Школьные коробки [ЗАМОРОЖЕН]

«После заката всегда следует рассвет, но моё солнце почему-то безнадёжно опаздывает.»

Дождь не просто барабанил, он исступлённо терзал окно, словно одержимый демонической жаждой прорвать хрупкую преграду, ворваться внутрь и утащить Джисона в свою безумную, клокочущую стихию. Он сидел на узком подоконнике, в своей комнате, точнее, в той каморке, которую дядя Гук и тётя Ён с циничной ухмылкой именовали его "углом". Стены, когда-то дышавшие свежей белизной, теперь были обезображены расползающимися пятнами сырости, похожими на зловещую, ядовитую грибницу, медленно пожирающую остатки пространства. Джисон вглядывался в эти уродливые узоры, словно отчаянно пытаясь прочитать в них ответы, найти хоть какое-то объяснение своему заточению, всей этой безысходности, что сдавливала грудь ледяной хваткой. Но в ответ лишь тишина, звенящая и гнетущая, изредка нарушаемая глухими шагами на кухне, где тётя Ён, не испытывая ни малейшей симпатии, колдовала над ужином, к которому он даже не притронется.

Его взгляд случайно скользнул по тетради, одиноко лежащей на столе. Уроки. Экзамены. Выпускной. Слова, когда-то наполнявшие его гордостью и трепетным предвкушением, теперь казались жалкой трухой, пустой скорлупой, выброшенной на грязную помойку жизни. Он был отличником, гордостью класса, но теперь… теперь он – ничто. Глубокие тени залегли под глазами, выдавая бессонные ночи, руки предательски дрожали от изнеможения, а мысли метались в голове, словно обезумевшие лошади на сломанной карусели, где не осталось места для лучезарной радости и светлой надежды.

Джисон закрыл глаза, ощущая, как в горле поднимается обжигающий ком горечи и отчаяния, грозя раздавить его изнутри. В памяти всплыло лицо Хаына, его самодовольная, хищная ухмылка, его зловещие слова, пропитанные ядом: "Ты сделаешь, как я сказал, или я всё расскажу родителям". Голос брата звучал в его голове, как скрежет наждачной бумаги, методично стирая последние, хрупкие крохи самоуважения. Хаын был прав. Джисон – никто. Лишь жалкая марионетка в его руках.

Он резко распахнул глаза, вздрогнув от неожиданности, когда дверь в его комнату с грохотом распахнулась, ударившись о стену.

"Ужин готов", – проскрипела тётя Ён, бросив на него равнодушный, пустой взгляд, словно он был не живым человеком, а надоедливой мошкой.

Джисон молча сполз с подоконника, чувствуя, как непослушные ноги подкашиваются от слабости и внутреннего опустошения.

С трудом он спустился на кухню, где посмотрел на своих приёмных родителей с нечеловеческим презрением, которое клокотало в его душе, как лава в жерле вулкана. Они — его личное проклятие. Они — причина половины его бед. Они — люди, которые отобрали у него последние остатки счастья. У Джисона никогда не было простого детства. Детдом, новая семья, которая трагически погибла в автокатастрофе, а потом они — сущее божье наказание за его, по их мнению, мерзкую и извращённую нетрадиционную ориентацию. Причины, за что ему все эти беды, Джисон не знал. Он давно перестал пытаться понять это. Жизнь стремительно катилась по наклонной вниз, в бездну, и казалось, что выхода больше нет — он погряз в пучине страданий и уже никогда оттуда не выберется.

И в правду. Не выберется.

Ужин прошёл в тягостной тишине, обычной для Джисона. Дядя и тётя, как всегда, оживлённо интересовались делами своего ненаглядного сыночка Ханыля, в котором души не чаяли. Эта скотина с лисьими глазами — та ещё мразь, хуже которой свет не видывал. Джисон был в этом уверен. За прожитые с ним три года под одной крышей, он понял — Хаын манипулятор, тиран, абьюзер и просто полная тварь, лишённая всякой человечности. Разве можно так хладнокровно манипулировать человеком, издеваться над ним только за то, что он родился с симпатией к парням? Хаын думал, что да. И делал это по полной программе. Угрожал Джисону тем, что расскажет о его ориентации родителям, которые были лютыми гомофобами и праведными ханжами, заставлял делать всё, что могло унизить и растоптать младшего. Он издевался. Презирал. Насмехался. Наслаждался, видя боль и страдания других людей. Дьявол во плоти, ангел во лживом обличии человека. А Джисон ненавидит. Ненавидит всё семейство Кимов, которое взяло его под свою "опеку", превратив жизнь в нескончаемый кошмар.

«После заката всегда следует рассвет, но моё солнце почему-то безнадёжно опаздывает.»

Следующий день в школе был серым и однообразным, как и все предыдущие. Влюблённые девушки, заливаясь звонким смехом, носились по коридорам с разговорами о каком-то новеньком, о котором Джисон понятия не имел и не желал иметь. Белая рубашка, черные джинсы, берцы — никакой высокопоставленный человек в мире не сумел бы заставить Джисона одеваться по уставу школы. Туфли… Зачем туфли? Они давят и сковывают движения. А ещё с ними слишком много хлопот. Брюки? Они просто не нравились Хану, поэтому он их не носил, бросая вызов гнетущей серости школьных будней. Нет, вы не подумайте, что джинсы обтягивали. Наоборот. Они были свободными, словно крик о свободе, запертый в ткани. Всё в образе Джисона выражало тяготу и острую нужду в свободе, в глотке свежего воздуха. Обтягивающего он не носил, хотя ему бы очень подошло, подчёркивая точёную фигуру. В классе было настоящее столпотворение. Все ученики, словно загипнотизированные, собрались вокруг какого-то новенького парня. Так уж сложилась судьба, что этот новенький попал именно в класс Джисона.

"Какое красивое имя, Ли Минхо!",— радостно возгласила одна из девушек, что вилась вокруг очаровательного парня, у которого глаза — два глубоких омута, в которых можно утонуть, взгляд кошачий, манящий и загадочный, волосы — шёлк, самый настоящий, так и хочется прикоснуться.

Джисон замер, словно громом поражённый. Брови нахмурились, взгляд потяжелел, в глазах промелькнула тень. Опять занесло новенького? Это уже третий за месяц. Двух прошлых выкурить отсюда Джисону не составило труда — такого характерного парня, как он, выдержит мало кто, особенно если он настроен враждебно и готов дать отпор.

Новые перемены, новые знакомства, новые приключения и новая жизнь. Минхо, словно комета, нёс за собой перемены, вихрь неизведанного. Перемены, которые не останутся незамеченными, изменят всё вокруг.

Равнодушно скользнув взглядом по столпившимся вокруг Минхо лицам, Джисон направился к своему излюбленному месту у окна. Зрелище его не занимало, да и не могло. Все эти восторженные взгляды, глупые улыбки – лишь жалкий маскарад, за которым скрываются лицемерие, пустота и стремление казаться лучше, чем есть на самом деле. Новенькие приходили и уходили, оставляя после себя лишь легкий след мимолетного интереса, как рябь на воде. Никто из них не задерживался надолго, не желая вникать в суть вещей, видеть дальше красивой обертки, заглянуть в самую душу.

Но что-то в этом Минхо зацепило Джисона. Не только красота, хотя отрицать её было бы глупо, но и какая-то внутренняя сила, уверенность, которая сквозила в каждом движении, в каждом взгляде, словно он знал что-то, недоступное другим. Он не был похож на остальных, напуганных и неуверенных в себе новичков, пытающихся влиться в новый коллектив. В нём чувствовался стержень, некая загадка, тайна, которую отчаянно хотелось разгадать, прикоснуться к неизведанному.

Урок начался, и Джисон машинально открыл учебник. Слова плыли перед глазами, не складываясь в осмысленные предложения. Он украдкой взглянул на Минхо, сидящего впереди. Тот внимательно слушал учителя, изредка задавая вопросы, которые показывали его недюжинный ум и широкую эрудицию, удивляя даже преподавателя. Джисон невольно отметил, как грациозно двигаются его руки, как плавно он поворачивает голову, прислушиваясь к словам учителя. В каждом его движении чувствовалась внутренняя гармония и уверенность.

Звонок прозвенел, прервав его размышления. Толпа ринулась к выходу, словно прорвало плотину, а Джисон остался сидеть на месте, погруженный в свои мысли, в плену собственных противоречий. Он чувствовал, что с появлением Минхо в его жизни что-то неизбежно изменится. Вопрос лишь в том, в какую сторону. Хорошо это или плохо, он пока не знал. Но предчувствие надвигающихся перемен не покидало его, терзая душу сладким предвкушением и неведомым страхом.

***

Лето в детском доме. Солнце палило нещадно, его обжигающие лучи пробивались сквозь густую листву старых деревьев, растущих на заброшенном участке за домом. Джисон, тогда ещё мальчишка лет восьми, сидел на старой деревянной качеле, которая скрипела при каждом движении, словно жаловалась на свою тяжёлую судьбу. Качели были его убежищем, его личным миром, местом, где он мог остаться наедине с собой, хоть и ненадолго, скрываясь от жестокой реальности.

Рядом валялся старый мяч, обмотанный изолентой, чтобы скрыть зияющие дыры. Джисон пинал его ногой, отбивая такт какой-то грустной, щемящей мелодии, что крутилась у него в голове, словно заезженная пластинка. Другие дети бегали вокруг, их смех и крики разносились по двору, но Джисон будто бы не слышал их, словно между ними была невидимая стена. Он был в своей скорлупе, в том мире, где не было никого, кроме него самого, где не было места боли и предательству.

Единственным, кто пытался пробиться сквозь эту стену, был Феликс, мальчик помладше, с веснушками, щедро рассыпанными по всему лицу, словно звёзды на ночном небе, и рыжими волосами, которые постоянно выбивались из небрежного хвоста. Он подошёл к нему, присел на корточки и одарил своей широкой, искренней улыбкой, которая могла растопить даже самое ледяное сердце.

"Почему ты всегда один?" — спросил он, глядя на него своими большими, карими глазами, полными искреннего сочувствия.

Джисон лишь пожал плечами. Он не знал что ответить. Почему он один? Потому что так проще. Потому что так безопаснее. Потому что никто не сможет его предать, причинить боль.

Феликс протянул ему руку, словно предлагая спасение из этого одиночества. "Пойдём играть. Со мной."— говорил этот немой жест, полный надежды и искреннего желания помочь.

Он был настойчивым, и Джисон, неохотно, но всё же взял его за руку, чувствуя лёгкое покалывание от прикосновения. Они побежали к остальным, но уже через пару минут Джисон почувствовал, как внутри него всё сжимается от дискомфорта. Дети смеялись, но их смех казался ему чужим, далёким, отравленным фальшью. Он отпустил руку Феликса и вернулся к своим качелям, оставив его стоять посреди двора, с недоумением застывшим на лице.

С тех пор Феликс больше не подходил к нему, понимая, что его попытки обречены на провал. А Джисон снова остался один, в своём коконе, защищаясь от внешнего мира.

***

Джисон сидел на скамейке в школьном дворе, закинув ногу на ногу, и смотрел в безоблачное небо, словно пытаясь найти там ответы на свои вопросы. Оно было безоблачным, ярким, но в его глазах — лишь тень грусти и разочарования. Феликс, его единственный друг, уселся рядом, доставая из пакета свежую булочку с корицей. Его рыжие волосы слегка растрепались на ветру, а веснушки казались ещё ярче под лучами солнца, придавая ему мальчишеский задор.

— Ну что, видел новенького? — спросил Феликс, прожевывая кусок булочки. — Ли Минхо, кажется, его зовут. Все девчонки от него без ума!

— Видел, — холодно ответил Джисон, не отрывая взгляда от неба. — Весь класс уже вокруг него вьётся, как мухи вокруг мёда. Ничего нового.

Феликс фыркнул, недовольный его тоном.

— А ты не из таких, да? Ты выше этого. — Он покосился на Джисона, пытаясь уловить хоть какую-то эмоцию, понять, что у него на душе. — Хочешь, я за ним прослежу? Узнаю, что за фрукт. Может, он какой-нибудь мажор, решивший поразвлечься?

— Не нужно, — отрезал Джисон, но голос его дрогнул, выдавая скрытый интерес. — Просто ещё один выскочка, который думает, что он центр вселенной. Таких здесь полно.

Феликс усмехнулся, заметив его нескрываемую заинтересованность.

— Ну, если он тебя чем-то зацепил, то это уже что-то. У тебя обычно новенькие вызывают только раздражение и желание поскорее избавиться от их присутствия. А тут… прямо заинтригован!

Джисон молчал, отворачиваясь, чтобы скрыть смущение. Зацепил — это было мягко сказано. В Минхо было что-то, что он не мог игнорировать, какая-то притягательная сила, которая заставляла его взгляд задерживаться на парне дольше, чем следовало. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но правда была очевидна.

— Ладно, — Феликс встал и отряхнулся от крошек. — Пойду, посмотрю, как он себя ведёт на физре. Говорят, он хорошо танцует. А ты не забудь, что после уроков у нас репетиция спектакля. Ты ведь не забыл, да? Ты же играешь главную роль!

Джисон кивнул, хотя мыслей о спектакле у него совсем не было. Его разум был полностью занят Минхо, как будто все остальные просто перестали существовать. Он не мог понять, почему этот парень вызывал в нём такие противоречивые чувства, разрывая на части. Враждебность? Интерес? Или что-то ещё, чего он боялся признать даже самому себе?

Когда Феликс ушёл, Джисон закрыл глаза, чувствуя, как ветер ласкает его лицо, словно успокаивая и пытаясь развеять сомнения. Он знал, что Минхо — это не просто ещё один случайный новенький. И впервые за долгое время он почувствовал, что его жизнь может измениться, кардинально и необратимо. И это одновременно пугало и манило, словно пропасть, полная неизведанных возможностей.