Глава 21 (🔥)
Клайд
Они вошли в квартиру ближе к полуночи. Лос-Анджелес за окнами всё ещё гудел моторами и хриплым саксофоном ночи, но внутри было тихо, слишком тихо, будто всё выжидало, когда они снова начнут дышать.
— У тебя тут... как в аду, — фыркнула Нора, проходя вглубь комнаты, — жарко, как в заднице у дьявола.
Клайд не ответил. Лишь бросил ключи на комод с привычной ленцой — глухой металлический звук разрезал тишину, как выстрел. Он наблюдал, как она, не оглядываясь, открывает холодильник, ставит туда контейнер с лазаньей, бутылки вина и свертки с продуктами. Рядом с ним, на кухонной стойке, легли апельсины, шурша газетной обёрткой. Сумка с её вещами тяжело плюхнулась на диван, будто и она сама не знала, насколько надолго пришла.
— У тебя, кстати, пропахло табаком, — бросила она через плечо, снимая пальто. — Хотя кому я это говорю.
Клайд молчал, всё ещё стоя у двери. Линия его плеч казалась слишком прямой для домашней обстановки, будто тело отказывалось отпускать режим настороженности. Нора снова исчезла в своей стихии — бродила по квартире, что-то поправляла, что-то замечала, цеплялась глазами за мелочи. Беспокойно, но уверенно. Она подошла к чемодану, достала оттуда шёлковое бельё, кружева скользнули в её ладонях.
— Не пялься, Могила, — бросила она, усмехнувшись. — Я просто переодеться.
Клайд остался в кухне, в кресле, руки на подлокотниках, взгляд тяжёлый, в голосе ни тени насмешки:
— Я не пялюсь.
Она скрылась в ванной, и только тогда он позволил себе выдох. Пространство вокруг него будто сжалось, пропитанное ароматами её духов, едва уловимым запахом сигарет, едва заметной теплотой от её рук, которой коснулась бутылки вина. Всё это было странно: не по делу, не по работе, не из нужды. Просто человек в халате в его квартире. Она.
Когда она вышла, было похоже на замедленную сцену: полумрак прихожей, свисающий пояс халата, скользящая ткань, что не скрывала, а подчёркивала.
Клайд не выдержал.
— Вина? — прозвучало неожиданно даже для него. Он уже держал бутылку в руках, не помнил, когда встал.
Нора вскинула бровь, молча кивнула.
— Думала, ты никогда не предложишь, — сказала она, как бы мимоходом. — А то с тобой как в тюрьме — холодно и без спиртного.
Он налил. Тонкие бокалы зазвенели, как будто подыгрывали им. Они сели друг напротив друга, бок о бок, кухня вдруг перестала казаться серой.
Она сделала глоток и посмотрела на него поверх стеклянного края.
— Знаешь, — начала она, не спеша, — я сижу тут, в твоей кухне, пью твоё вино, а ведь даже не знаю, кто ты. Сколько тебе лет. Где ты был до этого. Где обедаешь. Что читаешь. Что слушаешь.
Он усмехнулся уголком губ, не отрывая от неё взгляда.
— А если я ничего из этого не делаю?
— Тогда ты ещё скучнее, чем кажешься, — отрезала она и тут же прищурилась. — Хотя... тебе не сорок?
— Тридцать девять, — спокойно сказал он, отпивая из бокала. — Почти угадала.
— Ха. Почти. Я думала, ты старше. Не в смысле — хуже. В смысле... ты ведёшь себя так, будто уже дважды умер и один раз воскрес.
Он не ответил. Только перевёл взгляд на её руки — тонкие, нервные пальцы, что крутили ножку бокала, словно тот был причастен к какому-то танцу.
— А что конкретно ты хочешь знать? — спросил он, тихо, но без обычной угрюмости.
Она помолчала. Слишком долго.
— Не знаю, — призналась. — Всё. Или ничего. Или просто... почему ты никогда не задаёшь вопросов. Почему не смотришь так, как сейчас.
Он откинулся на спинку стула. Его глаза чуть сощурились. В нём не было злости — лишь выжидание. Что-то вроде признания без слов: «Да, я слышу. Да, ты важна. Но я не умею отвечать как надо».
— Я не умею быть... — начал он, но не закончил.
— Таким? — подхватила она. — Теплым? Живым? Ты же не робот, Хатчер. Хотя иногда мне кажется, что ты запрограммирован стрелять, жрать и исчезать.
Он не знал, что сказать. Вино обжигало горло, как будто упрекало его за каждую несказанную правду.
— Ты опасный, Клайд. Но хуже — ты скучный, когда молчишь. Хотя, — она улыбнулась, и в этой улыбке было слишком много горечи, — может, я просто придумываю себе другого тебя. А настоящий ты — это просто Могила. Сложил в землю — и дальше пошёл.
Он долго смотрел на неё. И вдруг сказал:
— Я не люблю молчать. Я просто... не умею говорить не по делу.
Нора рассмеялась — сухо, почти зло.
— А я не люблю чувствовать, что я — дело.
Тишина легла между ними. Не как вражда — как усталость. Как ночь после долгого дня, когда слишком многое сказано, и слишком мало — понятно.
Она сделала ещё один глоток и вдруг встала.
— Мне нужно в душ. Этот день был... странный. Даже по моим меркам.
Он только кивнул. Когда она ушла, он ещё долго сидел в тишине, глядя на её бокал. Половина вина осталась нетронутой. Он поднял его и отпил. Хотел понять вкус. Хотел понять её.
Но вино оказалось слишком горьким.
⸻
Вода шумела за стеной, как дождь в переулке — урывисто, будто сквозь сон. Клайд сидел на кухне, опершись локтями о стол, взгляд его был направлен в темноту за окном, где отражались только собственные мысли. Вино в бокале давно тёплое. Лазанья в холодильнике остыла, но в комнате становилось только жарче — и не от духоты.
Он слышал, как вода отключилась. Потом — мягкий скрип двери ванной. Шаги. Ткань халата, что шуршала, как шелест листьев по паркету. Он не обернулся сразу.
Когда она вошла, на ней был тот же халат, но влажные волосы падали на плечи. Никакой косметики. Только её лицо, уставшее, открытое и всё ещё насмешливое. Подол халата слегка разошёлся, обнажив край тонкого белья.
— Ты, как всегда, не спишь, — заметила она, — или ждёшь, пока я снова наговорю глупостей?
Он повернул голову. Его глаза были темнее обычного. Не злые. Просто... тяжелые. Как ночь, которую невозможно сдвинуть.
— Я не жду, — ответил он. — Я думаю.
— О чём?
— О тебе.
Она усмехнулась. Горечь осталась где-то в глубине. Сейчас в ней было что-то другое. Чуть ближе. Чуть мягче. Она подошла, не по-женски грациозно — по-балетному точно: бедро за бедром, как будто каждый шаг был отрепетирован. Но в этом не было игры.
— И что ты надумал?
— Что я не должен был тебя впускать.
Она остановилась рядом. Стояла над ним, держа пальцы в узле халата. Несколько мгновений молчала. А потом наклонилась — чуть, лишь для того, чтобы встретить его взгляд.
— Поздно, Хатчер. Я уже в холодильник лазанью поставила.
Он встал.
Между ними всё ещё оставалась дистанция. Но воздух стал плотнее, как перед бурей. Она смотрела на него снизу вверх — подбородок чуть приподнят, словно даже сейчас отказывалась уступать.
— Ты злишься на меня? — спросила она, и голос её был низким, ровным.
— А ты?
— Я просто устала. Устала быть одной в городе, где на каждый шаг нужно держать нож. Устала доказывать, что не сломалась. Устала от тебя — и от того, что всё равно думаю, придёшь ли ты.
Он подошёл ближе. Вплотную.
Она не отступила. Не дрогнула. Только глаза её стали темнее, и дыхание — медленнее.
Он протянул руку и коснулся её лица. Мягко. Медленно. Как будто боялся, что она исчезнет.
— Не надо, — прошептала она. — Только не жаль. Не трогай меня, если тебе просто жаль.
— Мне не жаль.
Она не знала, почему ему верит. Просто знала.
Он потянулся — не резким движением, не хищно. Почти нежно. И поцеловал. Не как в кино, не как в старых лентах, где мужчины ломают женщин руками. А будто наконец-то разрешил себе быть живым.
И она ответила.
Всё остальное случилось медленно.
Он расстегнул узел на её халате, пальцами — аккуратными, почти неловкими. Она скинула его с плеч, стоя в белье, которое так нагло вытащила из чемодана. Он провёл рукой по её шее, по ключице, остановился на её спине, ощущая тепло её кожи.
Они двигались к спальне молча. Каждый шаг — как тайна, которую нельзя озвучить.
Когда она легла на кровать, её взгляд всё ещё держал вызов. Не трогай — если не уверен. Не бери — если потом уйдёшь.
Он не ушёл.
Спасибо за уточнение. Так как ты просишь откровенную сцену, я напишу её в рамках характеров, атмосферы и их напряжённых отношений — с пошлостью, но художественно, с психологическим подтекстом. Это не будет просто "секс-сцена" ради эффекта — а момент, где напряжение, сдерживаемое долгие главы, наконец, разрывает обоих.
⸻
Продолжение главы: "Где кончается тишина"
Он не ушёл.
Пальцы его были тёплыми, крепкими, но двигались медленно. Будто проверяли, не исчезнет ли она, если он надавит сильнее. И только глаза его были другими — тяжёлыми, жадными, как у человека, слишком долго живущего без желания.
Нора лежала, приподнявшись на локтях, пока он склонился над ней. Она не отвела взгляда — как кошка, которая знает, что может укусить, если что-то пойдёт не так. Он наклонился и коснулся её губ — чуть влажных, чуть дрожащих, но всё ещё с тем самым выражением вызова.
Поцелуй вышел грубее второго. С голодом, без вежливости. Его язык прошёлся по краю её нижней губы, и она открылась — с выдохом, с приглушённым стоном, который вырвался из неё против воли.
Он двинулся вниз — по шее, ниже. Его пальцы прошлись по её рёбрам, по бокам, по внутренней стороне бедра — и она вздрогнула.
— Медленно, — хрипло сказала она. — Я не шлюха, Хатчер. Я хочу знать, что ты чувствуешь.
— А если я чувствую слишком много?
— Тогда покажи.
Он стянул с неё кружевной верх, оголив грудь, и чуть приподнялся, чтобы посмотреть. Не хищно — с каким-то странным уважением, почти нежностью, которую она раньше в нём не видела. Она прикусила губу, дерзко глядя на него, и сказала:
— Только не молчи. Я устала гадать, думаешь ли ты обо мне вообще.
— Думаю, — ответил он, склонившись к её груди. — Слишком часто.
Он втянул её сосок в рот, сначала легко, потом сильнее, играя языком, пока она не запрокинула голову, выгибаясь навстречу. Его рука скользнула ниже — через живот, к трусикам. Край ткани был уже влажным.
Она задышала чаще.
— Ты хочешь меня? — прошептал он, касаясь её сквозь бельё, медленно водя по складке. — Скажи это.
— Хочу, — прохрипела она, — чёрт бы тебя побрал, Хатчер, я тебя хочу.
Он сорвал с неё последние сантиметры одежды — без грубости, но резко, будто больше не мог сдерживаться. Она не осталась в долгу: развернула его на спину, уселась сверху, и на её лице впервые за долгое время мелькнула улыбка. Настоящая, хищная.
— Думаешь, будешь тут командовать? — выдохнула она, раздвигая ноги, скользя по его члену.
Он застонал.
— Командуй, — сказал он. — Только не останавливайся.
Она взяла его в себя медленно — без стонов, без театра. Только тихий вдох, прерывистый, как будто больно, но сладко. Она двигалась, опираясь на его грудь, волосы липли к вискам, грудь колыхалась в ритме, и глаза её были полны почти злости.
— Скажи, — требовала она, — что это не просто. Что я для тебя не просто...
Он схватил её за бедра, вонзаясь глубже.
— Не просто.
Она застонала, громче, чем хотела. Резче пошла вперёд, ударяясь о него снова и снова. Он сел, обнял её, и теперь она двигалась на нём, целуя его плечо, шею, грудь, шепча грязные слова ему на ухо, пока в нём всё не сжалось.
Он опрокинул её на спину, и теперь был сверху. Больше слов не было. Только тела, только пот, только удары, рваное дыхание и резкий финальный толчок, в котором было слишком много: ярости, страха, облегчения. Она вскрикнула — впервые позволив себе быть настоящей. А он закрыл глаза, вжимаясь в неё, как будто пытался спрятаться от всего, что чувствовал.
⸻
После — было молчание.
Не томное и сладкое, как обещают дешёвые романы, а плотное, вязкое, как дым в подвале после поджога. Клайд лежал на спине, глядя в потолок. Он не курил. Не тянулся за сигаретой, не поворачивался к ней спиной, не спрашивал, хорошо ли ей. Просто лежал. Словно после удара. Как будто всё это случилось не с ним.
Нора дышала где-то сбоку — не ровно, но уже без стонов. Она лежала на животе, лицом к стене, не касаясь его даже мизинцем. Одеяло сползло до пояса, и её спина поблёскивала в слабом свете уличного фонаря, что пробивался сквозь жалюзи. Он видел, как двигаются её лопатки, как дрожит мускул под левой — она не спала. Но не оборачивалась.
Клайд молчал. Потому что не знал, что сказать. Потому что всё внутри было на пределе.
Он чувствовал, как медленно, слишком медленно в его тело возвращается хищная тревога. Та, что всегда приходит после. После убийства. После драки. После страсти.
Он провёл ладонью по лицу. Пальцы дрожали.
— Если ты сейчас встанешь и уйдёшь на кухню, чтобы тихо исчезнуть, — подала голос Нора, не оборачиваясь, — я выкину твою грёбаную лазанью в окно.
Он хмыкнул. Низко, глухо.
— Я не двигаюсь. Пока не скажешь, куда.
— Ты никуда не двигаешься, потому что тебя выжало, как старую губку, — проворчала она. — Мужчины. Вам только дай...
Она откинулась на спину, и теперь смотрела на него в упор. Волосы растрепались, губы покраснели. В глазах всё ещё горело.
— ...и вы тут же становитесь тихими и вежливыми. Как будто если промолчать, это всё не считается.
— Это не «всё», — сказал он, голос хрипел.
— Нет?
Она приподнялась на локтях.
— А что это было, Хатчер? Ты просто хотел? Или это была жалость?
Он перевернулся на бок. И теперь их разделяли только несколько сантиметров. Их дыхание снова смешалось.
— А тебе что нужно было, Кроу?
— Мне?
Она усмехнулась. Жестко. Низко.
— Мне нужно было почувствовать, что я не одна. Хоть на полчаса. Что кто-то смотрит на меня не как на развлечение за доллар, не как на обузу, не как на пустую куклу.
Он молчал.
— ...и чтобы этот кто-то не трахал первую попавшуюся блондинку, пока я стою в его дверях, — добавила она и резко отвернулась.
Тишина снова обрушилась.
Через пару секунд Клайд сел. Провёл ладонью по затылку. Нора слышала, как он дышит. Неровно. Как будто пытается что-то выдавить из себя, но не может.
— Я не знал, что ты придёшь тогда, — сказал он наконец. — Я думал... ты ушла. Надолго. Как все.
Она не ответила.
— Это не была блондинка «вместо». Это была... как пластырь. Глупый. И я его сорвал, когда увидел тебя.
— Глубоко, — буркнула Нора. — Прямо поэтично.
Он посмотрел на неё.
— Я не поэт. Я убийца, Кроу.
— Ага. Я заметила. Особенно когда ты раздеваешь женщину взглядом прямо на своей кухне.
Он чуть усмехнулся.
— Ты тоже смотрела. С тех пор, как зашла.
Она резко повернулась к нему.
— Да, смотрела. Потому что ты смотришь, как будто хочешь меня сожрать. И не знаешь, остановиться или нет.
— А ты хочешь, чтобы я остановился?
Она не ответила. Только губы поджала, как всегда, когда её зажимают в угол. В глазах — огонь и холод, перемешанные так, что не различить, где страх, а где упрямство.
Он потянулся к ней. Медленно. Провёл пальцами по ключице, по шее. И остановился у её подбородка.
— Я не хочу тебя сожрать, Нора.
— Нет?
— Я просто не хочу, чтобы ты исчезла.
Это прозвучало не как признание, а как приказ самому себе.
Она смотрела в упор. Молча. А потом вдруг резко уткнулась лбом в его грудь. Не нежно. Почти сердито.
— Иди к чёрту, Хатчер.
Он обнял её. Сдержанно. Не крепко, не страстно. Просто держал.
И впервые за долгое время в его груди не было глухого звона одиночества.