Тук-тук!
Сехун переступил порог старого дома — и на него навалились знакомые запахи и подзабытые воспоминания. Когда-то здесь он проводил все летние месяцы, несколько раз встречал в этих стенах Новый год, а сегодня приехал, чтобы попрощаться.
Парень двинулся вглубь, попутно замечая следы своих предыдущих визитов. Например, на дверце бабулиного серванта гвоздём выцарапано «Сихун», у керамического кота отколото ухо, в самодельной рамке – его рисунок и подпись «Дедушка, бабушка и я».
На пороге в зал Сехун остановился. Кресло-качалка неживым скелетом стояло в углу, загораживая дверь в кладовку. Дед любил это скрипучее кресло. Он подолгу сидел в нём, легонько покачиваясь, и смотрел в окно. В последние месяцы он уже никого не узнавал. Даже бабушка, которую он боготворил всю жизнь, растворилась в его памяти. Безмятежный взгляд бледно-серых глаз был устремлён куда-то вдаль, словно он один видел сменяющиеся картинки, от которых то хмурил густые брови, то приподнимал уголки губ. Родители Сехуна хотели забрать их с бабушкой в город, чтобы они были под присмотром, но сухонькая старушка угрожающе сжала трость, с помощью которой передвигалась, и дети поняли, что уговоры результатов не принесут.
Как потом она сама рассказывала, поздно вечером, когда даже по летним меркам стало темно, дед вдруг потянулся в кресле, разминая затёкшее тело, и раскатисто откашлялся. Привыкшая за эти месяцы к тишине бабуля перепугалась и бросилась к нему. Её встретил осмысленный взгляд горячо любимого мужа.
- Зайчик мой, - улыбнулся он и обнял пустившую слезу старушку. – Я так счастлив, что ты всегда ждёшь, когда я вернусь.
Она всё подкладывала и подкладывала в его тарелку рис, подсовывала капусту и огурцы и сетовала, что совсем расслабилась, раз в доме нет ни грамма выпечки. Она его уже не ждала, а он вернулся.
Перед сном дед захотел обойти дом. Он шёл, одной рукой опираясь на бабушкино плечо, а второй прикасался к вещам, вспоминая, как они стали частью их жизни. Останавливался возле каждой тумбочки, стула, окна и двери, что-то поправлял, смахивал пыль, улыбался и бормотал себе под нос. После этого он лёг в постель, которую шестьдесят лет делил с любимой женщиной, укрылся и сказал: «Моё путешествие окончено».
Утром он не проснулся.
Сехун любил деда. Любил его истории и шутки, любил за добрый взгляд и способность выдумывать игры из воздуха. С ним никогда не было скучно. Бабуля постоянно приговаривала: «Заправь майку, вытри нос, доешь кашу», а деду было всё равно, заправлена ли у внука футболка и ел ли он вообще сегодня хоть что-нибудь. Дед был затейником, и мальчишка тянулся к нему за порцией света и тепла.
Больше всего дед любил играть в прятки. А Сехун не любил. Деда было практически невозможно найти! Однажды он даже подсматривал и видел, как за дедом закрылась дверь кладовки. Досчитав до ста, он распахнул маленькое помещение – и деда там не обнаружил. Он растерянно вглядывался в полки с барахлом, когда на его уход раздалось дедовское «Бу!» Ох и ругался тогда внук на обманщика деда:
- Я видел! Видел, как ты вошёл в кладовку!
- Так ты подсматривал, негодник!
- А потом я открыл дверь – а тебя там нет! Признавайся, ты жульничаешь!
- И это мне говорит человек, который подсматривал!
С каждым годом Сехун приезжал всё реже, задерживался ненадолго. Учёба, а потом работа, взрослые дела и проблемы мешали ему насладиться обществом любимого дедушки.
А теперь он приехал в пустой дом.
Бабушка сдалась под напором детей и согласилась уехать в город. Всё в этом доме напоминало ей о муже, и это оказалось слишком больно, чтобы провести в компании воспоминаний оставшиеся дни. Сехун вызвался помочь собрать вещи, убрать посуду, укрыть мебель. Это была его дань памяти деду, который всегда приходил на помощь.
— Он ждал тебя, — бабуля прикоснулась шершавой ладонью к гладко выбритому лицу внука. — Ты знаешь, как он тебя любил. Говорил, что всё лучшее в тебе — от него: и рост, и характер, и даже брови. Он смотрел на тебя — и видел себя в молодости.
Дедушка был скуп на комплименты, но и сердиться не умел. Всё в нём дышало жизнью – он быстро двигался, раскатисто смеялся и ярко жестикулировал. Сехун не такой. Жизнь в большом городе приучила контролировать свои движения и слова. Вместо общения он предпочитал бумаги и цифры, вместо игр – тихий вечер в компании с книгой. «Наверное, я бы ему не понравился такой, — мелькнуло у него в голове, — скучный я стал для него». Впрочем, рассуждать на эту тему было поздно.
Бабушку интересовало всё, вплоть до того, на каком постельном белье внучек спит. После того, как она посетовала, что он «такой богатырь, а невесту не нашёл, видимо, не доживу я до правнуков», Сехун решил, что пора ложиться спать. Приехал и так к вечеру, а с завтрашнего дня и всю ближайшую неделю ему предстояло стать для бабули личным грузчиком и безотказным помощником.
Старый диван пах отсыревшей тканью и пружинами впивался в спину, но на вопрос «Тебе удобно?» Сехун ответил: «Всё, хорошо, баб». Она и так разволновалась, отчего руки её заметно дрожали. Не хотела уезжать. И оставаться не хотела. Но уйти вместе с мужем не смогла. Сехун боялся таких сильных чувств, такой любви. Его родители оказались людьми практичными и рациональными, их отношения строились на уважении, а не на нестерпимой нежности, и он сам, выросший в такой атмосфере, всячески избегал эмоциональных качелей. Дед ласково называл бабушку «зайчик мой», хотя в морщинистой худой старушке уже не узнавалась та девчушка, что шестьдесят лет назад покорила его сердце. А она, когда никто не видел, касалась его руки и переплетала пальцы, глядя на него таким взглядом, словно перед ней был полный сил молодец, а не высохший старик.
Воспоминания кадрами проносились перед глазами, как старая кинолента, что дед показывал на фильмоскопе. Сехун обещал себе, что плакать при бабушке не будет, но, лёжа в темноте зала, рядом с креслом, в котором когда-то покачивался дед, накатило. На мгновение он растерял все свои годы и снова стал мальчишкой, который утратил нечто важное, без чего не представлял своей дальнейшей жизни. За окном начиналась метель, а внутри дома Сехун не смог сдержать метель в себе...
И тут в дверь постучали.
Сехун шмыгнул носом и решил, что померещилось, но стук раздался снова, причём сильный и настойчивый. Ещё несколько таких ударов, и от двери останутся одни щепки. Нашарив рукой выключатель настольной лампы, Сехун включил тусклый свет.
Можно было подумать, что это соседям друг понадобилась соль в два часа ночи, если бы дверь, в которую стучали, не принадлежала кладовке.
Из-под неё клубился подозрительный серый дым.
Парень вскочил, лихорадочно соображая, успеет ли метнуться на кухню за ведром воды, но с той стороны снова постучали. Ногами. И он не придумал ничего лучше, как распахнуть кладовку и отскочить в сторону, – и вовремя.
Из клубов дыма вывалилась высокая тёмная фигура, которая кашляла и сквозь кашель материлась.
- Закрывай, пока не загорелись! – скомандовала фигура хриплым басом.
Сехун заглянул внутрь кладовки и остолбенел – потрескивая искрами, в дом стремилось ворваться фиолетовое пламя.
- Закрывай! – незнакомец навалился на дверь и захлопнул её.
Огонь с той стороны разочарованно затрещал, дым напоследок выдохнул на половицы – и всё затихло.
- А где дедуля? – нарушил молчание полуночный гость, уставившись на Сехуна.
- Нет его, - по инерции ответил тот, не стесняясь рассматривая незнакомца. Рослый мужчина в грязной одежде напоминал киношного самурая: короткое чёрное кимоно, затянутое на поясе, зашнурованные до колен сандалии. И волосы! Собранные на затылке длинные волосы, которые растрёпанными паклями свисали на глаза. Впрочем, глаза у гостя были такие же огромные, как и у Сехуна, вот только внук хозяина дома был очень удивлён, а гость, видимо, родился таким глазастым.
- Нет? Сдался, да? – понимающе кивнул гость. – Прими мои соболезнования. Хороший был хранитель, — он хотел похлопать Сехуна по плечу, но тот попятился. Мысленно парень прикидывал, успеет ли схватить телефон и позвонить в полицию, чтобы прищучить нарушителя.
Это гостя ничуть не смутило, он поправил на плече облезлую сумку и кивнул на дверь из зала:
- Открой мне в Тимерию.
- Чего? – не понял Сехун.
Гость наклонился и принюхался:
- Ты пьёшь на работе?
- Нет.
- Тогда что тут непонятного? Открой мне дверь в Тимерию, срочная доставка, - самурай похлопал по сумке.
- Я не понимаю, чего вы от меня хотите. В этом доме живёт старенькая бабушка, грабить здесь просто нечего.
- Грабить? – гость прищурился. – Так ты меня за грабителя принял? С ума сошёл? Да ты знаешь, кто я? – он угрожающе двинулся на Сехуна.
Парень отрицательно покачал головой, но на всякий случай отступил.
- Что, реально не знаешь? – опешил незнакомец.
Он вдруг прищурился, закусил губу, склонил голову сначала направо, затем налево, словно перекатывал в голове какую-то мысль, а потом выдал:
- Только не говори, что ты новенький.
- Мне уже достаточно лет, чтобы быть потрёпанным жизнью, — устало произнёс Сехун.
- Я первый, кому ты открыл двери?
Сехун хотел было ответить, но не нашёлся, что сказать.
- Святые Боги! – всплеснул руками самурай. – Так я у тебя первый! Это такая честь, хранитель, быть вашим первым странником, - он насильно схватил Сехуна за руку, крепко, до судороги, сжал его пальцы своими ручищами и затряс так сильно, будто намеревался вырвать руку из плечевого сустава. – С боевым крещением! Пусть за дверями всегда будет свет, а стучат только странники!
- Если ты не отпустишь мою руку, - угрожающе прошипел Сехун, - я позову бабулю, а у неё есть клюка. Быть тебе битым, чувак.
На незнакомца угроза, как ни странно, подействовала. Он разжал пальцы и даже отступил на шаг.
- Не надо бабулю, встречался с ней уже пару раз. Грозная женщина.
Перед глазами Сехуна возник образ крохотной бабушки, которая смотрела на мир распахнутыми от восторга глазами.
- Тебе лучше убраться по-хорошему, - посоветовал он самураю, - пока я полицию не вызвал.
- Так я бы и рад продолжить свой путь, но для этого ты должен открыть мне другую дверь, - он кивнул на дверь в бабулину спальню.
- Там бабушка с клюкой.
- Поверь мне, там удивительный мир! – самурай раскинул руки и даже зажмурился на секунду.
- Уверяю тебя, там бабуля с клюкой. Лет пятьдесят она была удивительным миром для деда, но это было давно. Сегодня там спит сухонькая старушка в цветастой рубашке.
Самурай сдулся и недовольно уставился на Сехуна.
- С таким настроем ты двери не откроешь, - проворчал он. – Никакого в тебе авантюризма. Я бы с радостью с тобой поболтал, но мне надо срочно передать товар, - и, так и не дождавшись разрешения, он направился к бабулиной двери. – Не знаю, учат ли вас открывать двери или это врождённое, поставлю на второе, - и прежде, чем Сехун успел ему помешать, распахнул дверь в спальню.
- А ну стой, негодник! – раздался на удивление громкий голос старушки.
Самурай замер, занеся одну ногу над порогом.
- Ни здрасьте, ни до свидания? Совсем манеры растерял?
- Да вы же спали, моя госпожа, - гость резко изменился в лице, подобострастно заулыбался и поклонился бабуле так низко, что смахнул своими волосами хлебные крошки на полу.
- Раньше тебя это не останавливало. Да и сегодня заявился среди ночи. Мой племянник небось в полицию уже позвонил.
- Так этот зелёный – ваш племянник?
- Это пижама отсвечивает, я нормального цвета, - буркнул сонный Сехун.
- Я его ещё не успела в курс дела ввести, а ты уже свалился на его голову, - сетовала бабуля. – Выпроводи его, внучек.
- Так я ему давно говорю: «Проваливай!», а ему, видите ли, дверь не та, - скривился внук.
Бабушка тяжело вздохнула, подошла к Сехуну, взяла его за руку и повела к входной двери.
- У меня такое ощущение, что это меня сейчас в пижаме выставят из дома, - проворчал он.
- Возьмись за дверную ручку и подумай о том, как было бы хорошо, чтобы гость покинул наконец наш дом и дал нам выспаться, — приказала она.
Сехун поднял тяжёлый взгляд на самурая, который наблюдал за происходящим с детским любопытством.
- Почему бы просто не вызвать...
- Сехун, - бабушка нахмурила брови, - у меня уже спина затекла так стоять.
Внук обречённо вздохнул, покосился на диван, что виднелся в соседней комнате, снова посмотрел на неожиданного гостя и потянул за дверную ручку.
Вся эта ситуация отдавала идиотизмом. На секунду Сехун подумал, что ему просто снится весь этот бред. Ну не может он за дверью вместо заваленного снегом крыльца видеть пышущую зеленью тропинку, щедро залитую солнцем с нотками птичьих трелей!
- Скажи ему: «Счастливого пути, странник!» — это часть ритуала, — ткнула бабуля застывшего внука в бок.
Сехун перевёл ошарашенный взгляд на сияющего улыбкой самурая и пересохшими губами пробормотал:
- Счастливого пути.
- Странник, - подсказала бабуля. – А можешь и по имени его назвать, так тоже сгодится.
- Да не знаю я, как его зовут! – взвыл Сехун, окончательно потерявший связь с реальностью.
Шагнувший за порог гость обернулся и козырнул:
- Меня зовут Пак Чанёль! Приятно познакомиться, молодой хранитель дверей Сехун! Мы с тобой ещё не раз встретимся!
- Что это значит? – Сехун обернулся к бабушке.
Та тяжело вздохнула, помахала на прощание странному незнакомцу, закрыла входную дверь, лишая помещение аромата летнего разнотравья, и ответила:
- Это значит, что надо ставить чайник. Спать мы сегодня больше не ляжем.
Примечание: Традиционная новогодняя история от нас с Музом для тех, у кого нет настроения ^_~