4
первая тьма оседает на улицах;
луна в сумерках выглядывает наполовину, начертывая скромную «с».
Лиза в исступлении выгибается, оседая на бетон; Кристина проходится ногой по предплечью, и поднимает ту в приступе ярости, хватая за кофту; рука врезается прямо в живот и брюнетка кратко вскрикивает.
лестничная клетка раздаётся грохотом; и эхом отдает дикий вой Захаровой;
— Совсем охуели? — трясет хрупкое тело; спина раз за разом все больнее ударяется о стену. — Спасибо, что не на улице, блять, ебетесь.
— Чего, блять? — смотрит прямо; исследует вглядом помутневшие от злости глаза и пытается успокоить. — Как вообще додуматься-то можно было?
— Не пизди хуйню. Ты со своей подружкой можешь только молиться, чтоб я никому не рассказала, — удар приходится по губе и Лиза изо всех сил старается не удариться головой.
— Захарова, ты ебанутая, — загнанно смотрит; дышит часто; и во взгляде ненависть вперемешку с непониманием. — Только ты могла додуматься до такой хуйни. Не все ебутся, как только будет возможность, — выжидает паузу, — в отличии от тебя.
Кристину пробирает дрожь и она срывается;
она что, знает?
слышала?
удар за ударом по животу; куда-то в районе селезенки; кажется, она вот-вот выбьет из Лизы все живое.
— Еще хоть слово про меня, и вас двоих по частям искать будут, ебанные извращенки. — берет за шею, угрожающе смотрит и сжимает скулы.
— Займись уже собой, конченная, — Лиза плюется, пытаясь высвободиться от цепкой руки, — мы просто дружим. А ты свою фантазию бы лучше угомонила. Сходи подрочи.
вырывается и забегает в квартиру еле живая.
а Кристина прикрывает глаза и оседает на пол.
как же она заебалась.
ебанная индиго, сколько можно?
ненависть пульсирует по телу; и это ненависть ко всему живому.
Захарова лишь думает о том, как она устала; устала от вечного страха и собственных скелетов в шкафу; её дрожащие руки и сбитые костяшки ноют. она хочет разобраться в себе, но выходит ровным счетом ничего.
страшно.
когда она увидела раздетых одноклассниц на пороге; когда она пыталась сдержаться; когда выждала момент ухода Виолетты; когда набросилась на индиго.
все это время ей было страшно;
она — зверь; она не может держать себя в руках; и самое главное — она не может объяснить, откуда такая злость.
Лиза пытается прийти в себя. принимает душ и вымазывает на себя половину банки крема от синяков; успокаивает дыхание и тихо скулит от ненависти; ненависть её покрывает.
Захарова окончательно с ума сошла.
разве нормальный человек мог бы подумать такое?
только монстр, вечно ищущий до чего докопаться.
ночью, уже лежа в кровати, она позволяет себе заплакать. впервые за долгое время. и, если честно, это одновременно худшее и лучшее чувство на планете.
***
субботу Лиза отлеживается; не отвечает Вилке на сообщения и тихо скулит от боли.
она задумывается о вчерашнем, перебирая волосы и хочет кинуть что-то в Кристину, да что-то потяжелее.
в принципе, не так уж и далеко сейчас Захарова.
она пытается понять, почему та так слетела с катушек.
шарики за ролики укатились, или как?
она никогда не била в ответ; она не могла.
потому что — это же Крис.
она поломанная и, на самом деле, жалкая. ей нужно доказывать себе свою силу. и если Лиза убережет таким образом кого-то другого, то она готова принять на себя роль груши для битья.
день проходит в смутном одиночестве, за исключением разговора по телефону с Вилкой;
та забавно шутит и Лизе становится легче.
она слышит очередную ссору Захаровой с родителями и как та выбегает еще утром; и только под вечер возвращается.
***
Кристина в обрамленном злостью и разочарованием в самой себе колебании мечется в своих мыслях; её кидает от одной к другой; на душе кошки скребут, а раздражение накрывает. она хочет напиться или больше никогда не проснуться;
родители достают: из души вырывают безжалостные крики о том, что она никому ничего не должна и о том, что они её заебали.
те говорят слушать брата, потому что он молодец.
его уважают и он первый во всем.
Кристина хочет уйти под воду.
она проводит на улице добрые восемь часов: сначала бегает, потом подтягивается; и каждый раз наслаждается дикой болью в мышцах; потому что ей тоже нужно держать себя в руках.
***
воскресенье встречает Лизу пасмурной погодой и кладбищем.
она любила это место. всегда шутила про себя, что работает возле отца.
среди могил легче; они молчат и в них можно увидеть историю. историю каждого человека; Лизу пробирает дрожь, когда она понимает, что, возможно, у неё никакой истории-то и нет.
она убирает листья, мусор; поливает цветы.
синяки ноют, двигаться тяжело; но это единственное, благодаря чему она отделяет себя от покойников — она может чувствовать.
и благодарить Захарову даже не звучит абсурдной идеей; потому что ощущение, что Лиза уже давно стала от неё зависима.
проводит там около шести часов, и когда приходит время закрывать калитку, слышит вой вперемешку со всхлипами.
направляясь к источнику шума, почти что ахает и прикрывает рот рукой.
на одной из могил лежит Захарова; она бьет кулаком по холодной земле и что-то бормочет.
это было странным, как минимум потому, что Лиза никого с её фамилией там не видела. и потому, что это был первый раз, когда Лиза видела её слезы.
она аккуратно подходит, пытаясь разглядеть состояние Кристины; она красная и заплаканная, а еще почти давится воздухом.
Лиза осторожно касается её плеча, и та ошарашенно смотрит.
— Что за хуйня? — первая мысль Кристины была о том, что она умерла и теперь в раю; или аду.
— Кристина, мне нужно закрывать кладбище. Пойдем.
— Ты че тут делаешь? — отрешенно, будто не в этом моменте; оглядывается, пытаясь понять сколько времени так провела.
— Я тут работаю. Вставай. — тянет на себя, а та даже не сопротивляется;
они выходят молча. Лиза спрашивать боится — у неё еще старые синяки не сошли.
но Кристина, даже поникшая, задает вопрос первой:
— Давно там работаешь?
— Как мать ушла. — Захарова понимающе кивает. Лиза выжидает пару минут, а потом не выдерживает, — Чья это могила?
Кристина тушуется под ненавязчивым взглядом; ежится, то-ли от холода, то-ли от озноба.
— Бабки моей. — останавливается резко, присаживаясь на ближайшую скамейку; достает сигарету, подкуривает; а индиго послушно садится рядом. — Хорошая была. Я к ней раньше сбегала всегда. — Кристина опускает голову, — А сейчас брат в хате её гадюшник свой устроил.
— Пиздец, — Лиза не умела поддерживать; она могла бы по-доброму обнять или еще что; но это Кристина, вряд ли она оценит. а Крис, похоже, именно этого сейчас и не хватало.
— То, что я ревела, ты не видела, а то знаешь, что будет.
угрожающе скалится и затягивается дымом; и впервые за вечер смотрит в глаза.
— Тебе не обязательно угрожать, ты можешь по-человечески просить. — Лиза обнимает себя двумя руками и усмехается; Захарову так жаль, что аж невыносимо тошно от себя. насколько же сломанная.
— А ты, типа, послушаешь? Не смеши.
— Я, по-твоему, настолько сука?
— Откуда мне знать, какая ты.
поднимает плечи и слабо улыбается; где-то на подкорке трещит гребанное недоверие.
— Вот именно, откуда тебе знать.
они доходят до дома молча. и Лиза говорит, что Кристина могла бы быть и добрее;
— Мне извиниться за что-то? — усмехается криво, а сама в таком состоянии, что хочется истерически рассмеяться.
— Можешь за это, — и поднимает кофту;
по всему впалому животу красуется несколько багровых синяков;
Кристина отводит взгляд — стыдно; и не верится даже, что это она.
— Очень тупо пиздить кого-то за то, что тебе нашептала твоя больная фантазия, — складывает руки на груди, усмехается;
— Я не в себе была, не бери в голову, — присаживается на лавку у подъезда и опускает тяжелую голову на руки, — Ну, а что мне было думать?
поднимает свои серо-голубые глаза, и даже ноты сожаления в них прочитать можно.
— Что мы показывали друг другу татуировки, —
зыркает злостно; мол, посмотри, как ты не права. — Друзья так иногда делают.
— Рада за вас, очень, — закуривает и, кажется, раздражается еще больше.
она хлопает дверью своей квартиры так сильно, что хочется сдохнуть; и Лиза по накатанной душится чужой болью.
***
в школу они с Вилкой приходят пораньше; сидят на скамейке под кабинетом и обсуждают планы на будущее; Вилка хочет бить татуировки и, кажется, дальше она ничего не придумала.
Лиза хочет повеситься, если честно.
их встречают смешками и издевками, и девушки непонимающе переглядываются.
классуха залетает посреди чужого урока и начинает быстро лепетать о концерте ко дню учителя — предупреждает, что выступать будут все, без исключения.
Лиза морщится, а глаза Вилки горят.
она уговаривает ту выступать вместе; Лиза обещала себе социализироваться; поэтому она поднимает руку, когда спрашивают «кто играет на музыкальных инструментах?».
глаза одноклассников округляются, Вилка в восторге улыбается.
— На гитаре могу, — Лиза смущенно отводит взгляд от толпы; замечает пристальный взгляд и ухмылку Захаровой.
— Отлично, кто поет?
— Я. — Вилка, похоже, собирается продемонстрировать, но её останавливают движением руки.
— Малышенко, верю на слово. Остальные будут разыгрывать сценки.
Вилка чуть не прыгает от счастья:
— Всех жду в актовом зале после уроков.
***
они давятся смехом, когда репетируют; и Лиза благодарна Вилке, что та её уговорила на эту авантюру.
потому что Вилка похожа на солнышко; она может найти общий язык, кажется, с кем угодно; и когда она смешно шутит — её негласно принимают новые одноклассники; а Лиза с Вилкой; она словно оберегает её и в защитном жесте приобнимает, показывая, мол, она со мной.
одноклассники даже пару раз говорят Лизе, что она хорошо играет; и на душе становится тепло.
Захарова только смотрит на дистанции, и про себя ухмыляется; её свита смеется вместе с Андрющенко. Кристина тоже хочет, потому что, оказывается, Лиза и правда забавная; но она не позволяет себе даже мускулом пошевелить.
репетиция проходит спустя полтора часа и все уставшие и голодные; Вилка бежит в столовую за булкой, аргументируя это тем, что дома у неё вряд ли будет поесть, Лиза обещает послушно её ждать.
а Захарова нарочито медленно собирает вещи в рюкзак;
и когда она выходит, то тратит пару-тройку минут, чтобы покурить за забором школы.
а когда она идет за ними, то Вилка расспрашивает её, потому что, очевидно, Малышенко в настроении и не видит никаких предрассудков.
Лиза только смущается и отводит взгляд; Кристина только сейчас понимает, что индиго Вилке про их бартерно-эмоциональные отношения ничего не рассказывала; в её голове рушатся все понимания этого человека. потому что она всегда считала Андрющенко крысой; и впервые в её голове возникает вопрос, почему индиго всегда её защищает.