Глава 13. Несчастливая
Бруно как мог обтер залитое кровью лицо сухим краем водолазки, но прохожие все еще шарахались от него. Одна бабушка с тележкой кабачков даже перекрестилась. Еще бы, скинхед в полностью закрытой черной одежде посреди августа, весь в крови, пирсинге и татуировках, шатается и не может сфокусировать взгляд... Если бы он не был одним из моих друзей, я бы тоже шуганулся. Даже сейчас.
Но страшны были не напуганные бабки, а мать. От неё будет сложнее отмахнуться, чем от Бора.
У двери в квартиру Бруно завис. Он оперся рукой о стену подъезда на стыке зеленой краски и побелки, оставив отчетливый кровавый отпечаток, и тяжело опустил голову. Переносицу сдавило, мозг пульсировал в черепе, болезненно раздуваясь. Бруно принуждал себя дышать, чтобы не сойти с ума. Вдох за выдохом, выдох за вдохом.
Из квартиры донесся отчаянный вой Максвелла. Кроме собачьего голосов не было.
Чтобы избавить соседей от истерики хаски, Бруно все-таки решился войти. Ключи он сначала выронил, потом попал в скважину лишь с третьей попытки, но через пару минут с горем пополам ввалился домой.
Максвелл не напрыгнул на хозяина привычно, верно, смущенный резким запахом крови. Пёс попятился и залаял.
- Макс, место, - хрипло скомандовал Бруно, прислушиваясь. Тишина, кроме стука собачьих когтей по паркету. Мама не дома. Можно выдохнуть.
Она снова уехала, бросив сына лишь с запиской на кухне. Выложив телефон из кармана на стол, Бруно взял бумажку. «Я уехала. Если будет что-то нужно, обязательно пиши или звони. Люблю тебя». Бруно только хмыкнул, скомкал записку и бросил в стену над плитой, не глядя. Всё привычно и на своих местах – его опять бросили. Зато без лишних вопросов.
Максвелл скулил, наблюдая за хозяином издалека. Настороженно и почти испуганно, хотя этого идиота обычно было ничем не напугать.
Бруно вздохнул, глянув на пса. Хотелось также сидеть и скулить, но он выпил стакан воды, смыл самые жуткие следы крови из-под носа, и пошел в бывшую родительскую спальню.
Родители стали бывшими друг другу, а спальня стала бывшей сама себе. Жалко её, она-то ничего не сделала. А за ребенка грустно. И непонятно, кем стал он. Не мог ведь он стать бывшим сыном. По крайней мере, без операций. Вроде, кем-то остался, но и стал всем чужим, ненужным.
С маминой прикроватной тумбочки Бруно взял маленькое настольное зеркало – единственное, что осталось, хотя раньше там было много тюбиков и скляночек с косметикой. На обратном пути через кухню единственный прямоходящий обитатель квартиры захватил из холодильника банку энергетика. Прижав зеркало локтем к боку, на ходу открыл напиток и сделал пару глотков. Кислая дрянь стала не такой вкусной как раньше.
Дверь в ванную Бруно не закрывал, чтобы Макс не скрёбся. Открытый энергетик приземлился на стиралку, зеркало – рядом. Снятая кожанка была брошена на пол – бесило, как она скрипела. Звук стал паршиво громким.
Бруно открыл кран. Повернул на привычный угол, как делал всегда уже десять лет, что жил в этой квартире. Заткнул ванну и выпрямился у большого зеркала над раковиной. Синяки под глазами потемнели. Да просто плохо спал. Скулы обострились. Да просто сбросил вес, потому что ничего не мог есть. От любой еды тошнило. Да просто сотрясение мозга от удара головой.
Просто. Ничего такого.
В горле стоял ком. Дыхание все еще нужно было принуждать. Бруно взял настольное зеркало и повернулся к большому спиной. Поймал маленьким фрагмент отражения своего затылка и хмуро всматривался под шум воды и собачий скулёж. Нашел шрам, о котором говорил Тесла. Довольно большой и неровный. Которого никогда не было и не могло быть. Разве что забытый удар головой, но тогда нужно было забыть... сколько? Месяц, два? Сколько затягивалась бы такая рана?
Бруно отложил зеркало и посмотрел на повязку на руке, наложенную Гауссом. Бред. Полный бред, но Бруно был уверен, что под ней уже не осталось и следа от раны. Также, как от пореза на ладони, который он отчетливо помнил. Но пока повязка была на месте теплилась где-то в затылке еще надежда, последняя частичка веры, что есть другое объяснение. Поэтому Бруно принялся остервенело разматывать бинт, дыша натужно и тяжело. Злобно.
Максвелл сел у приоткрытой двери и наблюдал, затихнув. То ли привыкать начал?
Пропитанный кровью бинт медленно упал в раковину. Ни следа раны.
Бруно закрыл кран и посмотрел на воду. Он помнил, какой она должна быть. И какой должна быть его кожа, которая ощущалась холодной. От других легко было спрятаться за курткой и водолазкой, но от себя не скрыть ничего.
Вода была еле теплой для нормального человека. Бруно специально притащил с кухни термометр и измерил – тридцать восемь. Чуть теплее тела.
Его кожу вода жгла. Прямо в водолазке (какая ирония) и джинсах Бруно скользнул в ванну и застонал сквозь сжатые зубы. Он вцепился в скользкие стенки, ощущая, будто сгорал в огне. Осознание накатывало волнами тревоги и ужаса, не формулируясь четкими мыслями. Бруно вжался в дно и задержал дыхание. Бледное лицо скрылось под поверхностью.
Максвелл завыл.
Первой реакцией Бруно была паника. Желание вырваться, броситься наружу и вдохнуть, чтобы не захлебнуться сжигающей водой. Но он терпел и медленно выдыхал, наблюдая за пузырьками воздуха, поднимавшимися к мутному потолку, бесконечно далекому за колющей глаза толщей воды. Первая волна колотящей дрожи отступила. Бруно понял, что дышать не обязательно.
Вырвавшись на воздух через несколько минут, он все-таки по привычке жадно вдохнул. Встал на пол, взял со стиралки открытую банку энергетика и сделал несколько глотков, внимательно рассматривая свое отражение. Иное, потерянное, больное.
Вода потоками лилась с одежды на притоптанный коврик, превращая его в склизкую лужу.
Пёс заливался жалостливым стоном. Чего-то просил у хозяина.
Бруно допил энергетик с изменившимся вкусом залпом. Банку смял и бросил в раковину к бинтам.
Как зомби – живой мертвец – он прошагал к спальне родителей, оставляя за собой шлейф из луж. Перед кроватью задумался и все-таки вылез из тяжелых, насквозь жидких шмоток. В трусах он забрался под одеяло и покрывало с головой, сжался клубочком и закрыл глаза в последней настойчивой попытке уснуть.
Пирсинг и татуировки начали чесаться, будто чужие. Всё это было не его, всегда оставалось по большей части бунтом, истерикой и криком о помощи, но никогда не ощущалось физически так остро. Всё, чего Максим по-настоящему хотел – повернуть время вспять, оказаться в детстве. Где у него не было ни проколов, ни тату, где он был меньше и слабее, но живее и счастливее.
Максвелл забрался в комнату и, вопреки запретам, запрыгнул на постель. Он прижался к спине Макса, хвостом обнял за шею, а голову уложил на бедро хозяина. Пёс сопел, то и дело принимался скулить, но не двигался с места.
Сон не пришел, но и вставать было некуда. Бруно пролежал несколько часов без движения, пока его телефон, оставленный на кухне, не прожужжал несколько раз уведомлениями. Это мы собрались и посигналили в чат.