saddiction

Под прицелом птица не свободна, как бы высоко она ни летала.

И жизнь вдруг ничего не стоит, кажется пустым мгновением между началом и концом, что находится в руках охотника. Цель четкая, в быстроте своей жертве не уступает, заставляет ее играть в игру, не посвятив, не рассказав о правилах. Тот, кто ею управляет, себя развлекает. В этом есть своя прелесть, которую нормальной не назовешь, но она внушает трепет; мнимый бог берет все в свои руки и управляет чужой жизнью, пока может, пока имеет на это право. Медленно оттягивает конец, а может вообще к нему не подводить, но обратной дороги нет, итог тут один, и он охотнику изначально известен. Он берется за оружие и идет на охоту, чтобы себя насытить, чтобы себя не оставить без сочного ужина; без тех чувств, которые помогают ему жить — делают жизнь ярче. Когда такое было, чтобы он опустил оружие, добровольно потерял цель, уступив желаниям жертвы, наступив на горло себе? Мало таких героев. А может, настоящих глупцов. Охотник всегда идет до конца, он и глазом не моргнет, пока не услышит выстрел, забравший жизнь, но принесший удовольствие ему. Этот вкус смерти, дыхание самого охотника, лишающее души, и улыбка победная, больше сравнимая с оскалом настоящего хищника. Так и должно быть, это правило жизни, с которым никто никогда не посмеет спорить. Есть охотник и есть жертва. Есть цель, есть конец, у кого-то отбирающий все, кому-то это все дающий.

Чонгук чуть ли не с самого детства занимается охотой, наученный любящим лес не меньше сына отцом. Половина жизни в загородном домике семьи, в который родители и сын по сей день приезжают на выходные, чтобы отдохнуть от шума города и хоть немного пожить без спешки. И жизнь здесь, как сказка, тихая и безмятежная, далекая от человеческих проблем. Позади не маленького дома на километры раскинулся густой лес, в изучении которого Чонгук с юных лет себе не отказывает. Каждую тропинку, каждое дерево, каждый поворот знает, как свою квартиру, расположенную в центре города. Именно это место сделало детство любопытного ребенка особенно ярким. Он придумывал себе приключения, в которых был главным героем и спасителем, тем, о ком писали самые интересные сказки, тем, о ком мечтали и кем восхищались. Ранним утром, позавтракав самыми вкусными блинами, приготовленными мамой, он вооружался деревянной саблей, собственноручно изготовленной отцом, и смело шагал вглубь таинственного леса, пряча страхи за спиной и гордо поднимая голову. Страхи, что незримо летали между деревьев, преследуя и сражаясь с мальчишкой, но безоговорочно проигрывая его смелости. А тот кричал и рассекал их саблей, превращая в пыль. Ему не было страшно, потому что, стоило с выпрыгивающим из груди сердцем вернуться домой, мама и папа окутывали своим теплом и называли самым храбрым ребенком на свете.

Самым лучшим ребенком на свете.

Маленькая птица, подбитая пулей охотника, летит на землю и разбивается, ударяясь о ветви старейших деревьев. Ее еще теплое тельце прячется в зеленой сочной траве. Там бы и остаться, никем не тронутой, не истерзанной. Хотя бы после смерти она заслужила быть просто исчезнувшей с радаров жизни спокойно, тихо, с выдуманным кем-то почетом. Но ей и там покоя не видать. Охотник подходит с еще несколькими такими же обреченными тушками в руках и берет ее за шею, довольно хмыкает и добавляет к остальным. Вот и все.

Это его праздник ее падения.

— Думаю, на сегодня хватит, — подходит к Чонгуку красивый статный мужчина в камуфляжных штанах и болотного цвета футболке, отдавший сыну все лучшие черты своей внешности. — Твоя мама будет в восторге.

— А зайчонка за что? — спрашивает Чонгук, указывая винтовкой на убитое животное в руке отца.

— За то, что заставил побегать меня, — смеется Дэвон, отец Чонгука, и, хлопнув сына по плечу, неторопливо шагает к тропинке, ведущей к дому. Чонгук вешает винтовку на плечо и идет за отцом, вдыхая полной грудью чистый лесной воздух, пропитанный хвоей и дубовой корой.

На уютной веранде за домом, что выходит прямо на лес, сидит маленькая светловолосая женщина в нежно-розовом платье и попивает чай. На ее лице расцветает яркая улыбка, стоит ей заметить своих любимых мужчин. Она тут же поднимается и идет им навстречу.

— Хорошо поохотились, — улыбается Хаюн, забирая у мужа сетку с дичью.

— Это все Чонгук, — с гордой улыбкой кивает на сына Дэвон.

— Конечно, куда тебе, старичок, до моего золотого мальчика, — посмеивается женщина и целует Чонгука в щеку.

— Я могу поспорить, папа сегодня в ударе, — мотает головой сын, подмигнув отцу.

— Ладно, споры оставим на ужин, а пока я займусь мясом, — говорит Хаюн и уходит в дом. — Переоденьтесь, пожалуйста, вы на потрошителей похожи, все в крови. Не пущу в таком виде за стол! — кричит она уже из кухни с панорамными окнами в пол вместо одной стены, поэтому ей хорошо видно мужчин, находящихся на заднем дворе, которые над чем-то смеются. Ей и самой от этого тепло становится. Видеть их счастливые лица — дар, за который она благодарна каждому дню.

В любви и в радости.

Он другого не знал, в ласке глаз, что не наглядятся, купался с рождения, поцелованный счастьем, да прямо в лобик. Каждой ночью после колыбельной он слышал полное любви и искренности «мы всегда будем рядом» и много других нежных слов, из-за которых сердце росло в размерах, вмещая в себя этой любви столько, что всему миру хватит. Радость родителей, тот самый плод любви, и это не сказки, — чистейшая правда, вот она, перед вами стоит, улыбается, не зная страданий, взращенная с заботой, полна ее с головы до пят, и светится, как надежда. Это все он, это все Чонгук — маленький любопытный мальчишка, борец со злом, со страхами и тенями, рыскающими по пятам в глубинах темного леса, ставшего вторым домом. А там его ничто уже не напугает. Там, спустя годы, он хозяин, он главный, он теперь полноправно решает, чью жизнь отнять одним метким выстрелом. И это стремление защищать, сражаться со злом, что было упомянуто в его детских сказках, как проигравшее, сделало из него настоящего воина и гордость матери и отца, у которых сердца горят ярче солнца за сына.

Он спасает жизни.

Буквально.

Пока Чонгук, вышедший из душа, переодевается в домашние спортивные штаны и обычную белую футболку, уже чувствует разлившийся по дому манящий мясной аромат, из-за которого слюни невольно текут. Просушивая волосы полотенцем, он спускается, умирая от голода и предвкушая вкуснейший ужин. С утра не ел. А отец уже сидит на веранде с бокалом красного сухого и говорит по телефону, пока мама накрывает на стол.

— Давай помогу, мам, — Чонгук бросает полотенце на стул, перехватив из рук женщины большую тарелку с зайчатиной и неся к столу.

— Спасибо, родной, — благодарит Хаюн и несет за сыном плетенную корзинку с нарезанным свежим и теплым хлебом.

Семья садится за красивый аппетитный стол, а огненно-оранжевое солнце заменяет светильники, украшая вечер.

— Один тост, прежде чем приступить к трапезе, — говорит Дэвон, подняв свой бокал, и, заметив, что Чонгук вместо вина поднимает стакан с яблочным соком, хмурится. — Чонгук, так не пойдет.

— Не могу, пап, — пожимает плечами Чонгук, виновато смотря на отца. — С моей работой нужно быть трезвым даже в выходные.

— Ты совсем себя загнал, — вздыхает Хаюн, откинувшись на мягкую спинку стула. — Хотя бы бокальчик выпей, от одного точно ничего не будет.

— Сегодня только сок, мам, — улыбается матери Чонгук, погладив ее ладонь, лежащую на столе. — Но в следующий раз я возьму с собой самое лучшее новозеландское вино, и мы обязательно выпьем его вместе.

— Ладно, — неохотно соглашается Хаюн и прищуривается. — Ловлю на слове.

— Я хочу сказать лишь то, что благодарен вселенной за вас, моя семья, — произносит наконец тост Дэвон, тепло улыбаясь и смотря на родных с искрящейся любовью. — Пусть наши совместные дни продлятся еще на долгие-долгие годы.

— Так и будет, — кивает Чонгук и чокается с родителями.

— За вас, мои мужчины, — говорит Хаюн и отпивает вина.

Чонгук широко улыбается и пьет сок, и сам жалеет, что в стакане не вино. От слов родителей его душу наполняет тепло, которое жило и живет там все двадцать восемь лет с первых дней жизни, поселенное там горячо любящими его людьми. Чонгук не вспомнит, были ли в их семье времена непонимания и резкого расхождения взглядов. Наверное, лишь в переходный возраст Гука, когда в том вовсю буйствовал юношеский максимализм и бунтарский дух. Второе, впрочем, и сейчас в нем никуда не делось, но уже не в таком очевидном проявлении. После, повзрослев, Чонгук успокоился и стал самым понимающим для своих родителей человеком, как и они для него. Мама с рождения лелеяла и души в сыне не чаяла, отдавала всю себя и потакала любой его прихоти, вознося до небес, как божество. Так и называла — божественное создание. Отец же всегда был более сдержан в выражении своих чувств, но ему и говорить ничего не надо, хватит лишь прочесть безграничную гордость за своего сына в его глазах. Благодаря этим людям Чонгук может назвать себя счастливым человеком.

Он нарезает мясо и накладывает в тарелки сначала родителям, затем себе. Сочное блюдо, приготовленное мамой, не может не вызвать у мужчин довольного мычания. Хаюн радостно смотрит на них и сама забывает есть, главное, чтобы ее муж и сын были сыты и довольны, а она, смотря на них, будет спокойна.

Отец Чонгука — судья в апелляционном суде по федеральному округу уже восемь лет, до этого Дэвон был федеральным судьей, нажившим себе множество врагов из-за чрезмерной честности и справедливости, за что и ценится в своих кругах, как один из лучших. Хаюн же прежде работала хирургом, но после неудачной операции, кончившейся летальным исходом, бросила работу, и хоть ее вины в смерти пациента не было, принять это она не в состоянии по сей день, поэтому предпочла сидеть дома и проводить онлайн-лекции начинающим хирургам.

— Чонгук-и, у меня среди студентов есть одна девушка... — начинает осторожно Хаюн, но Чонгук своим вздохом ее заставляет остановиться. Он дожевывает мясо и строго смотрит на Хаюн.

— Мам, сколько раз мы об этом говорили. Сейчас я не настроен на то, чтобы заводить отношения. С моей работой тем более...

— Не говори мне такого, — с мольбой смотрит Хаюн, прикрывает глаза и категорично мотает головой, не желая слышать то, к чему клонит сын. — С твоей работой! Как будто с тобой может что-то произойти, — отмахивается она, отрицая худшие мысли. Она и на миг подобных домыслов не допускает в свою голову. Если что-то случится с ее сыном, тут же случится и с ней.

— Мож... — хочет сказать Чонгук, но просящий не продолжать взгляд отца останавливает. Мужчина коротко едва заметно мотает головой, мол, молчи. Чонгук слушается. Меньше всего ему хочется расстраивать маму. — Дело не в этом даже, — смягчившись в голосе, говорит он, накрыв ладонь матери своей рукой и поглаживая большим пальцем. — Я просто не вдохновлен на отношения прямо сейчас, мам.

Единственное, на что Чонгук вдохновлен — короткие встречи, построенные на взаимном желании; на секс и одну ночь без чувств, заходящих дальше, чем ему хотелось бы. Но об этом матери знать не стоит.

— Я лишь хочу, чтобы ты обрел свое счастье. Хочу увидеть твоих детей, которые будут такими же красивыми, как и ты у меня, — Хаюн гладит сына по щеке и нежно улыбается.

— Я думаю, все еще впереди, любимая, — говорит Дэвон, целуя ладонь жены. — Мы не должны давить на Чонгука. Когда судьба скажет, тогда все и случится. У нас с тобой ведь тоже так было. Я тебя не искал, а ты не ждала меня, но мы встретились, когда пришло время.

— Ты прав... — кивает Хаюн, вздыхая. — Это все вино. Всегда оно меня подводит, — коротко смеется женщина.

— Тебе бы не пить его так много, — Чонгук подливает себе сока. — Голова болеть будет.

— Да, допью бокальчик, и, думаю, на сегодня хватит, — соглашается Хаюн.

Внимание семьи привлекает завибрировавший телефон Чонгука, лежащий на столе рядом с его тарелкой.

— Простите, нельзя не ответить, — извиняется он, смотря на входящий звонок. Чонгук выходит из-за стола и сразу же отвечает. — Слушаю, — резко сменившимся твердым тоном отвечает он, сунув руку в карман спортивок и отходя чуть подальше от стола, ближе к лесу.

— Чон, у нас тут ублюдок один взял в заложники около двадцати трех человек в супермаркете. Настаивает на переговорах, иначе обещает убить всех, ни с кем из наших парней не хочет разговаривать, — сообщает ему голос агента. — У него есть требования.

— Сейчас буду, — отвечает Чонгук и бросает трубку. Он возвращается к родителям уже без привычной улыбки, и у тех на лицах тоже рождается тревога. — Мне нужно ехать, — устало вздыхает он, зачесав волосы назад.

— В ФБР без приключений ни дня? — Хаюн подливает себе вино вопреки своему же обещанию больше сегодня не пить, но только так она сможет не сойти с ума от переживаний за сына. Ей объяснения не нужны, по лицу Чонгука видно, что что-то серьезное произошло. Снова.

— Не без психов, которым взбредает в голову испортить кому-то выходной, — усмехается Чонгук, чтобы немного разрядить обстановку.

— Что-то серьезное? — спрашивает Дэвон.

— Ерунда, — отмахивается Гук. — Но мое присутствие обязательно. Простите, что вечер сорвался, но, я думаю, вам и без меня будет неплохо, — сын обнимает маму за плечи со спины и целует в щеку. — Я позвоню, — обещает он и спешно возвращается в дом собираться.

На своем черном мерседесе Чонгук добирается до города меньше чем за полчаса вместо обычного часа, в этот раз он пренебрегает правилами и мчит чуть ли не на двухстах, лишь бы успеть, потому что от него зависит жизнь двадцати трех невинных человек. Сколько подобных сцен происходило в жизни Чонгука за все те годы, что он работает в федеральном бюро расследований, сколько терактов, похищений и ограблений было предотвращено и пройдено, редко, но разрушительно, даже случалось провально. Он почти привык, легко впустил это в свою жизнь, потому что неотъемлемо, иначе с такой работой не бывает, но каждая смерть, которую его глаза видели, отпечатывается в памяти напрочь. С ума сводит мысль, что нельзя спасти всех, нельзя обойтись без жертв, но каждый раз кто-нибудь страдает.

Всегда кто-то страдает.

Чонгук добирается до нужного места. Улица оцеплена полицейскими, федералы окружили здание супермаркета, кто-то пытается выйти на контакт с преступником. Чонгук надевает бронежилет и темно-синюю куртку с крупными желтыми буквами «ФБР» спине, берет громкоговоритель у полиции и подходит на максимально допустимое расстояние безоружным. Все застывают в волнении, родственники заложников, которых сдерживают полицейские, молятся и плачут, но для Чонгука в этот момент никого не существует, кроме него самого и преступника, с которым нужно наладить связь для успешной операции.

— Меня зовут Чон Чонгук, — представляется мужчина, держа у губ громкоговоритель. — Я агент ФБР, и я готов выслушать ваши требования. Если вы согласны и готовы говорить, дайте мне знак.

***
Мир вокруг удивляет своей контрастностью, его цветовая гамма поражает и пугает, пестрит в глазах, привыкших к серому, рябит слишком яркими всполохами и просто раздражает. Смотреть на все через темные очки куда привычнее и спокойнее для душевного равновесия. Наблюдать, как счастливые люди приходят в дорогой ресторан и заказывают лучшие блюда, освещают помещение своими яркими улыбками и обсуждают пережитый день, и гадать: вранье ли? Притворство? Ведь удивительно, как у некоторых все может быть так спокойно и просто в жизни, размеренно, уютно. Проще верить в игру на публику, потому что вокруг, если до конца откровенно, слишком много лживых лиц и слов. И все равно за ними наблюдать интересно, и любопытно, чем это кончится, сумеют ли они сохранить образ до конца вечера или это и вовсе не образ, а шокирующая таких, как Тэхен, правда.

Только завершения ему не увидеть.

В затылок врезался взгляд матери, прожигающий извечным осуждением. Ей не понравилось, что ее сын был груб с уважаемыми знакомыми, посетившими их ресторан. А грубость-то в чем? В немногословности и легком равнодушии, в рефлекторном блоке перед незнакомыми лживыми людьми, которые уж точно не искренне интересуются его жизнью и всем, что его в целом касается? Грубость во взгляде без лишней эмоции и в глубочайшей усталости? Тэхен не любит и не умеет притворяться, а эмоции его можно легко считать, когда они себя хоть немного являют, поэтому, пряча их подальше за множеством слоев, он себя оберегает и спасает. Ему не до формальностей, ему не до пустой болтовни, ему бы вернуться поскорее домой и спрятаться за дверью, которая даже не гарантирует безопасность в полной мере. Уж лучше так, чем в открытом поле под прицелом незнакомых глаз, видящих в тебе лишь родительский мешок с деньгами. Ведь все это — владения семьи Ким, и сюда не ходит абы кто.

В одном из нескольких ресторанов семьи сегодня заведует Эрин. Она каждый день объезжает каждое заведение и решает возникающие проблемы, проверяет работу персонала и в целом оценивает обстановку, становясь временным администратором, к которому и все вопросы посетителей или сотрудников. На фоне звучит живая музыка, все красиво и утонченно, сдержанно и со вкусом. Красивые гости наслаждаются вечером и ужинают в разных, но наверняка для них симпатизирующих компаниях, а Эрин с легкой улыбкой на красных губах за всем этим наблюдает. Довольная королева в своем царстве.

А Тэхену тошно от этой улыбки, поэтому на мать он не смотрит.

— Тебе стоит быть вежливее, — бросает она сыну. Когда они отходят от знакомых семьи, ее улыбка мгновенно трескается и рассыпается пылью. Актриса, Тэхен ею восхищен. — Ты будто родился в семье необразованных идиотов, не знающих элементарных норм приличия. Это вызывает у меня стыд перед уважаемыми людьми.

Тэхен молчит, куда-то в сторону глядит, и это ее точно бесит до трясучки, но разве сорвется она при посторонних, вне стен их холодного дома? Тэхен хочет насладиться ее внутренним взрывом, незримые волны от него он уже ощущает. Пусть Эрин говорит, что угодно, настроение и так на нуле, как и большую часть времени.

Нужно играть на публику, как ты, мама?

Вопрос остается озвученным только в голове.

— Ты позоришь нас с отцом, — и бла-бла-бла, Тэхен мысленно закатывает глаза. У него уже иммунитет на эту фразу, но вот... — Ты был о... — осекается мать, так резко рубит слово на первом же звуке, что глухой удар острого лезвия Тэхен будто прямо на себе чувствует. Редко такое бывает, но когда случается, Тэхена начинает тошнить. Это он так отторгает свое существование, которое было... ошибкой. Он за мать в голове договаривает, помогает женщине выплюнуть ту горькую правду, которую та почему-то все еще пытается глотать, давится, мучается. Ее глаза давно все сказали.

Лучше бы этого не слышать, но приходится строить из себя глупца. Не понял, не расслышал, не допер, что мать его практически назвала ошибкой. Как будто для Тэхена это открытие. Только находить тому подтверждение из уст родителя... это другое, это уровень высочайший. Сильный момент. Сильно разрушающий, точнее. До основания, одним махом. Да и было бы, чему там рушиться, черт возьми. Тэхен давно по руинам своего внутреннего мира ходит, и сам все пытается там хоть что-то целое найти, но нет того, до чего бы не дотронулись родители, а их касание — гарантированное разрушение. Самое сокровенное в самых глубинах, так далеко, что Тэхену самому порой с трудом удается туда окунуться и коснуться маленьких тайн, что бережно спрятаны от всех, кто может осудить, и это в самом лучшем случае. Там все хрупкое и бесценное, не подлежащее ремонту и замене в случае поломки, и если этого Тэхен лишится — можно, пожалуй, на этом и заканчивать эту бренную жизнь. А Тэхен пока не готов, он хочет себе самому еще шанс дать, потому что сдаться можно в любой момент, а силы бороться пока не покинули.

Все еще есть крупица надежды.

Но сейчас, когда оговорка Эрин заставляет уши кровоточить, Тэхен выпадает в прострацию, смотрит на ужинающих в ресторане людей теперь под другим углом. Так, словно он совсем другой, с другой планеты, наблюдающий за жизнью таких, каким сам никогда не станет, в круги которых никогда не вольется, как бы ни старался, потому что он другой, он — погрешность, и ей в судьбах других людей не место. Легко заставить человека чувствовать себя никем, пустым местом. Одно слово. Нет, даже одна буква не высказанного целиком, и договаривать не стоит, не обязательно, в этой одной букве все, что женщина в себе сдерживает, оттого она возымела невероятную силу, что стерла Тэхена в порошок.

— Я домой поеду, — чужим голосом произносит парень, взглянув на мать, как на незнакомку, потому что ничего в ней родного и знакомого. У той глаза в блоке, она экстренно скрыла все, что может выдать ее. Но ей не спрятать смятения. Им от нее несет.

Тэхен разворачивается, медленно переставляет ноги, двигаясь на автопилоте, и с прозрачным лицом направляется к выходу.

— Тэхен, возьми с собой на ужин поесть, — пытается реабилитироваться Эрин, не сдвигаясь с места, делая дыру в затылке Тэхена взглядом, и голос ее сдержанный максимально. Холодный профессионализм, заслуживающий похвалы. И Тэхен правда в восторге. Честное слово.

Он не отвечает, нет у него никакого желания смотреть на нее лишний раз, находиться с ней лишние секунды, когда можно быть подальше, на расстоянии, не под вечно следящим взглядом орлицы, будь она проклята. И Тэхен проклинает, Тэхен ненавидит. Так сильно, что все тело мелко потряхивает, горло болит из-за вновь не озвученных слов, глаза горят от слез злости, гребаной обиды, хотя Тэхен ее себе запрещает. И все равно она находит себе место на собрании всех негативных чувств маленького мальчишки с большими глазами.

Тэхен обходит столы твердым шагом, он держится стойко, подпитываемый ненавистью. Как только на улицу выйдет, рассыплется, закурит и позволит себе одну слезинку. Он идет, опустив голову, смотря на свои ноги, не желая видеть лиц улыбающихся людей, и уже неважно, играют они или искренни в своем счастье. Пусть идут к черту. Как только Тэхен думает об этом, чувствует, как врезается в кого-то лбом почти у самого выхода из ресторана. Он резко поднимает голову, и недовольный взгляд, которым он рефлекторно собирался пронзить человека, подвернувшегося ему на пути, резко становится растерянным. А перед ним снова тот, мысли о ком в последнее время дают душе вспомнить то короткое ощущение тепла, что он успел испытать, кажется, впервые за долгое время, если не за всю жизнь. Тэхен так часто возвращался мысленно в тот книжный магазин и на ту набережную, что уже решил, словно придумал себе эту сцену от отчаяния, решил было, что с ума сошел, и все вспоминал о том, что его найти собирались, только все не находили. Прошло две недели.

И вот Чонгук перед ним, смотрит с сожалением и улыбается виновато, а в черных глазах ничего. В первые секунды. Но затем брови его поднимаются, когда он понимает, кто в него врезался, а улыбка становится шире. К нему постепенно приходит узнавание.

— Тэхен, вроде, да? — неуверенно спрашивает Чонгук, щурясь, на что парень коротко кивает. И имя запомнил. Тэхену от этой мысли вдруг приятно щекотно на сердце. Он все еще в шоке, и снова предполагает, что выдумывает себе это, но от Чонгука приятно пахнет духами со свежим ненавязчивым ароматом, который в этом обилии тяжелых дорогих запахов, как глоток свежего воздуха. Так и есть.

Чонгук тоже как глоток свежего воздуха.

А Тэхен не надышался.

И снова делает вдох, прикрыв глаза.

— Прости, — извиняется Чонгук, хотя это Тэхен вздумал бодаться. — Ты не ушибся? — спрашивает он, оглядев все еще находящегося в легкой растерянности парня с беспокойством.

— Нет, все хорошо, я виноват, — мямлит Тэхен, коротко покачав головой. — Извини.

— Да ерунда, — улыбается снова. Тэхен почему-то не хочет, чтобы эта улыбка вообще исчезала. — У тебя все в порядке? — теперь вопрос явно не о физическом состоянии. Этот убитый взгляд, наверное, кричит о скорби, о разломе еще одной цельной системы внутри гаснущей души, и это нетрудно заметить со стороны. Но видит тот, кто действительно смотрит, кто обращает свое внимание. И этим человеком оказался Чонгук. Остальные счастливы в своих прекрасных мирках за этими красивыми столами. Им не до чужих проблем.

— Да, — звучит как-то рассеяно, Тэхену вдруг душно становится в помещении. Пока его мать может быть поблизости и направлять на него свой взор, он не будет спокоен. Поэтому Тэхен тянет себя к выходу, а Чонгук снова за ним, как тогда, в книжном, следует молча, сочтя нужным и необходимым не оставлять сейчас в одиночестве парнишку, который выглядит так, словно на его глазах убили человека.

И они выходят, вдыхают свежий воздух. На горизонте скрылись последние лучи палящего еще днем солнца, а на самой высокой точке неба появляются первые звезды, танцующие с легкими, медленно парящими над городом облаками. Тэхен поднимает голову, и ему нравится эта картина, она успокаивает, потому что слишком величественна и сильна, на ее фоне все проблемы кажутся полной чушью, не достойной внимания.

— Я рад тебя видеть, — говорит Чонгук, разглядывая Тэхена так, словно и правда сто лет старого знакомого не видел, вспомнить хочет его красивые черты, на которые заглядеться и не наглядеться, если искренне. Чонгук еще в первую встречу официально признал, что эта дерзкая колючка с пушистыми шипами очень красива. Он все смотрит, улыбаться перестает, обеспокоен, потому что Тэхен смотрит наверх, а в его глазах звезды смешались с печалью и какой-то пугающей безысходностью. — Кто-то обидел тебя? Давай, я разберусь? Думаю, пару морд разукрасить сумею, — Чонгук вроде бы звучит серьезно, а вроде и шутливо. Тэхен сразу представляет картину, как Чонгук бьет Эрин кулаком в лицо. Секундная улыбка, которую, как Тэхену кажется, Чонгук не замечает, мелькает на его пухловатых красивых губах. А Чон мысленно выдыхает. Все не так страшно. Он-то все видел, от его взгляда эта мгновенная улыбка не ускользнула. И это очень даже огромное достижение.

— Все нормально, — поворачивает к мужчине голову Тэхен. — Просто немного расстроился, — пожимает плечами. Надо же хоть что-то сказать, потому что с такими мрачными лицами не ходят, когда все действительно нормально. — Ты там не один ведь? — спохватывается Тэхен, указывая большим пальцем за спину, на ресторан. — Тебя искать будут, наверное, лучше вернись, — и вдруг в голове мысль, что, возможно, в ресторане осталась сидеть пара Чонгука. Холодная, неприятная на ощупь мысль. И это немного внезапно.

— Моим коллегам с работы вряд ли до меня после пары бутылок вина, — Чонгук улыбается и мотает головой. А Тэхен только замечает, что в этот раз мужчина одет совершенно иначе. Черные брюки, идеально сидящие на крепких ногах, белая рубашка, галстук и пиджак, тоже черный. Волосы пробором посередине открывают лоб, что делает Чонгука еще более привлекательным. Тэхен отмечает про себя, что этот образ слишком хорош, что аж делает нехорошо. — Да и мне, если честно, наскучила их пьяная болтовня. Знаешь, пьяные люди любят поговорить о высшем, хотя сами не понимают, что несут. Вот я и собрался выйти покурить, пока ты не решил снести меня, — коротко посмеивается Чонгук.

Тэхен смущенно хлопает глазами и выглядит слегка виноватым. Это было чертовски внезапное столкновение.

В его глазах необъятная печать и где-то еще глубже — вина. Чонгук не мог не заметить, как Тэхена разъедала пара внимательных глаз, принадлежащих красивой женщине, вероятно, испортившей парню настроение. Он теперь стоит, ежится, смотрит на мир с грустью и выглядит совершенно несчастным и одиноким в своем молчании. А ему наверняка есть, что рассказать, но, видимо, некому.

— Есть мысль, — загораются глаза Чонгука. Тэхен вопросительно глядит на него. — Не хочешь прокатиться? — вдруг предлагает мужчина с улыбкой.

Провести в теплой компании еще какое-то время? Вместо того, чтобы пойти домой, спрятаться под одеялом и позволить мыслям себя сжирать? Не биться во внутренней агонии, не слышать их ненавистных голосов, не сходить с ума в доме, где стены каждый шорох слышат?

— Да, — просто соглашается Тэхен, кивнув. Впервые, наверное, за их с Чонгуком короткое знакомство он позволяет себе легкую улыбку, украсившую его губы. А у Чонгука снова камень с души падает. — Давай прокатимся.

Чонгук открывает дверцу своего мерседеса перед Тэхеном, тот садится на удобное кресло и оглядывает салон, все еще не веря в то, что происходит с ним в реальности. Тэхен частью сознания дает себе отчет в том, что садиться в машину к едва знакомому человеку чертовски странно, и родители бы наверняка поседели, узнав об этом необдуманном поступке сына, но Тэхен его обдумывать и не хочет, у него нет ни малейшего желания сейчас копаться в себе, искать плюсы и минусы, размышлять о правильности действий. И без того хватает. Тэхен просто хочет. Хочет на миг окунуться в другой мир, не привычный ему, где нет родителей, где есть один совершенно другой человек с красивой завораживающей улыбкой, внушающий временное спокойствие, в которое Тэхен готов верить всецело.

Они как-то быстро и легко отпускают то, что держало их в ресторане. Тэхен отвлекается от мыслей о матери и ее осечке, а Чонгук забывает о коллегах и разговорах, в которых ничего интересного не находил.

— Расскажи о себе, Тэхен, — просит Чонгук, глянув на парня на пассажирском сидении с улыбкой. Он легко крутит руль, расслабленно откинувшись на спинку кресла и включив негромкую ненавязчивую музыку, разбавляющую тишину салона.

— Когда такое спрашивают, человек сразу же забывает, кто он такой и как его зовут, — слабо улыбается Тэхен, глянув на Чонгука. — Легче отвечать на конкретные вопросы.

— И то верно, о себе трудно говорить, ты сразу начинаешь задумываться о том, что бы сказать, как бы подобрать слова правильно, и чтобы не выглядеть при этом совсем нелепо, — соглашается Чонгук, барабаня пальцами по кожаному рулю. Тэхен заглядывается на его руку. На запястье довольно дорогие часы наверняка из белого золота, красиво переливающегося на свету. Чонгук снял пиджак и ослабил галстук на шее перед тем, как сесть за руль, и закатал рукава белоснежной рубашки, целиком переключая внимание мальчишки на руки с красивыми узорами вен под светлой кожей. — Ну ладно, начнем с простого. Сколько тебе лет? На школьника ты не похож, хоть и выглядишь довольно молодо.

— Мне девятнадцать, я учусь на втором курсе, — отвечает Тэхен, ковыряя пальцем дырку в джинсах на колене.

— Факультет? — поднимает бровь Чонгук.

— Управление бизнесом. Скука смертная, если честно, — Тэхен отводит взгляд к окну, разглядывая красочный неоновый город. И все же ночью он куда симпатичнее.

— Могу предположить, пошел ты туда не по своему желанию, — Чонгук плавно останавливается на светофоре и не отказывает себе в том, чтобы понаблюдать за парнем. — О любимом деле с другими эмоциями говорят.

— Да, родители не дали шанса на собственный выбор, — коротко кивает Тэхен. Никто его и слушать бы не стал, поэтому свое истинное желание он так и не озвучил, молча смирившись с тем, что выберут для него Эрин и Тэджон. — Они хотят, чтобы в будущем я продолжил их дело. Ресторан, в котором ты был, он принадлежит моей семье, — тихо говорит Тэхен.

— Это звучит чертовски скромно из уст того, чьей семье принадлежит лучшая сеть ресторанов, — посмеивается Чонгук. Тэхен пожимает плечами и кусает губу, что от внимания мужчины тоже не ускользает. Он вовремя поворачивает голову вперед, замечая, что светофор разрешает ехать дальше, и трогается с места. — Я вижу в этом большой плюс.

— Какой же? — смотрит на него Тэхен.

— Ешь, сколько хочешь, и не плати, — смеется Чонгук. Тэхен тоже улыбается, у Чонгука заражающий смех.

— Я не пользуюсь этим, но если приходится там есть, то всегда плачу, — отвечает мальчишка.

— Да ну, ты скучный, — шутливо закатывает глаза Чонгук.

— Нельзя нарушать правил, я не исключение, — пожимает плечами Тэхен.

— Иногда можно позволить себе что-нибудь запрещенное, — бросает на парня взгляд Чонгук.

— И что же?

— Например, проехать на красный, — усмехается Чонгук, подмигнув Тэхену, который наверняка ждал другого, более серьезного ответа.

— Тоже рискованно, но если тебе хочется потом платить штраф, то вполне, — кивает Тэхен. — Расскажи ты о себе, — просит он, сложив руки на груди и внимательно смотря на мужчину. Тэхен ловит себя на том, что ему нравятся эти морщинки, скопившиеся вокруг его глаз. Есть в них что-то особенное, а внутри все приятно сжимается, когда из-за улыбки мужчины они становятся ярче. Почему-то это очень нравится.

— Начнем с того, что мне двадцать восемь, я с тобой прилично разошелся в поколениях, — улыбается Чонгук.

— Да уж, старый, — шутливо вздыхает Тэхен. — А чем занимаешься? Ты искал в книжном справочник с самыми громкими преступлениями прошлого столетия для своей работы.

— Я работаю в ФБР, — отвечает Чонгук, смотря на дорогу. — Отдел национальной безопасности.

— Ничего себе, — искренне удивляется Тэхен. Разинув рот, он таращится на мужчину, и вдруг резко тот предстает перед ним в новом свете. Не просто добряк с прекрасной улыбкой, так еще и герой по сути, защитник народа. — Значит, с копом я и правда был близко. Как давно ты работаешь там?

— Я шел к этому с тех пор, как окончил школу. Сил немало вложил, но оно того стоило.

— Это чертовски серьезная работа. Ты, наверное, много всякого видел... — тише говорит Тэхен.

— Со временем привыкаешь к разным ужасам, — пожимает плечами Чонгук. — И воспринимаешь все лишь как часть работы, которую ты обязан выполнять.

— Ты помогаешь людям. Спасаешь жизни.

— А ты впечатлен, — коротко улыбается Чонгук, глянув на парня.

— Ты определенно выиграл в соревновании «самая нескучная работа», — мотает головой Тэхен.

— И за это я угощу тебя самыми вкусными в городе пончиками, — подмигивает Чонгук. Тэхен снова чувствует прилив жара к кончикам ушей.

— За что? Я заслужил? — поднимает он глаза, неуверенно ткнув себе в грудь пальцем.

— У меня здесь борьба за твою улыбку весь вечер, на такой войне я еще не был. Считай, это награда для нас с тобой, — Чонгук заворачивает на парковку небольшой кофейни и глушит двигатель, а Тэхену страшно, что теперь, когда в салоне повисла тишина, гул его сердца будет слишком громкий.

— Потому что и тут ты выиграл, — говорит Тэхен, молясь, чтобы его смущение не было для мужчины чересчур очевидным.

— Именно, — кивает Чон и открывает дверь. — Жди, — говорит он и выходит из машины.

Тэхен крепко вжимается спиной в сиденье, а пальцами цепляется за края толстовки, смотрит перед собой удивленно, медленно осознавая себя в непривычной реальности. И моря рядом нет, и тех, кто жить не дает, зато есть тот, кто все дальше пробирается в сердце, не спрашивая разрешения, врывается без стука и, рассекая преграды на пути, уверенным шагом идет вперед. Так просто и так стремительно, что кажется сказкой. Да пусть и так. Тэхену в этой сказке слишком хорошо, а об ее завершении он подумает позже.

Чонгук возвращается спустя десять минут с небольшой коробочкой и двумя стаканчиками. Все это время Тэхен почти не двигался, сидел, глядя в окно, и убеждал себя в реальности случившегося этим вечером.

— Если ты здесь не пробовал пончики, ты жил зря до этого момента, — смеется Чонгук, отдавая все, что купил, Тэхену, и заводя машину.

Тэхен не пробовал. Он мало где бывает кроме причала и неожиданных мест по настроению вроде книжного. Туда, где меньше людей, его душа постоянно рвется, находя покой в вещах, не в народе. Где потише, где не слышно чужих голосов и чужих жизней, в которые вторгаться не хочется. Порой понаблюдать со стороны, не слыша разговоров, — это увлекает, но Тэхену приятнее не знать о людях ничего, только выдумывать самому им роли в своей голове, чтобы не разочароваться. Всегда интереснее то, что придумывает мозг, сочиняющий красивые сказки. Остальное неважно. Важен шум моря, пение птиц, шелест листьев и тихая музыка без слов в наушниках. Голоса лишние, они все только портят. Но голос Чонгука, рассказывающего о том, как впервые посетил эту кофейню, не входит в категорию лишних. Тэхен не хотел бы включить режим «без звука» или заткнуть уши наушниками. Чонгука слышать неплохо, даже как-то приятно.

Потому что он не из числа.

Не из тех, кто рушит настроение. Он тот, кто его создает, добавляя красок в серый мир, выстроенный вокруг Тэхена. А может, ему лишь хочется так думать.

Тихий гул автомобиля, музыка, ласкающая слух. Тэхен, прячась в наушниках, обычно слушает что-то похожее, и это приятно, иметь нечто общее с этим человеком. Чонгук постоянно барабанит пальцами по рулю и постоянно поглядывает на Тэхена, спрашивает об учебе и чем-то нейтральном, не затрагивающем конкретно душу парня. Он успел сделать вывод, что разговоры о семье отражают в глазах Тэхена совершенно иные эмоции, и его лицо тут же меняется, голос становится тише, лишается яркости, эффектности. Парнишка весь тускнеет. Поэтому Чонгук осторожно обходит темы, не вдаваясь в расспросы о причинах, не желая портить контакт, образующийся между ними медленными, но уверенными шажочками. Тэхен не кажется простым, не кажется предсказуемым в своих эмоциях, которые Чонгук старается жадно ухватить и считать. Тэхен осторожничает, как недоверчивый котенок медленно подходит к протянутой к нему руке, обнюхивает, оценивает, безопасно ли, можно ли пойти в руки.

Можно.

Тэхен в первые секунды, как только они доезжают до места назначения, забывает все на свете. Блестящее море невдалеке отражается в его восторженных глазах невообразимым и необъятным покрывалом, а там и звезды пляшут, и огни береговые, и луна — главная во всем этом помпезном великолепии. Так хорошо просто наблюдать за красотой, в которую не вмешиваются люди, которой не дают своей человечности, своей изюминки. Это здесь излишне, тут ничто не потягается с красотой жизни в ее естественном виде. Тэхен каждый раз об этом думает, поднимая глаза к небу или слушая шум моря, зовущего, манящего, шепчущего. Но Тэхен пока не отвечает, Тэхен пока надеется.

— Веришь, что это правда? — голос Чонгука возвращает в уютный салон автомобиля, занявшего лучшую точку для созерцания.

— Что именно? — тихо спрашивает Тэхен, повернув голову к мужчине.

— То, что мы видим перед собой, — Чонгук кивает подбородком на море, а на его губах играет легкая улыбка.

— Слишком хорошо, чтобы быть реальностью, но она, кажется, может быть прекрасной, — кивает Тэхен, поглядывая на коробочку с пончиками, чей аромат уже вовсю наполняет рот слюной. Поэтому он открывает и достает один, протягивает коробку Чонгуку и берет свой стаканчик с ароматным кофе. Первый кусочек, и у Тэхена в глазах отблески восторга мини фейерверками. И правда вкусно. Очень-очень.

— Ты будто этому удивлен, — Чонгук отпивает кофе, а коробочку с пончиками ставит между водительским и пассажирским сидениями. — В мире много прекрасного. В этом, в реальном, что нас окружает.

— Например? — приподнимает брови Тэхен, медленно жуя пончик и большими глазами глядя на Чонгука.

— Лес, — говоря это, мужчина ностальгически улыбается, о чем-то задумавшись. Его глаза говорят о его любви, это неподдельно. — Особенно ранним утром. Тихий голос человека, который избежал смерти, спасенный мной. Музыка, — тут Тэхен рефлекторно соглашается коротким кивком. — А еще ты, Тэхен.

И это очень неожиданно.

Тэхен перестает жевать и глядит потерянным олененком. Чонгуку хочется рассмеяться. Он на животных с такими глазами охотится обычно.

— Я плохо знаю тебя, но хочу узнать, — продолжает Чонгук, не смущая Тэхена вынужденным ответом или неловким молчанием.

— Почему? — спрашивает Тэхен, отмерев.

— В тебе есть что-то, что близко мне. Моей душе. Или нам нужны более весомые причины для общения? — Тэхен мотает головой, на что Чонгук коротко смеется и вдруг тянет руку к лицу вновь застывшего парня, зависшего в пончиком в руке и смотрящего на Чонгука глазами-блюдцами, словно впервые слышит подобное. И правда, впервые.

Он не дышит, когда большой палец Чонгука касается уголка его губ и медленно, аккуратно стирает глазурь с кожи.

— Тебе нравятся пончики? — понизив голос, спрашивает он, заглянув в звездные глаза. Улыбается краем губ, задумчиво, мечтательно...

— Безумно, — наконец открывает рот Тэхен, обезвреженный его улыбкой, его голосом и его осторожным прикосновением.

Кожа пылает там, где он тронул. Мурашки по телу, что-то странное. Какие-то звоночки в голове. А может, это колокольчики, сообщающие ему о чем-то волнительном и важном.

Приятно! Приятно.

— Ты любишь лес, да? — выдает Тэхен, у него внутренняя паника, растерянность достигает пика, хорошо, хоть не заикается, не задыхается. С ним такое впервые, и об этом он потом точно будет думать долго-долго. Ночи бессонной на это не жалко, только бы все переварить, осознать. Поверить. — Расскажи мне о нем, — выдыхает он, просяще глядя в темные глаза.

Новые миры из чужих уст привлекательны и увлекательны. Тэхену хочется окунуться во что-то новое, услышать о новых местах и почувствовать новые эмоции, проецируя чьи-то на себя.

— Я близок с этим местом с самого детства, — Чонгук отворачивает голову к морю и вешает руку на руль, пока другая держит стаканчик с кофе, стоящий на бедре мужчины. — Там мне всегда было хорошо, и сейчас ничего не изменилось. Это как второй дом, целиком моя стихия.

Шум лесных ветров, пение птиц ранним утром, когда свежесть наполняет легкие, а хвойный аромат целует кожу, впитывается в волосы, в одежду, и долго не отпускает. Об этом всем Чонгук готов говорить вечно. И он говорит, но не обо всем. О своей любви к охоте он расскажет позже, чтобы сейчас не омрачать повествование о лесе и его прелести. Тэхен кажется тем, кого легко напугать. Пугать его не хочется.

А Тэхен слушает и представляет все услышанное у себя в голове, даже где-то завидует, потому что у Чонгука было место, где он мог затеряться и открывать себя лесу без страха. У Тэхена это море, но оно не укутывает, лишь со стороны наблюдая, легким соленым ветерком гладит, пытается утешить временным покоем, но это не одно и то же. У них с Чонгуком разные ситуации и эмоции.

Умиротворение, мнимое оно или реальное, накрывает мягким одеялом под негромкий, ласкающий слух голос Чонгука. И море здесь, и море с Тэхеном, скрашивает приятный вечер, сговорившись со звездами. А Тэхен даже говорить ничего не хочет, он молча слушает, попивая кофе, разглядывает все вокруг внимательно, тщательно, запоминает каждый фрагмент этого еще не воспоминания и аккуратно складывает в голове, чтобы потом возвращаться. Кто знает, в последний ли раз это происходит? Вернется ли Тэхен к этому морю с Чонгуком, посидит ли еще в этом уютном автомобиле, попробует ли еще разок эти пончики с тем, кто для Тэхена их открыл? Всему этому быть вновь? Тэхен не знает, понятия не имеет, у него каждый его следующий день — тошнотворная предсказуемость и нежелательное ожидание с токсичной приправой родительских слов. А тут новое явление, новый источник света, разогнавший серую пургу, в которой Тэхен тонул и тонет, но точно не сейчас, пока так далек от своего привычного, заезженного бытия. Тэхен приблизительно знает, что его завтра ждет. Ненависть ко всему окружающему вернется в тройном объеме, внутренние терзания разорвут его на части, потому что сегодня слишком хорошо. Завтра будет слишком плохо.

Тэхен глядит на время на тускло светящейся панели мерседеса, и почему-то хочется плакать. И так бывает, сказкам всегда приходит конец.

— Мне нужно домой, — тихо говорит Тэхен, подняв взгляд на Чонгука.

— Как быстро летит время, — Чонгук вроде улыбается, но и ему слегка тоскливо становится от осознания их завершения. Тэхен хочет думать, что он чувствует то же самое. Хотя бы частично. — Тогда могу я подвезти тебя домой хоть в этот раз?

— Да, пожалуйста, — как будто даже мольба, и она в его глазах читается. К концу сказки нужно морально подготовиться, дать себе еще немного времени побыть в ней, отпускать нужно медленно, чтобы менее болезненно, а не с корнем отрывать, оставляя уродливые кровоточащие без остановки раны.

Это молчание, в котором впервые комфортно, так нравится Тэхену. Он весь вечер купается в улыбке другого человека, в его внимании и заинтересованности, и все не может поверить в реальность красивой картины.

Чонгук все подглядывает, сталкивается с печальными глазами, в которых маленькую искру сумел разжечь, но та вновь пропала, стоило им обоим подумать о конце этого короткого и мимолетного в потоке однообразия быта насыщенного вечера, каких не было. По крайней мере, у Тэхена. Он замолчал, как только они вырулили, как только он озвучил адрес тихо и явно неохотно, выдавливая из себя слово за словом. Чонгук так же неохотно едет в нужном направлении, не желая представлять, что ждет Тэхена в месте, что зовется домом. Много не нужно было, чтобы отследить его реакции, что весьма болезненны, как будто слово «семья» царапает его изнутри, разрывая органы. Хватило и того зоркого взгляда красивой женщины, обращенного прямо в спину и без того бледного парнишки, что словно пережил шок всей своей жизни, так выглядел перед Чонгуком в первые секунды. Это будто на растерзание отдавать беззащитное существо, полное страха, отчаяния. Как бы он ни пытался выставлять блоки, прятаться за щитами и резкими словечками, которым может дать волю, Чонгук уверен, что внутри все иначе. У одиночества есть аромат. У боли тоже есть свой резкий, горчащий в глотке, запах. И они слишком отчетливы, когда Тэхен так близко.

Как не задохнулся в этой прелести безысходности?

Он настолько долго с ними живет, что уже и не замечает. Часть парфюма, часть той жизни, в которую Тэхен врос душой. А та вырваться не может.

Тэхен просит остановить чуть подальше от дома.

— Это проблема? — настораживается Чонгук, но делает, как хочет парень, медленно тормозя у обочины перед чужим домом.

— Не хочу дома слышать вопросы, — мотает головой Тэхен, вцепившись пальцами в ручку дверцы. Вопросы и так будут, так пусть они хотя бы о Чонгуке не знают. Тэхен представлять не хочет, сколько грязи выльется из родителей, если это произойдет. Потерять то неопределенное, нечеткое и, возможно, мнимое чувство облегчения и уюта, что есть сейчас, Тэхен не может.

— Если будут какие-то проблемы, говори, — Чонгук поворачивается к парню и протягивает ладонь. — Я запишу тебе свой номер.

Та связь, которую Тэхен с первой встречи держал в голове, становится материальной. Для него это событие волнующее и радостное одновременно. Тэхен протягивает свой телефон и замирает, наблюдая за тем, как мужчина быстро выбивает цифры своего телефонного номера и с улыбкой возвращает мобильный хозяину.

— В ФБР могут помочь с любой проблемой? — спрашивает Тэхен, сунув телефон в карман толстовки.

— Ни у кого нет такой силы, но я лично приложу все усилия.

— Превышаешь полномочия? — едва заметно улыбается Тэхен, глянув на Чонгука. Его бы воля, он бы вовсе не отводил глаз от него, любовался улыбкой и купался в ней, как в теплом летнем море, но разве это будет не слишком странно? Да, для того, кому все это чуждо, вполне себе.

— Иногда можно и нарушить, помнишь? Во имя благой цели, — подмигивает Чонгук.

— Надеюсь, до такого не дойдет, — тихо отвечает Тэхен. Телефон уже третий раз за десять минут вибрирует. Вышвырнуть бы его подальше, растоптать подошвой кед, а остатки в урну. Как у Тэхена еще глаз не начал дергаться — загадка. — Я пойду? — а в голосе надежда, скрытая мольба, в голове мысль «дай повод задержаться, дай причину не возвращаться».

Забери меня.

— Не смею задерживать, — мягко улыбнувшись, кивает Чонгук и разблокировывает двери.

— Спасибо... — негромко бубнит Тэхен, грызя нижнюю губу. — Пончики были очень вкусными.

— Рад, что тебе понравилось.

— Ну, тогда... пока, — в этот раз с максимальным теплом, на которое способен, произносит Тэхен, только бы это звучало не так грубо, как в прошлый раз.

— До встречи, Тэхен, — с улыбкой прощается мужчина.

Скорбь на лицо ложится невидимой вуалью, стоит представить очередное возвращение в нелюбимый дом и принять его холодные объятия, как Тэхен, уже покидающий салон мерседеса, чувствует хватку на запястье. Он дергается рефлекторно, внутри все сжимается, он испуганно поворачивает голову, но сразу же прячет страх и глядит на остановившего его Чонгука вопросительно.

Ложная тревога.

— Ты мне не дал свой номер, — говорит он, так и не отпуская руку Тэхена. А тот и не хочет, чтобы пальцы на запястье разомкнулись. Пусть утянет за собой, вернет в машину и увезет куда-нибудь подальше от этого проклятого дома. — И я не узнаю его сам, ведь не уверен, позвонишь ли ты мне.

— Ты теперь знаешь, где я живу, — пытается улыбаться Тэхен. — А я позвоню и обязательно спрошу, как у тебя дела.

— Ловлю на слове, иначе на чай заявлюсь, — коротко смеется Чонгук и выпускает руку парня. — Ладно, иди уже, не буду тебя пытать.

А ему бы знать, что главная пытка ждет его за дверями дома. Ему бы знать, что лишняя секунда с ним — спасение для Тэхена, которое потом наказанием обернется. Тяжелые железные ноги едва движутся вперед, ведя его к родителям на растерзание, а сладость вечера медленно трансформируется в кислоту, разъедающую ротовую полость. Как легко и быстро может меняться обстановка, люди, воздух, мысли. Тучи набежали, над головой Тэхена молнии искрятся, а в доме обманчивая тишина.

— Господин Ким велел, чтобы вы поднялись к нему в кабинет, когда вернетесь, — сообщает прислуга с порога, и Тэхен окончательно возвращается в свой кошмар, из которого сам себе сделал подарок выпасть на пару часов. Веселье кончилось, шутки в сторону. Блевать тянет.

Тэхен отворачивается, делает успешные шаги к лестнице, накрывает ладонью гладкие глянцевые перила и смотрит наверх обреченно. Идет, как на казнь. Не «как», именно на нее. В который раз его лишают головы, в который раз вешают, и каждый раз он ночами не спит, лежит, душу в тело возвращает, потому что, несмотря ни на что, должен продолжать влачить себя дальше. Разомкнуть веки все-таки приходится.

Он заранее знает, что будет говорить отец. Ситуации разные, реплики разные, но у Тэхена выработалась способность предугадывать свои промахи в глазах родителей. Этому мастерству он обучался с детства, из-за чего умело в себе копается, легко ища ошибки там, где их не могло бы быть с точки зрения других людей. Это говорит о ненормальности их семейства? Вполне. Тэхен как только дорос до того возраста, когда мозг начинает анализировать чужое поведение и искать логику, понял, что здесь что-то не так, но он в это «не так» настолько врос сам, так прочно связан всем своим существом, что углубляться опасно и трудно. Найти то самое «ненормальное» стало сложнее, потому что Тэхен с каждым новым днем с этими людьми утрачивает смысл «нормального».

Что это такое?

Тэхен знал, что именно так отец будет смотреть, как только его сын, на секунду промедлив за дверью, все-таки открывает ее и с порога врезается в глаза, которые уже были наготове, чтобы выстрелить и сразу ранить, оставить еще одну среди тысяч мелких порезов на душе мальчика, в чьих больших глазах не растворился родитель, чьим теплом не заразился и сам не отдал. Потому что нечего. С самого рождения только холодная выдержка и нейтральная позиция, вечное «ты должен», неиссякаемое «старайся лучше» и добивающее «недостаточно». Сколько Тэхен сжирал себя из-за этих трех фраз и по сей день из кожи вон лезет, да уже не с теми эмоциями, не с тем воодушевлением.

Когда понял, что недостаточно будет всегда.

— В последнее время ты совершенно рассеян, — начинается предсказуемо с критики, с осуждения, и этим самым вроде спокойным, но недовольным голосом.

Он сидит за рабочим столом, снизошел, прервался от работы, от своих важнейших дел. Тэхена это наводит на мысли о том, что все зашло далеко и серьезно, поэтому он готовит себя к любому слову или действию отца. Он молчит, как всегда, стоит перед ним, сцепив руки за спиной, не опуская головы, но ковыряя взглядом темный ковер под ногами. Когда нет зрительного контакта, выдерживать легче. Тэхену сказать нечего, и он знает, что отец не ждет от него ответа прямо сейчас, поэтому готовится к продолжению его монолога. Тот не заставляет себя ждать.

— Мы с Эрин всю жизнь вкладываем в тебя все самое лучшее, и иногда ты показываешь хорошие результаты, но в целом... — Тэджон хмурится. — В целом ты слаб. И если бы только это. Тебе плевать, ты не стараешься стать еще лучше. Но ты только разочаровываешь, не сдвигаясь с мертвой точки, слоняешься непонятно где после университета, куришь и даже сейчас. Где ты пропадал?

— Мои результаты продолжают улучшаться, — без капли эмоций голос звучит незнакомо для самого Тэхена, который совсем недавно говорил с Чонгуком совершенно иначе. Это... странно. Это иронично и вполне символично. Где тепло, там и жизнь рождается, а где вечный мороз, там всему лишь гибель. Тэхен снова чувствует, как гаснет, остывает, вернувшись домой.

— Я ничего не вижу. Я не вижу, как ты стараешься, я не вижу, как ты пытаешься обрадовать свою мать, я ничего от тебя не вижу. Эрин рассказала о том, как невежливо ты повел себя с Паками. И снова минус, — потихоньку голос отца мрачнеет и твердеет, тучи сгущаются, молнии уже бьют разрядами.

Тэхен поднимает взгляд на него и, не думая ни секунды, плавясь от обиды и несправедливости, сжигающей его заживо много лет подряд, говорит:

— То, что я не лицемерил перед ними — невежливость?

Отец краснеет от злости и резко подскакивает со своего кресла. Тэхен незаметно вздрагивает от неожиданности и мысленно пытается укрепить хрупкую броню.

— О каком лицемерии ты говоришь, идиот? — шипит отец. — Есть нормы этикета, есть приличия, воспитание, в конце концов! Ты вечно витаешь в облаках и, видимо, подзабыл о такой элементарной вещи. Все, что мы даем тебе, ты пропускаешь мимо. Что с тобой не так, Тэхен?

Я ошибка. Я ошибка. Я ошибка.

Так чего вы ждете от ошибки?

— Маме плевать на мои успехи, — Тэхен о своем думает, медленно переваривает слова отца и редко реагирует, в основном молча все выслушивает и просит прощения не пойми за что, но сейчас у него будто силы появились рот открыть, озвучить хотя бы маленькую каплю из океана не озвученного и ожидаемо напороться на гнев отца. Так и будет. Лицо мужчины уже багровое, глаза горят, пытаются проделать дыру во лбу нерадивого сына.

— Никогда не плевать! Это ты не стараешься. И что за тряпки на тебе вечно! Я говорил тебе сменить этот идиотский образ на более соответствующий нашей семье и статусу! — Тэджон брезгливо окидывает взглядом одежду на Тэхене. Свободные джинсы, рванные на коленях, любимые белые конверсы и тускло-фиолетовая объемная толстовка с надписями. Все очень просто, но очень комфортно для Тэхена, и другого ему не надо. — Поэтому я и говорю, что ты недостаточно делаешь.

Чего уж там, недостаточно хорош. Это именно то, что хотел бы озвучить отец. Как жаль Тэхену своих родителей, которые все никак не выплюнут ему в лицо все свои недовольства. Несчастные, столько дерьма сдерживают в себе.

Тэхену ли не знать.

— Я не хочу подстраиваться под чужие стандарты, отец, — голос норовит задрожать, подвести, но Тэхен все силы прикладывает, чтобы этого не случилось. — Даже не думай, что я стану...

Его удар такой знакомый. Если бы Тэхену завязали глаза и заставили разных людей давать ему пощечины, и среди этих сотен или тысяч человек бы был Тэджон, Тэхен бы запросто узнал в очередном ударе отцовский. Головокружительная боль, на миг сбивающая все настройки в голове, сотрясающая мозг и душу вышибающая прочь. А ей бы так и остаться вне тела и уплыть куда-нибудь далеко-далеко. В этот миг между случившимся и еще не осознанным до конца Тэхен мечтает так и не осознать, остаться на перекрестке и свернуть в другую сторону; туда, где небытие не причиняет боли, а убаюкивает раненные сердца. Но этому не бывать, потому что забвение не бесконечно, и реальность приходит сразу же, представляя взору самую худшую картину в жизни мальчишки. Разъяренный отец, взрывающийся из-за того, что сын посмел открывать рот в ответ. Это кошмар! Он вздумал иметь свое мнение и личные предпочтения. Позор семьи, не иначе. Тэхен видит это в его карих глазах с холодным оттенком вечного непринятия.

— Кто ты такой, чтобы ставить себя выше остальных? — рычит отец и бьет еще раз. Тэхен отшатывается, координация машет рукой и сваливает прочь. И Тэхена едва не сваливает крепкий удар. Отец не скупится, не в пол силы, а на всю чертову мощь. Как же ему хреново, сколько яда в нем, сколько злости, что он так больно бьет, заставляя глаза слезиться. Да, Тэхену хочется плакать, хочется разрыдаться, но без зрителей, ему не нужна аудитория. Он потерпит, не откроет больше рта, потому что иначе его отсюда вперед ногами будут выносить, он уверен.

Море, спаси.

Лучше сейчас оказаться на самом его дне, каким бы темным и холодным оно ни было.

— Ты бессовестный! Наглый!

Да, да. Тэджон снова уходит в отрыв, забывается и теряет хладнокровие, выпуская монстра. А его боксерская груша старается не рухнуть на ковер и ни о чем уже не думает. Только бы скорее это прекратилось.

Тэджон кричит, бьет, кричит, бьет. Тут начинается стандартный набор осуждений и оскорблений, который Тэхен слышал миллиард раз. Он пропускает это мимо ушей, на причале себя представляет и старается максимально абстрагироваться. Но сам виноват, рот открыл. Посмел. Снова посмел.

Да кто ты такой!

Никто, правда. Всего лишь маленькая меркнущая точка на фоне огромной вселенной, которая молит о конце и освобождении. Безызвестный, печальный мальчишка-тень, чьи большие глаза, что как две бесконечные галактики, никого так и не покоряют.

Никто.

Тэхен едва не забывает о том, что надо запереться, как и всегда, дрожащими пальцами, на грани истерики, что вот-вот готова обрушиться на такую же несчастную, как и ее хозяин, подушку, он проводит махинацию с замком и падает в кровать, тонет лицом в этой самой подушке, которую сжимает так, что та спокойно может разойтись по швам, и кричит, задыхается от обиды, глухо рыдает, крепко и больно жмуря глаза. Галактики под веками вспыхивают в психоделическом танце, отражая всю агонию того, кому принадлежат. Тэхена трясет, лицо болит и пылает от ударов, голос отца эхом от одной стенки мозга к другой как железный шарик отбивается, но парень своим приглушенным криком пытается его подавить. Почти выходит. Постепенно в голове наступает тишина и долгие минуты молчания. Тэхен ложится на спину, насыщает легкие недостающим кислородом и глядит в потолок, наслаждаясь вернувшимся спокойствием. Временно это все, дальше хуже, будет еще кошмарнее, Тэхену даже предсказывать это не надо — факт, но прямо сейчас стало тихо. Наконец-то.

После долгих минут осознания и смирения, неподвижного лежания в одной позе, Тэхен достает телефон из кармана джинсов и открывает список контактов, сразу же находя нужный.

«Чон Чонгук» — имя отражается в красных от слез глазах и рождает новые, но уже полные отчаяния. Там стоит немой крик о помощи. Тэхен перекатывается на бок, держа перед собой телефон, и прикрывает рот ладонью, гипнотизируя полным боли и мольбы о спасении взглядом имя контакта.

Почему-то кажется, что он, спасающий чужие жизни, и его жизнь способен спасти.

И снова не сон?

Большой палец ложится на экран и поглаживает имя Чон Чонгука. Тэхен его хочет нащупать, до конца осознать, что это правда. Тот, кто хотел найти, может спасти, и тут много не надо. Одна улыбка, один голос, мягко разливающийся по чувствительному сознанию, и уже легчает. Кошмарное завершение чудесного вечера омрачило все, но не омрачит его имя, в котором Тэхен увидел свою надежду. Ложно или нет, но там что-то есть. Что-то, что будит гусениц, всю жизнь спящих в коконах, чтобы тем наконец превратиться в бабочек и расправить хрупкие крылья в животе Тэхен.

Он не трогает имя, не думает звонить, боясь, надумав себе, что шанс на звонок у него лишь один, и следом вопрос: тот ли это момент, чтобы его использовать? Тэхен почти справился, смотря лишь на него, значит, сегодня он сильный тоже благодаря нему. Мальчишка вздыхает, рука с телефоном опускается на подушку, а глаза отражают свет дисплея до тех пор, пока сон заботливо не укрывает Тэхена желанным забвением.

Чон Чонгук.

Я с тобой дышать хочу.