Грач

Кто-то крепко схватил Ирину за запястье и буквально вытолкал на балкон. Она на ощупь схватилась за резные перила и полной грудью вдохнула колкий ночной воздух.

Этого хватило, чтобы сознание начало проясняться. Грачёва поправила кепи, обернулась, чтобы взглянуть на свою спасительницу, и тотчас же судорожно закашляла, почувствовав предательский жар в ушах.

Высокая девушка, одетая в бархатное шёлковое платье, заправила за ухо прядь огненно-рыжих волос и сказала:

— Прошу прощения. Следовало бы предупредить гостей не из нашего круга, что сегодня планируется задымление. В последнее время на него много кто реагирует не так, как раньше...

Она протянула Ирине тонкую руку, красиво переливающуюся серебряным блеском.

— Меня зовут Серафима. Серафима-Анна Романовская.

— Грачёва, спиритическая милиция, — привычно отозвалась та и глупо засмеялась: — То есть Ирина.

— Милиция? — Серафима подняла брови. — Мы что-то нарушили? Хотя в таком случае вы явно пришли бы не одна...

Ирина вздохнула и пнула сумку. Банки обиженно звякнули. Романовская с любопытством взглянула на источник звука, и её голубые глаза с золотистыми крапинками вдруг потемнели. Былая приветливость в один миг слетела с её лица.

Сделав шаг к двери, будто перекрывая Грачёвой путь к отступлению, Серафима склонила голову набок, сложила руки на груди и прищурилась. Ирина поспешила объясниться:

— Дело в том, что зеркало в моём кабинете начало кровоточить...

Рассказ занял не больше пяти минут. Всё это время Романовская смотрела на неё не отрываясь, мерно постукивая длинными ногтями по обнажённому плечу. Музыка за её спиной будто бы стала тише. Оранжево-апельсиновый свет фонаря мягко лился на волосы, напоминающие яркий лесной пожар. Ирина подробно, не упуская ни единой детали, описала кровоточащее зеркало и замолчала.

— Вы правильно сделали, что пришли. Времена сейчас такие... — Серафима взглянула на витражную дверь, словно за ней стоял кто-то, кто мог подслушать их разговор. — Лучше сразу перепроверить всё, пока есть возможность.

Грачёва согласно кивнула. Голова кружилась ещё сильнее — то ли от свежего воздуха, то ли от притягательного облика новой знакомой.

Серафима заглянула в сумку, принюхалась и с лёгкой брезгливостью сказала:

— Я знаю, кого можно попросить заняться этим. Но даже без подробного анализа могу сказать, что дело тут нечисто.

— Я и не надеялась на другой ответ, — вздохнула Ирина. — Спасибо, что берётесь за это.

Поболтав немного о чём-то незначительном, они обменялись телефонами и распрощались. Серафима вернулась в зал, держа неподъёмную сумку так легко и изящно, словно это был небольшой полупустой клатч. Грачёва ещё несколько мгновений смотрела ей вслед, а затем, встрепенувшись, отправилась обратно на каменную площадку перед входом.

Ульянов, как и обещал, вывалился из замка через час. Он был пьян, но держался с достоинством, с подозрением рассматривая каждую промелькнувшую мимо тень, словно ожидая нападения. Горбун Лёша материализовался рядом сразу же, стоило им подойти к краю площадки, и долго ещё махал рукой, пока скрипящий фуникулёр не скрылся во мгле.

***

В заржавевшем ведре копошились слизняки. Пухлые, ярко-жёлтые, они заползали друг на друга, дышали жаром и периодически попискивали то ли от радости близкого контакта, то ли от негодования по тому же поводу.

Это был улов одной из маленьких групп Полуночного патруля, благополучно очистившей один из районов города. Ведро стояло прямо в холле отделения: патрульные, сославшись на усталость, разошлись по квартирам и забирать его явно не спешили. Умирающий от скуки Ульянов, которому ещё нельзя было приступить к выполнению служебных обязанностей, расположился рядом с кабинкой дежурного на длинной узкой скамейке и подперев щёку здоровой рукой, с интересом наблюдал за слизняками: всё-таки это было хоть какое-то развлечение.

Ирина недолго полюбовалась на идиллическую картину — яркие слизняки, нежный взгляд Ульянова, сонный румяный дежурный за стойкой — и направилась к своему кабинету. Не успела она добраться до двери, как дорогу ей преградил архивариус Дима Чабрецов. Вид у него был непривычно безумный: всклокоченные волосы, очки на макушке, в глазах огонь. В руках Дима сжимал уже порядком потрёпанный лист бумаги.

— Вот. — Он сунул его прямо под нос Грачёвой. — Вы знали? Знали?!

Она с трудом выхватила из его ладони помятую бумагу и пробежала глазами по тексту.

— Ну и что?

Чабрецов возмутился:

— Как что? Вы понимаете, что у нас в городе мог бы быть первый воздушный трамвай? А его перекупил какой-то Княгинин! Типичный богатей, который не заботится о других людях! Если вы не желаете, я сам разберусь с этим беспределом!

— А так ли нам нужен воздушный трамвай? — вежливо спросила Ирина. — У нас здесь даже трамвайных путей нет.

Дима уставился на неё так, словно она только что призналась в каком-то страшном преступлении, которое никак не могло уложиться в его голове.

— Ирина Александровна! Вы что, не понимаете, какой бы это был прогресс для нашего города? Скорости этих трамваев можно позавидовать! За первым трамваем обязательно последуют другие, а, значит, в дальнейшем и спиритическая милиция сможет приобрести парочку для собственного передвижения!

Грачёва представила себе погоню за преступниками на воздушном трамвае и в ужасе вздрогнула.

— Да уж, — вздохнула она, вставив ключ в замочную скважину. Чабрецов пристально следил за каждым её движением. — Лучше и не придумаешь.

— И всё-таки, — неожиданно спокойно сказал архивариус. — С Княгининым следует разобраться. И я это сделаю! Вот увидите.

Он развернулся и зашагал прочь, бурча себе под нос гневное: «Княгинин, верни трамвай». Ирина уставилась ему след. Выглянувший из-за угла Фарерский усмехнулся:

— Может, надо ему сказать, что Княгинин — это агрогородок?

— Сам разберётся, — отозвалась Грачёва и рассердилась: — Между прочим, ты мне так и не позвонил! Сейчас посмотрю, что там с зеркалом, и пойду к Белоцерковскому!

— Подожди, — устало сказал Георгий. Раны на его щеке расползлись в стороны, набухли и налились кровью. — Не позвонил, да, каюсь. Зато кое-что нашёл...

Его перебил оглушительный взрыв.

Взвыла сирена. Вокруг всё гремело, тряслось, рушилось, словно на отделение обрушились землетрясение, ураган и цунами одновременно.

Роскошная люстра, которую Белоцерковскому преподнёс какой-то музей в награду за раскрытие кражи ценных экспонатов, покачнулась и рухнула на пол. По нежно-персиковой стене поползла трещина. Она извивалась, как змея, крадущаяся к жертве, и Грачёва, окаменев, смотрела на неё, наблюдая за каждым новым поворотом трещины, как будто бы весь мир в один миг сомкнулся на ней.

Ирина стояла у двери, судорожно вцепившись в ключ, как в спасательный круг, и ей не сразу удалось понять, что кто-то настойчиво тянул её в сторону. Фарерский — а это был именно он — сгрёб капитанку в охапку и оттащил её в соседний коридор.

— Вот блин, — зашипел он, быстро выглянув в окно. — Вот блин!

Грачёва, проследив за его взглядом, беззвучно ахнула. В одноэтажном здании напротив, переделанном из спортзала в архив, бушевало пламя. В небо столбом шёл чёрный дым. Одна стена была полностью разрушена.

Но и это было не самое страшное. На единственном светло-сером куске неба виднелось расплывчатое тёмное пятно. Ирина выругалась: это была та самая тварь, что напала на Фарерского; та самая, чьё изображение она увидела на листовке; та самая, что называлась Вороньей тенью. В груди надулась и лопнула, как воздушный шарик, кипящая ярость.

— Я тебя убью! — заорала Грачёва, повернув лицо к Георгию. — Клянусь, я тебя убью!

Чтобы на самом деле не придушить капитана, она рывком открыла окно, забралась на подоконник и выпрыгнула во двор, приземлившись прямо в жидкую грязь. Невидимая стальная рука толкала её в спину. С волос сыпались куски потолочной штукатурки, в ушах всё ещё звучали гулкие отголоски взрыва.

Остановилась Ирина прямо около пылающего архива, куда уже спешила пожарная бригада. Воронья тень мрачной тучей нависла над ней, совершенно не двигаясь, как туго натянутое между двух палок полотнище. Грачёва смело посмотрела прямо в немигающие кровавые глаза, к которым тянулись уголки широкой зубастой пасти. Было в этом что-то знакомое, но неуловимое: абсолютно маленькая деталь, упустить которую было так же легко, как невесомую пушинку, улетевшую по ветру.

Заведя руку за спину, Ирина прикоснулась к прохладной глади рукоятки боевого кинжала, сжала её, словно прощаясь, и, отступив назад, метнула оружие прямо в бесформенную черноту. Серебряный клинок яркой искрой сверкнул в свете огня. Мрак заглотил его, как голодный хищник — желанную добычу.

Воронья тень протяжно взвыла, взмахнула крыльями и, сделав ещё один круг над пожаром, скрылась в почерневших от дыма облаках. Прогремел ещё один взрыв, и Ирина не смогла удержаться на ногах. Её отбросило назад, на газон, прямо к широкой скамейке — лишь чудом ей удалось не удариться об неё затылком.

Падая, Грачёва неуклюже подвернула ногу и прокусила губу до крови, стараясь не заорать во весь голос. Вцепившись в скамью, она с большим трудом выпрямилась. Форменные брюки были полностью измазаны землёй, лодыжка и неправильно поставленное для броска запястье обжигало сильной болью. Ирина провела рукой по лицу, растирая грязь по щекам и вискам, и тряхнула головой, чтобы избавиться от противного писка в ушах.

Незаметно материализовавшийся рядом Ульянов, прижимая к себе ведро со слизняками, что-то громко проорал и оттолкнул её ко входу в отделение. Грачёва поморщилась и помахала ладонью, показывая, что практически ничего не слышит.

— Знаешь выражение, что клин клином вышибают? — крикнул Владимир ей на ухо.

— Ты ляснулся? — прохрипела Ирина. — Какой нахер клин?

— Как мы прекрасно знаем, земляные слизняки весьма ловко плюются жгучим ядом, — продолжил орать Ульянов, глядя, как пожарная бригада безуспешно пытается бороться с огненной стихией. — Да ещё и выделяют его в невероятном количестве. Есть мнение, что они неплохо справляются с огнём, поглощая его для того, чтобы в дальнейшем выработать нужный объём яда. Короче, если я тут ещё на минуту задержусь, мы все подохнем, так что я пошёл!..

Резво подскочив к пожару, майор швырнул ведро со слизняками прямо в разбитое окно. Глава пожарной бригады заорал на него благим матом, и Владимир, ничуть не смутившись, ответил тем же. Словно забыв о пожаре, они принялись препираться.

Ирина, рассеянно потирая запястье, посмотрела на архив. Пламя и дым медленно стягивались внутрь здания, будто там стоял огромный пылесос, работающий на полную мощность. Пожарные, никогда не видевшие ничего подобного, тихо переговаривались, толкая друг друга локтями и показывая пальцами на медленно стихающий огонь.

Пожар был погашен. Однако на его месте сразу же возникла новая проблема.

Увеличившиеся в десять раз слизняки, ещё более жёлтые, чем прежде, пытались забраться на разрушенные стены и выползти на улицу. Несколько пожарных в нерешительности двинулись к ним, но остановились, услышав истошный вопль Ульянова:

— Не надо подходить к ним слишком близко, идиоты!

Его слова потонули в громком стрёкоте разволновавшихся слизняков. Один из них, выпрямив длинные усики, встал на дыбы, разинул беззубую пасть и выплеснул яд на стоявших около стены пожарных. Мгновение, — и вместо них на асфальте осталось несколько буро-бордовых пятен.

Владимир ударил себя ладонью по лбу и проворно заскочил в архив, откуда моментально донеслись выстрелы и громогласный боевой клич майора. Слизняки завизжали, в страхе пытаясь разбежаться, но пули, выпускаемые Ульяновым, были быстрее, и вскоре все брюхоногие, посерев, безжизненно упали на землю.

Происходящее всё больше стало напоминать дурной сон. Ирина, прихрамывая, вошла в отделение. Она кое-как миновала кабинку дежурного, который застыл за стойкой, как оловянный солдатик, с ужасом в округлившихся глазах. Туда-сюда бегали коллеги: сержанты и лейтенанты, капитаны и майоры, девушки из бухгалтерии, взмыленный Чабрецов, наверняка выкинувший из головы мысли о воздушном трамвае, и семенящая за ним Даша.

Грачёва перешагнула через остатки люстры и открыла дверь кабинета. Игорь, намертво прилипший к стенке, недовольно запищал: он не мог заснуть из-за громких звуков и сильно из-за этого злился. Кое-как оторвав от подоконника банку с чайным грибом, Ирина поставила её в шкаф. Это был не самый лучший выход, потому что Игорю был жизненно необходим дневной свет; но гриб, очутившись в импровизированном убежище, не высказал возмущения и довольно захрапел.

Оставив Игоря наслаждаться сном, Грачёва села на стул и осторожно вытянула поврежденную ногу. Поднявшаяся в груди тревога по-прежнему обжигала изнутри, где-то в затылке мелко-мелко стучал испуг. Зеркало, закрытое пропитавшимся кровью полотенцем, выпустило плотный серый пар, ничем не уступая земляным слизнякам, а затем противно захихикало. Ирина покосилась на него, но решила не поддаваться на провокации, и зеркало, так и не добившись результата, обиженно замолчало.

Наклонившись, Грачёва закатала штанину повыше и стиснула зубы. Лодыжка сильно опухла и отзывалась дикой болью при каждом лёгком движении. Капитанка вздохнула: в этот раз точно не получится не идти на больничный. Уныло подумав о том, что её ждёт как минимум месяц бесполезного сидения дома, она мысленно посочувствовала самой себе.

Торчать в кабинете ей не хотелось, даже несмотря на травму, поэтому Ирина, поднявшись, еле-еле вышла в коридор и посмотрела на снующих за окном людей. Пожарной бригаде, чью работу благополучно выполнили земляные слизняки, теперь приходилось распиливать на части трупы этих самых слизняков и вывозить их с территории отделения. За происходящим, конечно же, наблюдал Ульянов: он весело командовал пожарными, размахивая здоровой рукой, как жезлом постового.

Белый, как бумага, Фарерский молча подошёл к Грачёвой и нервно сложил руки в замок. Она покосилась на него, но ничего не сказала: шевелить языком попросту не было сил.

— Извини, — хмуро произнёс Георгий наконец. — Я идиот.

— Идиот, — охотно согласилась Ирина. — Что теперь будешь делать, а, великий хранитель секретов? Может, наконец пойдёшь на ковёр к полковнику? Так уж и быть, я тебе компанию составлю. Про листовку обязательно нужно рассказать. И про эту крылатую тварюку — тоже.

О кадавре она деликатно промолчала. Подставлять коллегу под увольнение и, того хуже, заключение из-за использования циркобомбы ей всё же не хотелось — даже несмотря на преданную верность милицейскому уставу.

— Хорошо хоть в архиве никого не было, — невпопад ответил Фарерский. — Все работники были на совещании здесь, в главном здании. Эта мразь знала об этом и хотела...

Грачёва застыла, когда неожиданная догадка стукнула её по голове.

— Припугнуть. Воронья тень хотела нас припугнуть.

Георгий кивнул.

Сквозь матовое стекло были видны нечёткие очертания фигуры полковника. Ирина подняла руку, чтобы постучать, но дверь распахнулась сама по себе, выпустив наружу сильный запах крепкого кофе. Белоцерковский смахнул со стола пустые картонные стаканчики и кивнул на стулья, предлагая вошедшим сесть, но те никак не отреагировали на его безмолвное приглашение.

— Чем ещё меня сегодня порадуете? — безрадостно поинтересовался полковник. — Давайте, я же вижу, что что-то не так. Стоите тут, как нашкодившие школьники.

Перебивая друг друга, словно им действительно было лет на двадцать меньше, Ирина и Георгий рассказали о первой встрече с Вороньей тенью. В качестве доказательства Фарерский выложил на стол помятую листовку.

— Да уж, заморочились, — совершенно не удивившись, крякнул Белоцерковский. — Даже на грибночайном написали!

— Чайногрибном, — поправила его Ирина.

Полковник отмахнулся.

— Хоть портвейнотрисемёркском.

— Дело в том, что... — начала Грачёва, но он нетерпеливо перебил её:

— Ребята, я не хочу говорить, что вы меня разочаровали, потому что это не так. Но ваше поведение мне, конечно, очень не нравится. Вы же не вчерашние выпускники, ей-богу! Хотя даже выпускники знают, что о таком молчать нельзя, а надо сразу докладывать о происшествии начальству!

Белоцерковский вздохнул и измученно добавил:

— Единственное, что меня успокаивает, это уверенность в том, что над нами просто решили подшутить.

— Простите? — недоумённо переспросила Ирина. — В каком смысле?

— Не думаете же вы, что вся нечисть, которая и так друг друга ненавидит, вдруг решила объединиться? — вкрадчиво спросил полковник, смяв один из стаканчиков. — А даже если и так, то зачем это надо? О каких опрессорах идёт речь, если всей нежити предоставлена полная свобода действий — в рамках закона, конечно? И уж если бы среди них действительно появилось нечто, называющееся Вороньей тенью, информаторы давно бы уже донесли нам об этом, раз уж вы, таварышы милициянеры, это сделать не можете. Но об этом никто и слыхом не слыхивал. Так что, это не шутка, по-вашему?

Он потряс листовкой в воздухе. Грачёва нахмурилась.

— Тогда кто взорвал наш архив?

— А, так это уже не секрет, — пожал плечами Белоцерковский. — Это была особо опасная группа гоблинов-взрывателей из Первого переулка Кондратенко. Неделю назад одна из групп Полуночного патруля задержала их лидера, и им это весьма не понравилось. А как известно, кроме бомб они неплохо делают разного рода летательные аппараты: думаю, один из них ты, Грачёва, и перепутала с этой чушью с листовки. Но ничего страшного, бывает! Это тебя шок с толку сбил.

Он взглянул на вспыхнувшую от негодования Ирину и закончил:

— К гоблинам уже отправилось подразделение стремительной реакции, так что можете не переживать. Потеря архива, конечно, это трагедия, но убиваться из-за неё точно не стоит. А теперь — кыш отсюда, оба!..