности она, казалось бы, не должна была испытывать, но чёрт возьми! Она уже не девочка и способна сама распоряжаться своей жизнью!

Рита швырнула на стол клетчатую салфетку, на которую всегда ставила только что вымытую посуду, не желая, чтобы с неё на столешницу стекала вода; руки дрожали, Рита оперлась ими о край раковины, одним резким жестом включила воду. Она всё ещё думала о том, что вчерашней ночью, перед сном, сказал ей Карл.

- Почему бы нам не уехать отсюда? - вот такими были его слова.

Рита непонимающе подняла голову от каталога художественной галереи «Аксель»: она весь вечер внимательно пролистывала его, чтобы понять, какого плана работы потребуются, чтобы там выставляться. Теперь же, удивлённо взглянув на Карла, потянулась за кремом на прикроватной тумбочке и не торопясь наложила его на руки.

- Боюсь, весь твой отпуск мы просидим в Чикаго, - ответила она. - Сумасшедший папин доктор назначил мне на второй триместр столько всего... Боже, он чрезмерно усердствует со всеми этими УЗИ, анализами, сдачей крови...

- Я не о том, - раздражённо откликнулся Карл и снял наручные часы, положив их в ящик тумбочки со своей стороны. - Я имею в виду - уехать вообще. Из Чикаго.

Рита в недоумении вскинула брови, так и застыв с кремом, не до конца впитавшимся в кожу. Просто ни дать ни взять неподвижная статуя.

- Жить в другом городе. Я об этом, - продолжил Карл и, расстёгивая на ходу рубашку, ушёл в ванную, больше ничего не сказав.

Всё то время, пока он мылся, Рита нервно слушала новости по телевизору, поздний выпуск, хотя телевидение не любила и считала его инструментом республиканской пропаганды. Теперь же, бездумно пялясь в экран, Рита думала о том, что ответит Карлу.

Он ведь не в первый раз говорил о переезде.

Сразу после свадьбы он мог получить место в Нью-Йорке, хорошее, прибыльное место в откормленной кормушке филиала адвокатской конторы, где работал, но Донни Мальяно встал стеной - нет, никакого Нью-Йорка, моя дочь не будет там жить. Он поставил Карлу ультиматум, невзирая на то, что дочь рвалась вслед за мужем и поддерживала его идею, но в действительности противостоять отцу не могла; видя, как разгневана и расстроена Рита, Донни пытался умаслить Карла, обещая, что найдет ему более достойную по оплате и проектам работёнку, или немного потолкует с его начальником - в конце концов, Карл трудится у них уже столько лет на должности штатного юриста, должно же когда-то состояться повышение? Но Карл грезил Нью-Йорком: он мечтал там жить, он видел большие контракты, он был честолюбив и желал прорваться в высшую политическую лигу через сотрудничество с ними, и ему казалось, что Большое Яблоко полностью раскроет его способности, и их с Ритой жизнь будет совсем другой.

Не то что здесь, под бдительным надзором её бандита-папаши.

Карл хотел уехать не в последнюю очередь из-за Донни Мальяно, и Рита понимала это, как понимала и простую вещь: покинуть Чикаго, тем более, переселиться в Нью-Йорк, где у отца сплошные враги, будет невозможно. И сколько бы Карл ни говорил ей о том, какие перспективы ждали бы её там, как молодую талантливую художницу, и как бы ни соблазнял её тем духом свободы, который она ощутит, когда окажется за пять сотен миль от отца и его семейки, похожей своей любовью на спрута, обвивающего щупальцами свою жертву, Рита понимала, что это невозможно. Похоже, Карл всё ещё не сознавал этой простой данности, такой же обыденной для Риты, как восход солнца - пускай восход этот был ей неприятен.

В их небольшой, но стильно обставленной квартирке было шумно: соседи устроили пятничную вечеринку, и звуки её - музыка, гуд человеческих голосов и вспышки смеха - нет-нет но доносились из-за стены. Карл недовольно покосился на жену. Он вышел из душа уже полностью одетым, в пижамных штанах и рубашке, и едва ли заметил на себе задумчивый взгляд Риты. Карл здорово подурнел. Он похудел в последние пару месяцев: одежда болталась на нём, под глазами залегли усталые тени, на макушке появилась первая залысина. В коллегии он много трудился, ему передавали самых проблемных и сложных клиентов, поскольку он сам снискал себе репутацию правдоруба и человека, занимающегося только теми, за кого не брался больше никто.

Сегодня после работы Карл уже не впервые не пошёл домой вот так сразу, а заскочил в один из баров по дороге - он никогда не останавливался в каком-то конкретно одном, ему везде виделась слежка, он ощущал в своей жизни незримое присутствие жутковатой семейки Риты, и, взяв себе мартини, долго цедил его за стойкой. В баре к нему никто не лез: он не был похож на парня, готового подцепить кого-нибудь на ночь, и на парня в поисках тоже не тянул. Карл Вудхаус был тем, кем был: до смерти уставшим и измученным постоянными тревогами евреем-адвокатишкой, которого дьявольски утомляло всё в собственной жизни, от некогда любимой, но теперь чрезмерно обременительной работы, до жены, с которой и без того утомительные отношения походили на срезанный цветок в стеклянной вазе с мутной водой.

Он пил и думал о будущем - не далёком, вовсе нет, а о том, которое ждало его уже на следующий день, спустя несколько холодных ночных часов. В квартиру ему не хотелось возвращаться. Он торчал в баре дольше обычного в тот вечер, испытывая душевные терзания, не сравнимые ни с чем, что чувствовал до тех пор: он упускал свои возможности, хотя был слишком амбициозен, и это его невыразимо терзало.

Одного из его коллег, Эвана Тейлора, переманили бостонские конкуренты. В Бостоне Эваном быстро занялись демократические ставленники, которые хотели в этом году увеличить своё присутствие в Сенате. Также в этом году особенно громким было бостонское дело, связанное с обвинениями политику от «левых» Френку Меркьюри в том, что он якобы злоупотреблял своими должностными обязанностями и отмывал деньги с предвыборной кампании, которая запланирована на следующий год. Зная, что каждый из тех республиканцев, кто обвинял Меркьюри, был тесно связан в сотрудничестве с самой настоящей американской мафией, и берёт взятки, и отмывает деньги ничуть не меньшие со строительного и развлекательного бизнеса, Карл пришёл в ярость. Он мог разделать их всех как орешек. Он мог выиграть это дело, даже не особенно шевелясь. Он сделал бы это блестяще - и его бы заметили, протащили куда следует, он наконец стал бы тем, кем хотел - солидным адвокатом с громким именем, а не гробил свой талант и способности во второсортной конторе с продажным шефом, лизоблюдствующим перед настоящим мафиози. Мафиози! Боже! Мафиози, который был его тестем!

Вот это и убивало Карла. Самое ироничное, что Риту он выбрал себе в жёны отчасти потому, что она сама по духу на него походила. Он повстречался с ней на митинге против преступлений финансовой элиты. Она стояла с плакатом «СКОЛЬКО СТОИТ КОСТЮМ КАЖДОГО ФЕДЕРАЛА? НАЗОВИТЕ ЦЕНУ», с головой, убранной под платок, в тёмных очках, в джинсах и простой кофточке, тоненькая и худенькая, под промозглым ветром, и выкрикивала протест вместе с остальными у высотки Делового Центра. Карл был там же, с посланием, очень напоминавшим текст Риты, но в более едкой форме, и в тёплом пальто. Он как джентльмен пожертвовал его этой смелой девушке. Сперва пальто она отвергла, но позже, когда их задержали копы, всё-таки приняла. Правда, очень скоро Карл оказался и без пальто, и без девушки - за неё быстро внесли залог и выпустили.

Когда она нашла в кармане одолженного пальто его визитку с рабочим телефоном, они встретились снова, а потом ещё и ещё, и Карл, узнав только спустя полгода, чьей дочерью была Рита Мальяно, назвавшаяся ему сперва фамилией матери - Броди, себе не поверил. Принадлежность к семье Мальяно могла сказать достаточно человеку, хоть немного знакомому с кругом лиц, которые всегда пусть незримо, но присутствовали во всех политических, юридических и криминальных конфликтах Чикаго.

О Доноване Мальяно ходили разные слухи, и не сказать чтобы очень однозначные. Периодически его имя мелькало в газетах. Он был меценатом и порядочным бизнесменом с одной стороны - и неоднократно, по слухам, обвинялся в своей связи с преступным миром. Особо смелые журналисты писали о том, что он - типичный представитель американо-сицилийской мафии, основавший своё гнездо, свою клоаку прямо в их городе, но подобные статьи и люди, копавшие под Донни Мальяно, исчезали из города с завидной оперативностью, и мало-помалу о нём почти прекратили писать то, за что можно было плохо кончить.

Для Карла это был этакий Крестовый поход, повод для резонанса, которого ему в жизни не хватало. Это был удивительный шанс на миллион. Сама Рита, безусловно, поразила его, пойдя против властного отца и своей семьи, но ещё удивительнее было получить возможность и стать супругом для дочери Донована Мальяно, пользоваться своею властью над ней, воспитывать в ней человека иного порядка, чем хотел папаша-гангстер. Однако теперь, спустя несколько лет брака, сидя здесь, в захудалом баре с бокалом дешёвого мартини, он понимал, что идеологически противостоять мафии, прикрываясь дочерью дона, было ошибкой: его и Риту дон прижал к ногтю, только и всего.

В мелочах Карл, уведший Риту из семьи, по-прежнему мог принимать самостоятельные решения - но не в глобальных вопросах. Он мог сказать, что не хочет обедать с её семьёй, или критиковал при доне католическую церковь и духовенство, зная, что тот очень набожен - как все убийцы и преступники, или отказывал ему в помощи, хотя зарабатывал Карл немного и очень злился, что доходы Риты превышают его собственные. Он понимал: её картины так успешны не потому, что она особенно талантлива, а потому, что отец исподволь устраивал ей выставки, и потому, что экспонированные полотна приобретали люди, которым картины Риты Мальяно попросту разрекламировали, навязали. Втюхали. Карл знал: если он скажет такое Рите, она разъярится. Возможно, она хорошо понимала: причины её успеха кроются в отцовской помощи, но спустя годы работы полагала, что сумела сделать своё имя узнаваемым и без папаши теперь уж точно не пропадёт.

Карл усмехнулся в бокал. Ну да ну да, держи карман шире.

А теперь вот Рита беременна, и Донни Мальяно вмешивается даже в это дело, лезет между супругами, оплачивает и врача, и женскую консультацию, и практически все медицинские расходы, и даёт денег на дорогие покупки, ведь теперь траты у супругов Вудхаус увеличились, а дальше будет только хуже. Он пытался продавить Риту на жалость: в такой маленькой квартире, как ваша, твердил он, где поставить кроватку для ребёнка и пеленальный столик? Малышу нужно место, нужен воздух. И зачем страдать здесь, в загазованном городском центре, если - только пожелай - и я распоряжусь, чтобы один из моих домов в глубине территории близ Мичигана стал вашим. В конце концов, говорил он, я не намерен лезть в вашу жизнь: просто будьте благоразумны, примите помощь, она же от души, я же твой отец и дедушка будущего внука, Рита, только и всего!

Карл дьявольски устал от всего этого. Он вёл деловую переписку с адвокатской конторой «Гэмбон и Сыновья» уже второй месяц и намеревался ответить согласием на предложение переехать в Нью-Йорк. В тот вечер он выпил больше положенного на самую малость, чтобы набраться храбрости и сказать Рите то, что должен был.

И вернувшись домой, он сказал.

Почему бы нам не уехать отсюда? Жить в другом городе? Насовсем.

И теперь, наутро после несостоявшегося разговора, прерванного тем, что Карл, так и не дождавшись ответа, лёг на своей половине кровати, отвернулся от жены и уснул, Рита осталась в квартире одна.

Внезапно к ней, не успевшей даже переодеться из простенького домашнего платья, кто-то позвонил в дверь. Она изумилась: кого же это пропустил консьерж? Или, может, что-то понадобилось соседям? Отставив в сторону кофейник, Рита, на ходу вытирая руки полотенцем, несколько раздражённо прошлась в коридор, взглянула в крохотный глазок и изумилась.

Шарлиз? Шарлиз Кане была там?

Едва ли веря себе, Рита открыла. Да, точно она, и нужно сказать - прекрасно выглядит, не чета той бледной напуганной девочке, которую она видела несколько дней назад. Она была прекрасно одета, не то что при встрече или в тот день, когда они выбирались с Алессией в магазин: впрочем, возможно, дело было вовсе не в одежде, подумала Рита, тем не менее отмечая её красивую дорогую юбку из мягкой замши и водолазку такой тонкой шерсти и так тесно облегающую, что она казалась даже полупрозрачной, и всё - глубокого коричневого цвета, и в тон им высокие сапожки.

Нет, наряды ни при чём. Что-то изменилось в ней самой.

В её покруглевшем и похорошевшем румяном лице появился неясный Рите покой, прежняя мягкая женственность движений обрела тягучую плавность. Особенные перемены касались её глаз. Во взгляде было что-то, чего Рита понять не могла: непонятное сияние, искорки у зрачков, блики на тёмной радужке - неясное, смутное ощущение счастливого довольства. Она вся сияла. Рита не могла понять сперва причины этих перемен: ей в голову не могло прийти, что женщина может так светиться оттого, что влюблена, потому что она была уверена - в её отца влюбиться невозможно.

Людей таких, как он, это чувство обходит стороной и не касается, как здоровый - прокажённого.

- Доброе утро, - дружелюбно сказала Шарлиз. Она держала бумажный пакет без этикетки. - Алессия попросила меня забрать твои краски, а Фредо подвёз. Прости, что заявилась без предупреждения.

- Не беда, - пробормотала Рита. - Входи.

Ей ужасно не хотелось впускать Шарлиз в свою квартирку, но деваться было некуда: не могла же она выставить девчонку. Приняв отрешённый вид и стараясь под маской холодности спрятать свою досаду оттого, что в жизни отца - а значит, в её жизни тоже - появилась вот такая Шарлиз Кане, объект не красящей Донни Мальяно страсти, Рита велела повесить пальто на спинку стула, поставленного для удобства в угол, и провела девушку на кухню, походя, напоказ, заперев двери в спальню и выключив в гостиной свет. Шарлиз за её спиной неловко сжала плечи. Приём был несладким: может, ей стоило просто оставить краски и уйти?

- Располагайся, - сказала Рита. - Хочешь кофе?

- Не откажусь. А куда положить твои краски?

- Куда хочешь. Оставь на столе. Хотя, нет, дай сперва на них взгляну.

Рита отобрала пакет и небрежно развернула свёрток внутри него, ножиком для масла разрезав бечеву, перевязывавшую коробку. Бумагу она бросила на пол, пакет скомкала и смахнула в сторону. Шарлиз, старавшаяся доставить пакет как можно опрятнее, почувствовала себя мерзко. Внутри коробки оказался ряд баночек с недостающими Рите цветами, которые требуются ей для работы. Шарлиз с любопытством вытянула шею.

- Какие красивые, - восхитилась она и скользнула взглядом по кухне, зацепившись за абстрактное чёрно-серебристое полотно на стене. Несколько художественных мазков, полос и линий составляли всё, что было изображено на нём - ни пейзажа, ни натюрморта, ни портрета. Шарлиз сразу припечатала голосом Донни Мальяно: какая-то пачкотня, но не решилась сказать это вслух. - А это твоя работа?

- Нет, - хмыкнула Рита. - Это Жан Базен.

Шарлиз вежливо склонила голову, не представляя, кто это - имя ей ни о чём не говорило, и предложила свою помощь. Рита поморщилась.

- Не нужно. Я сама. Лучше присядь.

Шарлиз опустилась за стеклянный стол, устроившись в модном неглубоком кресле, и дождалась, когда Рита угостит её кофе, налитым в изящную стеклянную кружечку. Он сильно отдавал горечью и каким-то новым кисловатым, цитрусовым привкусом, от которого Шарлиз только затошнило. Рита беспечно села напротив, поправив платье на остро-округлом, особенно выделившимся сравнительно её худобы, животе.

- А что же сама Алессия? Почему не приехала?

- У неё много дел, - пояснила Шарлиз, - а меня всё равно подвёз Фредо, так что...

- О, - Рита состроила жалостное выражение лица, - ты уже уезжаешь к себе в Массачусетс? Счастливого пути.

Шарлиз загадочно блеснула глазами, кажущимися угольными в половинчатой тьме кухни, полуприкрытой жалюзи. Устроившись удобнее в неудобном кресле, деликатно сложив руки на подлокотнике и вдруг напомнив Рите большую холёную кошку, она мягко ответила:

- В Пенсильванию. Нет, пока не уезжаю.

Между ними повисла острая, почти искрящаяся разрядами крохотных молний тишина. Две женщины - одна открыто раздражалась из-за другой, вторая только что поняла, что была презираема - глядели друг на друга вскользь, пили кофе и думали о том, что обе по воле случая оказались наедине, а так жизнь вряд ли столкнула бы их, и ещё менее вероятно они бы разговорились друг с другом.

- Донни попросил меня немного прогуляться, - продолжила Шарлиз с той же уязвляющей небрежностью, с которой Рита разворачивала аккуратно доставленные краски.

- Дай угадаю, - усмехнулась Рита. - Наверняка, заклинал поразвлечь себя какими-нибудь ненужными тратами, чтобы отмотаться.

- Все мужчины заклинают так, - парировала Шарлиз, придерживая кончиками пальцев свою кружку и вдыхая ароматный цитрусово-кофейный пар, выстилающий гладкими отпотинами её высокие скулы и цветущие тёплым румянцем щёки, - если не могут как-то иначе удовлетворить женщину, потому что заняты.

- Он часто бывает занят, - заметила Рита. - Для отца работа - вторая семья, понимаешь ли. Так что будь готова к тому, чтобы частенько обходиться вот так, одной. Впрочем, ты здесь ненадолго, так что, возможно, эта информация тебе ни к чему.

Шарлиз ничего не ответила на это. Она легко улыбнулась, опустив ресницы, чтобы от Риты укрылся весь тот гнев, который её обуял - но вообще, что неверного та сказала? Шарлиз помнила своё место и больше положенного на себя не брала.

- Не обижайся на меня, - вдруг сказала Рита и улыбнулась. - Я говорю беззлобно.

- Даже не думаю: всё в порядке. - Но по лицу её было ясно, всё не в порядке. Рита здорово её задела.

А Шарлиз тоже задела Риту, одним только своим видом задела - разодета, притом явно с подачки отца, приехала в дорогом пальто на тачке с Фредо - незнакомка, девочка на одну ночь, молодая хищница. Сперва Рита подумала, она наивная и глупая и долго здесь не продержится. Всё оказалось совсем не так. Алессия отправила её по личному делу, и это значило, Шарлиз умудрилась втереться ей в доверие. Отец её развлекает почём зря. Да какого чёрта? Сама мысль о том, что он сделает Шарлиз своей любовницей, претила Рите, которая относилась к таким девушкам презрительно. Всех тех, кто выстилался перед мужчинами ради каких-либо благ, были, по её мнению, женщинами, предпочитающими легкомысленно обманываться надеждой на счастливую и безмятежную жизнь под его сильным крылом, охотницами на всё готовое, искательницами простой и лёгкой жизни. Теми же проститутками, только оценивающими свою работу гораздо дороже, только уважающими себя ещё меньше, потому что первые шли в эту жуткую профессию хотя бы не по своей воле, а ввиду разных обстоятельств. Во всём этом, тем не менее, Рита винила только мужчин - и, даже невзлюбив Шарлиз, понимала, что из-за неё ещё больше презирает отца. Мало того, что он гангстер, бандит, бесчестный человек, идущий на подкуп власти и влияющий на то, чтобы общество стало ещё более корыстным, жестоким и бесчестным, мало того, что его подчинённые способны на любую подлость, так ещё он теперь повеса, сластолюбец, который отвратительнейшим образом буквально купил себе чрезмерно молодую любовницу.

Шарлиз всё понимала, Донни всё понимал - и за одно это Рита ненавидела их обоих, впрочем, думая вдобавок, что Шарлиз спит с ним денег ради, на самом деле брезгуя её престарелым отцом. И это сжигало Риту изнутри.

- Ты пишешь здесь? - вдруг спросила Шарлиз, так резко переведя тему, что Рита даже растерялась. - Свои картины, я имею в виду.

- Нет, не здесь, - осторожно ответила та. - У нас слишком мало места. У меня студия в пяти минутах ходьбы, вон там, вверх по улице.

- Это потрясающе, - Шарлиз покачала головой. - Я восхищаюсь такими людьми как ты.

- Вот как? - Рита иронично улыбнулась.

Она полагала, это очередной способ Шарлиз к ней подлизаться. Та сидела с невозмутимым лицом, всё так же кошачьи изящно облокотившись о подлокотник.

- Действительно восхищаюсь, - сказала Шарлиз. - У тебя прекрасная работа, муж, ты ждёшь ребёнка. У тебя любящая большая семья. У тебя отличный вкус, и ты занимаешься творчеством, на котором можешь заработать. Знаешь, для этого нужен особенный художественный талант. Лично я такими талантами не обладаю.

- Зато из тебя мог бы выйти неплохой дипломат, - тонко подметила Рита. - В искусстве умасливания и лести, кажется, ты дока.

Шарлиз рассмеялась, притом вполне искренно.

- Вполне возможно, - одобрила она, - жаль только, политикой я не интересуюсь, а в пансионе пренебрегала учёбой, так что вряд ли попаду в колледж.

- Если задаться целью, всё возможно. И лучше так, через тернии, - сощурилась Рита, - а может, через трудности и лишения, потому что порой короткий путь, который считаешь бескровным и лёгким, бывает самым длинным.

Шарлиз вежливо кивнула. Она понимала, к чему клонит Рита и на какую тему постоянно пытается перевести их разговор, и это её быстро утомило. Она не собиралась оправдываться перед ней и набиваться ей в хорошие друзья. Отчасти Рита Вудхаус, Мальяно в девичестве, была права. Шарлиз не знала, что её ждёт дальше, и пока что жила эти дни, как в какой-то странной сказке, изъятая из обстоятельств собственной жизни. Очень скоро, напоминала она себе так часто, как могла, сказка эта кончится, а пока она может наслаждаться ею, сколько будет отведено времени. В одном только Рита её раздражала: Донни Мальяно действительно нравился Шарлиз слишком сильно, чтобы она просто пользовалась им. И совершенно злило её отношение Риты к отцу: пренебрежительное, такое, словно ей претило, что Донни - всё ещё привлекательный мужчина, который имеет право на любовь и личную жизнь. Шарлиз чувствовала: это была лишь эгоистичная жажда обладания им единолично, как жажда внимания от избалованного ребёнка, и в то же время, желая этого, Рита отталкивала Донни от себя, потому что хотела стряхнуть оковы его порой чрезмерной заботы.

Вот же парадокс. Будь только моим, не принадлежи больше никому, не имей права на личную жизнь - но не доставай меня, не контролируй, изменись! Измени себя полностью и будь тем, кем я могла бы гордиться, даже если это разрушит всю твою жизнь. Об одном этом Шарлиз было больно думать. Тот, кто тебя любит, никогда не потребует измениться: он знает, что ты такой, каков есть. Всё прочее, все эти игры с обществом, поощряющим или наказующим, желание соответствовать ему и своим сомнительным идеалам, возведённым в абсолют - детская, детская инфантильная дурость... стесняться своего родителя, презирать его, ненавидеть, когда он трепещет над тобой, когда обеспечил тебя всем, что ты пожелаешь. Да где была бы со своими картинами эта Рита Мальяно, если б не её отец? Шарлиз, потерявшую всю семью и достаток, вдруг затошнило. В этой чистенькой хромированной кухне со стеклянным столом и дурной мазнёй на стене, над которой все прочие модные и передовые гости Риты охают и ахают от восторга, взбесили её.

- А что знаешь о лишениях ты? - спросила она, едва склонив вбок голову и улыбнувшись. Было в её лице что-то такое - странное, жестокое, непримиримое - отчего Рита вздрогнула. - Разве у тебя они были? Разве ты чего-то лишалась? Надеюсь, что нет, - добавила она мягче, но Рита так и застыла на месте. - Про лишения, самодисциплину, преодоление через трудности очень складно говорят те, кто сам мало что преодолевал. Возможно, тебе повезло больше, чем мне: я рада, что двадцать шесть ты всего добилась. Ведь, как я уже говорила, семья у тебя замечательная. Прости. Фредо ждёт. Может, и вправду мне стоит поторопиться. Может, мне скоро действительно придётся уехать к себе в Масса... ой, то есть, в Пенсильванию.

Она отодвинула кофе в сторону и встала, улыбнулась Рите, не глядя ей в глаза - мельком, вполоборота, к счастью своему, не заметив лица, перекошенного от гнева, ведь она уколола дочку Мальяно в самую больную точку из возможных, сказав: всё, что ты имеешь, у тебя только благодаря отцу, чьей любовью и вниманием ты так бездарно помыкаешь.

И Рита, пробормотав «спасибо за краски», прошла за Шарлиз в коридор. Та разлюбезно с ней распрощалась, надела пальто и вышла за дверь. Шарлиз Кане не успела даже выйти в вестибюль, а Рита уже набрала номер Витале.

Пришлось немного подождать: были длинные гудки, никто не брал трубку. Затем наконец-то её сняли, Шарлиз сразу узнала сухой, деловой тон консильери.

- Вито, - сказала она, бросив краски на письменный стол. - Послушай, папа сейчас дома? О. Прекрасно. Вито, милый, прошу, поговори с ним, я бы хотела встретиться. Не то чтобы срочно... нет, не с ребёнком. Я подъеду куда он скажет. Хорошо? Спасибо. Да, спасибо. До встречи.

2

Шарлиз совершенно не хотела никуда ехать после такой встречи; впрочем, она знала, что это был полезно, отрезвляюще, болезненно необходимо. Кажется, только этим утром она радовалась розам, подаренным мужчиной, в которого влюбилась. Выйдя из вестибюля новомодного многоэтажного дома и поправив воротник, она взглянула на своё отражение - и пусть мельком, но ужаснулась тому, каким злым, каким жестоким было её лицо. Лучше всего Шарлиз умела носить маски, когда это требовалось; то, что Донни сперва сумел прочесть её, застал её врасплох, было обусловлено тем, что она в первые дни чувствовала себя потерянной и не знала, как ей себя вести, что делать, чего ждать. Пообвыкнувшись, она взялась за дело.

Она стала собой.

К тому же, только сейчас Шарлиз начала вспоминать, кем была до того, как попала в пансион, где хваталась за любую возможность нормально устроиться после него, а сперва просто теряла дни, один за другим, в безразличном выполнении всех команд и дисциплин, потому что боль потери, предательство отца, лишившего её всех законных притязаний на наследство, отчаяние, неизбывная забота о своём туманном будущем и копошение во всех мелочных трудностях, без цели, без надежды, без каких-либо сильных чувств, были для неё худшим ядом, отравлявшим всё существование. Она словно забыла, какой была, а теперь постепенно вспоминала, что значит быть Кане: обладать чувством собственного достоинства, знать себе цену, держать спину прямой, даже если по ней бьют палкой. Всё это из неё не вытравить несколькими годами отчаянного выживания в пансионе. Оказавшись среди Мальяно, Шарлиз быстро обрела себя снова.

И теперь, уязвлённая словами Риты, быстро справилась с собой и спрятала глубоко под маску доброжелательного безразличия все чувства.

Она села в «Мерседес». Фредо, куривший возле машины, придержал ей дверь, потом втоптал окурок носком дорогого начищенного ботинка и сел за руль.

Он поглядел на Шарлиз в зеркало заднего вида. Она выглядела спокойной и тихой, и ему в голову не пришло, что там, в квартире Риты, между девушками произошёл неприятный разговор.

- Куда теперь, мисс Кане? - вежливо поинтересовался он.

Шарлиз задумалась. Особенного настроения развлекать себя не было, тем более, теперь. Как бы она ни держалась на людях, но себе-то могла признаться в том, что выслушивать всё это от Риты было слишком неприятно. Отвернувшись к окну, она сказала:

- Куда угодно, Фред. Или куда посчитаешь нужным сам.

Он странно смолк, притих. Поглядел ещё раз в зеркало на свою пассажирку. Он знал, что женщина эта была дону Мальяно странно дорога: теперь, кажется, оставшись совершенно одна, она расстроилась или растерялась. Впрочем, по ней не скажешь: держалась Шарлиз невозмутимо.

Положив большую смуглую ладонь на спинку кресла, Фред тяжело развернулся к ней и с добродушной улыбкой кивнул.

- Мне дали конкретные указания, мисс. И поверьте, ничто не развеивает женскую тоску лучше чем бесцельная покупка какой-нибудь ненужной ерунды. Поверьте, моя сестра постоянно это проворачивала.

- Теперь уже этого не любит? - не повернувшись к нему, тихо спросила Шарлиз.

Фред усмехнулся, опустил взгляд. В глазах его появился на мгновение, только лишь на короткое мгновение влажный взгляд, но он быстро с собой совладал:

- Она в больнице, и денежки идут на другое, так-то. Но Господь свидетель, когда она была здорова, всегда поднимала себе настроение тем, что просаживала всё, что я ей давал. Скажу честно, мне это нравилось. Я её чертовски люблю. Так уж вышло, что у нас никого нет кроме друг друга, вот и держимся вместе.

Шарлиз взглянула на него, заломив брови. Губы защипало, за глазами начало жечь. Поправив волосы и поёрзав на месте, она слушала Фредо, ещё не зная, что этого человека можно смело назвать невезучим: он потерял всех людей, которые были ему дороги, и так было с раннего детства. И именно поэтому он и попал к Мальяно в семью, искренно считая своего дона, несмотря на почти что равное количество прожитых лет, по статусу своему кем-то настолько близким, что тот заменил Фредо фигуру отца. Теперь он наблюдал за тем, как утекают дни жизни родной сестры. Витале парой дней ранее обратился к нему и спросил, что требуется: деньги? Врачи? Связи? Фредо понурился и честно сказал: всё.

Донни Мальяно распорядился тем же вечером дать ему всё, что требовалось. Так поступали только с членами семьи, и Фредо был одним из них. Теперь он делал одолжение дону, который лично просил его не просто присмотреть за девчонкой Кане.

- Пусть будет весёлой, - задумчиво сказал он. - Пусть будет счастливой. Ни в чём ей не отказывай: отвези, куда захочет, пусть тратит деньги, пусть развлекается, пусть почувствует себя дома. Только приглядывай за ней, чтоб не попала в беду. Она росла в совсем других условиях: в пансионе её сделали забитой и пришибленной. Я хочу вернуть её. Посмотреть, какой она была.

- Понял, босс, - простодушно кивнул тогда Фредо. - Сделаю всё по высшей марке.

И он сделал. Тихонько заместив её боль своей, ласково предложил поехать на улицу Ист-Оук: там можно и прогуляться, и зайти в несколько магазинов, и пообедать.

- Вы, должно быть, обязательно проголодаетесь после того, как находитесь, - говорил Фредо, заводя машину.

Мотор едва слышно, но басовито заурчал, «Мерседес» мягко выкатил на дорогу. Шарлиз снова отвернулась к окну, глядя на серую улицу, серые дома и серую дорогу, на холодный и отстранённый, как строгий джентльмен, Чикаго, и на людей, торопящихся по своим делам. Никто не знал её, и она никого не знала тоже. И вдали от Донни Мальяно, почувствовав себя снова одинокой, она сделалась беспокойной.

3

Донни курил «Карелиас и сыновья», которые Витале заботливо сунул ему в карман пальто: огнём его угостил Джонни Роско: его Донни сделал своим водителем на замену Фредо. Никому другому, кроме Фредо, он бы не доверил Шарлиз, так что сам вышкаливал и глядел на Джонни как на его замену в принципе, и пока что парень его устраивал.

Неразговорчивый, хладнокровный, с живым смышлённым взглядом и непробиваемый на эмоции помимо того, что хороший специалист - такие люди были нужны. Велев Джонни ждать за углом на улице, Донни вошёл в безлюдный в это время ресторанчик «Дженнетт и Джорджетта», совершенно не такой роскошный, как «Вест Луп», но с хорошей кухней и уютным залом. По обыкновению он сел подальше от окон, повинуясь инстинкту опытного, прокалённого годами жизненного опыта хищника, и стал ждать дочь. Была бы его воля, и он послал бы за ней своего человека. К сожалению, Рита выросла и потребовала, чтобы отец отстал от неё со всей этой заботой. Ладно, её дело. Сам-то Донни прекрасно понимал, что в условиях последних лет его семью никто не тронет, но всё же... всё же ему было бы спокойнее, будь Рита под контролем.

Её машина - тёмно-синий «Бьюик» - остановилась на другой стороне от ресторана. Она перебежала через дорогу, запахиваясь в короткую бирюзовую курточку, подпоясанную широким ремнём из лаковой кожи. Золотая пряжка поблёскивала над животом, который таким образом Рита подчеркнула. Волосы её были убраны под берет. Донни, прищурившись, затянулся в последний раз перед тем, как потушить сигарету: при Рите он не курил, всё же она беременна. Он наблюдал за её уверенным широким шагом, за тем, как она элегантно прошлась до его столика и опустилась напротив, не сняв куртки.

Донни смотрел на неё, задумчиво прикидывая, сколько не виделся с Ритой вот так, лицом к лицу. Два месяца? Два с половиной? После первого УЗИ она его избегала. Не хотела, чтобы он докучал ей? Но он не докучал, он заботился о ней. Донни выпрямился, вздохнул, сложил руки в замок. Он легонько откинулся на спинку кресла. Полуприкрыв глаза тяжёлыми веками, сказал со всей теплотой:

- А вы растёте, милая. Совсем быстро растёте.

Рита подняла на него быстрый взгляд, затем поправила пряжку ремня и стянула тонкие перчатки в тон куртке, бросив их на стол.

- Ты хотела меня видеть, - спокойно продолжил Донни. - Просила приехать, и вот я здесь. Что случилось?

- Почему ты сразу решил, будто что-то случилось?

- Потому что ты не обращаешься ко мне просто так. Что-то обязательно должно произойти, чтобы моя девочка наконец захотела увидеться со мной.

Рита усмехнулась, качая головой, и сняла берет. Тёмные волосы рассыпались по её плечам. Зачесав их пальцами назад, она облизнула губы, помолчала. Донни чуть склонил голову вбок, с теплом и любовью глядя на взрослую дочь. Он не представлял, зачем она встретилась с ним, оторвала от работы, с которой он вмиг покончил, чтобы увидеться с нею. Может, ей что-то нужно. Может, хочет попросить денег. Может, решила уйти от своего слюнтяя. Может, ей требуется помощь с организацией новой выставки, хотя этим постоянно занят Витале, так что Донни в процессе даже не участвует: это была рутинная работа.

- С тобой регулярно хочет видеться совсем другая девочка, - наконец сказала Рита, и Донни вдруг всё понял.

Он разочарованно посмурнел; улыбка сошла с его губ, но медленно и не до конца - так, осталась, как легонькая кривая усмешка. Ну как же он не догадался.

- Что ты будешь есть? - спросил он, подавшись вперёд, и положил руки на стол. - Здесь неплохо готовят. Можем пообедать.

- Я забежала буквально на пару минут.

- А я нет. - Донни немного сгорбился. - Приехать с Голд-Кост сюда, в центр, это не скататься из соседнего квартала, милая. Так что, раз уж мы здесь встретились, давай пообедаем как отец и дочь. Давай проведём время как положено.

Поджав губы, Рита смолчала. Донни взглядом нашёл официанта. Тот был уже давно наготове: он просто ждал, когда важный гость подаст ему знак.

Донни взял пасту, Рита - салат из свёклы с медовой горчицей и стакан минеральной воды. Сухо кашлянув в кулак, Донни устроился в кресле, задумчиво глядя поверх головы Риты. Он сорвался сюда по одному только посвисту, приехал, желая встретиться с дочерью, которую не видел так давно - а она сидит напротив, отстранённая и холодная, листает страницы меню, хотя официант уже давно отошёл от их столика. Листает просто чтобы не разговаривать с отцом лишний раз.

- У тебя были ко мне какие-то вопросы, - мягко заметил Донни и ослабил верхнюю пуговицу на рубашке. - Витале так сказал.

- Да. Были. Только это не вопросы. Скорее, просьба.

Она отложила меню в сторону, задумчиво и долго поглядела на отца. Затем сказала:

- Сегодня ко мне приезжала твоя любовница. Привезла мне краски.

Донни вскинул брови, не перебивая и внимательно слушая дочь. Он положил локти на ручки кресла, соединив вместе указательные пальцы и сплетя остальные. Взгляд его был холоден и бесстрастен, и Рита вдруг подумала: вот такой он и предстаёт перед всеми своими просителями - не человек, а почти что мраморная статуя с застывшим взглядом.

- Знаешь, я бы предпочла не пересекаться с нею так часто, - продолжила Рита, продолжая наблюдать за отцом. На лице его не дрогнул ни один мускул. Он всё так же слушал её - и смотрел прямо в лицо, в глаза. - Понимаю, её об этом спросила Алессия. Но мне это было неприятно. Потом, Витале попросил её сопроводить по дому... и ты навязал мне её общество тогда, на прогулке... Понимаешь, если каждая твоя пассия начнёт лезть в мою жизнь, мне это вряд ли понравится. И я бы не хотела, чтобы эта девчонка лезла.

Донни выслушал, медленно кивая. Задумчиво опустил глаза. Потом вновь взглянул на дочь, уже смолкнувшую.

- Это всё? - спросил он после паузы.

Рита смутилась. От отца она ожидала несколько иной реакции. Он всегда был с нею ласков и заботлив, на все её выходки реагировал более эмоционально, и редко когда был таким... чужим.

- Полагаю, да.

- Хорошо. - Он казался предельно спокоен. - Если это всё, давай теперь обедать. Я очень проголодался, честно говоря. Вот, кстати, и нашу еду несут.

Рита застыла, уязвлённая. И это всё? Ни объяснений, никаких извинений, ни обиды, ни гнева, ни стыда? Он так и будет обедать при ней, жрать свою чёртову пасту, даже не пряча глаз? Перед ним поставили тарелку; вторую опустили перед Ритой. Сглотнув в горле ком, девушка пристально, не отрываясь глядела на отца, спокойнёхонько взявшегося за приборы. Вместе с тем он ровным голосом попросил официанта принести ему бокал белого полусладкого.

- Один момент, мистер Мальяно, - того как ветром сдуло. Донни принялся за обед.

- Ты не хочешь обсудить это со мной?

Пожав плечами, Донни обтекаемо ответил:

- Я же выслушал тебя. Полагаю, ты сорвала меня с рабочего места, чтобы я вопреки своим принципам примчался к тебе, бросив все свои дела на Вито и Анжело, потому что знала - я не смогу иначе. К тому же, ты не озвучила повод нашей встречи. Я, честно говоря, думал, что повод будет более... веским.

- Я хотела сказать, что мне это не нравится, - тихо произнесла Рита.

Донни с холодной улыбкой посмотрел на неё, словно ожидая, что будет дальше. Рита запнулась, смолкла. Подождав немного, уже менее уверенно продолжила:

- Просто постарайся сделать так. чтобы до конца её пребывания здесь мы с ней не встречались, папа. Пожалуйста.

Донни молча ел. Ему принесли вино: он запил им пасту, промокнул губы салфеткой, затем кивнул и снова взялся за еду. Рита поёрзала. Почему он молчит? Должен же он, в самом деле, сказать хоть что-то?

Прожевав и проглотив, он действительно сказал, откинувшись на спинку кресла:

- Кажется, своих детей я всё-таки воспитал дурно, если они имеют право указывать мне, кого водить в собственный дом, а кого нет. Что с тобой, Рита? - его глаза казались двумя льдинками. Таких глаз и такого их выражения у отца она никогда прежде не видела. - Я могу понять Коди: он несдержанный дурак, и он всегда был таким. В нём много хороших качеств, но не интеллект и деликатность, честное слово. Однако ты меня разочаровала.

Рита несмело ухмыльнулась:

- Это ты мне говоришь, папа? Про разочарование? Ты понимаешь, как всё это выглядит? Этот твой роман? - она всплеснула руками. - Спроси кого хочешь: она годится тебе в дочери. Да это смешно.

- Надеюсь, ты сказала всё, что хотела, - заметил он, и ухмылка сама сошла с губ Риты. - Лучше поешь, здесь очень вкусно готовят.

- Ты меня будто совсем не слушаешь, - сощурилась она и сердито продолжила. - Неужели ты думаешь, что ей нужно от тебя что-то другое, кроме твоих денег...

Донни поставил бокал с вином на прежнее место, но ножка бокала стукнула о столешницу громче положенного. Он поднял на дочь долгий, предостереающий взгляд.

- Я слышу больше, чем хотел бы, - жёстко сказал он. - Тебе сейчас стоит подумать о том, что и кому ты говоришь. А Шарлиз - Шарлиз совершенно не место в твоих мыслях. Ты не хочешь с нею видеться? Прекрасно, я учту твоё желание, но может статься и так, что тебе придётся делать это.

Рита недоумённо нахмурилась.

- Что такое? - усмехнулся её отец. - У тебя такое удивлённое лицо. Но ты же не можешь не приезжать в родной дом или видеться со мной. А если выйдет так, что Шарлиз останется здесь, на Голд-Кост? Останется насовсем?

- Да это же сплошной фарс.

- Ты указываешь мне, как поступить? С кем встречаться? С кем спать? - Донни подался вперёд, так, что Рита ощутила, как дрогнул стол под его весом. - Ты считаешь, что можешь это делать? Контролировать меня? Приказывать мне?

- Я не... - она смешалась, спуталась, сжалась, Отец давно не говорил с нею так. И давно не был таким на её глазах: только с чужими, не с ней. - Конечно, нет, но... это взаправду смешно....

- Когда двое людей выбирают друг друга, любят друг друга - это смешно? - он выразительно поднял брови.

- Нет, но... Боже, папа. Ты не любишь её. Ты... Господи, о чём мы говорим сейчас? Об этой пигалице?

- Мы говорим о том, что тебя однозначно не касается.

Рита шумно вздохнула, прижав ладонь ко лбу:

- Я не хочу, чтобы в глазах всех остальных ты стал посмешищем. Только представь, ты и она, бродяжка-сиротка из пансиона. Это же...

- Она не бродяжка, - возразил Донни, сузив глаза. - Да, Шарлиз сирота, у неё никого нет, но разве это говорит о ней дурно? А, может быть, те, перед кем ты так стараешься выслужиться, действительно хотят внушить тебе, что мой личный выбор делает меня смешным. Но поверь, лучше я буду трижды смешон, чем единожды глуп настолько, чтобы потерять хорошего человека ради чьего-то мнимого одобрения. Подумай над этим уроком, Рита. Тебе не помешало бы усвоить его.

Он отодвинул от себя тарелку с недоеденной пастой, поморщился.

- Меня от этого уже тошнит. Пожалуй, я неважно себя чувствую здесь, среди этих прекрасных порядочных людей. Лучше бы мне вернуться домой, в свою клетку, где меня и следует держать, если у тебя нет действительно важных вопросов ко мне. Или просьб.

Рита покраснела. Отец понимал всё, что она чувствует, всё, что она о нём думает, и в тот момент она почувствовала себя не просто уязвлённой, но и застигнутой с поличным.

- Я ничего не имела в виду. Но она мне не нравится, я ей не доверяю, и я просто хотела, чтобы ты...

Он уже встал, положил салфетку на стол, покачал головой:

- Неужели ты думаешь, что я люблю тебя так слепо, что готов по щелчку стать тем, кем ты меня видишь - престарелой, отжившей своё, бесчувственной рухлядью? Или бросить ту, кто не нравится тебе, великовозрастной женщине, самой - практически матери? Или ты думаешь, что можешь меня контролировать? Рита. Ты всегда была такой умной девочкой. Я разочарован.

- Она здесь никто, - вспыхнула Рита. - А мы уже ссоримся из-за неё.

- Она не никто для меня, - бросил Донни. - А ты хочешь, чтобы всё было только по-твоему.

- Но всё же её ты оставил, - тихо сказала Рита и исподлобья взглянула на отца. - А ко мне приехал, стоило мне только попросить.

Донни дрогнул, уколотый этой шпилькой в самое сердце, и так оно было в самом деле - она ткнула его в больное, она указала на его место, всё же нашла его слабость. Но он промолчал.

Только, набросив пальто, улыбнулся вместо ответа так весело, молодцевато, озорно, словно не было никаких лет у него за спиной, а лицо его, освещённое вспышкой жестокой, холодной ярости, поистратило вмиг весь свой сдерживаемый покой - а затем Донни Мальяно молча вышел, не сказав больше ничего.

4

Кутаясь в пальто и пряча руки под перчатками, Шарлиз, непривыкшая к сырому чикагскому холоду, шла по Ист-Оук: одной из самых фешенебельных улиц, где располагались дорогие рестораны, офисы и магазины, минимальные чеки в которых превышали стандартную среднестатистическую месячную зарплату по городу. Фредо, оставив машину на парковке, где за ней согласился присмотреть его хороший знакомый - у Пешекане они были везде - сопровождал её, время от времени тихо, но тяжко вздыхая: такое времяпровождение было для него хуже плохого, но деваться некуда, приказ есть приказ.

К тому же, Шарлиз действительно нравилась ему, и он с интересом наблюдал за тем, как спокойно и достойно она ведёт себя, прогуливаясь мимо витрин и любуясь архитектурой старой улицы.

Спустя час ходьбы порядком уставший и вспотевший как следует Фредо, отдуваясь, спросил у Шарлиз:

- И всё же, мисс Кане - вам разве ни чуточки не хочется куда-нибудь зайти?

- Не то чтобы очень, - откликнулась она. - Просто на Голд- Кост пройтись некуда, а я очень люблю пешие прогулки.

- Какое несчастье, - выдохнул Фредо и обмахнулся воротником пальто. - Я как раз в последнее время чаще бывал за рулём.

Шарлиз рассмеялась, остановилась: она шла немного впереди Фредо, но теперь обождала его и, с симпатией взглянув, ласково сказала:

- Вообще-то, мистер Мальяно велел мне присмотреть вечерний наряд. Так что, может быть, действительно стоит куда-нибудь заглянуть.

- Это очень здравая мысль, - ободрился Фредо, вытирая потное лицо платком. - Только вы уж простите, я в этих делах ничего не соображаю, так что посоветовать не могу.

- Здесь есть магазин, в который я хотела бы заглянуть, - заметила Шарлиз. - Пойдёмте, это недалеко.

- Слава Богу. Слава Богу.

Элегантно постукивая невысокими каблуками, очень скоро она вошла в бутик Валентино, попросив Фредо остаться снаружи: тот был благоразумен и понимал, что вряд ли с ним возле двери кто-то внутри навредит Шарлиз. Чувствуя, что она просто хочет побыть одна, и подмечая её глубокую, почти что печальную задумчивость, он послушался и только открыл перед ней дверь.

В витринах, обрамлённых чёрными рамами, застыли роскошно разодетые манекены, выполненные из дерева. Наряженные от туфелек до шляпок, они смотрелись практически как люди и были поставлены в модельные позы: Шарлиз, помедлив и засмотревшись на них, зашла внутрь и, напоследок ободряюще улыбнувшись Фредо, распустила воротник пальто, поднятый из-за холода.

Её тут же встретили девушки в строгой чёрно-белой форме с красивыми шёлковыми платками, повязанными на шеях. В такой непогожий день в их магазине было почти совсем пусто, и две из них с радостью направили всё своё внимание на единственную клиентку, одетую с большим вкусом - и не кричаще, но очевидно дорого.

Шарлиз медленно осматривалась, попутно отвечая на деликатно задаваемые, уточняющие вопросы своих сопроводительниц. Впервые ли мисс в их магазине? Не желает ли она отдохнуть и выпить чаю, кофе или шампанского? Может быть, она угостится шоколадом и свежей клубникой - для клиентов у них предусмотрены закуски...

«Клубника осенью, - машинально подумала Шарлиз и легко улыбнулась. - Действительно, чему здесь удивляться. Эти люди живут по совершенно иным законам времени и пространства, не то что я. Впрочем, когда-то и меня бы это совсем не удивило».

От размышлений её оторвал новый вопрос: быть может, она пожелает взглянуть на последнюю коллекцию маэстро Гаравани от кутюр...

- Это как раз то, что нужно, - задумчиво сказала Шарлиз и добавила. - Но на повседневное я бы тоже взглянула.

- Разумеется, мисс. Лео вас проводит.

- Пожалуйста, следуйте за мной, - попросила её улыбчивая брюнетка, и Шарлиз, расстегнув пальто и сняв перчатки, прошла в соседний большой зал.

Обстановка бутика несколько напомнила ей ту элегантную, но простую и непринуждённую атмосферу южной Италии, которая царила на более строгом и «формальном» первом этаже особняка Мальяно. Те же золотисто-коричневые тона, похожий дорогой паркет, деревянные панно и невычурная меблировка: всё сдержанно, богато, с достоинством. Шарлиз, ободрившись, сняла пальто, которое у неё тут же забрали, и присела в кресло, перед которым на низкий журнальный столик из калёного стекла в деревянной широкой раме ей поставили чашечку чёрного кофе и перламутровую десертную тарелку с крупной клубникой, политой шоколадным соусом. Она неторопливо дождалась, когда девушки принесут ей несколько нарядов на оценку, и из показанного десятка комплектов оставила платье, юбку и брючный костюм.

Постепенно, отдыхая здесь, в мягком, тёплом свете огромных футуристичных ламп, выгодно сочетавшихся с классической обстановкой, наслаждаясь кофе и покоем, Шарлиз отрешалась от всех неприятностей, которые испытала совсем недавно. Каждому человеку нужен отдых: облокотившись о ручки кресла и любуясь богатством тканей, цветов и кропотливой вышивки, девушка выбирала себе наряды, как того и просил её любовник - или покровитель, пусть даже временный? - и старалась радоваться тому, что имела прямо сейчас, хотя на душе скребли кошки, а отчего, понять она не могла.

Наконец, неторопливо выбрав несколько подходящих нарядов, Шарлиз поднялась, чтобы пройти за услужливой Лео в примерочную и поглядеть на себя в них. Вместе с простыми повседневными вещами, пришедшимися Шарлиз по вкусу, были и чехлы с двумя вечерними платьями, к которым предстояло подобрать комплект верхней одежды и обувь. Впрочем, с этим трудностей не предвиделось: к ним подразумевался определённый тандем, другое дело, что выбрать - более скромный или более эффектный наряд... Вдруг Шарлиз, почти дойдя до примерочной комнаты, остановилась и замерла, глядя в тёмный зал, выполненный в более насыщенных и густых чёрных и коричневых тонах. Свет, достаточный для того, чтобы разглядеть представленную там одежду, казался весьма сдержанным и тусклым. До ноздрей Шарлиз донёсся тонкий запах пачули и бергамота, табака и дорогой кожи.

Она, заворожённая увиденным, неторопливо направилась в тот зал.

- Мисс Кане, - вежливо, но несколько растерянно позвала её Лео. - Здесь представлена мужская коллекция.

- Да, - мягко и спокойно ответила Шарлиз. - Я догадалась.

Оказавшись там, она укуталась в ощущение несравнимого покоя. Почувствовала себя почти в его объятиях, практически дома. По одному только взгляду на статные деревянные манекены в позах гораздо более скромных и не вычурных Шарлиз поняла, что Донни Мальяно предпочитал носить некоторые костюмы, пошитые в Доме Валентино: она это видела по их крою, по качеству ткани и цветам, по мельчайшим деталям, бросавшимся в глаза, вроде графитово-серой строчки по гладкому шёлку, по пуговицам с галочкой V, вышитой двумя нитками в центре - уж Шарлиз ли не знать, как они выглядят, когда она не единожды их расстёгивала. Она мучительно втянула в ноздри запах, услышав в нём отголоски того, чем пах человек, к которому она привязалась, и прошлась вдоль стеллажа, где на деревянных вешалках, покрытых бархатом, были представлены костюмы разных оттенков и мастей.

- Вы хотели бы выбрать что-либо в подарок, мисс Кане? - вежливо спросила Лео, неотступно последовавшая за ней.

- Да, - задумчиво сказала та. - Может быть, да... Не знаю, я хотела бы пока что просто посмотреть.

- Как скажете, мисс.

Она с огромным удовольствием разглядывала костюмы и рубашки, «двойки» и «тройки», чёрные гладкие смокинги и старомодные пиджаки с запахом для тех, кто предпочитал мужественную классику. Она любовалась предметами, бывшими частью мира Донни Мальяно, а значит, тем, что хотя бы немного, но принадлежало ему - и чем Шарлиз могла безнаказанно любоваться. Она рассматривала стройные ряды лакированных туфель и кожаные ремни с серебряными пряжками. Едва заметно, робко касаясь его, или костюмного рукава, или словно невзначай пробуя на ощупь рубашку, она думала о человеке, который так её озаботил. Погрузившись в волшебный мир бархатной полутьмы, она даже не заметила, что в зале был кто-то ещё: архитектура его располагала к приватности, однако Шарлиз всё же уловила женский голос:

- Нет, он не наденет это: он носит только шёлк, ну или шерсть, но тоньше, гораздо тоньше этой! И сюда однозначно не подойдёт кремовая рубашка. Уберите её совсем.

За этим последовал терпеливый вздох и чей-то тихий ответ. Мимо Шарлиз из-за деревянной колонны, украшенной зеркалами, стремительно прошла девушка в униформе: она бережно несла пару костюмов, явно не угодив запросам своей клиентки. Шарлиз, покосившись вбок, заметила её тонкую фигуру и светлую, почти платиновую голову: волосы были убраны под кожаную ленту, она носила модное лаковое пальто.

Шарлиз стремительно отвернулась, заметив, что незнакомка стояла возле такого же зеркала и, похоже, могла заметить её взгляд. Это было бы неловко.

Некоторое время они бродили по залу не пересекаясь, но всё же настал такой момент, когда две женщины встретились у одного из стеллажей. Шарлиз задумчиво выбирала галстуки, разложенные под стеклом, решив сделать Донни какой-нибудь небольшой, приятный подарок, раз уж она всё равно здесь и он разрешил ей потратить сколько-то денег на себя и свои желания. Она желает порадовать его! Женщина - Шарлиз дала бы ей от тридцати до тридцати пяти лет, хотя выглядела та роскошно и очень ухоженно - небрежно перебирала ремни, повешенные на стойку. А затем снова вздохнула:

- Терпеть не могу, когда всё делают так долго. Что же мне здесь, провести весь день?

Шарлиз украдкой бросила взгляды вправо и влево: кажется, никого, кроме неё и незнакомки, в зале не было. Минутой назад она отпустила Лео, попросив ту принести в примерочную воды. Незнакомка усмехнулась:

- В этом месте всегда так дурно обслуживают. Но, кажется, вам-то полегче чем мне. Выбрать галстук как-никак не так муторно, как выбрать костюм.

Шарлиз убедилась: обращаются точно к ней, и вежливо ответила:

- Кажется, вы точно знаете, что ищете.

- Разумеется! - та закатила глаза, улыбнулась. - Когда ты встречаешься с мужчиной так долго, как я, поневоле знаешь все его привычки, вкусы и пристрастия. Они же как дети. То не надену, это не куплю. А он занятой человек, поэтому я частенько помогаю ему выбрать рабочий костюм. У Валентино они лучшие: садятся как влитые, очень хороший покрой.

Шарлиз кивнула. Что на это сказать, она не знала: незнакомка не выглядела общительной, но такой была. Она одевалась гораздо моднее самой Шарлиз: если та была наряжена как дорого разодетая, любимая хозяином куколка, эта женщина словно сошла со страниц «Вог». Серебряное лакированное пальто подчёркивало её астеничную худобу и модельную внешность. Волосы, гладко убранные под ленту, буквально сияли здоровьем. Светлые холодные глаза придавали ей особого лоска ледяной богини, неприкасаемой и нечеловечески красивой: Шарлиз невольно восхитилась этой женщиной, рядом с ней почувствовав себя простушкой. Впрочем, она не обманывалась: так оно и было. Они были существа категорически разной породы, обе - по-своему обворожительные, но слишком непохожие. Почти бесплотная блондинка и фигуристая, хотя и изящная Шарлиз впервые посмотрели друг на друга - быстро, мельком, пусть и очень внимательно.

- Камилла, - с улыбкой представилась та.

- Шарлиз. - Она пожала руку Камиллы, протянутую для пожатия. На её безымянном пальце Шарлиз заметила богатое кольцо с крупным прозрачным камнем. - Надеюсь, вы быстро найдёте нужный костюм.

- Ох, в этом я мастер. Я бы рада скинуть это на него самого, но - мужчины! - вы наверняка знаете, что бывает, когда любите занятого человека.

- О да, - с энтузиазмом откликнулась Шарлиз.

- А ты выбираешь подарок или... - Камилла деликатно смолкла, подталкивая Шарлиз к ответу.

Та слегка порозовела. Она не знала, имеет ли право вообще говорить с кем-то о Донни, но, в конце концов, можно не сообщать его имени... Можно хотя бы на короткое время почувствовать себя сколько-то значимой для этого человека. Она тепло отозвалась:

- Подарок, да. Так, какую-нибудь мелочь. Галстук, например.

- Я вижу по твоим глазам, эта мелочь для очень дорогого человека, - Камилла пожала плечами. - Такое сразу заметно. Когда женщина влюблена, я имею в виду. Правда, молодому человеку я бы не стала выбирать Валентино. Прости, что вмешиваюсь, но это скорее возрастная мода... определённый статус...

- Ему будет в самый раз, - мирно заметила Шарлиз. - Он не слишком молод.

- М-м-м, понимаю. Похоже, наши мужчины неплохо поладили бы.

Шарлиз уклонилась от ответа. В беседе она почувствовала какую-то странную навязчивость, нарочитость, но ничего не сказала - однако решила, что стоит закруглиться с выбором, и беспокойно осмотрелась, выискивая Лео.

- Не беспокойся! Скоро она подойдёт, - заметив это, сказала Камилла. - Могу спросить твоего совета?

Шарлиз смутилась:

- Не уверена, что могу его дать.

- Это пустячный вопрос, - женщина поморщилась. - Как думаешь, лучше взять серый костюм или чёрный? Разница-то в паре оттенков, а я не могу решиться.

- Смотря для каких целей, - рассудила Шарлиз. - Чёрный всегда уместен, серый выглядит чуть более расслаблено. Может быть, какой-то цвет лучше подойдёт по внешности.

- Он человек неординарный. Я бы сказала, страстной, южной, волевой красоты. - Камилла с улыбкой полуприкрыла глаза. - Правда, в нашей паре блистаю я.

Обе рассмеялись. Шарлиз с симпатией посмотрела на новую знакомую: та всё же показалась приятной, и ей захотелось сделать напоследок комплимент.

- У тебя красивое кольцо, - произнесла Шарлиз. - Просто роскошное.

- Ох, да, - на тонких длинных пальцах оно смотрелось великолепно. Камилла протянула Шарлиз руку, чтобы та смогла полюбоваться вспышками света и бликами в камне. - Он на меня денег не жалеет, милочка. Мы вместе уже пять лет.

- Так значит, оно помолвочное? Мне стоит тебя поздравить?

- Нет-нет, - Камилла поморщилась, точно Шарлиз сказала какую-то глупость. - Он не такой человек, чтобы сделать кому-либо предложение. Понимаешь, не единожды побывав в браке, он от всего этого устал и долгосрочных отношений с обязательствами не ищет. Ему вовсе не нужно жениться на мне, а мне - выходить за него, и возможно, поэтому мы до сих пор вместе. Но секс... - она понизила голос и подмигнула Шарлиз. - До сих пор прекрасный.

Тогда же вернулась Лео. Шарлиз, не желавшая узнавать больше личных подробностей, извинилась и вместе со своей помощницей выбрала шёлковый чёрный галстук, посчитав его лучшим из выставленных в витрине. Попрощавшись со своей новой знакомой, она позволила увести себя в примерочную, чтобы там посмотреть на себя в нескольких нарядах.

Шарлиз довольно быстро расправилась с каждым. Юбку и костюм она оставила в магазине, но платье попросила упаковать - она давно мечтала о таком, выполненном из богатого бархата бутылочного оттенка, с белыми широкими манжетами, похожими на рубашечные, с отложным белым воротником. Платье состояло из нижней короткой юбки и застёгивающегося на спине сюртучка с фальш-пуговицами из литой бронзы на груди. Оно смотрелось на ней прекрасно: без тени притворства Лео сказала - «его как на вас пошили». Переодевшись в вечерние наряды, Шарлиз вновь стремительно выбрала не тёмно-синее платье, а красное, по фигуре, с изящной шёлковой накидкой, похожей на капюшон.

К нему в качестве комплекта предполагалось чёрного цвета пальто-бушлат с винными вставками и широкими рукавами, а также комплект из украшений. Их Шарлиз вежливо отвергла, но верхнюю одежду взяла, понимая, что без неё образ вряд ли будет выглядеть так эффектно, как задумывалось. Её провели к кассовой стойке, попутно предлагая ещё напиток или закуску. Шарлиз отказалась. Возле кассы она внезапно заметила Камиллу, которая всё же нашла нужный костюм.

- Рада, что ты с этим справилась, - сказала Шарлиз, наблюдая за тем, как девушки ловко упаковывают наряды в шуршащую тонкую бумагу и фирменные коробки, которые перевязали лентами.

- Как всегда, - равнодушно подметила Камилла, поправив волосы.

- Мисс Морган, как вам удобно будет оплатить?

Шарлиз было неловко, но деваться некуда - они обе стоят с покупками в очереди. Делая вид, что разглядывает несколько красивых блуз, выставленных у окна, она вдруг услышала что-то такое, отчего по спине пробежала холодная волна:

- Запишите всё на счёт мистера Мальяно, пожалуйста.

Шарлиз остолбенела. Продолжая как ни в чём не бывало смотреть на блузы, на их прозрачные цветные газовые рукава, сквозь которые хорошо виднелась улица в окне - серая, неприветливая - преображаясь в более яркие оттенки, как в калейдоскопе, она пыталась совладать с частым сердцебиением, почти что не помня следующие несколько секунд. Первым желанием было спросить... спросить что? Шарлиз растерялась. Она не знала, что сказать. Она разом вспомнила всё рассказанное Камиллой: пять лет вместе... у них близкие отношения и прекрасный секс... она выбирает ему костюм, потому что он занят... да, он занятой человек и много работает, он доверяет её вкусу... В горле у Шарлиз запекло. Она с трудом не кашлянула, не позволив себе даже жестом выразить то, что творилось внутри. Глаза стали стеклянными от накатившей влаги, но и её она сдержала.

Она, в конце концов, не имела никакого права так себя вести. Это было бы недостойно, глупо и... и вдобавок, Камилла - как её, фамилию она будто нарочно забыла! - имеет больше прав огорчаться.

Это она, Шарлиз, выполняет роль любовницы на месяц, быстрого развлечения, девочки на побегушках. Ей всё стало вмиг понятно. Все мысли и надежды о том, что будет дальше, рассыпались. В ушах тонко звенело: Шарлиз могла поклясться, этот стеклянный звон был звуком её разбитых, глупых мечтаний.

Боже, как больно. Надо это как-то перетерпеть. А что будет затем? Как она вернётся на Голд-Кост? Она не вернётся, только не теперь. Но иначе нельзя... у них договор. Она обязана.

Вдруг она вздрогнула, когда кто-то коснулся её плеча. Это была холёная богиня с холодным взглядом. Конечно. Такая женщина и должна сопровождать Донни Мальяно. Такую женщину он и не отпустит от себя. Шарлиз едва совладала с собой, чтобы не отпрянуть. Инстинктивно она уже возненавидела Камиллу, хотя понимала - не за что, это той впору ненавидеть Шарлиз, однако не могла с собой ничего поделать. У неё было вдребезги разбито сердце.

- Было приятно познакомиться, - улыбнулась Камилла, весьма дружелюбно. От этого Шарлиз стало только хуже. - Надеюсь, мы с тобой ещё как-нибудь пересечёмся. В Чикаго мир людей, каждый день носящих Валентино, очень узок. - И она рассмеялась.

Шарлиз ответила улыбкой, сухой как увядший цветок, и, побледневшая, кивнула. Она даже не нашлась что ответить. Это было мучительно стыдно. Чудовищно. Безобразно. Потом уже она сообразила: ей придётся назвать то же имя, и девушки, которые так усердно возились с ней, всё поймут. Какой кошмар. Они сообразят, что Шарлиз - любовница мистера Мальяно.

Или это в порядке вещей, когда на его счёт записывают свои покупки разные женщины? Сколько у него, не желающего серьёзных отношений, любовниц на самом деле? Шарлиз стало нехорошо. Она внезапно вспомнила ту царапину на груди, которая - это Шарлиз точно знала - была оставлена не ей. Тогда она торговалась с собой, понимая, что Донни ей не принадлежит. Но теперь, понимая, кем могла быть та женщина, она почувствовала только дурноту.

- Всего доброго, мисс Морган.

Камилла Морган. Шарлиз смотрела ей вслед - она вышла через другой вход, ведущий на соседнюю улицу, пройдя насквозь весь мужской зал, и красивые бумажные пакеты несли за ней: королевская стать, королевское же обращение. Шарлиз ощутила себя униженной. У неё не было ни цента, чтобы расплатиться за эти покупки достойно, и она не могла отказаться от них - с ней слишком долго работали, это было бы чудовищно. От всего, что она увидела упакованным, ей стало почти до тошноты плохо. Пробормотав извинения, она сослалась на духоту. Действуя почти автоматически, попросила пальто. Девушка выглядела впрямь нехорошо, и сотрудницы заволновались, предложив ей воды, но Шарлиз слабо отказалась и сообщила: за всё расплатится мой водитель, обождите минуту - а затем, насилу дождавшись верхней одежды, вылетела незастёгнутой на улицу, на холод, хватая воздух губами. Фредо был там, неподалёку. Увидев Шарлиз смертельно побледневшей, он выпрямился и, несмотря на свои габариты и неторопливость, почти моментально оказался возле неё.

- Мисс Кане, вы...

Она замотала головой и выдавила, глядя на асфальт, не поднимая глаз:

- Фред, прошу, ничего не спрашивай. Пожалуйста, расплатись ты. Сделай всё, как полагается, и поедем отсюда. Мне нехорошо.

Он забеспокоился, положил руку ей на плечо и ощутил, что девушка дрожит.

- Я вас здесь не оставлю, - отбрил он. Шарлиз резко взглянула ему в лицо. Она ничего не сказала, никак не ответила, но в глазах её он увидел столько смешанной боли и отчаянья, что пробормотал. - Тогда пойдём вместе.

- Нет, - прошелестела она. - Я хочу подышать. Немного... подышать. Иди, умоляю, иначе я не могу.

- Тогда обернусь за мгновение.

Она не помнила, как дождалась его и как они дошли до «Мерседеса». Шарлиз двигалась словно сомнамбула, ведомая Фредо. Он посадил её в машину, он закрыл за нею дверь, даже пальто поправил - она была в ступоре.

Да, она знала, что может быть не единственной его женщиной прямо сейчас, и было глупо надеяться на что-то другое. Но после всей человечности, которую Донни Мальяно к ней проявил, это был удар под дых.

И Шарлиз не знала, как от него оправиться.

5

Он был занят весь этот день, и весь следующий - тоже. Не выходил из кабинета, не показывался, даже не обедал со всеми. Впрочем, Шарлиз и сама не искала его компании: оставшись у себя в комнате, она сослалась на головную боль и, слабо улыбнувшись Алессии, отказалась от ужина, а затем и от завтрака. Её, мол, мучают частые мигрени: обычное дело осенью. Посочувствовав, Алессия осторожно спросила, не нужно ли аспирина, но Шарлиз только покачала головой.

Оставшись одна в своей спальне, точно запертая - теперь по-настоящему в клетке - она мучительно подсчитывала количество оставшихся до отъезда дней, ужасаясь, как много ещё их предстоит пережить.

Если бы она относилась к Донни Мальяно ровно и безразлично, одно дело, но сейчас она не могла видеть его. Одна мысль о том, что пройдёт ещё день и, возможно, они встретятся, делала больно. Покупки, которые занесли в её комнату, она так и не разобрала. Сил хватило лишь убрать их в шкаф, поглубже, чтобы не мозолили глаза - а всё остальное время, переодетая в кардиган и ночное платье, Шарлиз без единой связной мысли смотрела в потолок, лёжа на постели, или выходила на террасу и стояла там до тех пор, пока от холода не переставала чувствовать руки и босые ноги. Она не собиралась ничего сотворить с собой, вовсе нет, просто надеялась таким образом, болью физической, как-то избавиться от боли душевной, а ещё - от стыда и унижения.

Она - та, с кем у него была интрижка на стороне. Она - та, с кем он изменял этой роскошной женщине. Боже. Боже. Такое не придумаешь даже нарочно. Но, как верно сказала Камилла, в Чикаго не так много мужчин, способных позволить себе каждый день носить костюмы от Валентино.

Она поужинала на третий день, как Донни был занят по работе, и вернулась к себе до того, как её кто-нибудь заметит. Донни справлялся о ней. После разговора с дочерью он вернулся домой в смешанных чувствах; он знал, чего хочет, знал, что Рита не права, но всё сказанное его беспокоило. Ему было плевать на общество и любое из мнений, но он тревожился, что Рита так невзлюбила Шарлиз, а ещё - что она могла обидеть её. Он наметил себе: поговорить с Шарлиз в ближайшие дни, выгадать удобное время, успокоить её, утешить. Он должен показать, что она ему дорога. Она и вправду стала дорога дону: в этом он с собой был искренен. Без Шарлиз он скучал. Он не раз ловил себя на мысли, что ему одиноко без неё. Он стремительно привязывался к тем, кого любил, и хорошо знал, что порог его преданности таким людям слишком высок. Если он выбрал кого-то себе в партнёры или друзья, должно было случиться что-то из ряда вон - как смерть Доры. Подумав об этом, внутренний голос Донни Мальяно замолкал. Чувства, испытываемые сейчас, он уже прожил когда-то в молодости: жажду бесконечного обладания, невозможность насытиться любимым человеком, желание быть рядом и разделить своё время с ней.

В свой свободный день он напомнил Витале, что вечером к девяти ему нужен водитель: они с Шарлиз поедут в ночной клуб, принадлежащий Анжело. Витале коротко кивнул. Он все эти дни был занят делопроизводством. Сегодня у дона по расписанию встреча с одним человеком из семьи Морроу, как раз в том клубе: Морроу были тоже ирландцами, но теми, кто с Мальяно предпочитал держать нейтралитет. Гейб Морроу согласился встретиться с Донни, чтобы обстряпать кое-какое дело, касающееся Айела. Вдобавок, Донни не желал портить отношения с Морроу и хотел прояснить: не стоит лезть в их конфликт с братьями Айела даже из чувства солидарности к землякам.

Утром Донни Мальяно ждал Шарлиз за завтраком, но она не спустилась. Алессия, обеспокоенная этим, сходила к ней и сообщила:

- Ох, папа, у девочки просто мигрень. Ничего, это пройдёт. Но так уже третий день.

- Я поднимусь к ней, - тихо сказал он, однако Алессия мягко коснулась его плеч и усадила Донни обратно, когда он попытался встать.

- Нет, пусть отдохнёт. Она сейчас спит.

- Может, ей нужен врач. Откуда я знаю.

- Если к обеду не выйдет, тогда может быть и нужен, - Алессия с упрёком вздохнула. - Вы, мужчины, порой бываете не умнее вьючных животных, уж прости меня, папа, за грубость. Иногда женщина должна побыть одна.

Он хотел было напомнить, что у них для этого слишком мало времени, но тут же устыдился, обжёгся о собственные мысли - и, тяжело вздохнув, без особенной охоты взялся за завтрак. Он не представлял, что точило униженную, слишком тяжело пережившую такое оскорбление Шарлиз, не говоря уже о том, что она была безнадёжно - теперь уже - влюблена.

К обеду она так и не показалась. Донни, поработав у себя, стремительно вышел из кабинета, едва часы пробили два. Алессия вздрогнула, выглянула из кухни и проводила его взглядом: Донни Мальяно решительно поднялся наверх.

Возле двери Шарлиз он, подождав немного, обратился в слух. В спальне было тихо. Может, она вправду спала?

Очень деликатно, он постучался костяшками пальцев. Затем ласково спросил:

- Шарлиз. Как ты? Ты выйдешь к обеду?

Она почти сразу ответила: да, конечно, обязательно. Голос был тусклым и бесцветным. Донни это ужаснуло. Что же такого сказала ей Рита, чтобы девушка так переживала? А может, у неё действительно такая сильная мигрень?

- Шарлиз, открой мне. - Он нахмурился. - Тебе стоит вызвать врача?

Нет, не стоит, ответила она и, извинившись, сказала, что откроет через минуту. Донни слышал шаги, звук отодвигаемого ящика комода. Затем Шарлиз действительно открыла ему, и он побледнел, заметив, что на ней, несмотря на улыбку, совсем не было лица.

Кто и что с ней сотворил?

Он не мог в такие минуты думать рационально. Хотелось действовать сгоряча, от сердца, но привычка следовать велению разума никуда не делась. Донни мягко коснулся пальцев Шарлиз, лежавших на дверной ручке, и осторожно спросил, может ли войти.

- Конечно, - беззаботно ответила она.

В её голосе он отчётливо услышал что-то другое, хотя она пыталась это скрыть.

Он неторопливо вошёл, не став закрывать дверь. Шарлиз благодарно на него взглянула, отойдя на пару шагов. Так, мелочь, ерунда, но Донни вздрогнул: это была уже некоторая дистанция, и он не понимал, почему это происходит.

Он прошёлся по спальне, отметив исключительный порядок и чистоту. Цветы, которые он подарил, были подрезаны, в вазу добавили свежей воды. Комната выглядела странно неживой и покинутой. Донни вспомнил: когда он заходил к ней несколькими днями ранее, чтобы принести одежду и зубную щётку, взгляд приласкал лёгкий бардак, наведённый женской суетливой рукой. Тут лежал её свитер, там - ленточка. Ночной крем стоял не на своём месте, на полочке, а на бортике раковины. Ничего такого, просто обжитая комната, не то что теперь. Это было предзнаменование чего-то дурного. У него стиснуло сердце. Он и сам не подозревал, что так привязался к девчонке и будет настолько волноваться за неё.

- Шарлиз, - осторожно начал он, не смея приблизиться, пока она сама не захочет этого. - Прошу, давай поговорим. Я полагаю, это нужно сделать.

- Если ты так хочешь, - с вежливым равнодушием ответила она.

- Хочу, - тихо ответил он и, окинув комнату взглядом, подметил. - Может быть, устроимся где-нибудь в гостиной? Там будет наверняка удобнее.

- Как скажешь.

Как скажешь, как хочешь, всё что пожелаешь - ему стало не по себе. Он вежливо пропустил её вперёд, вдруг подметив, что за эти дни она как-то похудела, осунулась, и заволновался, не заболела ли она. Одетая в свободный джемпер и слаксы, Шарлиз спустилась по лестнице первой. Уже в гостиной Донни, опустившись на диван, пригласительным жестом предложил Шарлиз сесть, и она заняла кресло напротив, положив одну ногу на другую и элегантно привалившись боком к левому подлокотнику. Глядя на неё, Донни ничего не мог с собой поделать: он хотел эту женщину, хотел владеть ею... и хотел, чтобы она владела им. Это было логичное, беспримесное желание, происходившее из его чувств - однако теперь она казалась ему по-странному закрытой, как запертая дверь.

Донни, выдержав недолгую паузу, решил быть сразу честен:

- Я виделся позавчера с Ритой. Она попросила меня приехать на встречу.

Шарлиз как-то странно вздохнула, будто что-то давило ей на грудь. Донни внимательно следил за переменой в её лице, но она не наступила. Тогда он продолжил:

- Мы много говорили с ней в тот день, и речь шла в том числе о тебе. Рита... она... - усмехнувшись, он опустил взгляд. Усмешка та была скорее от тревоги, и, как ни странно, Шарлиз это поняла. - Она слишком идейная. Я же всё делаю не так. Понимаешь?

- Да.

Донни беспокойно потёр шею.

- Я не знаю, что она наговорила тебе, но буду рад помочь и выслушать. Ты должна знать: то, что она сказала, не касается тебя и меня. Мы должны разобраться во всём сами, - он старался говорить прямо и без увиливаний, чтобы Шарлиз всё чётко поняла. - И если даже она, или кто-то ещё, будут против тебя, я...

- Всё в порядке, - Шарлиз покачала головой. - Я клянусь, Рита меня не обидела.

- Сказала ты, в то время как на тебе просто нет лица, - он развёл руками и улыбнулся. - Тогда не знаю, в чём может быть другая причина.

Шарлиз задумалась. Опустив взгляд, окинула им фигуру человека, с которым ей было так хорошо. Нужно ли всё портить? Что будет, если она расскажет про Камиллу? Она нахмурилась, не зная, как правильно поступить. Не навлечёт ли она на себя его гнев? Не сделала ли она что-то неправильно там, при встрече с его настоящей женщиной? Ей было мучительно даже смотреть на него.

- Я не уверена, могу ли сказать об этом так, - призналась она, - чтобы ты не посчитал меня в чём-то виноватой.

Донни изумился, подался вперёд, ближе к ней. Она не шелохнулась.

- В чём именно ты можешь передо мной провиниться, милая? - мягко спросил он.

Этот тон и эти слова резали её хуже ножа. Горло сдавил спазм, но она не могла позволить себе и расплакаться - не сейчас и не тогда, раньше. Может быть, потом, много позже, когда уедет в пансион. Зато теперь Шарлиз совсем не сомневалась в своём будущем: она очень ясно видела его. То, как возвращается обратно и снова влезает в серую шкурку сироты из школы Милтона Херша.

Может быть, мадам Коэн попозже просто продаст её другому взрослому богатому мужику.

Спазм стал только сильнее. Шарлиз подумала: что по-настоящему плохого может быть, если она скажет о той встрече? Её укололо самолюбие. Он догадается: она питала насчёт него какие-то несбыточные, наивные надежды. Вообразить, что он посмеётся над ней, узнав об этом, Шарлиз не могла, но, едва ворочая языком, всё-таки сказала:

- Я случайно встретила твою возлюбленную. Мне стало неловко, что так вышло, но поверь, я ничем себя не обнаружила - просто не знала, как разобраться с этой проблемой и... - она судорожно глотнула воздуха и улыбнулась, чтобы как ни в чём не бывало продолжить. - И я надеюсь только, что у тебя из-за этого не было никаких хлопот. Потому что я была осторожна. Я ничем тебя не выдала.

Донни оцепенел. Он слушал и не мог понять, что именно Шарлиз имеет в виду - всё это сперва показалось ему фарсом, затем он, нахмурясь, уточнил:

- Подожди, прошу. Я не могу понять, о ком речь, Шарлиз. У меня нет... возлюбленной. Нет другой женщины.

Она услышала «другой» и устало посмотрела на Донни Мальяно. Он думает, она ему поверит? Чего он хочет - обмануть её? Она спокойно сказала, и спокойствие это его просто убило:

- Я всё понимаю: я помню своё место, знаю, зачем я здесь. С первого же дня в этом доме только Фрэнни не напомнила мне об этом. Всё хорошо, нет-нет, - Донни хотел что-то сказать, но Шарлиз торопливо перебила его. - Я не обижена, ничего подобного: всё в порядке вещей, человек должен знать своё место.

По его плечам пробежали мурашки. Он серьёзно слушал Шарлиз, желая только одного: обнять её, утешить и каким-то образом объяснить, что всё совершенно не так, как она себе представила. Вместе с тем он не понимал, о какой женщине Шарлиз говорит. Возможно, Рита... Рита что-то рассказала ей о своей матери? Не похоже на то.

- Что за глупости, - пробормотал он, - вся эта ерунда про своё место. Шарлиз, если на то пошло, я хотел поговорить с тобой как раз об этом. Но сначала проясним всё случившееся. Может, ты что-то спутала или не так поняла. Может, это была знакомая... одного из моих сыновей? Она назвала тебе имя?

- Да.

- Как её звали?

Она сказала:

- Камилла Морган. - И последние надежды, что Донни её не знал, растаяли.

Судя по глазам, знал, и очень близко. В них вспыхнуло что-то злое и жестокое. Затем появилась растерянность. Хотя он держался так, что на лице не отразилось ни одной эмоции, но Шарлиз смотрела внимательно, как любая любящая женщина. Она всё мигом поняла. Разговор показался ей совсем неловким; она хотела только остаться одной или уехать отсюда, но понимала, что этого не случится.

Донни откинулся на спинку дивана, тяжело, долго вздохнул, нахмурился. Он глубоко задумался о чём-то, глядя вскользь мимо Шарлиз, и ничего не говорил некоторое время.

Шарлиз тоже молчала. Дурацкая ситуация, хуже не придумаешь - с чего вообще она решила, что имеет право ревновать его, так волноваться, строить из себя оскорблённое достоинство?

- Послушай, буду честен с тобой, - сказал Донни спокойным, холодным тоном. - Я всё проясню, чтобы это не мучило нас обоих, но сначала, прошу, сядь рядом. Пожалуйста.

Глаза его заволокла странная пелена, которой Шарлиз не понимала: он только показался ей разозлённым, и она подумала - неужели на меня?

- Пожалуйста, - повторил он и протянул ей руку.

Шарлиз не хотела, но разве у неё был выбор? Она послушно вложила свою ладонь в его, потому что он так просил, и от одного прикосновения тело скрутило фантомной болью. Шарлиз осекла себя: что за глупость? - но не чувствовать это не могла. Донни заставил её сесть рядом, повернулся к ней всем телом; не выпуская руки, но не трогая никак иначе, произнёс:

- Камилла Морган - действительно моя знакомая. Время от времени я на самом деле с ней встречался, и она была моей... - он вздохнул, обвёл гостиную взглядом. - Любовницей, полагаю?

Шарлиз молчала, почти не чувствуя прикосновения к себе. Тело странным образом перестало ей принадлежать в те минуты. Мало того унижения, которое она испытала при встрече с Камиллой: она унижена и теперь.

- Мы с ней не давали друг другу никаких любовных клятв и обещаний, - продолжил он. - Такие отношения нужны мне были потому, что у меня есть определённые потребности. И не было той, кто стала бы для меня кем-то большим, чем просто женщиной для разовых встреч.

«Я тоже разовая встреча, - подумала Шарлиз. - Встреча длиной в один месяц. Как по талону. Боже. Вся разница между ней и мной только в том, что она с ним была пять лет, а я - гораздо меньше... Разные сроки использования».

- Я не лгал ей, не обманывал, не давал ложных надежд, - убеждал Донни Мальяно. - Она и сама не хотела серьёзных отношений. До встречи с тобой мы виделись.

- Передо мной не нужно оправдываться, - смутилась Шарлиз.

Он чуть склонил голову:

- Нужно. Я полагаю, лучше всё сразу прояснить. Мы изредка встречались с ней до того, как я увидел тебя. Потом ты всё знаешь, я пригласил тебя в Чикаго.

Шарлиз едва сдержала желание сказать, что он виделся с ней и после: она это чувствовала, знала... но он удивил её, вдруг сознавшись:

- В тот день, после нашего первого свидания, я был у неё. В последний раз. Никаких отговорок не будет, это...

- Ты и не должен ничего говорить! - сказала она, хотя внутри всё перевернулось.

После того, что между ними было, он всё равно поехал к той женщине. Зачем? И для чего рассказывает это теперь? Ей стало хуже прежнего, она не желала ничего слышать, но возразить и отказать Донни Мальяно не могла.

- Должен, - сознался он и, потянувшись к ней, коснулся щеки ладонью. Шарлиз сглотнула, оставшись неподвижной. - Я не хочу, чтобы были какие-то недомолвки между нами. Пусть лучше ты всё узнаешь от меня, чем от кого-то ещё. От тех доброжелателей, которые с тобой так вежливы в моё отсутствие, да? Это был последний раз, когда я с ней виделся. Ты можешь положиться на моё слово, - он пристально посмотрел ей в глаза. - Я никогда тебе не солгу.

Шарлиз медленно кивнула. В этом она верила ему. Он действительно всё объяснил; мучимая болью и ревностью, она пока что не понимала, для чего вообще Донни ездил к своей любовнице. Он будто её мысли читал.

- Я забыл, что могу кого-то... хотеть так сильно, - тихо сказал Донни. - Но не забыл, что ты совсем юная, и отчасти Рита права - я пошёл в угоду своим страстям, и многие осудили бы меня. Тем не менее, ты не была для меня женщиной для секса. С первого дня не была.

- Как Камилла? - не сдержалась Шарлиз. В глазах её горел холодный, болезненный огонёк.

- Да. Как она. Я пришёл к ней, потому что мне впервые за долгое время было это до невыносимого нужно. Но то, чего я хотел, она мне дать не могла.

Шарлиз поджала губы, отвела взгляд. Она быстро поняла, что он имел в виду, но лучше от этого не стало: только яснее.

Донни мягко притянул её ближе и обнял, с облегчением почувствовав, что она пускай невесомо, но коснулась его плеч.

- Я всё начал не так, - произнёс он. - Простого «прости меня» здесь будет мало.

- Ты не должен извиняться.

- Почему ты так говоришь? - он отстранился. - Разве люди, между которыми есть отношения, не должны этого делать?

- Но мы...

- Ты думаешь, что всё ещё развлекаешь меня здесь, потому что эта ваша мадам Крокодил подписала какие-то бумажки на месяц и продала тебя мне? - холодно улыбнулся Донни. Шарлиз застыла: так чётко он описал то, что она полагала. - Я не снимаю девочек на месяц, Шарлиз, и не вожу в свой дом кого попало; у меня нет телефонной книжки с номерами женщин, готовых отдаться по звонку; я не искал молодую любовницу, когда побывал в той рабочей поездке: ты мне дорога, потому что стала в своём роде исключением. Может, поэтому все так стремятся мне насолить сейчас. Они не верят, что всё зашло настолько далеко.

- Это так? - усомнилась Шарлиз.

- Мы пока плохо знаем друг друга. Знай ты меня лучше, поняла бы: я не играю с тобой. С той, с кем играют, не откровенничают. За неё не беспокоятся. Тем более такие люди, как я, - сознался он и обнял её ладонью за затылок, прижавшись губами ко лбу.

Шарлиз позволила увлечь себя ближе, прилегла щекой ему на грудь. Прежнего тёплого трепета не было. Внутри осталась только тупая боль. Но всё же теперь она чувствовала себя лучше, чем день назад. Донни пробормотал:

- Может быть, хотя бы сейчас ты поешь?

- Я действительно не хочу.

- Шарлиз, - он строго покосился на неё. - Я могу быть с тобою нежен, но не стану бегать как за маленькой девочкой. Милая, ты можешь обижаться на меня, но есть, спать и не вредить себе при этом обязательно.

Вздохнув, он посмотрел на часы и потянулся к телефонной трубке. Шарлиз проследила за его рукой.

- Не беспокойся, - утешил он. - Я только позвоню Витале: пусть перенесёт встречу этим вечером на другой день.

- Что ты, нет, - встрепенулась она. - Не стоит, я в порядке.

- Я вижу, в каком. - Он набрал номер, приложил трубку к уху.

Шарлиз мягко отвела её в сторону и убрала обратно на рычаг, оперевшись ладонью на грудь под белой рубашкой. Донни притих.

- Не стоит ничего отменять, это работа, - сказала она. - А я должна тебя сопровождать. Ведь за этим я сюда и приехала. Разве нет?

- Зачем ты так, - покачал он головой, тяжело хмурясь.

В ответ она ничего не сказала, не устроила ни скандала, ни истерики, и даже улыбнулась ему - пусть бледно и отстранённо, и Донни Мальяно сразу понял: с нею не будет просто.

И понял другое, что не ошибся в ней с самого первого дня. Она - та, кто ему нужна: не больше и не меньше.