Глава 13
Клайд
Южный Лос-Анджелес. 06:18 утра
Я проснулся не от сна — от сигаретного привкуса на языке. Сухость во рту, колючее утро, серое, как бетонная крошка под ногтями. Шторы не задернуты, и свет разрезал потолок, будто кто-то ножом царапнул небо. Я сел на кровати, ощутив глухой звон под ребрами — остатки вчерашней усталости, будто кто-то вдавил локтем.
В комнате пахло пылью, её духами и чем-то моим — железным, застарелым. Нора оставила чашку на тумбочке. Остывший чай. Как и всё в этой жизни.
Я натянул рубашку, поверх пальто, проверил кобуру — привычный вес в подмышке. Металл хрустит, как хрящ. Завёл машину на автозаводе — она заурчала, будто курила всю ночь в одиночестве.
—————
Подпольный офис дышал сыростью и электричеством. Тот же коридор, та же лампа, что мерцает, будто боится собственной смерти. Курильщик у лестницы не глянул на меня — ни кивка, ни слова. Здесь тебя не спрашивают, как дела. Здесь ты либо жив, либо нет.
Мужик в сером сидел на том же месте. Только сегодня он не курил — пальцы были в бинтах, кто-то пожал руку не тем тоном.
— Новый заказ, — сказал он, не глядя. — Фигурка жирная. Бизнесмен. Братва. Кто-то из тех, кто продаёт землю, которой нет.
Он протянул папку. Тонкую. Я щёлкнул замком, открыл. Мужик в костюме, стеклянная улыбка, залысины, лицо, которое хочется вытереть с фотографии. Заказ подтверждён. Метка — "в офисе, при свете дня. Без свидетелей. Если свидетели будут — убери."
Я закрыл папку.
— Адрес?
Он протянул бумажку. Я взял. Развернулся.
— Эй, Хатчер.
Я обернулся. Мужик смотрел прямо.
— Сегодня пятница. Не делай грязно.
Я не ответил. Ушёл.
⸻
Центр. 10:02 утра.
Офис был в стеклянной коробке среди других стеклянных коробок. Здание было новым — ещё пахло бетоном, клеем, пустотой. На входе — охранник. Молодой. Вид такой, будто вчера окончил колледж, а сегодня уже считает себя волком. Я сказал, что у меня встреча. Он спросил — с кем. Я сказал — с человеком, которого не станет.
Он не понял. Я достал пистолет, быстро, точно — и вышиб ему колено.
В холле поднялся визг. Женщина в юбке убежала в туалет. Мужик в галстуке прятался за стойкой. Я шёл, как по сцене. Меня несли вперёд.
Кабинет — на третьем. Стекло, дерево, люстра. Он сидел за столом. Пил кофе. Когда увидел меня, не испугался — поверил, что это ошибка.
— Кто ты?..
Я выстрелил. В грудь. Потом в шею. Потом ещё раз. Пятна крови на стекле — как мазки художника без совести.
И вдруг — за спиной движение. Кто-то бросился. Напарник? Тело? Охранник с верхнего этажа? Я не разобрал. Я выстрелил.
Промазал.
Тот был с ножом. Я упал назад, пуля пробила окно. Осколки в плечо. Нож прошёл по боку, как ледяной дождь. Я вжал курок, дважды. Тот отшатнулся, а я вскочил, кровью по белому ковру.
Шум. Сирена. Где-то вызвали полицию.
Чёрт.
Я выбежал в коридор. Кто-то кричал "он убил мистера Лоусона!", кто-то звал охрану. Я скользнул вниз по лестнице, не в лифт — не идиот. На первом этаже — кровь, тишина, шок. Я прошёл, как призрак. Только пистолет в руке говорил, что я настоящий.
На улице уже слышны были сирены. Я сел в машину, вдавил педаль, как в последний раз.
⸻
Дом. 11:13 утра.
Я выбрался еле живой. Кровь слипалась с тканью, пот застилал глаза. На пороге квартиры я чуть не рухнул. Пальцы не слушались, ключ повернулся с третьего раза.
Нора была на кухне. Чайник — свистел.
Она вышла босиком. В тонкой сорочке. Волосы растрёпаны, лицо спокойное.
— Ты как будто в аду плавал, — сказала она.
Я рухнул на пол. Спиной к стене. Дышал — тяжело, шумно. Она подошла, присела. Ни истерик, ни визга. Только взгляд. Изучающий.
— Принести воду?
Я молчал.
Она ушла. Вернулась. Поставила стакан на пол рядом. Взяла аптечку. Начала мыть рану. Я дёрнулся. Она не изменилась в лице.
— Не дёргайся. У тебя кожа не золотая, зарастёт.
Она промыла. Обработала. Зашила. Аккуратно. Как будто я был не человек, а экспонат в музее военных трофеев.
Потом она принесла рубашку.
— Чистая. Твоя. Хотя пахнет, как заброшенная церковь.
Я взял. Натянул. Сел. Долго смотрел в пол.
Она рядом. Сидит на диване, ноги под себя. Смотрит на меня. Молчит.
— Убрал кого-то важного? — спросила.
— Не должен был.
— Но убрал?
— Всех.
Она кивнула.
— Чайник закипел.
⸻
И в этой тишине — вся суть нас. Я — мясо с оружием. Она — лед, притворяющийся огнём. Мы не пара. Мы пепел от двух разных сигарет, упавший на один и тот же пол.
Но в тот день, когда весь мир хотел меня похоронить, только она не дрожала от крови.
И я понял: быть кому-то нужен — не значит быть кому-то близок.
Иногда — это даже страшнее.
Южный Лос-Анджелес. 11:52 утра
Я сидел на полу, спиной к стене, с ватой под рёбрами, с запахом хлорки в ноздрях. Нора ушла на кухню — и стало пусто. Не тихо — именно пусто. Как будто она уносила за собой даже воздух.
Капли крови медленно впитывались в ковёр. Каждый след — как выдох, как признание. Я промок. Промок снаружи и изнутри. От гари пороха, от стекла в боку, от её взгляда, который был не заботой — проверкой на остатки жизни. Как будто она смотрела не на человека, а на рояль с отломанной клавишей: жаль, но не трагедия.
Я слышал, как она наливает воду. Как идёт обратно, босыми шагами по деревянному полу. Поставила чашку на стол, откинулась на спинку кресла.
— Если ты сдохнешь у себя в квартире — полиция придёт первой. Потом придут журналисты. Потом начнут ходить всякие... бывшие. И всё это на фоне классических балетных мелодий.
Я посмотрел на неё.
— Хоть бы спасибо сказала.
Она усмехнулась.
— Спасибо, что не сдох по дороге.
Пауза. Она подняла чашку. Сделала глоток. Не отпуская взгляда.
— Ты бы видел своё лицо, Хатчер. Весь в крови, как сцена в третьем акте, только без оркестра.
Я хотел сказать что-то резкое, но слова застряли. Не потому, что не знал, что сказать — просто вдруг стало лень.
— У меня, между прочим, завтра утренний класс, — продолжила она, закуривая. — Надеюсь, ты не умрёшь с криком в три ночи. А то я не высплюсь, и буду танцевать как пьяная птица.
— Значит, ты не против, если я тихо умру?
Она затушила спичку о край пепельницы.
— Только не в ванне. Мне туда ноги опускать. А с твоей кровью — грибок заведётся.
Я невольно усмехнулся. Только уголком рта. Но она это заметила. Не показала, что заметила — но я знал. Она всегда всё замечает. Просто молчит.
⸻
Вечер. 19:45
Я проснулся на диване. Под боком — подушка, которой не было утром. На столе — кружка с чаем, покрытая плёнкой времени. Комната была в полумраке. Шторы полуоткрыты. Где-то в соседней комнате Нора слушала радио — старый джаз, мужской голос в трубке, чуть хрипловатый. Дождя не было, но в городе пахло сыростью — как будто кто-то пролил виски на тротуар.
Я поднялся с трудом. Каждое движение отзывалось резью. Живот тянул, плечо саднило. Я вошёл в кухню. Она стояла у раковины, в мужской рубашке — моей, наверняка, — и что-то жарила. Масло шипело. Волосы завязаны небрежно. Спина прямая.
— Ты должен быть в постели, — сказала, не оборачиваясь.
— Мне надо в душ.
— Душ занят.
— Кем?
— Мной. Через пять минут. Сядь.
Я сел.
Она подала тарелку — яичница, чуть подгорелый тост, ломтик помидора, нарезанный слишком аккуратно для человека, который якобы не заботится.
— Спасибо, — выдавил я.
— Ты говоришь это так, будто я тебя в бар сводила.
— Я сейчас не в форме для флерта.
— Слава Богу.
Я ел молча. Она наливала себе кофе. В её движениях было что-то театральное — даже когда она просто доставала ложку, казалось, что она танцует. Не специально. Просто так устроена.
Потом она вдруг спросила:
— Кто он был?
Я посмотрел на неё.
— Кто?
— Тот, кого ты сегодня "не должен был".
— Бизнесмен. Мразь. Торговал лицами.
Она кивнула. Даже не удивилась. Лишь спросила:
— А ты?
— Я что?
— Торгуешь собой?
Я не ответил. Доел, отставил тарелку. Она взяла, унесла, не спросив. Помыла. Молча. Потом включила воду в ванне. Долго не говорила.
Когда я проходил мимо ванной, она уже стояла в паре. Сигарета во рту, бровь чуть приподнята.
— У тебя пять минут. Кровь плохо отмывается с эмали.
⸻
Поздний вечер. Почти полночь.
Я лежал в кровати, а она у окна. Спиной ко мне. Курила. Иногда поглядывала вниз — как будто искала кого-то. Или себя.
Я хотел сказать: «Спасибо, что не бросила». Хотел сказать: «Я думал, ты испугаешься». Хотел... много чего.
Но сказал только:
— Завтра будешь танцевать?
Она повернулась, посмотрела на меня.
— Всегда танцую, когда есть с кем не говорить.
И закрыла окно.