19
Я ловила себя на том, что, засыпая, каждый раз вздрагиваю от тягостного ощущения, что проваливаюсь в какую-то дыру. Все вокруг кружилось, нехватка питания вкупе с холодом и сыростью подтачивали мой организм. Сев на коремате, я долго трясла головой, не понимая, где я и куда мне идти. Который час? Какое число? Что сталось с теми, кто мне дорог?
Мои слезящиеся глаза то и дело опускались на коремат в неутолимом желании хоть как-то уцепиться за уходящее время. III. Три дня... Хотя, пожалуй, уже четыре. Когда они успели пролететь? Вот уж не думала, что все пойдет так быстро. Я имела в виду нашу деградацию. Мрачное молчаливое движение к надписи «Возврата нет». Пэйтон больше не вставал покурить. Похоже, он никогда не закончит свою последнюю пачку. Он ее называет «стадом импотентов».
От отражателя шел слабый свет. Я подняла голову. Полотно палатки постоянно шевелилось, колебалось, словно это темнота скреблась в наше жилище. Она терпеливо дожидалась, пока не кончится газ, и душила нас, обхватив палатку своими ручищами.
Винни уже не ходил взад-вперед с кастрюлями нарубленного льда, а неподвижно сидел по-турецки у входа в палатку, с зажатой в коленях белой каской в пятнах крови. Он даже не сполоснул рук. Из-под железной маски неслось непрерывное бормотание, смысл которого разобрать было невозможно. По здравом размышлении я вполне отдавала себе отчет, что, хоть и побывала на самых высоких вершинах, могу запросто сгинуть в выгребной яме. Не хотелось, чтобы палатка стала моей могилой, а потому я с трудом подняласт на ноги. У меня возникло ощущение, что мое тело распухло от воды, настолько замедленны были все движения. Винни лениво повернул голову и без видимой причины пожал плечами. Я вышла вместе с Поком, взял кастрюлю и побрела к леднику. Пес с кажущейся живостью трусил рядом, но я чувствовала, что лапы плохо его слушаются. После трех-четырех ходок я соорудила возле палатки солидную горку льда: запас воды для нашего первого душа. Я сунула голову в палатку:
- Эй, не раскисать, ладно?
Это был ни вопрос, ни утверждение. Получилась просто какая-то вялая фраза. Никто не ответил. После жестокого предложения Пэйтон пустить мою собаку на мясо мы с Поком не расставались. Если ему надо было выйти по нужде, я шла вместе с ним, если мне - он меня провожал. Я не выпускала его из виду и не позволял отходить далеко, особенно когда Винни отлучался. Ясно, что рано или поздно Винни попытается его убить.
В очередной раз вернувшись в лагерь, я поставилв кастрюлю на огонь. Заодно можно было и просушить все, что промокло: полотенца, рукавицы, куртку Винни, которую я, не спрашивая разрешения, с него стянула. Он сидел, измотанный, безучастный ко всему, и мне показалось, что я раздевала манекен.
В порыве куража и прояснения сознания я скинула с себя всю одежду, даже рубашку, которая повисла вместе с пуловером и курткой у меня на закованном запястье. Сразу возникло стойкое ощущение, что каждый мускул моего тела сейчас отвалится и упадет на землю, как кусок замороженного мяса.
Пэйтон привстал и тихо свистнул сквозь зубы:
- Ох ты, черт...
Так бывало всегда, когда кто-то впервые видел меня обнаженным. Я закоченела и сунула палец в кастрюлю с водой. Наверное, вода уже согрелась. Однако она могла с равным успехом быть и ледяной, и кипятком, я все равно не чувствовал. Сомнений не было, я сильно сдал.
- Винни, прошу вас.
Я обычно легко перехожу на «ты», а вот с Винни, даже после нескольких дней пребывания здесь, пока не мог. Маска возводила барьер, она еще и наводила тоску.
- Полейте, пожалуйста, мне на плечи. Только быстрее, пока я совсем не заледенела.
Пэйтон не сводил с меня глаз: тело у меня было в шрамах всех видов и размеров.
- Может, объяснишь? - выпалил он, словно прочитав мои мысли.
Винни, обычно очень любопытный, ни о чем не спросил, а просто наклонил кастрюлю. Вода ударила по коже, и шок был как от града электрических разрядов. Я старательно вымыла все тело: бедра, грудь, лицо, живот. И сразу пришло ощущение опрятности, очищения, даже без мыла и банной рукавицы. Меня охватила гордость, что я твердо держусь на ногах, что я еще жива. Быстро схватив ледяное полотенце, я растëрлась докрасна и почувствовала себя гораздо лучше, почувствовала себя человеком. Вспомнив вопрос Пэйтона, я на несколько секунд осталась голышом и указала пальцем на лоб:
- Правая надбровная дуга, свалилась с велосипеда. Пять лет.
Палец передвигался вслед за описаниями.
- Восемь лет, первый скальный маршрут, упала головой вниз и рассекла лоб об острую скалу. Мама рассказывала, что я явилась домой вся в крови, но без единой слезинки. Мы тогда жили на первом этаже, и, наверное, поэтому я до сих пор и жива, учитывая, сколько раз я придвигала стул, чтобы пройтись по перилам балкона.
Палец двинулся по лицу дальше, проехал по кривоватому носу, по толстым губам. Винни и Пэйтон слушали очень внимательно.
- Девять лет. Прыгнула на переменке с дерева и расшибла подбородок об асфальт на школьном дворе... Двенадцать лет. Начиталась комиксов и решила, что я просто не могу умереть, я бессмертная. Свалилась с крыши своего дома в Мюнстере. Три шва на коленке и множественные переломы: ноги, кисти рук, -вобщем, жутковатое воспоминание. А вот это в четырнадцать лет, - я взглянула на Пэйтона, - отец ударил. Это - в шестнадцать, это - в семнадцать. Ничего серьезного, но весь персонал интерната будет меня всю жизнь помнить.Потом еще несколько царапин - и лет до двадцати мертвый штиль. Вот это - Доломиты, мой самый сильный испуг. Четыре шва... двадцать два года, переломы ребер слева. Нос я ломала много раз. А вот это - собачьи укусы, ну, я тебе уже рассказывала. А теперь... я оденусь, если не возражаешь. Если я еще тут постою голышом, то будет мне кисло.
Пэйтон указал на грудь справа:
- А это что?
Ну конечно, они заметили. Я бы предпочла об этом не говорить, но задала себе вопрос: а какой смысл нам что-то друг от друга скрывать? Почти через всю верхнюю часть груди шли две глубокие красноватые отметины.
- Это восемнадцать лет назад. Два удара ледорубом.
- Тебя вздули ледорубом? Довольно оригинально.
- Мой лучший друг... Джексон Фелт.
Закусив губы, я поднялв с земли брюки. Удар ледоруба в грудь производит хлюпающий звук, которого потом всю жизнь не забудешь: как будто шлепнули ногой по луже. Не говоря больше ни слова, я надела брюки. Винни и Пэйтон смотрели на меня в ожидании продолжения, но распространяться мне не хотелось. Это моя жизнь, и я не понимала, каким образом все это может помочь нам выбраться отсюда.
Только я помылась - и на тебе, опять надо окунаться в пот прошедших дней. Снова влезать в одежду, пропитанную флюидами смерти. Как же мне осточертело жить, спать, барахтаться в позорном дерьме собственного поражения. А что мне оставалось делать? Как противостоять безжалостной судьбе? Здесь не повернешься на сто восемьдесят градусов и не уйдешь домой.
- Эти удары ледорубом связаны с кем то? - вдруг спросил Винни, тоже раздеваясь.
Я нахмурилась, полагая, что тема моих шрамов уже закрыта:
- А почему вы спрашиваете?
Теперь Винни стоял совершенно голый. Он был крепко сложен, мощные бицепсы и прекрасные плечи были явно накачаны в спортивном клубе. У него тоже имелось два-три небольших шрама на предплечьях. Волосы на груди отливали сединой. Сверху на правой лопатке виднелась сине-желтая (а может, бело-зеленая) татуировка: буква «С». Он энергично растирал себе плечи.
- Когда пьют, говорят о ком-то и все входят в штопор. За каждой ссорой стоит кто-то.
- Это ведь все Джексон? - сказал Пэйтон.
У меня волосы встали дыбом.
- А ты-то откуда взял это имя?
- Ты все время разговариваешь во сне... я ведь тебе говорил. Похоже, тебя мучат кошмары. И твой отец, и Джексон в этих кошмарах присутствуют. Можно подумать...
Скрестив на груди руки, Винни начал отбивать ногами чечетку:
- Если вы не уйметесь, то я тут заледенею, а вы даже не заметите. Или вы хотите, чтобы я заболел? Нет? Тогда вылейте мне одну половину кастрюли в левую дырку маски, а вторую - в правую.
- Вы уверены?
- Делайте, что говорят. Все чешется и щиплется, у меня башка лопнет, если это продлится еще день.
- А если от этого испортится механизм... механизм бомбы?
- Тем лучше.
Я подошла к нему. Он задрал голову вверх, так чтобы дырки для глаз оказались в горизонтальной плоскости.
- А татуировка у вас на спине, большая буква «С», - это...
- Это Седрик. Как на серьге. Ну, льете или нет? Рожайте уже!
Такой резкий ответ не располагал к диалогу, и я принялась, следуя указаниям, заливать воду в дырки. Винни издал хриплый стон облегчения. Я взяла сухое полотенце и стала растирать ему спину и бедра, а он просовывал уголки в отверстия в маске. Пэйтон ошеломленно наблюдал, как мы обхаживаем друг друга, словно две старые обезьяны. А за нами величаво возвышался ледник. В ситуации было что-то невероятное, и меня разобрал нервный смех.
- Интересно, с чего это ты так веселишься?
Я кивнула на тупую массу льда:
- Винни, голый, в железной маске, на фоне великолепного ледяного водопада. Можно подумать, что мы туристы на острове Реюньон, только в кошмарной версии.
Винни и не думал смеяться. Араб вытер прозрачную каплю с носа:
- Небось, на Реюньоне насморк не схватишь.
Мокрой половиной полотенца я замотала голову, рассчитывая, что сухой половиной будет вытираться Пэйтон.
- А это для тебя.
- Ну уж нет, спасибо. Завязывай со своим эскимосским душем, ладно? Я очень замерз. Хочешь, чтобы я окочурился?
- Надо задать жару твоему телу и смыть всю грязь. Показать телу, что оно живое. Давай, нечего!
Заставить его вылезти из спальника было все равно что отрезать от него кусок. Мне пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить его встать. Он разделся, как при ускоренной съемке. Подземелье его почти съело. Когда я увидела его голышом и заметила, как он дрожит, прикрывая исхудалыми руками свое обрезанное мужское хозяйство, я сразу ппозабыла о Реюньоне и спросила себя, сколько же мы еще сможем продержаться.
Пэйтон поднял глаза к потолку и, стиснув кулаки возле шеи, плотно сжал чуть согнутые ноги:
- Давайте скорее, а не то я...
То, что произошло потом, длилось какую-то долю секунды. Когда я снимал с огня кастрюлю, Пэйтон с криком метнулся в сторону Винни. Его облезлый член шлепнул по бедрам, ослабевшие мускулы напряглись, лицо мгновенно исказилось. Завитки волос взлетели в воздух, лоб покрылся морщинами, как треснувший гранит. Выставив вперед кулаки, он изо всех сил пихнул Винни в грудь. Колосс удивленно вскрикнул и, потеряв равновесие, рухнул на спину. Мне казалось, что я уловил каждую фазу падения. Пок, подняв морду и здоровое ухо, отскочил в сторону.
В этот момент у меня перед глазами пронесся сталактит. Он был толще и длиннее сложенного зонтика и разлетелся на сотни осколков. Кусочки льда хлестнули меня по щеке и обрушились на спину, икры и зад Пэйтона. Араб упал на Винни и взвыл от боли. Покхара рванул в темноту, поджав хвост и поскуливая.
И все. Больше ни звука.
Мы застыли в изумлении в тех позах, в каких нас застал неожиданный удар. Я глянула наверх. Можно подумать, сталактит специально подвесили возле входа в палатку, чтобы нас поубивать.
Пэйтон на четвереньках отполз в сторону, Винни встал, держась руками за голову, и, шатаясь, подошел к тому месту, где стоял несколько секунд назад. Я слышала его тяжелое дыхание. Потом, не говоря ни слова, он вернулся к горелке, снял с нее кастрюлю и, выпрямившись, отступил немного назад.
- Давай... - хрипло сказал он, обращаясь к Пэйтону.
Парень подошел, все еще находясь под действием адреналина. Он даже дрожать перестал. Винни взял его за талию, развернул к себе спиной и вылил воду ему на плечи. Потом принялся ладонью растирать ему спину, бедра и ноги. Держа на весу прикованную цепью ногу, Пэйтон покорно позволял себя мыть. Левой ногой он стоял на ледышке, которая начала подтаивать. Синие глаза не отрывались от окурка, в клочья разнесенного сталактитом. Сердце его билось так сильно, что дергалась кожа над третьим ребром. Когда Винни по-отечески вытирал его полотенцем, мне показалось, что плотно сжатые губы Пэйтона сложились в улыбку.
Вдруг Винни наклонился:
- А ты заметил, что стоишь на льду?
- А? Что? Ой, и правда. Вот черт!
Винни стал растирать себе руки:
- И не чувствуешь холода?
Пэйтон помотал головой. Мы с Винни переглянулись и закусили губы. Колосс нагнулся:
- Похоже на начало обморожения. Те же признаки проявляются у свиных туш в холодильнике: сначала кожа трескается, потом расползается.
Пока я подходил к Пэйтону, он с недоверием разглядывал свою ступню. В его глазах появилось беспокойство.
- Это ненормально, да? А что это значит?
Винни присел на корточки:
- Это значит, что, если мы не найдем выхода в ближайшее время, ступню надо будет отрезать.