Школьные коробки [ЗАМОРОЖЕН]

«Ужасный баскетболист - это гений в музыке»

Джисон прокрался в квартиру, поворачивая ключ в замке с предельной осторожностью. В прихожей горел ночник, вытягивая тени и превращая привычные вещи в зловещие силуэты. Он молил про себя, чтобы дядя Гук уже спал, но стоило ему скинуть кроссовки, как из гостиной возникла угрюмая фигура.

"А, это ты, – прорычал дядя, и от низкого тембра его голоса по спине пробежали мурашки. – Где пропадал?"

Джисон сглотнул, стараясь придать лицу невинное выражение.

"Репетиция задержалась, дядь."

"Репетиция?" – дядя скривил губы в подобии усмешки, его глаза сузились до щелочек. – "Ах, да, твоя репетиция… Мне тут кое-что рассказали о твоей… постановке."

Он надвигался, словно грозовая туча, и Джисон невольно отступил на шаг.

"Говорят, ты совсем стыд потерял. Семью позоришь!"

Прежде чем Джисон успел хоть что-то возразить, дядина рука взметнулась вверх. Острая боль пронзила щеку, словно удар хлыстом, и Джисон отшатнулся, прижимаясь спиной к шершавой стене. В глазах предательски защипало, но он заставил себя смотреть прямо в разъяренное лицо дяди, не опуская взгляд. Ярость и стыд сплелись в тугой узел в его груди. Это его жизнь, его страсть, и никто не смеет топтать её!

"Это не твоё дело!" – выпалил Джисон, пораженный собственной дерзостью. Дядя замер, опешив от такой отповеди. В его глазах бушевал гнев, но сквозь него проглядывало замешательство.

"Как ты смеешь так разговаривать со мной?!" – прорычал он, делая угрожающий шаг вперед. Джисон выпрямился, стараясь скрыть дрожь. Он знал, что дядя физически сильнее, но отступать больше некуда.

"Я больше не маленький мальчик, которого можно запугать," – отрезал Джисон, и в его голосе звучала сталь. – "Я занимаюсь тем, что люблю, и не позволю тебе это отнять. Если тебе не нравится – просто не смотри."

***

Маленький Джисон забился в угол игровой комнаты, словно загнанный зверёк. Ему едва исполнилось шесть, но мир уже успел одарить его щедрой порцией жестокости. В детском доме, куда он попал после трагической гибели родителей, царил закон джунглей – выживал сильнейший. И Джисон, хрупкий и тихий мальчик, казался лёгкой добычей.

Сегодня поводом для насмешек и тычков стала его старая, выцветшая плюшевая собачка.

"Посмотрите на плаксу с его грязной игрушкой!" – провозгласил Чонсу, самый крупный и задиристый мальчик в группе. Он вырвал собачку из слабеющих рук Джисона и швырнул её на пол, с остервенением топнув ногой. Остальные дети загоготали, окружая Джисона плотным кольцом, готовые растерзать.

Слезы подступили к горлу, но Джисон не позволил им вырваться наружу. Он помнил слова мамы: «Будь сильным, Джисон. Даже когда тебе очень страшно». Собрав остатки воли в кулак, он пробился сквозь кольцо насмешливых лиц и, невзирая на тычки и пинки, поднял свою любимую игрушку.

Чонсу попытался снова выхватить собачку, но Джисон крепко прижал её к груди. В его глазах вспыхнул огонь, которого никто из детей не ожидал увидеть. Он смотрел прямо в наглое лицо Чонсу, и в его взгляде читалось не детское презрение и вызов.

"Не трогай её," – прошептал он тихо, но в то же время твердо, как приговор.

Ошеломленный напором маленького Джисона, Чонсу на мгновение отступил. Этого было достаточно. Джисон развернулся и, прижимая к себе своего плюшевого друга, скрылся в своей комнате. Он знал, что впереди его ждет еще много испытаний, но в тот день он усвоил важный урок: даже самый маленький и слабый может найти в себе мужество противостоять злу.

***

Дядя продолжал буравить его взглядом, словно пытаясь просверлить дыру в его душе. Казалось, он взвешивает, что сказать или сделать дальше. Неожиданно он отвернулся и, бормоча что-то невнятное себе под нос, побрел обратно в гостиную. Джисон остался стоять в прихожей, прижавшись к стене, чувствуя, как мелко дрожат колени. Боль от удара пульсировала в щеке, но внутри, помимо боли, зрело странное, незнакомое чувство – ощущение свободы и силы, о которых он раньше и не подозревал. Он выпрямился и решительно направился в свою комнату, зная, что впереди еще много борьбы, но он больше не один в этой борьбе.

На следующий день в школе Джисон с гордостью рассказывал обо всем случившемся Феликсу. Тот, конечно, слушал, но по большей части листал в своем телефоне фотографии своей новой пассии – девушки из параллельного класса – и издавал влюбленные вздохи.

Сегодня второй день Минхо в этой школе.

Он старался держаться в тени, запоминая лица и привыкая к лабиринту незнакомых коридоров. Его взгляд, харизма, голос – всё в нем притягивало внимание с первого взгляда. Неуловимая кошачья грация, читающаяся во взгляде, разноцветные пластыри на пальцах рук, разрисованные маркерами в забавные смайлики, и этот запах… Духи с тонкими нотками цитруса и малины. От Минхо веяло чем-то уютным, домашним, теплым, но в то же время сильным и уверенным. Такого парня невозможно было не заметить. Но спокойствие оказалось обманчивым.

Внезапно, когда Минхо проходил мимо спортзала, дверь с грохотом распахнулась, изрыгнув баскетбольный мяч, что, казалось, намеренно летел прямо в его висок. Инстинктивно выставив руку, Минхо ощутил глухой удар, и мяч отскочил в сторону. Из проема, запыхавшись, вынырнул невысокий парень и, с виноватой гримасой, поплелся поднимать свой снаряд.

"Прости, новенький! Не нарочно!" – пробурчал он, поднимая мяч. Минхо, не удостоив его ответом, лишь кивнул, собираясь уйти, но парень вдруг оживился. – "Слушай, да ты ловок! Может, сыграем? У нас как раз одного не хватает. Меня Чанбин зовут, кстати!" – он расплылся в обезоруживающей улыбке. В ней было что-то подкупающе милое.

Минхо, не привыкший к подобному вниманию, замялся. Однако азарт, дремавший в нем с прежней школы, зашевелился, требуя выхода.

"Минхо. Ладно," – ответил он, и в этот момент Джисон, до этого безучастно наблюдавший за любовными вздохами Феликса, с раздраженным вздохом поднялся со скамьи, намереваясь сбежать от друга, поглощенного своими чувствами. Чанбин, заметив Джисона, озарил его еще более широкой улыбкой и подбежал к нему.

"Хей, Джисон, бро! Пошли играть с нами!" – оптимизм Чанбина, казалось, был заразен, как вирус. Феликс, похоже, уже давно страдал от хронической формы позитива, возможно, даже вместе с Чанбином.

Джисона и Чанбина нельзя было назвать закадычными друзьями. Они могли перекинуться парой случайных фраз, поздороваться при встрече или столкнуться в коридоре, когда обоим удавалось улизнуть с уроков. Но такой крепкой связи, как у Джисона с Феликсом, ни с кем не было. Хан не отличался особой общительностью, но и не был затворником. Прояви к нему немного внимания, и он, словно цветок, истосковавшийся по солнечному свету, распустится во всей красе. Недоверчивый, осторожный, он держал нейтралитет по отношению к большинству людей, а к новичкам в его круге общения относился с особой настороженностью, порой граничащей с раздражением и злостью. Но стоило Джисону почувствовать доверие, как его спонтанная, непредсказуемая натура раскрывалась во всей полноте. К Минхо он относился с осторожностью, хотя и был благодарен за вчерашнее заступничество перед Хаыном, за помощь в постановке той нелепой сценки и такой же бредовой идеи о гейской любви, не знающей границ.

Джисон бросил мимолетный взгляд на Минхо, стоявшего за спиной Чанбина, слегка нахмурившись. Он уже открыл рот, чтобы отказаться, но внезапно появившийся рядом Феликс, сияя, словно новогодняя елка, видимо, напрочь забывший о своей пассии, во всеуслышание прокричал:

"Давайте! До занятий еще куча времени! Повеселимся!"

Заразные. И вправду, их оптимизм был невероятно заразен. Волну Чанбина и Феликса подхватил и Минхо. И они, словно сговорившись, потащили злого и недовольного Джисона в полумрак спортзала играть в баскетбол, в котором тот был абсолютным нулем.

В спортзале царил полумрак, редкие лучи солнца пробивались сквозь мутные от пыли окна. Джисона буквально за шиворот втащили на площадку, где Чанбин уже делил их на команды.

"Я и Минхо против вас двоих!" – радостно объявил он, подмигнув Феликсу. Джисон закатил глаза. Перспектива бегать за мячом, потея и выглядя полным идиотом, его совершенно не прельщала.

Игра началась, и Джисон, как и следовало ожидать, сразу же опозорился. Он попытался перехватить мяч у Минхо, но тот ловким движением увернулся, оставив Джисона в полном недоумении. Феликс, наблюдая за этим, разразился хохотом.

"Джисон, ты как сонная муха!" – крикнул он, и тут же получил мячом по голове от Чанбина.

Следующие двадцать минут превратились в хаотичное мельтешение тел, выкрики и нелепые попытки забросить мяч в корзину. Джисон умудрился споткнуться о собственные ноги, случайно толкнуть Минхо и чуть не вывихнуть руку, пытаясь поймать злополучный мяч. Минхо, к удивлению Джисона, играл довольно неплохо. В его движениях чувствовалась уверенность и грация, словно он танцевал. И еще он постоянно улыбался, и эта улыбка почему-то раздражала Джисона даже больше, чем проигрыш.

В какой-то момент, когда Джисон в очередной раз не смог забросить мяч, он остановился, тяжело дыша.

"Всё, я пас! Не могу больше," – заявил он, вытирая пот со лба. Чанбин и Феликс переглянулись и пожали плечами.

"Как знаешь," – ответил Чанбин и продолжил играть с Минхо. Джисон обиженно уселся на скамейку, наблюдая за тем, как остальные трое весело носятся по площадке. Он чувствовал себя лишним, глупым и, конечно же, немного завидовал Минхо.

В животе неприятно засосало от голода и обиды. Джисон достал из кармана телефон и принялся листать ленту, стараясь не обращать внимания на звонкие голоса и стук мяча. Бессмысленные картинки мелькали перед глазами, не задерживаясь в памяти. Внезапно он почувствовал, как кто-то садится рядом.

"Что, совсем расклеился?" – спросил Минхо, слегка запыхавшись. Джисон промолчал, продолжая увлеченно рассматривать фотографию котенка.

"Слушай, ну не всем же быть спортсменами, – продолжил Минхо, – Зато ты у нас гений в музыке, я вот так не смогу." Джисон искоса взглянул на него. В голосе Минхо не было ни насмешки, ни снисхождения, только искреннее уважение.

"Не знаю, – пробормотал Джисон, – Просто чувствую себя каким-то неуклюжим… неловким."

Минхо улыбнулся и хлопнул его по плечу.

"Ерунда! У каждого свои сильные стороны. А неуклюжесть – это даже мило, в своем роде."

Джисон удивленно посмотрел на Минхо. Его слова звучали так просто и искренне, что обида постепенно начала отступать.

"Ладно, – сказал Джисон, – Может, и так. Но баскетбол – точно не моё."

Минхо рассмеялся.

"Ну и не надо! Пошли лучше к Чанбину и Феликсу, повеселимся, а потом в столовку!" Джисон улыбнулся в ответ. В конце концов, у него всегда были другие таланты. И, возможно, компания Минхо была не такой уж и плохой.

Джисон неохотно поднялся со скамейки. Они присоединились к Чанбину и Феликсу, которые увлеченно обсуждали какой-то смешной момент из игры. Общее возбуждение и царящая вокруг легкость постепенно передались и Джисону. Они все вместе направились к выходу из спортзала, а затем и к столовой, откуда доносился дразнящий аромат свежей выпечки.

В столовой было шумно и многолюдно, как в улье. Ребята взяли подносы и встали в очередь за едой. Джисон выбрал булочку с корицей и стакан апельсинового сока. Минхо, стоявший рядом, взял себе огромный кусок пиццы. Джисон невольно усмехнулся, глядя на его отменный аппетит.

Они устроились за одним из столиков в углу столовой. Разговор лился рекой, перескакивая с одной темы на другую. Джисон, к своему удивлению, чувствовал себя вполне комфортно в этой компании. Минхо оказался отличным собеседником, умеющим слушать и задавать интересные вопросы. Джисон ловил себя на том, что постоянно смотрит на него, изучая мимику и жесты. И этот запах… цитрусы и малина, такой манящий и успокаивающий.

Внезапно Минхо коснулся его руки. Джисон вздрогнул от неожиданности.

"У тебя тут корица," – сказал Минхо, указывая на уголок его губ. Он протянул руку и аккуратно вытер крошку корицы с лица Джисона. От этого мимолетного прикосновения по телу Джисона пробежала искра, оставив за собой шлейф приятного волнения. Он почувствовал, как щеки заливаются румянцем, а сердце начинает отбивать чечетку в груди.

"Спасибо," – пробормотал он, отводя взгляд. В этот момент до него дошло, что Минхо нравится ему гораздо больше, чем он готов был признать. Ладно, теперь он его не раздражает.

После уроков, собравшись в актовом зале, ребята вновь приступили к репетиции. Идея со скетчем о любви, конечно, была бредовой, но отказаться Джисон не мог. Минхо, как ни странно, оказался неплохим импровизатором, добавляя в текст свои реплики и жесты. Феликс, как всегда, был полон энтузиазма, а Чанбин, в основном, следил за реквизитом и ворчал, что они тратят время впустую.

В актовом зале царил привычный творческий хаос. Феликс что-то увлеченно рассказывал Чанбину, размахивая руками, а Минхо расставлял реквизит. Увидев Джисона, он одарил его теплой улыбкой, от которой кровь снова прилила к щекам последнего. Репетиция началась с сумбурных обсуждений и споров о деталях. Джисон предложил добавить в сцену нелепый танец, который, по его мнению, должен был окончательно добить зрителя. Минхо с энтузиазмом поддержал эту идею, и они тут же принялись импровизировать.

В итоге получилась абсурдная смесь из кривляний, неуклюжих движений и совершенно непопадающих в такт хлопков. Чанбин и Феликс валялись на полу от смеха, а Джисон и Минхо, глядя друг на друга, не могли сдержать улыбок. В какой-то момент Минхо споткнулся и чуть не упал, но Джисон успел его подхватить. Они замерли, глядя друг другу в глаза, и время словно остановилось, застыв в неловком, но волнующем моменте. В этот момент кто-то включил песню Верки Сердючки, и они просто попадали на пол в истерике.

Внезапный телефонный звонок разрезал атмосферу веселья. Чанбин, с трудом поднявшись с пола, нахмурился, увидев имя звонившего.

"Это директор, сейчас узнаю, что случилось," – буркнул он, отходя в сторону. Лицо его мрачнело с каждой секундой разговора. Вернувшись, он был серьезен, как никогда.

"У нас проблема," – объявил Чанбин, обводя взглядом остальных. – "Директор только что узнал о нашем скетче. Кто-то донес. Он в ярости. Считает, что тема нетрадиционной любви неподобающая для школьной сцены. Приказал немедленно прекратить репетиции и вообще забыть об этом."

Воцарилась тишина. Феликс разочарованно вздохнул, Минхо удивленно вскинул брови, а в душе Джисона поднялась волна протеста. Неужели все их усилия пошли прахом из-за чьей-то зависти или предрассудков?

Чанбин понизил голос:

"Директор сказал, что если мы ослушаемся, то последствия будут серьезными. Вплоть до отмены всей школьной самодеятельности." Он замолчал, ожидая реакции.

В воздухе повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь тихим тиканьем часов на стене актового зала. Ребята оказались перед непростым выбором: подчиниться несправедливому приказу или рискнуть всем, что им так дорого.