38
Мы погрузились в молчание. Винни уселся между нашими закованными в цепи телами и затих. Он не двигался. Я пробовалв кричать, спрашивала, что же теперь с нами будет, но не добилась никакого ответа. Видимо, ему надо было обдумать дальнейшие действия. Убивать или не убивать? И как убить? Напрямую, с помощью оружия, или косвенно, уморив голодом, холодом и ранами?
Пэйтон стонал то громко, то еле слышно. Смерть подкрадывалась к нему медленно, исподтишка. Прошло долгое-долгое время, и Винни ожил. С мрачным и загробным, как его маска, видом он разобрал наконец камни вокруг меня и ушел, не сказав ни слова и забрав с собой фонарь.
Я, насколько могла быстро, покатилась по земле, чтобы размотать цепь, и поползла к стонущему Пэйтону. Теперь я могла двигаться свободно, мне не мешали ни цепь, ни каменная загородка. Все мышцы и кости отчаянно болели, локти и колени хрустели. Сгорбившись, я все ближе подползала к парню. Насколько же я постарела в этом подземелье, наверное, превратилась совсем в старика…
Винни ушел к леднику и теперь нещадно молотил камнем по льду. Осколки разлетались во все стороны. Я сняла перчатки и оглядела свои руки. Они совсем одеревенели, сухожилия отзывались резкой болью. Я была одет, и то промерзла, а что же говорить о Пэйтоне, который лежал совершенно голый, да еще обездвиженный цепью?
Я принялась разбирать камни вокруг него, но у меня получалось слишком медленно. На его лице уже не отражалось ни страха, ни боли.
– Давай… Еще немножко, последнее усилие… Повернись на бок…
Он не шевелился и никак не реагировал на мои слова. Сжав зубы, я отодрала расплавленную вилку, прилипшую к коже, и толкнула его, чтобы он покатился по земле. Цепь размоталась и освободила заледеневшее тело. Я взвалила его на плечи, побрела к палатке и поспешно, со слезами на глазах, уложила его в спальник. Винни искромсал ему подошвы, и это была действительно пытка. Больше он никогда не сможет ходить, ни в этом подземелье, ни вообще где-нибудь. Я начала лихорадочно искать его одежду, перерыл все спальники, заглянула под корематы. Нигде ничего. Тогда я выбежала из палатки и бросилась к Винни. Я колошматила его кулаками по спине, а он все долбил и долбил лед, сдирая с рук кожу.
– Его одежда! Где его одежда?
Он даже не посмотрел на меня. Изодранная шкура моего пса раскачивалась у него на спине в такт каждому движению.
– В пропасти.
Я близка к панике.
– Дай тогда горелку, и немедленно!
– Если хочешь, возьми, она там, за красной линией.
Я вцепилась в шкуру Пока и повернула Винни к себе:
– Я тебя прошу. Он умрет, если его сейчас же не согреть.
– Мы растратим весь газ. Это наш последний баллон.
Я стояла перед ним и силился отыскать за этой жуткой маской хоть каплю человечности. Отбежав к скале, я схватила камень покрупнее и поднял его над головой.
– Валяй, – ухмыльнулся Винни. – Размозжи мне черепушку. Только смотри не промажь. Давай, я перед тобой на колени встану.
Он встал на колени и опустил голову. Чтобы убрать его из этого мира и, может быть, остаться в живых, мне надо было сделать всего одно движение.
Но руки мои вдруг ослабли, и я в ярости швырнула камень об лед.
– Ну как ты мог с ним такое сделать?
Винни поднялся с колен:
– Правильный вопрос звучит не так: как ты могла сделать такую жуть, что мы все оказались здесь. По-моему, ответ прячется там, в толще льда.
Он подошел к прозрачной стене и указал на еле заметную линию среза внутри льда, которая ясно просматривалась, потому что он направил свет в нужную сторону.
– Она была здесь с самого начала. Правда, тут повсюду трещины, и она прячется среди них. И тот подонок прекрасно это знал.
Он сунул кусок льда себе в рот, с ужасающим хрустом его разжевал и холодно сказал:
– Если бы я замахнулся на тебя камнем, я бы пошел до конца. Ты хоть это понимаешь?
– Прекрасно понимаю.
Он снова принялся за работу. Во льду темнела какая-то фигура, из-за преломления света она казалась разъятой на фрагменты. Мне тоже хотелось сколоть лед и посмотреть, что там внутри. Но надо было выбирать: открыть истину или сохранить жизнь Пэйтону.
Я выбрала: помчалась к палатке, на ходу стягивая с себя куртку, которая повисла на браслете от цепи. Я дернула изо всех сил, пока не затрещала ткань. То же самое проделав с пуловером, я бросилась к Пэйтону и принялась растирать ему все тело ладонями. Он дрожал. Я обернула ему ноги свитером и курткой. Он даже не застонал, он больше вообще ничего не чувствовал. Я быстро разделась догола, всунула его спальник в свой и прижалась к нему всем телом. У меня было такое впечатление, что рядом со мной глыба льда. Свернувшись у меня в руках, как ребенок, он что-то шептал, но понять его было невозможно. Он говорил по-арабски – наверное, молился, прижав колени к подбородку. На губах выступила пена, лоб пылал от жара. Его организм угасал. Я еще и еще растирала его, отдавая тепло моего тела, моего сердца. Он как-то сразу расслабился и впал в забытье. Дыхание его становилось все медленнее, и я похлопалп его по щекам, чтобы он пришел в себя. Он очнулся, задыхаясь и что-то бормоча в темноте. Дышал он с трудом, сердце еле билось, ребра чуть вздрагивали. Жизнь еще боролась за себя.
– Ты крепкий. Надо держаться.
Он вцепился пальцами мне в спину:
– Когда я умру, ты… меня обмой, заверни в ткань… и помолись за меня…
– Даже и не думай умирать, понял?
– Ты… сможешь это сделать, Эми? Ты мне… как родная… Я тебя очень люблю…
– Я тоже тебя люблю. А прежде… вообще могла бы влюбиться.
– А… это не надо… Есть еще одна вещь… последняя… Меня зовут не… Мурмаер… Я и тут соврал… Моя фамилия…
Он дернулся и затих. А мое тело словно разрядилось: холод того, кого я пытался согреть, перешел в меня, и сразу накатила слабость. Тьма была почти полная, только со стороны ледника мерцал слабый огонек. Пэйтон умирал, и меня охватило отвратительное чувство бессилия: он сдался, прекратил бороться за жизнь. И теперь мне оставалось только согревать его и ждать.
Джексон,Джексон,Джексон… Это имя без конца вертелось у меня в мозгу. Я думала о Саре, о Дилане, о горах и о том, что произошло там, наверху, на Сиула-Гранде… Я закрыла глаза, и целый вихрь беспорядочных воспоминаний на несколько минут унес меня в прошлое…