Пропавший

Иногда мы забываем, насколько сильно важна наша жизнь. На сколько важны люди, которые проживают её вместе с нами. Насколько важны поступки, которые мы совершаем живя. И бывают моменты когда ты сидишь и вдруг понимаешь, что, вот он - я. Я здесь, я сижу, я что-то делаю и мне уже 17 или 20 или 44. Вот он - Я. Я вижу этот мир своими глазами, я чувствую всё, что происходит со мной. И это так странно. Только в такие моменты мы задумываемся о том, что мы реально существуем, разговариваем, двигаемся, думаем и это так непривычно, как будто вовсе не ты прожил эту часть своей жизни. И таких моментов очень много. И вот сидя и думая об этом вы можете пробудить в себе либо желание изменить свою жизнь либо оставить всё как есть. К слову, о пробуждениях...

***

Сквозь плотные, но не до конца закрытые шторы проник маленький луч солнца. И он, как будто нарочно, осветил чуть ли не половину лица брюнета. Через силу пришлось попытаться проснуться или хотя бы приоткрыть глаза, но как только он это сделал, в висках тут же появилась невыносимая боль, словно пуля насквозь пронзила его череп...

Это утро, казалось, было окутано туманом, и мир вокруг казался чужим. Арсений шарил по кровати, будто в пространстве, словно что то ища. Он не мог до конца проснуться, в глазах стояла пелена, а в голове отрывками крутились воспоминания прошлого вечера, то всплывая на поверхность, то утопая во тьме его разума.

Но вдруг он резко замирает и лежит, вспоминая этот вечер, и то, сколько он выпил. Хочется мысленно ударить себя по голове чем то очень тяжёлым. А потом вспоминает и причину такого необдуманного поступка. И теперь уже хочется пожалеть себя, погладить по голове, сказать самому себе что всё будет хорошо. Хочется обнять его... По бледной щеке катится одинокая слеза, потому что плакать навзрыд больше просто не осталось сил.

В следующее мгновение, вырывая из толщи своих же мыслей, к его горлу подкатывает сильная тошнота и он, впопыхах, глазами пытается найти либо тазик, либо таблетку и минералку. На тумбочке с левой стороны он взглядом цепляет бутылку с водой и рядом лежащий блистер. Мужчина пытается как можно быстрее и аккуратнее доползти, не вставая, до этих таблеток, что бы поскорее избавится от этого давящего и чувства в районе ключиц. Наконец ему удается схватится за бутылку, но никак не может нащупать упаковку, которая должна лежать рядом.

Ком в горле ощущается чётче, противнее, дышать становится труднее. Он пытается сглотнуть эту вязкую, тягучую массу, но непереносимость большого количества алкоголя просто не даёт этого сделать. Тошнота подкатывает сильнее, по телу бегут мурашки, то ли от холода, то ли от отвращения, а может и то и то, блистер не получается найти, из глаз начинают литься слёзы, руки слабеют и бутылка валится из рук на пол. На грохот, из гостиной прибегает, кажется только вставший, Дима, и, увидев перед собой такую картину, тут же мчит в ванную за тазиком, но не успевает на какие-то десять секунд. Его друга выворачивает наизнанку, из голубых глаз катятся слёзы горечи и отвращения, и Арсений, полностью обессиленный, валится обратно на кровать. М-да, утро явно началось не с кофе...

***

Пронзительное ощущение, словно острый луч света, проник в тело, заставляя каждую клеточку дрожать от тревоги. Через силу Антон попытался хотя бы приоткрыть глаза, но нестерпимая и резкая головная боль заставила его прекратить свои старания. Но, чуть позже, спустя множество попыток и мучений у него всё таки получилось поднять невыносимо тяжёлые веки.
Всё тело ломит и ноет. Голова раскалывается от боли. Не сразу удаётся понять где Шаст сейчас находится. Это место какое то бело - серое, где то видно грязные разводы, как будто кто-то провёл углём по стенам, в воздухе летает множество пыли, которую еле заметно в бледных лучах солнца... Солнце? Откуда оно тут? Как он может находиться и в помещении и на улице одновременно? Где тогда он вообще сейчас находится? Как же много вопросов и ни одного ответа. Хорошо что голова всё ещё работает, хоть и невыносимо болит и кружится. А что вообще произошло? Надо бы понять, что бы решить что делать дальше. Хотя, учитывая в каком он сейчас состоянии, вряд ли получится сделать что-то продуктивное.

Минуты три Антону понадобилось, что бы осознать всю ситуацию и вспомнить все события, кажется, вчерашнего, дня. Когда до него наконец дошло, он хотел было подорваться с пола и что-то предпринять, но тут же его оглушил собственный крик и он плашмя упал обратно, ещё раз ударившись затылком. Настолько больно не было ещё никогда. От собственной беспомощности хотелось выть и кричать до беспамятства.

Следом пришло осознание что Арс там совсем один, и возможно думает, что его Антошка уже мёртв, что никогда больше они и не встретятся. А может мужчина вообще уже забыл про него... Грудь разрывало от физической и душевной боли одновременно. Хотелось плакать, очень сильно хотелось. Но мальчики же не плачут, правда?... Тупые стереотипы. А Шаст ведь так боялся потерять Арса, его единственный смысл жизни, он так боялся остаться без света в кромешной тьме...

Из размышлений его вырвал какой-то странный шум где-то неподалеку. Краем уха он уловил едва различимые звуки, чем-то смахивающие на работу механизма. Парень попытался вслушаться и понять, что это за звук. Вдруг по телу пробежал холодок. Внутри нарастала неясная тревога, как тёмная волна, готовая накрыть с головой. В груди что-то неприятно сдавливало. Шаст напрягся. Он готов был в любое мгновение сорваться с места несмотря на невыносимую боль. Легкое предчувствие беды обволакивало, как туман, заставляя сердце биться чаще, а дыхание - становиться прерывистым.

Что-то, недалеко от места, где находился Антон, громко упало на землю с характерным металлическим звуком. Следом посыпались ещё какие-то, вероятно, детали, но уже много и, кажется, тоже не маленького размера. Послышался звук разбитого стекла. Заработала аварийка. Осознание пришло не сразу. Сопоставив все факты, до Антона наконец допёрло, где он, в конце концов, находится. Подтверждением его догадки стал шум, который трудно с чем-то спутать. Противный, скрипящий и трещащий - звук сжимания металла. Страх сковал его тело и, уже готовый бежать, Антон, замер, будто приклеившись к полу. Это самая настоящая свалка. Свалка, куда привозят машины, вышедшие из строя. И он вот-вот, вместе с этим чёртовым фургоном, превратится в груду бесполезного металла вперемешку с человеческой плотью, если сейчас же не уберётся отсюда.

Но Шаст всё ещё лежал, втыкая в потолок и слыша звук приближающейся смерти. Он думал. Да, Антош, самое время. Даже если он что-то там себе по на придумывает, то это самое "напридумывание" никак не осуществит. Но и умирать тоже не хочется. А кому хочется? Может вообще смирится со своей участью? Ну уж нет. Если и не ради себя, то хотя бы ради Арсения надо выбираться. Пусть будет больно, зато он хотя бы будет жив.

И тут решение пришло как будто само собой. Солнце. Та щель, через которое просачивается солнце в его "скромное убежище"(не считая дыры, которую он проделал во время своего падения - уж простите, но на потолок он не полезет). Если в фургон попадает луч света, то в нём есть либо дыра, либо просто стык двух стенок машины. И в эту дыру можно даже попробовать пролезть. Только её сначала надо найти. Если особо головой у него повертеть не получится, значит надо логически, насколько позволяет эта же больная голова, подумать. Солнце падает на стену, в сторону которой повёрнуты его голова и тело. Значит щель с другой стороны. Надо бы развернуться. Хах... Легко сказать... Так, сначала поворот на бок. Еле сдержанный крик. Возвращение в исходное положение. Не то плечо. Попытка номер два. Теперь верно. И вот Шаст уже лежит на животе, хаотично, но медленно, вертя головой в поисках отверстия в стене. Победный вскрик. А, нет, больше измученно - больной. Опёрся на руку с больным плечом. Но стык найден! Причём достаточно большой.

Теперь надо осторожно, но быстро туда доползти, собрав все свои силы в кулак. Всё ради Арсения. Так, ноги в руки и погнал. Ползком, аккуратными но чёткими и точными движениями добираясь до выхода. Но чем ближе была "дверь", тем жарче становилось. Конечно, как он мог забыть. Разгар лета, начало июля. Сдохнуть на жаре или быть раздавленным в лепёшку? Увы, выбор у него не большой. И всё же он с уверенностью выбирает первое, так как шанс уйти в мир иной явно меньше.

И вот уже воздух становится свежее, солнце печёт сильнее, лучи слепят глаза, и их, к сожалению, даже не получается прикрыть какой-нибудь частью тела - всё болит. Здоровой рукой Шаст отодвигает правую часть ткани, из которой сделан фургон, и щурится ещё больше. Солнце кажется настолько ярким после полумрака в кузове машины, что Антон теряется. У него снова начинает кружится и так больная голова, он пытается за что-то ухватиться, при этом не видя ничего перед собой. И, в бесполезных попытках найти точку опоры или равновесие, он теряет их окончательно, сваливаясь на землю, расстояние до которой, казалось, было бесконечным.

- Ой, вот это жойско... - он стеклянным взглядом смотрел на свои руки, произнося эту фразу. Не сказать, что приземление вышло удачным, зато, это он ещё легко отделался. А ведь вместо стекла мог упасть на гвозди, или, того хуже, арматуру. Раны кровоточили, стекло могло начать гнить, если его не вытащить. Да что там, ему бы все раны и ссадины обработать не помешало, а то и заражение крови будет не за горами. Где на этой свалке может лежать аптечка? По сути, в любой из машин, но самым оптимальным вариантом является именно та, из которой он только что, так сказать, выпал. Но вот незадача - он не может не идти, не ползти. Нет, чисто теоретически он, конечно, всё может, но его разодраная нога немножечко этому препятствует. Но, как говорится, не попробуешь... не попробуешь. В общем, надо идти..ползти..лететь..нет, ползти. На спине. На локтях. А можно и идти, волоча здоровой рукой правую ногу за собой. Как-нибудь короче.

Выиграл второй вариант. Осталось только подняться и доползти до кабины - там в бардачке, у каждого уважающего себя водителя, должна лежать аптечка. Остаётся надеяться, что этот водитель таковым и являлся. В раздумьях Шаст еле как поднялся на ноги, точнее только на одну, и осмотрелся вокруг.

Он уже как-то бывал на похожей свалке, и поэтому почти сразу, по звуку, понял где он находится. Но это место было абсолютно другим, не таким, как он себе представлял, пока лежал в фургоне, оно было странным, как будто заброшенным. Старые, уже давно ржавые, сломанные и спрессованные машины лежали отдельными кучами. На потрескавшемся асфальте, который ещё к тому же сверху был присыпан каким-то песком и мелкой галькой, лежали всякие разные запчасти, осколки стекла, пружины и прочее оборудование для автомобилей. Из более менее новых машин был только фургон, на котором парень сюда "приехал", и старая лада, от которой, в данный момент, не осталось ничего, кроме названия. Кстати, если он сам сейчас не поторопиться, то от его аптечки, если она там конечно есть, тоже останется только груда металла и пластика. Ну что ж, вперёд и с песней. Ага блять, с похоронным маршем. Ладно, всё, надо идти. Он и так потерял много крови, а скоро ещё и сознание вместе с ней.

Не дай Бог, конечно, не дай Бог...