Wie ein Diamant

Саша роняет рюкзак на кровать и начинает укладывать вещи быстро, с привычной точностью, что приходит с годами службы. Пальцы скользят по предметам: аптечка, нож, фляга... Всё на своих местах, как в каком-то ритуале. Но сердце бьётся неровно, мысли цепляются Килгора.

«I trusted you (Я доверял тебе)», — его голос, низкий и такой болезненно пустой, всё ещё звучит в ушах, как эхо выстрела. Она замирает на секунду, сжимая ремень рюкзака, а потом резко затягивает молнию.

«Ты даже не захотел меня выслушать», — горькая мысль скользит в сознании, оставляя привкус обиды.

Входная дверь слабо скрипит, и в комнату входит Коннор. Молодой, чуть сутулый, со взглядом, который будто извиняется за своё присутствие. Саша не оборачивается, шаги и сбивчивое дыхание выдают его раньше.

— Ma'am, transport's ready (Мэм, транспорт готов), — звучит молодой голос с едва заметной дрожью, как у новичка перед прыжком.

Антракс поворачивается и медленно закидывает рюкзак на плечо. Её серые глаза цепляются за его форму, а потом поднимаются к лицу и изучают.

— Was it Graves himself who gave the order? (Это Грейвз лично отдал приказ?) — спрашивает она спокойно с тонкой стальной ноткой.

Коннор переминается с ноги на ногу, суёт руку в карман и достаёт сложенный лист.

— No, ma'am. Just got the paper. Standard procedure (Нет, мэм. Просто бумага пришла. Стандартная процедура), — он протягивает ей документ, чуть задерживая дыхание.

Саша берёт лист и разворачивает. Взгляд скользит по строчкам: чёрные буквы, печать, подпись — всё на своих местах, как положено.

«Приказ есть приказ», — думает она, сминает бумагу в ладони и коротко кивает Коннору.

— Let's go then. (Тогда пошли.)

Рюкзак мягко постукивает по женской спине, будто успокаивая. В груди всё клокочет и трепещет.

«Чёрт. Почему ты не дал мне даже объясниться?»

Коннор идёт следом, стараясь поспевать. Коридор гудит голосами других оперативников. Кто-то смеётся у кофемашины, кто-то роняет что-то тяжёлое вдалеке. Саша шагает вперёд, не замечая шума. Всё это тонет в её мыслях. Ботинки отстукивают ритм по плитке, эхо растворяется в стенах. Она периодически прихватывает ремень рюкзака сильнее, выдыхая через нос.

«Сосредоточься, Александра. Нужно поработать.»

Коридор выводит их к выходу, где у терминала уже стоит чёрный внедорожник — тёмный, как ночь, с открытой дверью и урчащим двигателем. Стравински подходит к панели и прикладывает пропуск. Экран мигает зелёным, фиксируя её отметку, а всего в паре метров Эшли 'Блэйз' Харпер болтает с ребятами из первой группы. Саша узнаёт Макса с татуировкой на шее и Райана, который жуёт жвачку как заведённый.

«Первая группа. Кёниг же тоже был в первой группе сегодня...»

Эшли хлопает Макса по плечу и ухмыляется:

— Catch you later, boys. Stay sharp out there! (Увидимся, парни. Не расслабляйтесь там!) — бросает она, салютуя на прощание.

Ребята уходят, а взгляд Блэйз цепляется за чёрный внедорожник, потом скользит к блондинке. Ядовитая и острая ухмылка растягивает её губы:

— Another date with the commander, huh, Stravinsky? (Очередное свидание с коммандером, да, Стравински?) — голос сочится сарказмом. Эшли кивает на машину. — Something fancier than dinner this time? (Что-то покруче ужина на этот раз?)

Саша резко замирает. Сердце бьёт в грудь, как молот, пальцы сжимаются на ремне рюкзака до боли. Она бросает взгляд на уходящих ребят из первой группы, и в голове щёлкает:

«Это она... Она ему наговорила этой чуши!»

Ярость вспыхивает, как порох, и в следующую секунду Саша разворачивается к Эшли. Два быстрых шага и её руки хватают Блэйз за грудки, с силой впечатывая женщину в стену. Эшли ударяется спиной о бетон, голова бьётся с глухим стуком, воздух вышибает из лёгких.

— What the fuck, Stravinsky?! (Какого чёрта, Стравински?!) — Блэйз хрипит, глаза округляются от шока и непонимания. — What's your problem?! (В чём твоя проблема?!)

Саша наклоняется ближе. Её лицо в паре сантиметров от лица Эшли. Серые глаза горят холодным огнём, а голос дрожит от ярости:

— You... So you're the one spreading these filthy rumors! (Ты... Так это ты распускаешь эти грязные слухи!) — она трясёт её сильно, так, что голова Блэйз бьётся о стену ещё раз. — You're such an idiot, Ashley! (Какая же ты дура, Эшли!) If you want Graves, go take him, because I don't give a fuck about him. There's nothing between us, never was! Got it? (Тебе нужен Грейвз? Иди и бери его, потому что он мне на хрен не нужен. Между нами ничего нет и не было! Поняла?) — она рывком ударяет её об стену снова, зубы Эшли клацают. — Do you fucking get it, bitch?! (Поняла меня, сука?!)

Коннор замирает в стороне, а его рука застывает на ремне автомата. Глаза мечутся от Саши к Эшли. Он делает полшага вперёд, будто хочет вмешаться, но тут же отступает, сглатывая.

«Should I stop her? Shit, what should I do? (Мне её остановить? Чёрт, что делать?)» — растерянность сковывает парня, зажимая в тиски ожидания.

Эшли смотрит на Сашу, ошарашенная и растерявшая возможность говорить и мыслить. В карих глазах мелькает сомнение, слова оперативницы пробивают её насквозь.

— Jesus Christ! Yes, I get it, I get it! (Господи Иисусе! Да, поняла я, поняла!) — выдавливает она хриплым голосом. Её руки цепляются за воротник своей же формы.

«Это из-за неё он думает, что я игрок» — обида и злость смешиваются и жгут горло Стравински.

Серые глаза задерживаются на Блэйз ещё на мгновение, после чего Саша резко отпускает Харпер, отталкивая назад. Эшли сползает по стене, хватаясь за грудь, тяжело дышит, всё ещё пытаясь осмыслить происходящее, в то время как Стравински просто разворачивается и уходит, бросив через плечо:

— I'm done with your bullshit. (С меня хватит твоего дерьма.)

Рюкзак с тяжелым звуком падает на заднее сидение, а рядом с выдохом приземляется Саша. Дверь автомобиля хлопает, двигатель рычит, и внедорожник срывается с места, оставляя базу позади. Коннор остаётся стоять у терминала, всё ещё сжимая смятую бумагу с приказом в руке. Его взгляд прикован к удаляющейся машине.

***

Кёниг сидит на краю кровати, спиной к стене. Его локти упираются в колени. Тишина в комнате тяжёлая. Только лампа где-то над головой тихо гудит, да его дыхание царапает воздух. На столе одиноко стоит пустая кружка, на дне которой засохший кофе спёкся в чёрную, угрожающую кляксу. Мужчина смотрит на свои руки, сжимает их и разжимает, будто проверяет, держат ли они ещё силу. Но в голове рвёт сердце на части её голос, сбивчивый и полный отчаяния: «You don't understand. It was all for the mission. For us. For you» (Ты не понимаешь. Это всё было для дела. Для нас. Для тебя).

«Verdammt, warum fühlt es sich so falsch an?» (Чёрт возьми, почему это кажется таким неправильным?) — мысль врезается больно, как разбившееся стекло в кожу.

Он встаёт и подходит к окну. За стеклом видна база, всё ещё живая в этот вечер. Машины гудят вдалеке. Вторая группа уехала, третья готовится ко сну, чтобы утром показать свои результаты. А он здесь, один, с этой пустотой в груди.

«Sie hat mich verraten» (Она меня предала) — он цепляется за эту мысль, за слова Блэйз, за тот ужин с Грейвзом, о котором уже, кажется, все шепчутся, но... сердце не слушает. Оно болит, тянет, как будто кто-то вырвал из него кусок. «Warum kann ich sie nicht loslassen?» (Почему я не могу её отпустить?)

Кёниг отворачивается от окна, проводит рукой по маске, сжимая ткань на затылке. Он вспоминает её, не ту, что якобы играет с Грейвзом, а ту, что шептала ему: «Say that again» (Скажи это снова), заворожённая его немецким, или ту, что прижималась к нему всякий раз, когда нужно было затаиться в тени. Её серые глаза, острые, но такие родные и тёплые, когда она смотрела на него не как на коллегу, а как на мужчину. Своего мужчину.

«Was, wenn ich alles falsch verstanden habe?» (А что, если я всё не так понял?) — мысль бьёт его как ток, и он замирает. Она пыталась объяснить, а он бросил: «There is no place for players in my room» (В моей комнате нет места игрокам). И она ушла. Оставив за собой тишину, что теперь его душит.

Голубые глаза блуждают по комнате и цепляются за ключ на тумбочке. Её ключ. Тот, что она не стала забирать. Лежит, с потёртым краем. Кёниг подходит, берёт его в руку и сжимает в ладони, пока металл не впивается в кожу.

«Kleines...» (Маленькая...) — слово вырывается само, тихо, почти шёпотом. Он закрывает глаза, и перед ним её лицо. «Mein Herz...» (Моё сердце...).

Грудь сдавливает сильнее, злость смешивается с болью, и он чувствует, как всё внутри клокочет.

«Ich kann das nicht mehr aushalten» (Я больше не могу это терпеть).

Килгор бросает ключ обратно на тумбочку и хватает полотенце с изголовья кровати. Надо выплеснуть это всё, иначе он сломается. Спортзал, кажется, единственное, что сейчас имеет смысл. Кёниг шагает к двери, рывком открывает её и уходит в коридор, оставляя комнату позади, как тень минувшей ссоры.

Коридор встречает его запахом хлорки. Совсем недавно помыли полы. Тусклые лампы мигают, отбрасывая тени на стены, покрытые слегка облупившейся от времени краской. Кёниг идёт быстро, почти бежит. Полотенце соскальзывает с плеча, и он ловит его на ходу, сжимая в кулаке. Мысли о Саше, её слова, её взгляд... Всё это жжёт, как раскалённый металл в груди. Он сворачивает за угол, проходит мимо постов охраны, где только треск рации смешивается с мыслями, и, наконец, толкает тяжёлую дверь спортзала.

Мужчина почти врывается в спортзал, точно буря. Дверь хлопает о стену, полотенце летит на скамью. Здесь пахнет потом, резиной и железом, но австрийцу не до этого. Внутри, в груди всё кипит: обида, злость, боль после ссоры с Сашей, незнание, непонимание, что делать и как дальше быть. Маска скрывает его лицо, но не ярость в глазах. Он шагает к мешкам за рингом, напяливая бесхозные перчатки на голые кулаки без бинтов. Не нужна ему защита, не сегодня, не сейчас.

На ринге слышится хриплый стон: кто-то тяжело дышит, пытаясь подняться. Кёниг приближается, и его взгляд цепляется за фигуру в чёрной маске, склонившуюся над другим оперативником, который, пошатываясь, отходит в сторону. Никто, потный, с растрёпанными краями маски, жмёт руку бойцу и бросает короткое:

— Good fight, brother. (Хороший бой, брат.) — и, разминая шею, оборачивается. Только тогда он замечает Килгора, прищуривается и ухмыляется сквозь ткань.

— Oh, big guy, you're here. Nerves acting up? How about a spar? (О, здоровяк, пожаловал. Нервы шалят? Как насчёт спарринга?) — голос Андрея лёгкий, с насмешкой, на английском с русским акцентом.

Кёниг замирает, словно удар тока прошёл через всё тело. Он пришёл сюда, чтобы очистить голову, выгнать из себя эту боль, этот гнев, но Андрей... Он ведь был там, смеялся вместе с Сашей в коридоре, стоял рядом, пока всё рушилось. Он знал правду и молчал, прикрывая её ложь.

Вот теперь слова Гоуста приобрели наконец-то смысл:

«Try not to fall too hard for Russian women. They're a handful, as you're about to find out» (Постарайся сильно не влюбляться в русских женщин. Они могут быть сущим наказанием, и ты скоро сам это узнаешь).

«Ein Haufen Ärger» (Сущее наказание), — думает Килгор и ярость, которую он пытался заглушить, вскипает в нём с новой силой, как раскалённая лава. Они оба предатели. Такие же, как Хавьер. Кёниг сжимает кулаки так, что перчатки скрипят. Его дыхание становится тяжёлым, как у быка на корриде. Он больше не хочет успокаиваться. Он хочет разрушить.

Без единого слова австриец бросается на ринг, как зверь, срывающийся с цепи.

Первый удар тяжёлый, прямой. Прямо в голову. Никто отклоняется, отступая, но ухмылка не исчезает из-под маски.

— Shit, straight into it, huh? (Чёрт, сразу в бой, да?) — он уворачивается от второго удара в корпус. — Come on, let it out, блять. (Давай, выплёскивай, блять.)

Кёниг не отвечает. Он бьёт снова. Мощный хук в бок, но Никто блокирует предплечьем, отскакивая назад. Австриец наступает, его удары летят один за другим: прямой в грудь, затем снизу в челюсть. Никто уходит в сторону, пропуская кулак над плечом, и отвечает быстрым ударом в рёбра. Килгор выдыхает сквозь зубы, но не замедляется. Он хватает русского за плечо, рывком тянет на себя, пытаясь зажать в захвате. Никто выворачивается, скользнув вниз, и бьёт коленом в бедро. Резкая боль заставляет Кёнига отступить на шаг.

— What, shrink finally break you? (Что, психолог тебя всё-таки сломал?) — Андрей отскакивает, тяжело дыша, бросая предположение наугад.

Кёниг рычит, низко и угрожающе, после чего бросается на оппонента снова. Он бьёт сверху, вкладывая весь вес, но Никто ныряет под руку, уходя за спину, и бьёт локтем в поясницу. Килгор спотыкается, но разворачивается, нанося боковой удар в голову. Русский принимает его на блок, крякнув от силы удара, и отступает, выигрывая расстояние.

— What's wrong with you? Easy, сука, (Да что с тобой? Полегче, сука) — Никто приподнимает маску, сплёвывая на мат, а затем грозно встряхивает головой. — Or I'll put you down. (А то я тебя уложу.)

Александр не слушает. Он идёт вперёд, как танк, и бьёт снова. На этот раз серия ударов: в грудь, в плечо, в голову. Никто блокирует, уклоняется, но один кулак цепляет его висок, заставляя пошатнуться. Русский сплёвывает ещё раз и отвечает: ныряет вниз, бьёт в солнечное сплетение, а затем резко вверх, в челюсть.

Кёниг отшатывается, хватая воздух ртом, но бросается в ответ, захватывая Никто за шею и валя его на мат. Они катятся и борются. Килгор давит массой, Никто выкручивается ловкостью. Русский вырывается, вскакивая на ноги, и Кёниг следует за ним, тяжело дыша.

— Are you trying to fuck me or what? You're tossing me around like a girl on a haystack... (Ты что, трахнуть меня решил? Валяешь меня, как бабу на сеновале...) — What's up with you? Spit it out already. (Что с тобой? Выкладывай уже.)

Австриец замирает, будто земля уходит из-под ног. Дыхание рвётся, грудь ходит ходуном, а взгляд под маской становится острым как лезвие. Внутри всё гудит, готовое лопнуть. Мысли о Саше, её обмане, о Никто, который стоял рядом и хранил молчание, впиваются в голову, как раскалённые иглы. Эти сранные подколы, как будто они друзья... Кёниг взрывается:

— You lied to me! You're just like Javier and Sasha... Guess one man isn't enough for her. Sleeping with one, dining with another, then sneaking around with a third who covers her little games. Nice job leading me on... What was the point? (Вы мне солгали! Ты такой же, как Хавьер, а Саша... Видимо, одного мужчины ей мало. Спит с одним, ужинает с другим, а потом жмётся в тёмных углах с третьим, который прикрывает её игры. Классно вы меня за нос водили... И ради чего?) — его голос дрожит, срывается, и он делает шаг ближе. — What were you two planning? Why play with my feelings? I... I really lo... (Что вы с ней задумали? Зачем играли с моими чувствами? Я... я по-настоящему лю...) — он прикусывает язык, не в силах сказать «люблю». Это слово раздавит его. — Why, Nikto? Or is it true what they say about Russian women just loose... (Зачем, Никто? Или правду говорят, что русские женщины просто шл...) — он обрывает себя. Глаза расширяются от ужаса перед своими словами.

Чёрт, он не посмеет её так назвать. Он любит её, несмотря ни на что. Эти слова не для неё, они для Андрея. Чтобы задеть его, вонзить ядовитый шип в его русскую душу, где гордость и боль сплетаются так туго, что любая насмешка или стереотип режет глубже ножа. Отомстить за своё унижение — вот что движет им сейчас.

Александр не успевает договорить. Никто взрывается и бросается вперёд. Бьёт Кёнига кулаком в грудь, сбивая дыхание, затем подсекает ногу и валит его на мат. Килгор падает с глухим стуком, а Никто нависает сверху, прижимая его коленом к груди и фиксируя руки. Он хватает австрийца за ворот футболки и встряхивает. Маска почти касается маски.

— Try calling my girl that, just fucking try it (Только попробуй назвать мою девочку так, только, блять, попробуй), — голос Андрея шипит, как раскалённый металл, — And your mask won't hide your fucked-up head anymore. It'll cover the smashed wreckage I leave behind, сука! (И твоя маска больше не будет прикрывать твои проблемы с башкой. Она спрячет остатки разъёбанного лица, что я оставлю, сука!) — он встряхивает Кёнига ещё раз, сильнее. Его глаза под маской горят огнём безумия.

Кёниг тяжело дышит, сдерживая эмоции. Боль, непонимание, стыд — всё рвётся наружу. Он хватает Никто за тельняшку в ответ. Пальцы дрожат, и голос срывается в хриплый шёпот:

— Why, Andrei? Why like this? (Почему, Андрей? Почему так?) — в его глазах под маской блестят слёзы. Он на грани, умоляет, но не сдаётся.

Никто замирает, глядя на него сверху вниз. Его хватка чуть слабеет, но он не отпускает полностью. Голос становится тише, но резче:

— You're such a fool, König, блять... While you're whining to shrinks, your woman's out there risking everything, protecting your fragile little soul, сука. And you... (Дурак ты, Кёниг, блять... Пока ты там по психологам ходишь, твоя женщина всем рискует, оберегает твою тонкую душевную организацию, сука. А ты...) — он отмахивается одной рукой, по-русски, с разочарованием, и наконец отпускает Килгора, вставая. — I don't know all the details, König, but I owe Sasha my life, and I know she'd never screw over her own. So pull your dignity together and talk to her. Not like some whiny kid, but like a man worthy of her. (Я не знаю всех деталей, Кёниг, но я Сашке жизнью обязан. И я знаю, она не сделает ничего, чтобы подставить своих. Так что собери в кулак всё своё достоинство и поговори с ней. Не как обиженный мальчик, а как мужчина, достойный её.)

Никто отступает к краю ринга, тяжело дыша, и проводит тыльной стороной ладони по губе, стирая алую струйку крови. Где-то в пылу драки Кёниг зацепил его в висок, оставив пульсирующий след. Покидая ринг чуть покачиваясь, русский бросает с хриплой насмешкой:

— Think before you talk, man. And cool the fuck off, блять. (Думай, прежде чем говорить, мужик. И остынь, блять.)

Уставившись в потолок, Кёниг лежит в центре ринга. Грудь вздымается рывками, пот стекает под маской, смешиваясь с солёным жжением слёз, которые он упрямо сдерживает. Слова Никто врезаются под корку:

«Risked everything... For me... (Рисковала всем... Ради меня...)»

И это правда. Пока он был занят на миссиях, глупыми посещениями психотерапевта и бумажной работой, она не сидела на месте. Она же откуда-то доставала сведения, которые им были так нужны.

«Ich bin ein Narr» (Я дурак), — горькая мысль скребёт внутри. — «Ich hätte ihr zuhören sollen... Ich muss es reparieren, bevor es zu spät ist» (Я должен был её выслушать... Надо всё исправить, пока не поздно). — пальцы сжимаются на мате, будто цепляясь за последнюю надежду. Килгор встаёт и идёт прочь из зала.

***

Транспорт замедляется, колёса скрипят по гравию, и облако пыли поднимается в воздух, оседая на стёклах. Саша сидит у окна, локоть упирается в холодный металл борта, взгляд расфокусирован. Она смотрит на выжженную равнину за стеклом, которую постепенно поглощает ночь, но перед глазами его лицо. Пальцы сжимаются в кулак, ногти впиваются в ладонь через перчатку. Это не должно было так закончиться. Надо поговорить с ним. Просто сесть, объяснить, рассказать про Грейвза, про миссию, про всё, что он не понял. Он выслушает. Должен выслушать. Но сначала квалификация. Пройти полигон, поставить галочку, вернуться. Времени мало, но оно есть.

Дверь транспорта с шипением открывается, и Саша спрыгивает на землю, поднимая ботинками мелкие клубы пыли. Воздух сухой, с привкусом земли и металла — обычный запах полигона. Вокруг несколько фигур: люди в форме, кто-то с планшетами, кто-то с оружием. Лица мелькают. Какие-то незнакомые лица, хотя один, кажется, был на базе пару недель назад в столовой. Важно ли это сейчас? Ведь её мысли всё ещё там, в той комнате, где её ключ лежит на прикроватной тумбочке.

Она встряхивает головой, поправляет ремень на плече и идёт вперёд почти на автомате.

Что-то не так. Она чувствует это кожей. Лёгкий укол дискомфорта, как холодный ветер в затылок. Тишина слишком густая. Ни гула техники, ни криков инструкторов, ни далёких хлопков выстрелов. Только шорох её шагов и редкие голоса сопровождающих, приглушённые, словно из-под воды. Саша хмурится и оглядывается. Полигон выглядит как обычно: выцветшие мишени вдалеке, бетонные укрытия, выжженная трава под ногами. Но пустота давит.

«Ой, бля. Паранойи мне ещё не хватало.»

Она списывает всё на нервы. Ссора с Кёнигом выбила её из колеи, да и последние дни были адом. Грейвз, слухи, программа поддержки, которая трещит по швам. Всё навалилось разом.

«Надо сосредоточиться.»

Она подходит к одному из сопровождающих, высокому, с коротким шрамом на подбородке, в руках планшет, глаза цепкие, хоть и пустые. Саша кивает ему, стараясь звучать как обычно:

— Why's it so quiet? (Почему так тихо?) — Стравински маскирует нервозность за улыбкой. — I thought the second group already started. (Я думала, вторая группа уже начала.)

Мужчина поднимает взгляд, смотрит на неё секунду другую. Губы чуть растягиваются, но это не улыбка, а что-то среднее между равнодушием и насмешкой.

— We were waiting for Stravinsky. (Ждали Стравински.)

Саша замирает и вскидывает брови. Сердце делает лишний удар.

— Pff... Too much honor for me (Пфф... Много чести для меня), — бросает она с лёгким сарказмом, но внутри что-то звенит, как колокольчик. Почему её ждали? Вторая группа должна была начать часа два назад. Женщина отводит взгляд, сглатывает сухость в горле и идёт к складу за оружием.

«Просто нервы. Всё нормально. Чёртов Кёниг...»

Ей выдают учебную винтовку с синей маркировкой на стволе. Саша берёт её в руки и привычно проверяет: затвор щёлкает, вес чуть легче боевого, баланс стандартный. Всё как надо. Это квалификация, здесь не должно быть настоящего оружия. Она проводит пальцем по холодному металлу, успокаивая себя рутиной. Но краем глаза замечает автомат на плече того же мужчины со шрамом — настоящий, с потёртым прикладом, с едва уловимым запахом оружейного масла. Её пальцы замирают на винтовке.

«Настоящее оружие на учебном полигоне? — она хмурится, но тут же отгоняет мысль. — Может, он инструктор. Или охрана. Это же база, тут полно вооружённых людей. Нервы, Саша. Просто нервы.»

Женщина подходит к стартовой зоне, затягивает ремень и поправляет перчатки. Мысли крутятся в голове, цепляются друг за друга. Как всё исправить с Кёнигом?

«Надо было разу всё рассказать ему про Грейвза, а не ждать, пока слухи дойдут до него в искажённом виде. И эта программа поддержки... Кто-то подставляет Филлипа, сливает данные, играет в свою игру. Надо вычислить кто.»

Саша включает комлинк, вставляет наушник. Слышится лёгкий треск — связь живая.

«После квалификации найду Алекса, и мы поговорим. Просто поговорим. Он поймёт. Должен понять.» — она толкает тяжёлые двери и шагает к стартовой линии, поднимает взгляд... и останавливается.

Полигон пустой. Всё готово к тренировке: мишени выстроились в ряд, некоторые с потёртой краской, другие со свежими отметинами. Бетонные укрытия возвышаются, отбрасывая длинные, изломанные тени. Лабиринт из металлических стен и барьеров уходит вдаль, обещая сложные манёвры. Следы шин и грязи на земле говорят о недавней суете, а ржавый флажок на столбе поскрипывает от ветра. Но ни души. Ни одного человека, ни звука подготовки. Её дыхание звенит в ушах, становясь громче, а пальцы судорожно сжимают винтовку.

— Какого, блять, чёрта?! Где все?

Треск в наушнике усиливается, вытягивая из белого шума низкий, искажённый множествами фильтрами голос с едва уловимым техасским акцентом:

— Well, hey there, Sasha. Been waitin' a spell for ya to prove your fightin' skills... though I'll admit, it threw me for a loop findin' out you ain't just a sharpshooter, but a sneaky little fox. Got too close to somethin' you shouldn't, didn't ya? Ain't matter now. Point is, today you ain't the hunter, you're the prey for my boys. Won't be walkin' outta here alive, darlin', but we'll make it look real pretty, like a lil' accident when the third crew rolls in. Welcome to my own damn Hunger Games. (Ну, привет, Саша. Давненько ждём, чтобы ты доказала свои боевые таланты... Хотя, признаюсь, меня ошарашило, что ты не только меткий стрелок, но и хитрая лисёнка. Подобралась слишком близко к чему-то, к чему не стоило, а? Теперь это не важно. Главное, сегодня ты не охотник, ты добыча для моих парней. Живой отсюда не уйдёшь, милая. Но мы всё обставим красиво, как случайность, когда третья команда прибудет. Добро пожаловать в мои чёртовы Голодные игры.)

Примечания от автора: 

Иллюстрация к главе: https://t.me/grapesfanfiction/1649