6
Пэйтон и Винни шли впереди меня, Покхара трусил сзади. После безуспешных попыток разбить наши цепи мы, теперь уже втроем, отправились обследовать территорию. Размером наше подземелье было примерно с два теннисных корта и представляло собой скорее овальную, чем прямоугольную, площадку. Мы обогнули расположенную на двухметровой высоте нишу, где сидел юный араб. Кол, к которому крепилась его цепь, находился примерно на уровне моей груди. Почему Пэйтона поместили так высоко?
Мы добрались до прохода, отходившего от потолка метрах в семи вверху. От потока воздуха задрожало пламя горелки в фонаре. Винни подошел и, сложив ладони, крикнул:
— На помощь! На помощь!
При этом он подпрыгивал на месте, и мы начали подпрыгивать вслед за ним. Я успокоилась первой, за мной Пэйтон. А Винни продолжал надрываться, пока не охрип. Ему нужна была уверенность, что он сделал все возможное. Не сомневаюсь, что под маской он был на грани срыва. Пэйтон ходил взад-вперед, скрестив на груди руки:
— Мне двадцать лет, и я вовсе не хочу подыхать. Мы умрем от жажды или от холода. Здесь настоящий ад.
— От холода мы не умрем. У нас есть теплая одежда и вполне приличные спальники, они хорошо держат те…
— Ну да, два спальника. И две пары рукавиц, которые я даже не знаю, как выглядят, поскольку ими сразу завладел наш здоровяк. У меня уже руки и ноги закоченели, и я скоро стану похож на рождественскую елку. Это ты учла или нет?
— …держат тепло. С водой тоже нет проблем. Там, чуть подальше, есть грязь, значит вода сочится из-под ледника.
— Ледник… И она так обыденно произносит «ледник», словно это совершенно нормально и само собой разумеется. Лично я видел ледники, только когда ездил летом на море.
Винни поднял голову, и нос его маски нацелился прямо на камин.
— Может, это какой-нибудь научный эксперимент. Или реалити-шоу. Ну, знаете, такие штуки с секретами? Я их люблю смотреть по телику. Участников запирают, и у каждого своя тайна.
Голос у Винни надтреснутый, потому что он наорался. Пэйтон не упустил случая его поддеть:
— А у тебя какая, парень? Ты врун, вор или убийца?
Не обращая на него внимания, Винни принялся внимательно изучать каменный хаос потолка у нас над головой:
— Не исключено, что они спрятали инфракрасные камеры наверху, за этими сталагмитами, и за нами наблюдают. Может, мы и правда объекты научного эксперимента.
— Это называется сталактиты, а не сталагмиты. И в каком словаре ты вычитал слово «инфракрасные»? Ты что, думаешь, что откуда ни возьмись явится волшебник и отвезет нас домой? Слушай, если ты перестанешь ныть, то очень поможешь нам сосредоточиться.
Я сняла с себя баллон с ацетиленом и закрепила его на спине у Винни, а потом протянула ему каску. Но она на него не налезла.
— Пойдите-ка осмотрите галерею. Мы с Пэйтоном не можем зайти за красную линию. Но главное, самое главное: старайтесь не повредить шланг подачи газа. Этот фонарь работает, как зажигалка. Никаких резких движений головой — иначе он погаснет. В этом случае поверните колесико за отражателем — и пламя снова загорится. Вы можете регулировать подачу газа с помощью краника. Понятно?
Прошло время, прежде чем Винни ответил:
— Ладно. Но я сделаю не больше тридцати шагов. Хочу напомнить, что…
— Знаем, знаем, — перебил его Пэйтон. — Бабах!
Мы подошли к границе нашей территории. Несмотря на то что цепь у Пэйтона была короче, мы оба оказались у красной черты. Я в последний раз предупредила Винни:
— Без света нам конец, ясно? Этот фонарь — наш единственный маяк на пути к выживанию. Не наделайте глупостей.
Он кивнул. В воздухе стояли облачка нашего дыхания, и я заметила, что на касках и куртках появились мелкие капельки влаги.
Раз… два… три…
Считая шаги, Винни стал удаляться от нас.
Я ощущала смолистые испарения, столь неотделимые от любой органической жизни, угадывала укромные уголки, освещенные слабеющим лучом рефлектора. Я вцепилась пальцами в ткань своих штанов. Обернувшись, я увидела, как по мере того, как Винни удалялся, постепенно исчезает из виду наша палатка. И сразу проявились звуки. Стало слышно, как падают капли, и у каждой своя частота, свой голос, словно кто-то тихонько наигрывает на ксилофоне.
— А тебя похитили, когда ты спал? — спросила я.
— Ага… Я ночевал у матери. Понятия не имею, как они пробрались в дом… А проснулся уже здесь. Никто из моих знакомых не мог бы выкинуть такую штуку. Наверное, это какой-то псих ненормальный. Надеюсь, он ничего не сделал с моей семьей, иначе я его убью.
Семья… Дилан в больнице, он ничего не боится. Моя дочь Сара пробудет в Турции еще пятнадцать дней. Она путешествует и делает маникены из латекса для киностудии. Мама доживает свои дни в доме престарелых, а отец умер. Пэйтон прошептал еще тише:
— Слышишь, как шумит? Что это — вода, ветер? Эта проклятая пропасть словно поет.
Черт возьми, а ведь он прав!
— И темнота такая странная. Тебе приходилось спускаться в шахту? Я в одной была, на севере, как раз перед тем, как их позакрывали. Там тоже было темно, но повсюду чувствовалась жизнь, присутствие человека. А дед мне рассказывал, что были слышны удары кирки, голоса шахтеров, чей-то кашель… Эти звуки напоминали, что наверху, несмотря на всю жуть их работы, у людей будет завтра. А здесь… где оно, завтра, а?
Где завтра?.. Я думала о Дилане и даже боялась представить себе, как он сейчас беспокоится. Наверное, послал мне на мобильный тонны сообщений. По моим подсчетам, сегодня среда. Именно сейчас мы должны были встретиться с донором костного мозга. Мы ждали его почти два года, и теперь через несколько дней ему предстояло подарить моему мужу жизнь. Благодаря работе в больнице и своим связям Дилану удалось узнать имя донора. Ему хотелось познакомиться со своим спасителем и поблагодарить его. Он согласился принять нас. Мы строили столько планов! Лейкемия, в своей беспощадной жестокости, открыла нам глаза.
Застонав от ярости, я дернула цепь, потянула на себя и с грохотом швырнула об землю.
— Эй, бабуля! Не сходи с ума, ты нам нужна. Иди сюда, если не хочешь, чтобы этот мешок с гвоздями разлетелся в клочья.
Я схватила его за воротник:
— Никогда не называй меня бабулей, понял?
Он не знал, кто я, и понятия не имел, что в шестнадцать лет я не гоняла, как он, по улицам, а уже проходила скальные стенки на руках, без всяких приспособлений. Я оттолкнула его, и тут меня вдруг поразила чудовищная мысль: а ведь это правда, письмо не врало, нас никто не будет искать. Вы все умрете. Сейчас самая середина зимы, а мы под землей, на такой глубине, где нет даже насекомых, чтобы сожрать наши трупы. Мне приходилось бывать в серьезных переплетах и пережить моменты, когда смерть так близко, что чувствуешь ее зловонное дыхание. Но это было очень давно… Теперь у меня муж, у меня растет дочь, и я ее люблю. Я больше не хочу приключений, я выдохлась. Но все это слова, а хороший альпинист — альпинист и в жизни.
Далеко впереди погас последний отсвет фонаря. Затих голос, отмеряющий шаги, да и сами шаги… Теперь ничего не видно и не слышно. Только капли, дуновение воздуха да наше сиплое дыхание.
— Винни, как дела?
Мой голос эхом отдался вдалеке и тоже затих. Винни должен был меня услышать и ответить. Я выждала несколько мгновений и снова позвала:
— Винни?
— Винни, мать твою!..
И вдруг — какое облегчение! Вдалеке по камням запрыгал луч света. Я покрепче взяла Пока за ошейник: пес хоть и не зарычал, но весь подобрался. К Пэйтону вернулось остроумие.
— Слушай, ты, доходяга, у тебя что, глотка лопнет ответить, когда тебя зовут?
Фонарь приближался, круг света разрастался, вот он уже лизнул наши ботинки.
— Мы спасены. Похоже, там полно всякой всячины для выживания.