Поделом
Когда надо, Женю днем с огнем не сыщешь. Потому что принцип банного листа работает только если прилипает он. В противном случае вступает в силу закон обратной гравитации, и Женя пропадает из радиуса в... Он вообще пропадает из любого радиуса, касающегося его.
В конце рабочего дня я, измотанная посетительницами, ворчащим Аликом и поисками, как оказалось, совсем не бывшего муженька, вываливаюсь в курилку подышать свежим воздухом. Курилка — место святое, и никто тебя отсюда не выкурит. Длинный застеклённый балкон в конце поликлинического коридора на двери которого написано: «только для медперсонала». На всякий случай под надписью прилеплен нарисованный от руки жёлтый знак: «не влезай, убьёт!».
Там я нахожу Женю, который вовсе и не прячется. Вернее, прячется, только фигово. За декоративной фигой в кадке. На виду у всех. Вместе с Танюськой.
Последняя сидит у него на коленях и проверяет наличие инфекции в ротовой полости. Языком.
В этом весь Женька — показушник, и больше ничего. Правда, народу в помещении нет. Только я. Взмокшая и уставшая.
Понимаю, что спокойно подышать не удастся, и громко кашляю, прерывая их не гигиеничный медосмотр.
— Жень, нам надо серьёзно поговорить.
Следом бесцеремонно подхожу и останавливаюсь напротив.
Таня отрывется от Жени, и ее лицо принимает форму фиги. Без кадки:
— Чего?
Я не обращаю на неё внимания. Взор устремлён на измазанного помадой бывшего, вернее, настоящего. Презрительно фыркаю. Неужели нельзя стереть помаду до? Или пользоваться слюнеустойчивой?
— Жень, это очень важно, — складываю руки на груди, давая понять, что процедура обменивания слюнями окончена.
Заноза Танька обвивает его ногами. Правильно, только рук от меня не хватит. Ее брови нахмурены, непослушные волосы торчат во все стороны. Она похожа на медузу-Горгону, поглотившую щупальцами большого зайчика, и на минуту мне становится жаль Женю. Но я быстро передумываю. Поделом! Чтоб всем бабникам по таким Танькам.
— Говори здесь, — напирает она, как танк. Вернее, Таньк.
Женя ведёт плечами, зажатый мощными конечностями любимой, и моргает. Зрачки начинают бегать в разные стороны. Он находится на распутье, как в сказке: куда ни пойдёшь, шею свернёшь. Хотя скорее свернут тебе, задушив ревностью и любовью.
— Жень, — моя последняя попытка достучаться до бывшего любимого, так как Таня начинает пыхтеть и пыжиться.
— Говори, Ал, — не выдержав давления, бормочет мой некогда муж. — У нас с Танюсей друг от друга секретов нет.
Вот за что я уважаю Танюсю—сюсю, хотя Танюшка—пушка ей больше подойдет, что она топчется по нему и пляшет, и вытирает каблучки без-воз-мезд-но!
Ладно, раз тряпочка расстелена, то и мне сам бог велел потоптать. Причём обоих.
— Хорошо... — Я набираю в грудь побольше воздуха. — По данным загса мы с тобой всё ещё муж и жена, Красавин. И жениться на своей Танюське ты не сможешь, пока не получишь от меня развод.
У-ух. Жаль, что телефон в сумке, а сумка в столе, а стол в кабинете, а в кабинете Алик. И возвращаться туда мне совсем не хочется. Но пропадает такой кадр! Фиговая Таня вмиг ослабляет хватку, а затем закатывает глаза и съезжает по бёдрам Жени вниз. Причём последний тоже в шоке от услышанного и даже не подхватывает её, позволяя распластаться на полу у своих ног...