бей

— Малышенко, может, всё-таки, пойдёшь ко мне на тусу? — Коля подходит ближе к парте, наклоняясь всем телом ближе, и улыбается.

— У тебя родители хоть иногда дома бывают? — Вилка только закатывает глаза, рассматривая потолок, и косится на Лизу.

та с интересом наблюдает, повернув голову, но ничего не говорит, а на вопросительный взгляд Виолетты лишь хмыкает.

— Бывают! — смеется, — Но в пятницу хата свободная. Приходите, посидим хорошей компанией.

— Ладно, — Вилка только кивает и оборачивается на Кристину: та всё это время смотрела на них, но молчала;

с индиго они общались только через Вилку; Лиза как ни пыталась подойти ближе – не выходило. и видела страх в чужих глазах.

не хотелось её ломать. или доламывать. потому что индиго её понимает — она боится. и как бы Лиза не заставляла себя ненавидеть, у неё не выходило. Кристина была слабой, жила в страхе и нервничала от любого взгляда, брошенного дольше, чем на секунду.

— Ты не будешь напиваться? — Вилка смотрит грозно, мол, только вздумай.

Захарова лишь поднимает руки в защитном жесте, качаясь на стуле.

— Не буду.

после третьего урока Вилка тащит её курить; они говорят ни о чём, а шатенка несколько раз предупреждает ту не пить. и Кристина послушно кивает, но раздражается — люди не верят, что она способна отказаться.

— Я не буду, правда! — затягивается дымом, хоть и лёгкие подозрительно болят, — Если меня никто не выбесит.

— Хуёвый аргумент, ты из-за всего бесишься.

та лишь хмыкает, но соглашается. и если бы кто знал, почему так. но ответа на этот вопрос нет даже у Захаровой.

день проходит быстрее обычного; рано темнеет — двенадцатое ноября. и холодно стало настолько, что зимние куртки можно доставать.

Лиза бредёт с кладбища — в рюкзаке куча конфет, и нести его тяжело; вроде бы только семь вечера, а тьма такая, что фонари не помогают.

холодный ветер продувает тонкую куртку и забирается прямо под спину;

— О, это ж индиго? — компания парней в спортивных костюмах окидывает силуэт взглядом. они сидят на лавке, их там шесть, а, быть может, семь, — Эй, иди сюда!

рукой машет ей главный — когда-то Захарова тоже тусовалась с ними, поэтому Лиза знает о нём не понаслышке.

Лиза подходит ближе — страх отступает на второй план. остаётся только интерес.

в конце концов, раньше только Кристина натравливала их. они, вроде как, против ничего не имели.

индиго окидывает взглядом каждого: мерзкие, пьяные и очень довольные.

— Чего вам? — бесится немного, но за злым взглядом пытается скрыть страх, который уходит в ноги, подкашивая их; все смотрят с насмешкой.

— Это правда, что у тебя мать спидозница? — главный становится серьёзней, а стеклянные глаза загораются азартом.

и Лизе нужно, чтобы её сейчас кто-то держал. потому что слухи несутся с необычайной скоростью. знают они — знают все.

нужно выбрать и от выбора зависит её будущее положение, и, возможно, невредимое лицо.

— Я не в курсе, я с ней не общаюсь, — выдаёт на выдохе, а руки начинают дрожать;

— Конечно, её ж мамка бросила, — кто-то слева подает голос: парень с неприятным оскалом и бутылкой пива в руках, — И шлюховать пошла.

— Че, даже перед смертью мамку не навестишь? — и компания заходится смехом;

а Лиза хочет прямо сейчас заплакать и убить каждого, но их больше и она понимает, что не справится.

— Вот индиго в неё, тоже шлюхой будет, — третий подоспел в разговор. он вальяжно откинулся на спинку лавки, подребая ноги.

— Так она уже, небось, за деньги сосёт, — Лиза только смотрит и плакать себе не позволяет.

— Закрой рот, — еле слышно: голос дрожит.

— Че ты сказала? Ты мне рот будешь затыкать? — встаёт, медленно надвигаясь: он крупнее в два раза и выше на десять сантиметров.

— Ты вместе со своей мамашей должна молиться, чтобы вас по кругу не пустили.

и хватает за волосы, держа, как собаку за шкирку. Лиза только вдохнуть воздуха успела — дальше он дал ей сильную пощечину и отпустил.

индиго с вскриком падает на асфальт и чувствует, как носок ботинка ударяет куда-то в почку; подтягиваются и остальные — безудержно колотят по ребрам ногами и Лиза пищит.

больно, очень больно.

она шипит, закрывая голову руками, и её переворачивают на спину, проходясь по селезенке. а потом, всё же, бьют по голове, попадая в нос — и кровь льётся фонтаном.

она чувствует только толчки, пинки и сильную боль по всему телу.

давится кровью, захлебываясь, и пытается отбиться.

они колотят её минуты три, насмехаясь.

— Всё равно она заразная!

а потом расходятся, собирая вещи с лавки; и Лиза не может встать. лежит на асфальте, пытаясь хоть пошевелиться, но не выходит. она знает, что закрывать глаза нельзя, поэтому только воет и пытается нормально дышать.

Кристина наблюдала за этой картиной с самого начала; не слышала разговор, но, сидя на подоконнике в подъезде, видела происходящее. было бы тупо выходить — это друзья её брата. они бы заставили ещё и сверху индиго приложить.

она морщилась от каждого удара и сердце разрывалось. индиго была еле живой ещё в середине драки.

она наблюдает, как та не может встать — видит не чётко, окно грязное, да и расстояние не хилое, третий этаж.

и понимает, что приближаться боится, но она не может этого не сделать. выходит, осматривая лежащее тело, и чуть не заходится в истерику от боли.

— Эй! — Лиза крупно плачет, но это еле заметно — она вот-вот отключится, — Блять, ты живая?

та не отвечает; она не замечает пространства вокруг — только размытый пейзаж.

Кристина опускается на колени, оглядывая; дышит еле-еле и кровь по всему лицу.

берёт на руки и та хрипит, закашливаясь.

Лиза вглядывается в её лицо, пытаясь рассмотреть.

Кристина доносит её до квартиры, и, пытаясь найти в рюкзаке ключи, аккуратно опускает на пол, но та валится с ног, падая в обьятья. и Кристина придерживает её одной рукой, а другой роется в куче конфет.

— Господи, куда ты их всунула, индиго?

нервничает, судорожно поглядывая на Лизу, и пытается отвернуться. в груди что-то болезненно покалывает.

наконец, найдя связку, открывает замок, и снова берёт её на руки.

заносит в комнату, снимая её кеды и куртку, и направляется за аптечкой.

та, наконец, приходит в себя; тело так болит, что лучше бы она умерла.

когда Кристина, заходя с водой и аптечкой, видит, как индиго открывает глаза — сердце пропускает пару ударов, а внутренности опускаются вниз. живая.

— Эй! Индиго, пей, — осторожно подносит стакан к губам, та еле шевелится и громко глотает прохладную жидкость.

Кристина мочит вату в перекись и принимается аккуратно вытирать лицо от крови;

— Не сломали? — прикасается к носу, слегка массируя и обеспокоенно смотрит.

— Нет, — очень тихо, боясь сделать лишнее движение.

она морщится то от боли, то от холодных пальцев, но не шевелится, а только смотрит в потолок.

Кристина поит её ещё водой, заставляя осушить стакан до дна, и мажет мазью лицо; а когда нужно осмотреть рёбра, боязливо жмётся, боясь увидеть там внутреннее кровотечение. но, всё же, поднимает тёплую кофту, аккуратно рассматривая ссадины и гематомы;

еле касаясь пальцами, жмурит глаза от накатанной боли, медленно вмазывая скользкую субстанцию в кожу;

боится сделать больно;

та шипит, но и слова не произносит.

— За что они тебя так? — украдкой поглядывает на подбитое лицо;

— Твои же друзья, ты и должна знать, — говорит безэмоционально, тихо; и всё ещё смотрит.

— Они мне не друзья, — выдыхает, — Но просто так они не бьют.

— Всё равно не скажу.

«ладно» — думается Кристине. в конце концов, она не имеет права лезть в душу.