21
Спустя некоторое время Винни снова появился, с початой бутылкой водки и апельсином. Слава богу, он снял с себя кожаные лохмотья и надел носки и ботинки. Бутылку и апельсин вместе с принесенной тарелкой он разместил на полу, потом вынес наружу горелку и поставил на огонь кастрюлю с осколками упавшего сталактита. Самый маленький из осколков он раздавил ногой:
- Надо же, эта штука могла и меня вот так... И это в день моего сорокасемилетия.
Мы с Пэйтоном переглянулись, и Винни это заметил.
- Да, ребят. Когда я колол лед, уж не знаю, было это утро или не утро, но знаю, что это был мой день рождения. Три зарубки на синем коремате... Сорок семь весен. Я... не хотел вам ничего говорить, я не из тех, кто любит вызывать к себе жалость или сочувствие. Но после того, что произошло... Наверное, это надо отметить, пока нам небо не свалилось на голову. Быть раздавленным сталактитом в пещере - все же более славный конец.
Он повернул голову в мою сторону, держа в руке нетронутый апельсин:
- Я тяжело работаю ради вас. Галерея - единственный луч надежды, который заставляет нас держаться и еще на какое-то время дает нам волю к жизни. Силы мои на исходе, но я принес вам этот апельсин. Я не пытаюсь вам навредить и тем более не пытаюсь завоевать вашу дружбу. Но... после того, что с нами случилось... У меня такое впечатление, что порой я перестаю себя контролировать...
...
Его била нервная дрожь, и он отчаянно скреб себе шею. Я посмотрела на него с некоторой грустью.
Винни разложил на тарелке дольки апельсина в две кучки:
- Четырнадцать. Это вам. По семь на брата и сестру. Угощайтесь.
Пэйтон сразу оценил его поступок и схватил свою долю. Кусочки апельсина он со вздохом бережно выстроил в ряд на ладони.
- Наверху делают денежные ставки, чтобы получить больше. А тут... ну какие тут деньги? Эти дольки ценнее любых алмазов. Я бы отдал год жизни, чтобы у меня было еще десять долек.
Стиснув зубы, он положил две дольки на тарелку и подвинул ее Винни. Человек в маске поблагодарил кивком.
- Тебя никто не заставлял.
- Да неохота забирать мои алмазы назад.
Пок насторожился и принялся царапать мне лапой ногу. Я сгребла свои семь долек, с наслаждением втянула в себя их запах и сбросила четыре на коремат. Одно движение мокрого языка - и они исчезли. Оставшиеся три я положила перед собой.
- Давайте чокнемся. С днем рождения.
- С днем рождения, - мрачно буркнул Пэйтон.
Винни медленно покачал головой:
- Там, наверху, я помянул бы Седрика, моего сына. Я его поминаю каждый свой день рождения. Мы с женой идем к нему на могилу и зажигаем свечки.
Никто не отозвался. А что тут скажешь? Что есть места получше, чтобы отпраздновать день рождения? Что наверху люди в такой день танцуют и пьют шампанское, а мы тут, скорчившись и промерзнув до костей, ковыряемся в трупе? Винни осторожно отправил в рот обе свои дольки, посмаковав каждый глоток. Потом скользнул между мной и Пэйтоном и появился с фотоаппаратом в руках. Нацелив объектив на всех троих, он вытянул руку с камерой.
- Нет! - крикнула я, потянувшись рукой к аппарату.
Прошла какая-то доля секунды - и сверкнула вспышка, ослепив нас. Из аппарата выполз маленький язычок глянцевой бумаги.
- Зачем вы потратили снимок?
- Ничего я не потратил. Это мой день рождения или нет?
Фигуры постепенно проступали, и стало видно мою протянутую руку, которая загораживала часть лица. Мы все внимательно разглядывали фото. Ни одной улыбки, лица у всех расстроенные, у меня открыт рот. Странно, но было невозможно понять, для чего вообще сделан этот снимок, в каком контексте. Вверху Пэйтон, отправляющий в рот дольку апельсина. Глядя на себя, Винни принялся ощупывать маску, словно хотел запомнить все ее выступы и выемки. Он впервые видел себя в маске, и я хорошо представлял себе то чувство беспомощности, которое он должен был испытывать.
Вооружившись своей иголкой и ниткой, Винни проткнул фотографию и повесил ее на поперечину палатки. Туда же он поместил фото Пэйтона и тот снимок, где он под руку с женой.
- Пусть дежурит возле меня.
Я попросила его повесить туда же и фотографию Сары. Снимки покачивались над нашими головами, как ловушки для снов. Винни поставил перед собой стакан, налил туда водки и подвинул стакан ко мне. Я колебалась и была уже готов отказаться. Я прекрасно знала, какую опасность таит в себе алкоголь и для мозга, и для физического состояния тела.
- Да пейте. Отбросьте в сторону все дурные воспоминания и давайте отстранимся хоть на несколько часов от этого треклятого подземелья. Сегодня мой день рождения, выпейте за меня. Чтобы не бросать меня наедине с трупом в пещере. Сорок семь лет...
Он был прав. Что толку в непрерывном страдании? И я, человек осторожный, плюнула на все ограничения и весь отдалась грандиозному пиршеству. Я слопала оставшиеся две дольки до последнего зернышка, облизала пальцы и запила четырьмя добрыми глотками алкоголя. И вместе с Пэйтоном выкурила размякшую сигарету в нашем импровизированном «ресторане». К черту все ограничения и барьеры, у нас день рождения. Это было так здорово. Когда же я в последний раз пила хоть каплю вина? Когда я думала о чем-то другом, кроме Дилана и ее лейкемии? Кроме счетов, которые надо было оплачивать, и его таблеток, которые я тоже пила, когда становилось невмоготу?
Винни отхлебнул прямо из горлышка и протянул бутылку Пэйтону:
- Пей. Тебе тоже сразу станет лучше.
Пэйтон встал и подошел к горелке:
- Нет, никакого алкоголя. Только чай. Чай с апельсиновой корочкой. Это была хорошая идея насчет корочки.
- Забудь ты свою религию. Здесь она ни к чему.
- Именно здесь она мне больше всего и помогает.
Наступило молчание. Винни взболтал водку и нарушил инфернальное беззвучие:
- Как вы думаете, если однажды нам доведется рассказать эту историю внукам, они поверят?
Я поднимаю глаза к фотографии Сары. Она медленно вращается. Потом смотрю на только что сделанный Винни снимок:
- Разумеется, нет. Все настолько неправдоподобно. Настолько... безумно... Потому-то и существует эта наша фотография. Она - доказательство наших мучений. Короче, эта фотография - наша драгоценность. Мы заберем ее наверх вместе с Желанным Гостем.
Винни стукнул кулаком по своей железной маске и расхохотался:
- Безумие не отозвалось бы так гулко. Запомните хорошенько этот металлический звон. Пока он будет раздаваться у вас в голове, считайте его доказательством того, что вы не безумны. Мы все трое действительно существовали здесь, в подземелье. И мы должны об этом рассказать. Чтобы никто не заб...
Фразу он не закончил. Пламя горелки уменьшилось и погасло. Винни выскочил наружу:
- Нет-нет, ничего страшного. Две минуты, всего две минуты, ладно?
Он бегом умчался, надев налобник, и сразу вернулся. В мгновение ока отцепив от горелки использованный баллон, он прикрепил новый:
- Вот, ну вот... Хоп, никто ничего не увидел. Все в порядке, верно? Там еще два баллона, мы спасены. Целых два, представляете? Это очень много, два баллона. Давайте еще по глоточку!
Он рассмеялся, единственный из всех, сиплым, болезненным смехом. Горелку он не зажег, а оставил только синеватый огонек налобника. Мы переглянулись, без слов понимая друг друга. Что же будет, когда закончится газ? Когда этот маленький кружок света, что нас поит, освещает, согревает и моет, и вправду исчезнет насовсем?
Еще один стакан водки одним махом проскочил мне в горло и обжег гортань. Мне хотелось, чтобы он вырвал мне все внутренности и унес меня далеко-далеко от «Истины», хотелось выбраться из этой дыры и ни о чем больше не думать. Пэйтон осторожно вынул у меня из рук пустой стакан, налил туда воды, поскоблил немного цедры, как я всегда делала, и отпил большой глоток. Из носа у него капало, и он его постоянно тер.
Ну вот я «поплыла», и ад чуть-чуть смягчился. Я закурила и улеглась, глядя на Пэйтона. И тут неожиданно, как-то не ко времени, прозвучал голос Винни:
- Если кому-то есть что сказать или кто-нибудь хочет сделать признание, то, я думаю, сейчас самый момент.
Ну прямо оракул. Я приподнялась на локтях. Разум мой блуждал. В животе происходило что-то странное. Трое суток ни крошки в желудке... Три года практически без выпивки. Наверное, алкоголь попал прямиком в мозг, минуя кишки.
- Мне нечего добавить к тому, что я сказал вчера, и завтра тоже будет добавить нечего.
- А ты, Эмили?
Я попыталась что-нибудь придумать, но ничего не получалось. Мне было хорошо.
- Нет, и мне нечего сказать. Можно было бы, конечно, начать рассказы о жизни, но...
- А ты расскажи об ударах ледорубом. Тот, что их нанес, этот самый Джексон, может, он сыграл какую-то роль в нашей истории?
- Джексон умер. Он...
Все мерзости прошлого всколыхнулись в моей голове, как снег, взвихренный бурей. Все кошмары, все пробуждения среди ночи. Рассказать о них кому-то еще, кроме моего Дилана, было бы, может, и неплохо. Винни протянул мне свой стакан, и я отпил еще глоток.
- Джексон Фелт погиб возле бивака на Сиула-Гранде, в Андах, в две тысячи первом году. Мне был тридцать один год. Сиула-Гранде - это... это настоящий вертикальный ад, из-за ледовых желобов... Ну, это такие намороженные из льда и снега образования, которые попадаются только в перуанских горах.
В глазах защипало, и я прикрыла их согнутой рукой. Я была там, на склонах, я устала и измоталась. Снег выдубил мне лицо, ультрафиолет жег кожу. Все тело превратилось в ожог и боль.
- Даже при наклоне семьдесят-восемьдесят градусов этот сатанинский снег держит, и держит хорошо. И на нем образуются карнизы. Как грибы на гигантских деревьях. Мы с Джексоном лезли два дня в направлении южного гребня. Перед восхождением мы буквально набили себе животы едой. И перцами чили, каких я никогда не пробовала, и кашей, и перуанским сыром из козьего молока. Если бы вы только могли попробовать это козь...
Я услышала, как заклокотало в горле у моих соседей, как слюна омыла распухшие от голода языки.
- Словом, мы смеялись, травили байки и были убеждены, что восхождение предстоит трудное, но вполне осуществимое. Мы и не такое видали. Килиманджаро три года назад, стенки Бридал-Вейл в прошлом году, попытка взойти на Чо-Ойю как раз год назад.
Я сглотнула слюну.
- На Сиуле нас накрыла непогода, и мы вынуждены были разбить бивак на одном из таких чертовых карнизов. Выбора не было. Если бы мы продолжили восхождение, то замерзли бы на месте. Видимость была меньше метра.
Слова застряли у меня в горле. Я так ясно все вспомнила... Наши заиндевевшие очки, бороду Джексона в сосульках и этот ветер... Его там называют «Божья метла». Он не любил эту гору из-за постоянной смены погоды, но хотел ее «сделать» вместе со мной в качестве реванша за неудачу на Чо-Ойю.
- На следующее утро, когда выглянуло солнце, Джексон вылез из палатки и принялся раскапывать снег, засыпавший вход. Снега навалило много, и он запыхался. Мы были оптимистами и считали, что взойдем за одно утро. И как раз в этот момент та часть карниза, на которой стоял Макс, исчезла у него из-под ног. Веревкой мы не связались. Я... я видела, как он пролетел расстояние примерно с тридцатиэтажный дом, ударился о скалу и исчез в глубине пятикилометровой расщелины.
Я умолкла. Я помнила каждую складку его красно-желтого комбинезона. Я, как сейчас, видела его глаза, почерневшие от напряжения и удивленно выкаченные из орбит, видела, как его рука хватает пустоту, а потрескавшиеся губы раскрылись в крике.
Я обхватила голову руками. В последний раз я рассказывала эту историю очень давно... В посольстве в Лиме... Потом, уже на французской земле, спонсорам, спортивной прессе, само собой, журналу «Внешний мир»... И конечно, Дилану. Я помнила, как потрясенный мир скалолазов погрузился в молчание, помнила чувство растерянности и невосполнимой утраты. Джексон был известным альпинистом и обладал атлетическим сложением и буйным характером. Внешне он был как величественная скала. Но что за этим скрывалось... Перед каждым восхождением он развлекался с проститутками. Несмотря на то, что у него был парень
А он оставался с ним, черт побери. Он его любил, несмотря ни на что, как шерпа любит свои горы.
Винни стяжки? Вздохнул:- Бывают же в жизни ужасные вещи. Видеть, как кто-то гибнет у тебя на глазах и не иметь возможности что-то сделать. И выжить... Так сказать, спастись...
Я улеглась, Пок прижался ко мне. Голова кружилась все сильнее и сильнее.
- Это... это все равно что ваши отрубленные пальцы... Несчастный случай - часть профессии. Горы прекрасны, но они убивают людей. Это первый урок, который усваиваешь, идя на восхождение.
Винни поднял к маске изуродованную руку:
- Профессиональные риски. Да...
Он снова надолго застыл в неподвижности. Потом резко повернулся к нам и поставил бутылку в угол:
- Ну что, гасим свет - и спать?
Пэйтон, съежившись на коремате и глядя в одну точку на стенке палатки, вдруг зашелся в приступе кашля. И в кашле появилось какое-то хриплое бульканье, похожее на звук, который возникает, когда с донышка тянешь молочный коктейль через соломинку.
- Не гаси горелку, Винни. Не гаси... Убавь до минимума, но не гаси...
Я молча кивнула Винни в знак согласия. Баллончик с ацетиленом был солидного размера и, похоже, полный. Винни поставил подачу газа на минимум. По палатке заплясали тени, и внутрь пробрался сумрак. Я чувствовала, как он касается моего лица. Это Тьма воспользовалась случаем и скользнула под тент. Справа от себя я вдруг ощутила какие-то слабые вздрагивания... Чьи-то ноздри судорожно втягивали воздух. Пэйтон плакал, но изо всех сил старался, чтобы никто не заметил. Я повернулась на бок и залезла к нему в мешок. Он еле слышно прошептал:
- Ты чего?
- Вспомни. Человеческое тепло еще никого не обжигало. Мешков два, а нас трое.
Наши тела соприкоснулись, я обхватила руками его хрипящую грудь, пустив цепь вдоль правого бока, и крепко прижал его к себе. И сразу почувствовала, как стало теплее.
- Ну, вот так... вот так, ладно?
Я похлопала ладонью по коремату, и сзади к моей спине привалился Пок. Повернув голову в сторону Винни, я его не увидела: с поперечной перекладины прямо до моего лба свисала одежда.
- Теперь можно погасить.
Голова кружилась. В темноте я еще сильнее прижался к Пэйтону. Несмотря на то что мы были одеты, наши тела согревали друг друга, соединившись, чтобы противостоять кошмару. Я подсунула под его ступни свои и уткнулась ему в спину лбом, вдыхая его запах.