Глава 2
Она была рядом с малышом Хари, когда тот пытался приготовить себе кашу или пожарить омлет, чтобы не умереть с голоду. Смерть была бы рада накормить своего любимого ребенка, которому позволила называть себя матерью, но готовить еду не умела, ведь, будучи бессмертной, не нуждалась в еде, сне и прочих людских радостях, необходимых для существования. Признаться, ей всегда было немного любопытно, что такое сны, что люди видят, когда спят, но сама была лишена этой мелочи, как и многих других, что делали жизни смертных такими яркими, незабываемыми, особенными и обычными. Желанными. Она была рядом со своим названым сыном, когда тот нелепо пытался придумать, как согреть себе воду для купания. Благо, с этим она могла ему помочь — хватило взмаха руки, чтобы вода (набранная Харальдом в корыто при помощи ведра и видавшего виды колодца незадолго до ее появления) моментально вскипела. Позже, поняв свою ошибку, что человек просто не может дотронуться до такой горячей воды, не сварившись заживо, Смерть старалась быть аккуратнее. Ошпаренный пальчик ее малыша болел еще несколько дней, но неприятных последствий небольшой ожог нести не должен был. Купание же Хари в остывшей воде сопровождалось визгами и задорным смехом.
Смерть обнимала ребенка по ночам в перерывах между упокоением погибающих душ, давая ему выплакаться в свой черный, как ночь, балахон. Мальчишка страдал без родной матери, но не призывал ее чаще, чем раз в день на несколько минут, не желая доставлять ее душе неудобств. Исключением стал лишь самый первый раз, когда тот получил Волшебный Камень — Хари вызвал мать на несколько часов и с упоением обнимал ее, слушая тихие, неразборчивые, но такие успокаивающие слова женщины о том, что все будет хорошо. Он был всепоглощающе счастлив и также всепоглощающе горевал, не желая расставаться с вновь обретенной матерью, но помнил предупреждение Смерти о том, что любимой маме нет места в их мире. Он не хотел ее страданий и, скрепя сердце, отпускал ту обратно в Загробный мир.
Смерть была рядом со своим дитем так часто, как было возможно, но не могла не корить себя за то, что не смогла быть рядом с ним, когда за ребенком пришел брат его настоящей матери. Она привычно переместилась к Хари, ожидая застать его в небольшом, покосившемся домишке, и никак не была готова увидеть своего малыша в маленькой, незнакомой каморке, лишенной света. Как рассказал ей Харальд, к нему пришел солидно одетый мужчина и представился Лордом Певереллом, его дядей. Только звать себя иначе, чем Лорд и Господин, запретил. Он презрительно оглядел ребенка, брезгливо поморщился от вида лачуги, в которой тот проживал, и заявил, что забирает паршивца с собой, в свой дом. Очень богатый и красивый дом.
По мнению Лорда Певерелла, мерзкий грязнокровка, порочащий имя Певереллов, должен был быть благодарен по гроб жизни за то, что его приютили сиятельные господа. Его сестра, паршивая овца в семье, гадкая гриффиндорка из великого рода, поступающего только на благородный Слизерин, да еще и сбежавшая из отчего дома с грязным магглом, исхитрилась дать своему отродью имя опозоренной ею семьи. Но и отвернуться от своей крови, хоть и разбавленной, запятнанной грязью, он не мог. Так что Харальду надлежало беспрекословно исполнять все приказы, верно служить семье Певереллов и своим кузенам, Молодым Хозяевам, безупречно чистокровным Антиоху (девятнадцати лет), Кадмусу (шестнадцати лет) и Игнотусу (тринадцати лет). А чулан на чердаке был прекрасным спальным местом как раз подстать Харальду. Опять-таки повторив, что он должен быть безмерно благодарен, Лорд Певерелл закончил свою неприятнейшую речь и покинул ненавистного племянника.
Ярости Смерти не было предела. Но не в ее силах было отомстить за свое несчастное дитя. Причинение вреда смертным было под строжайшим запретом. Она не знала, что было с теми, кто решился нарушить запрет, но не смела рисковать, боясь оставить Хари совсем одного, справедливо полагая, что потерю второй матери ее ребенок не перенесет.
***
По мнению Смерти, не было людей омерзительнее, чем Певереллы. Она могла признать, что судила предвзято, сама не раз отправляла в последнее путешествие отпетых мерзавцев, но никогда не испытывала к тем ничего, кроме безразличия, лишь изредка поражаясь людской извращенности. Теперь же Смерть познала и лютую ненависть. Ненависть к роду ее беззащитного малыша.
Лорд Певерелл был холоден и равнодушен. Он давал Хари кров и еду, в обмен требуя выполнения какой-либо не слишком тяжелой для ребенка, но унизительной и грязной работы, с которой вполне могли справиться и домовые эльфы. В остальное же время он о племяннике предпочитал не вспоминать.
Антиох Певерелл был великовозрастным, безмозглым, жадным до славы и денег моральным уродом. Имея привлекательную для женщин внешность, не менее привлекательное состояние, титул Наследника и принадлежность к древней фамилии, он удивительным образом умудрился при этом не иметь ни грамма мозгов. Его слабого, не предназначенного для серьезных каверз и не обремененного интеллектом ума не хватало даже на придумывание достойных издевательств над нечистокровным кузеном, за что Смерть не переставала благодарить его скудоумие. В основном издевательства сводились к словесным оскорблениям, приказам прибрать его покои и выстирать исподнее белье. Не в меру избалованный и капризный, мечтающий о силе и величии, он вызывал искреннее отвращение и Смерти, и ее сына.
Кадмус Певерелл мог бы быть почти также безразличен, как и его отец, если бы не еще более сильная мания сохранения чистой крови, чем у его старшего брата и родителя. Этот молодой человек не был так падок до славы, как Антиох, не желал возвышения себя над остальными магами, но лишь по той простой причине, что и так считал себя выше прочих. Принадлежность к Певереллам, по его мнению, ему это позволяла. И тем сильнее было его презрение к полукровному родственнику, что позорил его благородный род. Он никогда не приказывал сам, но терпеливо ждал выполнения поручений от других родственников кузеном и, инспектируя проделанную работу, обязательно находил, к чему придраться. Поводом к придирке могла послужить малейшая мелочь, сами же придирки в свою очередь служили отменным поводом для розог. Пороть Харальда Кадмус любил, хоть и не особо умел. Но энтузиазма это не умаляло.
Игнотус же Певерелл, по мнению Смерти, был самым достойным (и единственным таковым) представителем этой семьи. Будучи старше Хари лишь на пять лет, он без раздумий принял на себя роль старшего брата, которому надлежало заботиться о младшеньком. Он уважал отца, но презирал и недолюбливал своих старших братцев, от чьих выходок успел натерпеться на всю оставшуюся жизнь вперед. По его мнению, они позорили семью куда как хуже, чем не очень чистокровный кузен. В Хогвартсе их уважали из-за принадлежности к древнему роду, лебезили за немалое состояние, обожали женщины за привлекательную внешность и обеспеченность, и ненавидели все те, у кого имелись хоть какие-то зачатки интеллекта и чувство собственного достоинства. Игнотус любил малыша Хари, хоть и не мог защитить того от нападок остальной части семьи. Но он мог по секрету просить своего личного эльфа стирать за Харальда белье Антиоха; читать младшему брату книжки по ночам, вызывая того в свои покои под смешными предлогами нелепых поручений; угощать ребенка вкусностями, пока тот слушал сказки; и, самое главное, мог помогать Хари с травмами, причиняемыми Кадмусом, после каждого наказания розгами. Игнотус не умел лечить и не решился бы на это, даже если б мог, справедливо опасаясь еще более суровых, изощренных издевательств над ребенком, но мог обрабатывать раны, очищать их от крови и наносить Успокаивающий бальзам на больную, раздраженную кожу. Игнотус ненавидел и презирал старших братьев, но до умопомрачения сильно полюбил своего маленького, беззащитного кузена.
***
Смерть искренне любила своё маленькое, непоседливое дитя. Её своебезмерно восхищало то, что ребенок растет таким добрым, чутким, ласковым и отзывчивым, несмотря на обстановку, в которой ему приходилось жить. Хари умел искренне радоваться каждой мелочи, ценил любое проявление прекрасного и светлого, что было в этом мире, и каждый раз умудрялся поражать ее тем восторгом, что в нем вызывали обыденные с виду вещи. Ее немного беспокоило, что малыш мог озлобиться, но искреннее, непосредственное, детское счастье, что он испытывал и которым умел щедро делиться с окружающими, развеивало все ее опасения.Вот и сейчас, переместившись к сыну, что опять находился в прилегающем к поместью Певереллов лесу, в который мальчишка взял в привычку сбегать при любой свободной минутке, Смерть застала Хари копошащимся в траве и ползающим по земле на карачках.
— Чем ты занят, дитя мое? — весело спросила она, когда Харальд поднял к ней свое грязненькое, замызганное чем-то красным личико. — Маленький поросенок.
— Я не поросенок, — обиженно надул губы тот, но не выдержал и засмеялся в ответ. — Смотри, — воскликнул он, протягивая вперед ладошку и демонстрируя маленькие, красные ягодки, которые, видимо, и собирал, — земляника! Она вкусная, уже спелая! Хочешь попробовать?
Смерть отрицательно покачала головой, в который раз напоминая:
— Я не нуждаюсь в пище, малыш, — заметив старательно скрываемую тень легкого разочарования в глазах ребенка, она поняла, что тот хотел бы поделиться с кем-нибудь этой незамысловатой едой (Лорд Певерелл назвал бы ее плебейской), случайно найденной в траве, и предложила, — Почему бы тебе не отнести немного Игнотусу? Он должен был вернуться из школы на каникулы. — Ее сын был удивительным человеком — не имея за душой ничего, он разделял те маленькие, бесценные радости, что у него были, со всеми окружающими. Его щедрое сердце было широко распахнуто для всех существ, населяющих все миры.
Лицо Хари озарилось счастливой улыбкой:
— Точно, братец Игнотус! Он только вчера приехал, я забыл! Спасибо! — воскликнул он, крепко обнял названую мать и нырнул обратно в траву собирать любимому кузену дар, который был в состоянии предложить. Иногда он мечтал, что вырастет, станет богатым-пребогатым и сможет купить Игнотусу что-нибудь совершенно невообразимое! Хари мечтал когда-нибудь отплатить любимому брату за все, что тот для него делал.
Уже год Харальд жил в паршивой семейке, подвергаясь всевозможным издевательствам. С наступлением осени, правда, стало полегче — Кадмус вернулся в школу на последний курс, но мерзкий Антиох оставался в доме круглый год, нигде не работая и не занимаясь ничем, кроме развлечений с дружками и совместных походов в бар иже с ними. Кутить он любил и умел, Лорд Певерелл даже вынужден был сократить его содержание, всерьез опасаясь за сохранность семейного состояния, если праздная, разгульная жизнь его старшего отпрыска продолжится в таком же темпе еще несколько лет.
Игнотус, окончивший третий курс Хогвартса, всю прошедшую ночь рассказывал любимому кузену байки и веселые истории о школе, описывал прекрасные окрестности замка, озеро, загадочные коридоры и зачарованный потолок в Большом Зале, похожий на небо. Харальд слушал его, затаив дыхание, и представлял себе, как гуляет по вожделенной школе, катаясь на причудливых лестницах, меняющих направление, прячась от злого завхоза, споря и шутя с друзьями, убегая от преподавателей и исследуя потайные ходы за многочисленными гобеленами. И, конечно, во всех его мечтах о Хогвартсе на нем неизменно был красно-золотой галстук и нашивки факультета Гриффиндор — того самого, на котором в свое время училась его мама.
— Кадмус тебя не трогал? — заботливо спросила Смерть, отвлекая ребенка от его детских грез о волшебной школе.
— Нет, — пожал плечами Хари, осторожно складывая все сорванные ягодки в чистенький, хоть и потрепанный временем носовой платочек. — Он же только из школы вернулся. Игнотус вчера рассказал, что Кадмус нашел себе невесту. Он ухаживал за ней весь год, а сегодня поехал с Лордом Певерелл просить ее руки. — Мечтательно вздохнув, малыш добавил, — Надеюсь, он женится и больше не будет меня наказывать. Ведь любовь должна менять людей в лучшую сторону. Если он ее любит, то станет хорошим, так?
Смерть поразилась наивности своего дитя и, не желая огорчать его, рушить надежды на то, что в мире не всегда все бывает так светло и радужно, не всегда любовь меняет людей в лучшую сторону, застыла на мгновение, а после нехотя ответила:
— Ты прав, дите мое. Любовь меняет людей. Ведь это самое сильное чувство, которое испытывают люди. Кто бы что ни говорил, ненависть, даже самая сильная, не сравнится по силе с всепоглощающей, искренней любовью. — Мягко погладив Хари по взлохмаченным волосам, Смерть продолжила, — Люди могут прожить без ненависти, не испытывая от этого никаких неудобств. Но посмотри на тех, кто живет без любви, и поймешь, в чем разница. Отсутствие любви делает людей несчастнее, чем отсутствие любого другого чувства. — Присев перед сыном на колени, Смерть положила костлявую ладонь на грудь Харальда, туда, где находится сердце, и медленно, серьезно произнесла, — В тебе любви больше, чем в ком бы то ни было. Ее хватает на то, чтобы любить весь мир таким, каков он есть. Не теряй это сокровище, ибо это самое ценное, что ты имеешь, мой любимый сын.