Глава 4
Прошедшее лето выдалось невыносимым как для Харальда, так и для Игнотуса. Лорд Певерелл так и не простил младшему отпрыску своеволия и выбора идти наперекор его решениям. Разумеется, он ничего не сделал с сыном, но дал прочувствовать всю степень своего неудовольствия, отравляя тому жизнь. Игнотус был позором семьи и выслушивал это не менее пятидесяти раз в день от отца и старших братьев. Его оценки и успехи в школе резко стали неудовлетворительными — Выше ожидаемого по ненавистному зельеварению, трансфигурации, астрономии и нумерологии, а также Удовлетворительно по истории магии и темным искусствам, ранее не особо заботившие родителя, теперь резко стали неприемлемы. Лорд потребовал улучшения результатов и поднятия отметок на следующем, пятом курсе, и у Игнотуса не было прав отказаться или протестовать. Вместо отдыха и расслабления все летние каникулы парень провел, корпя над учебниками и зазубривая материал. Работы у Харальда также прибавилось. «Здраво» рассудив, что, раз уж племяннику так хочется учиться, надо привыкать строчить многофутовые эссе, Лорд Певерелл заставлял его ежедневно переписывать нуднейшие, абсолютно безынформативные, бесполезнейшие книги по правильной сервировке стола, старых учебников его покойной матери по магическому и рукодельному вязанию и пособия по правильному уходу и разведению флоббер-червей. Все это писалось ребенком почти пришедшими в негодность, сломанными и затупившимися перьями — тратиться на новые Лорд отказывался. Также к его обязанностям прибавилась починка старой, пришедшей в негодность одежды, место которой было на свалке. Это также, по мнению дяди, должно было приучить Хари ухаживать за своими будущими обносками с плеча Игнотуса. Ведь привычка — дело времени. А он со своей стороны сделает все, что в его силах, чтобы облегчить будущую жизнь племянника и помочь ему приспособиться к грядущим лишениям.
В начале сентября Игнотус, воющий от вида учебников и неуменьшающихся гор дополнительной литературы, счастливо сбежал в школу, искренне надеясь, что хоть там удастся от такой напряженной учебы и зубрежки отдохнуть, напоследок пожелав любимому младшему кузену удачи и терпения. Ведь тому осталось ждать какой-то несчастный год перед поступлением в Хогвартс.
А в конце сентября Кадмус одновременно стал отцом красавицы-дочки и овдовел, потеряв любимую жену. Его супруга скончалась через час после рождения ребенка, потеряв сознание сразу после родов и даже не успев увидеть свое долгожданное дитя.
***
Скорбь могла бы поселиться в особняке, вернись Кадмус жить в него после смерти супруги, но он предпочел остаться в своем доме. Судя по тому, что успел увидеть малыш Хари, когда его овдовевший кузен приходил в отчий дом, Кадмус был погружен в свое горе и абсолютно безутешен. От ранее высокомерного, кичащегося своим происхождением молодого человека осталась лишь бледная, изнеможденная тень. Свою новорожденную дочь он полностью забросил, отдав родителям жены и обосновав это тем, что в его собственной семье нет женщины, которая могла бы позаботиться о малышке. Как краем уха слышал Харальд, Гонты были недовольны, но решили приютить на время внучку/племянницу и приглядеть за ней, пока молодой отец не придет в себя от шока и горя. По словам Лорда Певерелл, ждать дольше, чем пять лет Гонты отказались, но он признал это справедливым.
Самому ему возиться с внучкой было не с руки. Скорби сына Лорд не понимал — сам когда-то хладнокровно похоронил свою жену, не впадая в крайности и истерики. Оставалось надеяться, что Кадмус придет в себя, взбодрится и женится во второй раз — почившая дочь Гонтов изрядно огорчила Лорда, не оправдав его надежд и родив дочь. Он надеялся на наследника. Того, кому передаст имя Певерелл и все состояние семьи. Собственные сыновья вышли на редкость неудачными — один хуже другого. Он затруднился бы сказать, какой из сыновей разочаровал его сильнее всего, и, видит Мерлин, у него были на это причины!
Антиоху на переживания одного из младших братьев было плевать с высокой колокольни. Он уже краем уха слышал об уходе Игнотуса из семьи по достижении совершеннолетия и мысленно увеличивал свою долю наследства, что останется ему после смерти отца. Изредка на периферии сознания старшего из братьев скреблась мысль, что ушедшая в мир иной невестка-то была настоящей красавицей, было жаль, что он не успел ее немного развлечь… но эта мысль, как и многие другие, поспешно тонула в бочках с алкоголем и объятиях знойных красоток. Или не очень красоток — после трех бутылок вина Антиох особо не вглядывался и становился на редкость неприхотливым в выборе спутницы на ночь.
Игнотус посылал овдовевшему брату скорбные, сочувствующие письма, взывал к его благоразумию и пытался заставить вспомнить, что у него осталась дочь. Бедная девочка, ему было искренне жаль племянницу, и он надеялся, что с ней обращаются лучше, чем его семья обращалась с маленьким кузеном. Помогать новорожденной племяннице или всерьез думать о ее благополучии Игнотус даже при всей своей доброте и жалостливости не мог. У него уже был один ребенок, его малыш Хари, которого он должен был поднять и помочь твердо встать на ноги в этом мире. В конце концов, Харальд — сирота, у которого больше никого нет, а у дочери Кадмуса есть живой отец, другие дядюшки и тетушки, бабушки и дедушки… И без него, Игнотуса, справятся.
Смерти было плевать на гибель очередной человеческой женщины, никак не связанной с ее малышом. Ее заботило счастье и благополучие ее любимого Хари (и немного, самую малость — Игнотуса, но и только).
Самому Харальду было до ужаса жаль Кадмуса. Казалось, он был единственным членом семьи, что так искренне скорбел вместе с безутешным вдовцом и оплакивал его так мало пожившую супругу. Он по-настоящему верил в то, что любовь изменила его старшего кузена в лучшую сторону. Он был наивным ребенком, верящим в добро и хорошие стороны людей, за что и поплатился. Жизнь не стала ждать даже его взросления, чтобы преподать один из своих самых жестоких уроков — люди готовы пойти на все, лишь бы получить желаемое. И горе тебе, если это желаемое оказывается в твоих руках…
***
Прошло три месяца с момента гибели супруги Кадмуса. На дворе стоял конец декабря. Игнотус со дня на день должен был вернуться домой, и Харальд с нетерпением этого ждал. Дорогой брат писал ему длинные письма, описывал в них все, что с ним происходило за прошедшее полугодие, после походов в соседнюю деревню прикреплял к письмам посылки со сладостями, но все это не могло заменить живого общения.
С наступлением траура в семье Лорд Певерелл и Антиох стали совсем уж игнорировать Харальда — у каждого из них забот прибавилось, ну, а времени, сил и желания на издевательства над нечистокровным родственником просто не оставалось, да и приелось за несколько лет.
Благодаря безразличию семьи Хари мог чаще проводить время с любимой матерью, не опасаясь, что его застукают за чем-то странным. Проговорив со Смертью все утро, он вынужден был ненадолго попрощаться с ней, так как она чувствовала необходимость присутствовать на какой-то бойне, что устроили люди во многих милях отсюда. Крепко обняв мать напоследок, Хари вышел на крыльцо и стал ждать возвращения Игнотуса. Тот должен был прибыть после обеда, и, по прикидкам Харальда, ждать его оставалось всего полтора часа.
На крыльце его и нашел дядя. Кинув холодный, немного раздраженный взгляд на племянника, Лорд Певерелл буквально впихнул ему в руки невесомый сверток и приказал отнести его Кадмусу, на недоуменный взгляд Хари добавив, что его вконец ополоумевший сын навесил на свой дом и весь лес антиаппарационный барьер и заблокировал камин.
Пожав плечами, Хари перехватил сверток поудобнее и легкой трусцой кинулся в от и до изученный лес. Дорога до дома среднего из братьев заняла у него даже меньше времени, чем обычно. Быстренько отдав Кадмусу переданный отцом сверток, он смущенно отвернулся и поспешил скрыться с глаз кузена. Тот выглядел болезненно, слишком осунулся и стал походить на тень или полутруп еще больше, чем три недели назад, когда Хари видел его в последний раз. Ему было искренне жаль Кадмуса, и он также справедливо побаивался такого страшного, нелюдимого, одичавшего и разбитого «молодого человека», так постаревшего за три месяца, будто прибавив разом три десятка лет.Рассудив, что довольно-таки быстро управился, Харальд решил притормозить и использовать дополнительно образовавшееся время для того, чтобы поговорить недолго со своей родной матерью. Он не вызывал ее уже больше месяца, успел отчаянно соскучиться по ней, хоть постепенно и отвыкал от ее общества, стараясь последний год не вырывать мать из за Грани чаще, чем раз в неделю.
Вытащив кольцо, так и висящее на цепочке, из-под рубашки, Хари скоро, суетливо прокрутил камень в сторону и тепло уставился на появившуюся из ниоткуда маму. Радостно вскрикнув, мальчишка повис на шее невысокой женщины с растрепанными, черными волосами, так похожими на его собственные, только значительно длиннее, чем у него когда-либо были.
— Я так соскучился, мам, — тихо пробурчал он куда-то ей в живот, пряча лицо в складках любимой вязаной кофты женщины.
— Я тоже, солнышко, — звонким, потусторонним голосом ответила она, мягко гладя своего ребенка по голове. — Как ты, родной?
Вяло пожав плечами, Хари теснее прижался к матери и продолжил еле слышно бормотать ей в живот:
— Хорошо все, Лорд Певерелл и Антиох последнее время меня и не трогают совсем… — он задрал голову и посмотрел на мать своими невообразимо прекрасными глазами зеленого цвета, точь-в-точь похожими, повторяющими цвет глаз его отца, обычного маггла… Маггла, что, посмотрев на нее однажды, приворожил молодую ведьму колдовской зеленью своих глаз. — Игнотус скоро приезжает! Он мне опять про Хогвартс расскажет! Жаль, что он учится на Слизерине, я хочу поступить в Гриффиндор, как ты, мама! Но иногда так хочется быть рядом с Игнотусом! Но мне не нравится Слизерин, я лучше пойду туда, куда и ты! Как думаешь, я поступлю?
Рассмеявшись такому резкому перепаду и оживленному напору сына, женщина потрепала его по вихрастым прядям и согласно кивнула:
— Правильно, поступай в Гриффиндор! Нечего моему сыну делать в рассаднике чистокровных снобов! — озорно подмигнув мальчонке, она добавила, — Ох, в свое время я с ними повоевала! Еще бы, чистокровная в энном поколении ведьма из древней семьи якшается с нищими полукровками и защищает грязнокровок!
— А Лорд Певерелл не злился? Не пытался помешать тебе? — благоговейно поинтересовался Хари, с восхищением глядя на мать. Самому ему духа на такое открытое и наглое противостояние вряд ли хватило бы…
— А мой старший братец плевался ядом, захлебывался желчью, но ничего поделать не мог! — живо ответила мать и нагловато ухмыльнулась.
Для Хари родная мать всегда была самой прекрасной на свете, особенно когда вот так вот улыбалась. Он любил ее, но это не значило, что он меньше любит Смерть, конечно… Это была разная и, одновременно с этим, такая похожая любовь… Настоящая мать светилась странным, внутренним потусторонним светом, и было видно, что она не принадлежит этому миру; вторая мать была полностью сверхъестественна, загробна и неземна, что делало ее по-своему прекрасной. Он любил их обеих сильнее, чем кого бы то ни было еще, и никогда не пытался разделить, высчитать, кого из своих матерей любит больше.
Харальд был слишком счастлив, чтобы быть внимательным к окружающей обстановке. Уверившись в том, что ни Лорд Певерелл, ни Антиох не будут его искать, он позволил себе побыть непозволительно беспечным, о чем успел горько пожалеть в тот момент, когда услышал за спиной хриплое:
— Тетушка?..