ℬ𝓁𝒶𝒸𝓀 𝒷ℯ𝒶𝓊𝓉𝓎

Апрельское утро (предпоследнее апрельское утро) в Эвонли — это запах росы и прохладные солнечные лучи, это голубое, чистое небо и зелёные луга, это пение птиц и терпкий вкус чёрного, очень крепкого и чересчур сладкого чая.

— Всем доброе утро.

Если приходит Миссис Линд — это значит, что что-то будет. Не обязательно хорошее. И я уверена, что мне это вряд ли понравится. Как Рождественский спектакль, как не менее ужасный день святого валентина, а теперь еще и апрельское утро, как пить дать, испорчено! Миссис Линд видимо решила стать моим личным ангелом захоронителем, потому что еще никто так активно не вбивал гвозди в мой гроб.

—Как вы знаете, скоро состоится ярмарка.

Деревенская ярмарка — это, конечно, именно то, о чем я мечтала. Всю жизнь. Липкая сахарная вата, колесо обозрения (которое здесь вряд ли будет), призы в виде мягких игрушек, танцы, конкурсы на самый большой овощ в деревне и на лучший пирог (мы с Энн собирались готовить по рецепту Мэри).

— И я считаю своим долгом... — Она замялась. — Мы все считаем это своим долгом.

Хоть бы не танцы
Хоть бы не танцы
Хоть бы не танцы

— Подготовить вас к танцам!

Миссис Линд, наверное, думает, что принесла очень хорошую новость и обрадовала всех присутствующих. В былые времена, гонцов с плохой вестью убивали. В некоторых случаях, я даже не против продолжить славную традицию. Но, как мы все уже знаем «Ее слово — закон, не поддающийся сомнению, обжалованию и вообще, лучше молчать, когда она говорит».

— «Лихой Белый Сержант» — очень лёгкий танец, который выучит даже младенец. Господа, — она пригласила пришедших с ней людей в центр класса. — Шесть человек, в порядке «мальчик-девочка» становятся в круг. Восемь шагов влево, остановились, восемь шагов вправо. Все предельно просто. Задавайте ритм хлопками, пожалуйста! Приставили-приставили! Кружимся, взявшись за руки, еще раз! Теперь, в группы по трое, левым плечом к партнёру, который к вам лицом! Раз-два-три, и выстраиваемся в ряды! И раз-два-три-четыре, и назад! Три-четыре! Проходим под руками, и снова встаём в ряды.

Если честно, миссис Линд очень плохо объясняет. Наверное, тем, кто не умеет танцевать, сейчас не очень просто. И, ведь, нет ничего удивительного, что, когда мисс Стейси сказала нам попробывать, то получилась какая-то белеберда, где все делали эти восемь шагов в разные стороны, в итоге сталкиваясь друг с другом нос к носу. Миссис Линд — женщина не молодая — это уж точно, и сердце у неё уже не выдерживает такого балагана, какой мы устроили, поэтому, хорошо, что Бог придумал перерывы.

Можно ли забеременеть потрогов мальчика за руку? (Теперь меня, как и всех остальных девочек, очень волнует и интересует этот вопрос) Мама Руби Гиллис сказала, что если она подойдет к мальчику, то у нее появится ребёнок, а если уж он, то есть мальчик, потрогает её, то это точно произойдет, но как это возможно, если мисс Стейси сказала, что сначала должны быть какие-то этапы зачатия?

«1. Ухаживания;
2. Затем, конечно, брак;
3. И только потом, вы, со своим мужем, встанете, если, конечно, будете готовы, на священный путь рождения детей. Вместе. Все ясно?»

Нет, черт возьми! И это все, что вы можете сказать?! А как на этот путь встать-то? Глупости какие-то. Можно ли на него встать даже не зная об этом? Или нужно обязательно выйти замуж? Но, ведь, есть и такие женщины, у которых были дети и до брака! Вот Мэри, например. Она же точно не была замужем до Себастьяна, но тем ни менее, у нее есть сын. Не очень приятный тип, но всё же...

Мисс Стейси сказала, что от танцев никто не беременеет, иначе их бы давно запретили, но как же тогда? Мама Руби врёт? И что же получается, нам нельзя уже собственным матерям верить, так что ли?

Если уж у меня от кого и появится ребенок через объятия, держание за руку или проводы до дома, то... О, нет! Не то чтобы мне было противна сама мысль о Блайте, просто он... Гилберт Блайт. И ребёнок от Гилберта Блайта — это очень странно. Мы ведь с ним похожи, словно брат и сестра. Было бы безумно странно, если бы у нас с ним появился ребенок, не так ли?

Хотя, держать за руку Гилберта Блайта и смотреть ему в глаза до ужаса приятно. И неловко. Потому что, вдруг у меня от него появится ребенок. И что же тогда делать?

Танцевать с Гилбертом Блайтом — это как съесть персиковый пирог. Очень вкусно, приятно и сладко. С таким долгим послевкусием, которое оседает на губах. Танцевать с Гилбертом Блайтом — это как в пасмурный день выпить мятный чай с молоком и малиной, читать «Гордость и предубеждение» и ждать грозы — приятно и совсем не утомительно.

— И раз, и два, и три, четыре, пять, шесть, семь, восемь! В другую, и два, и три, четыре, пять, шесть, семь, восемь! И приставили-приставили, кружимся, держась за обе руки. Приставили-приставили, кружимся, по трое, раз два три, левое плечо, левое плечо, я сказала! — Миссис Линд устало выдохнула. Ага, а нам какого? — Очень хорошо, по трое, становимся в ряды, поехали. И все вместе, два-три-четыре, отошли, отлично, проходим через поднятые руки, и встаём в новый ряд, вот так. И раз и два, и три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, и в другую и раз, и два, и три, четыре, пять, шесть, семь, восемь!

Гилберт Блайт танцует так, будто рядом никого кроме меня нет, или мне просто так кажется. Солнечные лучи как обычно отражаются в его глазах, делая их золотистыми (очень красиво, и напоминает орехи, странное, но отчего-то очень красивое сравнение, которое обяхательно понравилось бы Энн). Волосы, как обычно, плохо уложены, что придаёт его кудрям какое-то совсем уж романтическое настроение, ухмылка у него тоже привлекательная, и то как он говорит «ого», когда я эффектно выгибаюсь, прямо как учили в Нью-Йоркской школе недоблагородных девиц, тоже звучит прекрасно.

Рука в руке, глаза в глаза... как будто снова Рождество. Руки у него теплые, и губы, я уверена тоже... Как будто снова Рождество.

Он чуть хмурит брови и хватает меня за талию, притягивая к себе и, нарушая этим правила танца. Музыка как будто замедляется, и все движения Гилберта Блайта становятся еще более плавными, нежными, а у меня слишком сильно бьётся сердце. Так не должно быть, черт возьми. Слишком быстро. Наверное, так быстро и громко, что все в классе его слышат, позор-то какой!

Смотреть в глаза Гилберта Блайта очень хорошо, спокойно, и от чего-то появляется эйфория. Вот Муди играет последний аккорд, и все кланяются друг другу. А у нас с Гилбертом Блайтом все еще рука в руке (при том, что сейчас даже не то положение, в котором это позволительно), глаза в глаза... и губы у него, наверное, теплые. Но о таком леди даже думать не смеют, конечно же.

— Спасибо за танец. — Выдыхаю. — Гилберт.

— И тебе спасибо. — Он набирает в грудь побольше воздуха, будто моё имя сравни ругательству и перед тем как его произнести нужно как следует подготовиться. — Маккензи.

Поклон выходит каким-то неловким, чересчур низким и каким-то неуклюжим. Все давно разошлись, а мы как дураки все еще стояли друг напротив друга, не смея отвести взгляд.

— Приходи на ужин. — Он кивает. — Будет рагу.

— Я принесу хлеб. — Как и всегда.

***

Конечно, я понимаю, что подслушивать разговор двух мужчин — верх неприличия, но что поделать, если я уже нарушила все приличия, тем, что пришла раньше. Намного раньше.

— Лихой. Белый. Сержант.

Судя по звуку, Гилберт что-то режет с особой жестокостью. Интересно, что его беспокоит до такой степени, чтобы выливать своё раздражение на ни в чём не повинную... вроде морковку.

— Чем этот белый сержант тебя так обидел, а? — Баш поднимает брови.

— Танцы — не лучший способ провести день. Вот и все. — Блайт вздыхает. — Я их... я их не понимаю. — В таком случае, ты — редкостный идиот, Гилберт Блайт, но я сомневаюсь, что хоть для кого-то это будет новостью года. Что непонятного в танце? Всё предельно просто, ты — просто танцуешь. Никакой магии, шаманских штучек индейцев и лишних молитв.

— Даже пчелы танцуют. — Это действительно так, завораживающее зрелище. — Что тебя смущает?

Дэлфин тихо хихикает, на руках отца. Видимо, дядя Гил и ей кажется до невозможия смешным и забавным.

— Если я... Если я что-то чувствую... к девушке... — То?..

Гилберт Блайт смущён. Лучший день в моей жизни. Когда еще такое будет? Без этой его ухмылки и приподнятых бровей? Вряд ли я доживу до такого, без сомнения, знаменательного события.

— Значит ли это, что я должен женится на ней? — Дурак ты, дядя Гил, хотя Руби может с тобой и согласиться, она то уж точно не против выйти за тебя.

— Не всегда, Блайт. Влечение, конечно, важно, но любовь — вот, что главное. Любовь больше этих... чувств о которых ты говоришь. — Баш хмыкает. — Ты меня понимаешь?

О каких чувствах он говорит, черт возьми? (В последнее время, я слишком часто ругаюсь, жаль, лишние молитвы совсем не вписываются в мое расписание) Или это тоже один из этапов зачатия? Но как же? Разве любовь не появляется сама? Какие чувства? Разве только раздражение, как у Элизабет и мистера Дарси.

— Вроде, да. — Ставлю пять пенсов, что ничего он не понял. Гилберт Блайт хорош в геометрии, а не чувствах.

— Скажешь, кто эта девушка?

— Ни за что! — И правильно, я бы тоже не сказала, кто та девушка в которую я сподобилась влюбиться.

— Уверен?

— Да.

— А теперь?

— Нет.

— Скажи ей. — Кивает на Дэльфин. — Она-то тебя уж точно не выдаст.

Чувствую как Гилберт Блайт улыбается. А Дэлфин своими маленькими ручками дёргает бороду Себастьяна. Наверное, можно подождать еще секунд тридцать и постучать. И заранее занести руку, чтобы, если они открыли дверь прямо сейчас я притворилась, что только собиралась постучать. Не то чтобы я так часто подслушиваю под дверью, но кое-какой опыт у меня все-таки есть, которым, я, конечно же, отнюдь не горжусь.

— Ты танцевал с ней?

— Да.

— Ты... С малышкой Кензи? — Решает на всякий случай уточнить, а то вдруг что.

— Да.

— Ясно. — Что ему ясно, хотела бы я знать.

— Она замечательно танцует, если тебе интересно. — Да, это — так. У миссис Хитторн — чрезмерно строгой, пожилой леди — кто угодно вытянет носок и выпрямит спину, если ему, конечно, не приносят удовольствие удары тяжёлой указкой по самым разным частям тела. Но, чёрт...

Черт возьми.
ЧЕРТ
ЧЕРТ ВОЗЬМИ
Гилберт Блайт чувствует какие-то чувства на этапе перед зачатием ко мне?
Нет, что более важно, может ли это чувство сделать меня беременной? И какое это чувство?
А если он почувствует это чувство и после этого мы пожмем друг другу руки?
И почему молодым девушкам никто ничего не объясняет? Жизнь была бы проще.

— Войдите.

Я, что, постучала? Похоже, у меня от шока рука онемела и упала на дверь. Черт возьми.

Толкаю дверь и захожу в светлую столовую, в которой сейчас хозяйничает Блайт.

— Привет, я испекла хлеб. Если он вам вдруг нужен. Доброе утро. Точнее день. Вечер. Добрый... Добрый вечер. — Говорить с бешено колотящимся сердцем как попытаться вздохнуть под водой — чистое самоубийство.

Гилберт Блайт всё ещё очень агрессивно режет морковь. Он знает. Знает, что я слышала. Но как он может знать? Он стоит спиной к двери. И я не шумела. Значит — не знает. Тогда почему он злится?

— Привет, малышка.

Себастьян встаёт, с отвращением, отставляя подальше миску с холодной овсянкой.

— Не давись, я еще и пирог принесла. Медовый.

— Спасибо. — Он улыбается. — Чтобы мы без тебя делали? — Как пить дать, умерли бы с голоду, что же ещё?

Морковь, жестоко убитая Гилбертом Блайтом, лежала в миске, криво порезанная, и совсем уж большими кусками, которые не прожуёшь даже при большом желании.

— За что ты так с ней?

Гилберт Блайт смущён. Кажется, даже больше, чем во время их приватного разговора.

— Отходи, я дорежу. — Отгоняю его полотенцем.

Себастьян и Гилберт переглядываются и отчего-то кивают друг другу.
Да, что происходит, черт возьми?!

— Простите, я отойду.

Гилберт Блайт заливается румянцем и уходит наверх. Зачем? И неужели это оттого, что я похлопала его по плечу? Я ему настолько отвратительна? Или он испытал эти чувства перед зачатием? Но зачем уходить? Или он ушел, чтобы случайно не пожать мне руку?
Я поняла, что мне ничего не понятно. Абсолютно ничего.

— С ним всё в порядке?

Решиться на вопрос так же сложно, как решится потом взять за руку Гилберта Блайта.

— Ничего такого с чем он не мог бы, скажем так, справится. — Себастьян хитро улыбается и, по всей видимости, наслаждается какой-то их сугубо мужской тайной.

Я ничего не понимаю, Баш. Ни-че-го-шень-ки. С чем он может справится? С чем?!

— Вид у него болезненный. — Качаю головой.

Если чувства перед зачатием заставляют человека бледнеть и краснеть одновременно, то сдаётся мне, что рождение детей — дело очень небезопасное.

***

В гостиной у Блайта стояло пианино. Хорошее, старое, пианино. По крайней мере у него были белые клавиши. И чёрные, тоже были. Вроде бы, так и должно быть, если мне не изменяет память, конечно.

—Оно моей матери. Так же как книги. И цветы в рамках. — Он прикрывает глаза. — Она очень любила эту комнату.

— Хочешь... Хочешь, я что-нибудь сыграю? Если, конечно, вспомню как.

Играть на пианино матери Гилберта Блайта — это как стать членом семьи, наверное. Но каким именно членом семьи он меня считает? Вот — настоящий вопрос.

— Я не люблю танцы. И ярмарки тоже не люблю. Спектакли, танцы и ярмарки — это же просто невыносимо! Везде куча народа, они куда-то спешат и постоянно толкаются. А еще, я боюсь сцены.

— Но, все это у тебя отлично получается. Особенно танцы. Да, и в роли Джульетты ты была очень хороша. — Отлично, он что собирается припомнить мне наш поцелуй? Надеюсь, нет, иначе, Богом клянусь, он пожалеет, что вообще родился на свет.

Вечер. Я. Гилберт Блайт. Моцарт и, чертовы, танцы, которые ему вдруг приспичило повторить. И что может быть лучше? Да, на самом деле очень много вещей, но не в ту секунду, когда его руки сжимают мою талию до неприличия крепко. Похоже, что, когда мы вдвоём, то абсолютно все приличия уходят далеко за горизонт, где им самое место.

***

Последнее апрельское утро необычайно хорошее. Солнце светит, небо голубое, цветы на лугу, по дороге в школу, расцветают. Завтра первое мая, и это значит, что эта злощастная ярмарка уже через неделю.

Гилберт Блайт, я, Энн и мисс Стейси читаем газету, пока все остальные стоят у доски симпатий.

Доска симпатий — это очень странная штука, для признаний. Не проще ли просто подойти и сказать человеку о своих чувствах? Зачем это все афишировать? Не понятно.

—Ого!

Всё-таки Гилберт Блайт говорит это слово как-то по-особенному. Как-то по-своему складывает губы и играет бровями.

— Что там?

— Медицинские исследования в Сарбоне, забавно, недавно доктор Уорд говорил об антитоксинах и сказал, что они бесполезны, но похоже, что они реально работают.

— Что такое антитоксины?

— Это разновидность антител, есть версия, что они обезвреживают токсины, вырабатываемые возбудителями инфекционных болезней. Они образуются в организме при этих болезнях или при иммунизации анатоксинами. Полученные путём иммунизации животных, чаще всего лошадей, антитоксины используются в виде сывороток, например противодифтерийная для ее лечения и профилактики. Очищенные антитоксины из крови людей с высоким уровнем иммунитета к данной болезни в виде гамма-глобулинов используют в тех же целях. — Цитирую слова моего учителя из Нью-Йорка.

— Кензи, ты так интересно говоришь! Но все равно ничего не понятно.

Энн крутит косичку и закусывает губу. Она делает так довольно часто, когда пытается понять чего именно от нее хотят окружающие. На её несчастье окружающие постоянно чего-то от нее хотели.

— Теории медицины на обсуждении в старой школе — обычное дело. Очень скучное, но обычное.

— Не могу поверить! Хотела бы я учиться там! — Она мечтательно закатывает глаза. — Так все-таки, что это за антитоксин такой?

— Ну, если проще, то это — новое слово в профилактической медицине, обеззараживающее, если уж прям сокращать. И, Кензи, ты вставляешь меня дураком каким-то, честное слово.

— Да ладно тебе. — Отмахиваюсь я. — Мы знаем, что ты — умный, Доктор Блайт, так что, хватит выпендриваться и езжай уже в свою Сорбонну.

— Сарбонна — отличный университет. — Мисс Стейси кивает.

— Да, но он в тысячах километров и долларов от меня.

— Я знаю доктора Эмили Оук, она проводит исследования в Торонто. — Доктор женщина. Предел мечтаний. — Ты можешь написать ей, Гилберт, она скажет, какие университеты в Канаде проводят исследования.

— Или просто спросить меня, и не надо ждать ответа целую неделю. Точнее... две. — Хорошо быть из Нью-Йорка, а не из этой глуши, где из колледжей знают, разве что, только Квинс. — В Торонто три университета, в Монреале один, в Ванкувере один, но он совсем никакой, и, конечно, в Оттаве целых четыре. Рекомендую бесплатный в Торонто. Он лучший. И бесплатный, что немаловажно.

— Спасибо, Кензи. Правда. И вам мисс Стейси.

— Не за что, скажешь спасибо, когда поступишь. — Я в нём ни секунды не сомневаюсь. Это же Гилберт Блайт — он уж точно найдёт способ совершить задуманное.

Гилберт Блайт смотрит на меня так уже десятый раз за неделю (хотя, может и больше, я же не считаю, право слово), а сегодня между прочим воскресенье (!), это примерно одна целая четыре десятых в день, но кроме таких взглядов, он же на меня еще и по-другому смотрит.

Сейчас объясню. Есть четыре типа взгляда мистера Г.Б. :

1. Что? — этот у него сопровождается высокой активностью бровей и сужением глаз.
2. Такой взгляд — это, когда он смотрит на меня большими глазами и явно собирается что-то сказать, но почему-то не может.
3. Другой взгляд — им он смотрит, когда о чем-то глубоко задумывается и все никак не может прийти к определённому выводу.
4. Обычный — им он смотрит на людей. То есть обычный взгляд в обычной жизни. Познает мир, так сказать. Или просто общается с кем-то. Просто обычный взгляд Гилберта Блайта.
И пятый — «глаза в глаза, рука в руке, и его губы, наверное, теплые.» В общем, частный случай, не заслуживающий цифры.

Короче говоря, если сложить все четыре с половиной взгляда за эту неделю, то получается, что смотрим мы друг на друга, примерно, три раза в минуту. Еще есть вариант, когда только он смотрит или только я, но, в любом случае, пора раздавать газеты и слушать сплетни девочек о доске симпатий или еще о какой-нибудь ерунде. Или узнать кто что думает про эти несчастные этапы зачатие, чтоб им провалиться, да поглубже.

— Чарли Слоан сказал, что умные и эмоциональные женщины бесплодны! — Энн чуть ли не подпрыгивает от возмущения.

— Значит — дурак твой Чарли! — К сожалению, ничего умнее в голову не приходит.

— Ничего и не мой. — Она надулась. — Но все-таки, вы представляете?! Я хотела иметь выбор, а тут получается, что у меня не будет детей лишь из-за того, что я постоянно думаю!

Если так, то мне — конец. То есть не мне, а моему ребёнку, которого, по всей видимости, и быть не может. И кому я нужна такая бесплодная? Не то, чтобы меня волнует эта вся замужняя жизнь, но как и Энн мне хочется иметь выбор.

— Может, спросить у мисс Стейси?

—Вряд ли она ответит, вчера она была сама не своя, когда мы ее спросили про беременность, так ведь? Впервые за все время меня смутили слова мисс Стейси! Она явно что-то не договаривает! — Энн, похоже, такие поведение нашей учительницы возмущался и оскорблял до самых глубин её нежной души.

— И что это за «этапы перед зачатием»? Не только ведь ухаживания, брак и священный путь, да?

— Может, прогулки домой один из них?

— Прогулки?! А, если без прикосновений?!

— Если ты не споткнешься, конечно.

— Может, это похоже на разведение скота?

— Отвратительно, мы же не грязные животные!

— Ну, животным не надо думать, может поэтому у них роды проще?

— Ох. — Послышался наш дружный вздох.

— О, нет. — Мы с Энн обречены, не так ли?

— Так, может, это значит, что Чарли прав?! Умные и эмоциональные женщины не имеют детей?!

— Эмоциональные?! — И это значит, что Руби тоже вне опасности.

— Тогда, ты точно не беременна.

— Я не хочу быть бесплодной!

— Кто-то ведь должен знать ответ? — Конечно. Мальчики из класса точно знают, да и наши матери и, вообще все взрослые знают, но нам не говорят!

Гилберт Блайт. Как всегда в нужное время в нужном месте. Стоит такой красивый в солнечных лучах на пороге церкви. Если бы Иисус был брюнетом, не имел бороды и ему было семнадцать, то он несомненно выглядел бы точь в точь, как Гилберт Блайт.

И почему все, черт возьми, смотрят на меня?

— Спроси его.

Я? Да никогда.

— Нет!

— Спроси.

Черт. Черт. Черт.

А я ведь знала, что плохой идеей было тогда у него оставаться!

Черт!

И вот к чему это привело!

Черт!

— Ладно? — Я ведь об этом пожалею, не так ли? — Только я потом вам расскажу, да? — Вручают Диане свою шляпку как повод вернуться и убегаю. — Ждите здесь.

Конечно, приличные девушки не бегают за мальчиками, но ведь у нас с Гилбертом Блайтом все не как у людей.

К моему большому сожалению, девочки остались там стоять, черт возьми. Перед церковью. Ждать ответы об этапах зачатия. Самое нелепое событие за последние тридцать семь дней.

— Блайт! — Он оборачивается, замедляет шаг. — У меня... У нас... У меня к тебе вопрос, как к будущему врачу. — Говорю на одном дыхании, иначе просто не смогу выдавить из себя ни единого звука.

— Что-то случилось? — Он выглядит обеспокоенным.

— Искренне надеюсь, что нет. — Улыбаюсь.

— Я слушаю, и надеюсь, что смогу помочь.

Черт возьми, Гилберт Блайт, тебе обязательно всегда быть таким милым?! Что ты мне здесь своими бровями играешь, а? Не включай мне здесь «что-взгляд»!

— Да. — Соберитесь, Крокер. — Да. — Ты сможешь. — У нас. — Ты же дочка предпринемателя-мельника-булочника! — У меня. — Ты — смелая, сильная и независимая женщина! — Вопрос, так сказать. — Ты же из Нью-Йока, черт возьми! — Два вопроса, если точнее. — Твои предки главные воротилы Бронкса!

— Я слушаю. — Выглядит заинтригованным. Что ж.

— Правда ли... что... Что умные и эмоциональные девушки... Точнее, женщины обречены на... Бесплодие? — Ты — Маккензи Эйлин Крокер, а значит тебе нечего бояться. — Таковы ведь принципы размножения?

— Кхм.

Я смутила Гилберта Блайта? Я не нарочно!

— Принципы размножения... С уверенностью могу сказать, абсолютно точно... Не такие. В этом, я полностью уверен, поверь мне. — А какие же они тогда? — И... тем более... в своей медицинской практике... Кхм... я не видел ничего, чтобы поверить в эту гипотезу. Поэтому... нет. — От сердца немного отлегло. — Это — все?

Нет, не все, Гилберт Блайт, этапы зачатия, черт возьми! В голове отчётливо зазвучал голос Тилли «Этапы! Спроси его!».

— А-а-а... Да. Да. Это все. Спасибо, ты нас успокоил.

«Этапы! Спроси его!»

—Хотя, стой. Подожди, пожалуйста. — Моё невероятно развитое нью-йоркское чутьё кричит мне, что я об этом очень сильно пожалею. — Не мог бы ты рассказать об... Этапах зачатия?

— Кхм, знаешь, это... М-может вечером? — Если Гилберт Блайт заикается, то тут уже что-то посерьёзней рождественского поцелуя. — Приглашаю тебя на вчерашнее рагу. — Которое приготовила я. — Должно быть вкусно. — Конечно, это — вкусно.

— Что ж. — Киваю. — В таком случае, спасибо большое, я принесу хлеб. И пирог. — Нужно идти. И как можно скорее уйти от него и от этих карих глаза. — Знаешь, я... забыла шляпку. Попросила Диану её подержать. Да, так и есть. Иди без меня. Удачного дня, Гилберт.

— Увидимся.

Что мы выяснили? Точнее я. Умные и эмоциональные женщины не бесплодны, факт? Факт. Этапы зачатия? Нет. Черт, возьми!

— Так он сказал, что видел, да? Так что именно он видел?

— Знаешь, Руби, мне кажется, что эта тема не лишена определённой доли неловкости. — Просто замолкните все.

— Ну конечно! Иначе бы все давно знали бы об этих «этапах зачатия». — Ну да, тут ты права, Руби.

— Хватит, нужно прогнать из головы эту глупую ложь! — Похоже, у Энн, как и у меня, это все уже в печенке сидит. — И, кажется, я даже знаю способ. Он был в твоей книге про Шотландию, Диана.

— И что в ней?

— Это называется «Белтайн». Он проводится в ночь на первое мая. Встретимся вечером, на лугу у озера Шанинг Уотерс, часов в одиннадцать-одиннадцать тридцать, хорошо?

***

— Она хочет узнать об «этапах зачатия» и что мне ей сказать? — Гилберт очень взволнован.

— Скажи как есть. Как врач.

— Но я же не врач! И ты знаешь, что не могу я ей сказать... Все как оно, вообщем-то, есть, без, черт возьми, последствий!

И какие последствия могут быть от его рассказа? Неужели Бог наказывает всякого мужчину, кто осмелится рассказать об этих пресловутых «этапах зачатия» незамужней девушке?

— Добрый вечер, Баш, Гилберт.

— Добрый-добрый, юная леди. Что ты нам принесла?

— А тебе лишь бы живот набить. — Качаю головой. — Хлеб, еще тёплый, м шарлотка. С корицей. Старый семейный рецепт, и такого вы точно не пробовали, это я вам обещаю.

— Знаешь ли ты, что твоему мужу очень повезет? — Какому еще мужу? Может, мне для счастья нужен только Колумбийский?

— Вряд ли хоть кто-то захочет терпеть мой скверный, истинно американский, характер, Баш.

— О, поверь мне, желающие найдутся. — Он облизнулся. — С таким-то талантом.

—В любом случае, даже если их не будет, то я не сильно огорчусь.

— Почему?

Хороший вопрос. И правда, почему? Почему я снова подслушивала их, похоже, очень личный и приватный разговор? Почему я сразу взяла с собой ночную рубашку? Почему я вообще здесь нахожусь? И самое главное (!) почему, я черт возьми, постоянно смотрю на Гилберта Блайта?! Хотела бы я знать ответы на все эти вопросы.

— Не знаю. — Пожимаю плечами. — Просто не считаю замужество чем-то обязательным.

***

Разговаривали мы об «этапах зачатия» не в гостиной. Наверное, Гилберт Блайт считает её слишком чистым местом для таких грязных разговорах как этот.

— Если кратко...

— Мне не нужно кратко, Гилберт. Мне нужно так, чтобы было понятно.

— Хорошо. Расскажи свою версию.

— Мою... что? Версию? Нет у меня версий, кроме той, которую предложила Руби, но она совсем уж абсурдна!

На самом деле, я так не считала, потому что, как говорил дядюшка Джерард, любая версия имеет право на существование, пока не доказана её несостоятельность.

—Вообщем... Если верить Руби, то можно забеременеть через рукопожатие и танец.

— Нельзя.

— Хорошо. Если верить мисс Стейси, то есть некие этапы зачатия, которые совсем уж мутные. Сначала ухаживания, потом, разумеется, брак и только потом «священный путь рождения детей», но у Мэри был ребенок и до брака, потому что я точно знаю, что до Баша она замужем не была. Так как тогда? И что это за «священный путь» такой?

— Дети, и правда, могут появиться и до брака. Потому что... Скажи, ты знаешь, чем мальчик отличается от девочки?

— В общих чертах. — Ну да, человеческих таких чертах. Контурах тела. Я же была в Лувре, а там полным полно обнажённых скульптур, прости Господи.

Смотреть в глаза или не смотреть в глаза? Куда вообще полагается смотреть при таких разговорах? Чему меня только мать учила? Ах, да! Печь хлеб. Точно. Из дочери предпринимателя в дочь мельника — на лицо карьерный рост.

— Если по-простому, то половая система там совсем другая. И, если у вас есть, как бы, эммм... влагалище, то... черт возьми, у мальчиков... — Блайт закрывает лицо руками и выдыхает. — Ладно. Так. При естественном половом акте, который происходит при входе члена во влагалище, сперма мужчины попадает в матку. Так происходит оплодотворение. Вопросы?

— Конечно, черт возьми, у меня вопросы! Как именно... член попадает во влагалище?

— Во время сексуального возбуждения у мужчины происходит эрекция, то есть увеличение объёма и отвердение полового члена и он как бы входит... Туда. — Он изобразил руками что-то странное. Прости Господи, сколько молитв мне нужно прочитать сегодня перед сном, если учесть то, что у меня по плану еще и языческий праздник запланирован?

Гилберт Блайт, сейчас точно не самое удачное время для того чтобы пытаться что-то показывать руками.

— Что такое сперма?

— Светло-серое вещество, выделяемое при эякуляции, то есть сямяизвержении, а сперма — это собственно, само семя.

— И когда происходит эта твоя... Эякуляция?

— При достижении оргазма, то есть пика наслаждения при половом акте.

— Хорошо. Хорошо.

Ничего не хорошо! Он мне сейчас говорит, что какой-то там член должен войти... туда? Нет, спасибо! У меня и так оттуда каждый месяц кровь идет, другого я уже не выдержу! Стоп...

— А... Женский цикл как-нибудь связан с беременностью?

— Да.

— Как?

— Оплодотворение наиболее вероятно во время овуляции, то есть момент выхода созревшей яйцеклетки из яичника. — Ову... что? — В менструальном цикле любой девушки есть особый день, когда есть наибольшая вероятность забеременеть — это день овуляции и двадцать четыре часа после нее. Ты... все поняла?

— Да. — Нет. — Да. — Нет. — Да. — Нет.

И что я поняла? Что же я поняла? Ни-чер-та! Так. Главное запомнить все точно так же как он и сказал. Черт. Овуляция, эякуляция, что из этого, что, интересно...

— Да... — Нужно просто всё это переварить и осмыслить. — Не подскажешь сколько времени?

— Одиннадцать вечера. — Ох, эти его элегантные часы, честное слово... — Я провожу тебя.

— Нет, нет, спасибо. — Мне ведь ещё на языческое празднество идти. — Ты не будешь против, если я у тебя тут... переоденусь?

— Пере... — Вводить Гилберта Блайт в лёгкий ступор становится становится пагубной привычкой, от которой я не собираюсь отказываться. — Да, да конечно, я тебя оставлю.

Так. Что же я выяснила? Люди всё-таки размножаются как скот, черт возьми! Ладно, хотя бы Гилберту было так же неловко как и мне, но это, конечно, не лучшее утешение.

Он сказал, что в момент сексуального возбуждения... А это-то что? Ладно, в это самый момент, у мужчины происходит эякуляция... Хотя нет, эрекция. Происходит эрекция и половой член, чтобы это ни было, входит... Туда. И если происходит момент высшего наслаждения, то по идее, этот половой акт, собственно, приятное действо. И забеременеть можно только если семя попадёт в матку. Отлично. Можно танцевать сколько угодно.

— Спасибо, Гилберт, Баш. Спокойной ночи.

Никогда не стояла перед мужчинами лишь в ночной рубашке и с распущенными волосами. Приличные девушки никогда не позволят себе этого. Ужасно представить что же они сейчас обо мне думают.

— Ты домой? — Гилберт Блайт пытается на меня не смотреть. Сердечно благодарю и надеюсь, что шнуровка на груди не развяжется, как с ней это очень часто бывает.

— Домой? — Какой дом? Языческие ритуальные пляски вокруг костра! — Да-да, конечно. — Еще сдадут меня в какой-нибудь монастырь, где из меня будут раскалёнными крестами изгонять ересь. — До встречи.

Возможно, если встречу кого-нибудь по дороге, то от слухов можно будет только вешаться. Конечно, невероятно странно выходить из дома двух мужчин лишь в ночной рубашке, распущенными волосами и прелестной плетеной корзинкой в руке, так что... Надеюсь, миссис Линд уже давно спит в своей постели и видит третий сон.

Луг, рядом с озером Шанинг Уотерс, на счастье, находился в пяти минутах от дома Блайта и невероятно красив. Оттуда уже слышался весёлый смех девочек, напоминающий... Я даже не знаю... Это ни с чем не сравнить!

— Кензи! Кензи! Иди к нам!

Энн вручила мне венок и утянула в круг танцующих девочек.

Весёлый смех, венки на головах, вихрь белых ночных рубашек, высокий костер и какие-то сумасшедшие клятвы. Как только это странное действо закончилось пришлось отвечать на так тяготивший всех нас вопрос.

И еще одна проблема. Я забыла ленту для волос у Блайта в комнате! Стыд и позор на мою голову.

— То есть, все-таки разведение скота?

***

«ГАЗЕТА ЭВОНЛИ»
В память о Мэри Лакруа

Мэри Лакруа родилась зимним днем в 1865-го года, те, кто хорошо ее знал, подтвердят: ее присутствие было словно вечное лето, её улыбка могла осветить комнату без единой свечи, ее смех согревал дом без огня.
Неудеожимая, но добрая, она могла сразить своим острым языком, и залечить сломаное крыло воробья, ведь она была справедлива, она была великодушна, а ее сладкая глазурь с корицей восполняла недостаток сладости в мире.
Жизнь ее была не лишена трудностей, но при этом она не таила злобу, а верила, что милосердие не увядает, как зеленая-зеленая трава.
Чтобы она не делала — она делал это от души, без колебаний и с энтузиазмом. Неважно растила она сына Элайджу или свою ненаглядеую дочку Дэлфин, она проживала жизнь на полную.
Когда она покинула этот мир 6-го апреля 1899-го за руку ее держал Себастьян — любовь всей ее жизни.
Ее похоронили там, где она чувствовала себя дома. В Эвонли.»

Это — чертовски душевно, Гилберт Блайт.