Тёмные воды

Когда самолёт оторвался от земли и начал набирать высоту, было уже почти девять вечера. Взлётная полоса разверзлась под нами, залитая закатным заревом, порождая в груди смутное щемящее чувство, которое обычно бывает, когда уезжаешь куда-то.

В тот вечер я взяла чуть ли ни первый же рейс, наспех забронировала гостиницу – каким-то чудом в разгар сезона там всё же нашёлся номер. Вещи собирали в спешке, взяли мало. Кирилл – так вообще почти ничего: рюкзак на одно плечо и шаманский бубен, который уехал от нас по чёрной ленте в аэропорту, под табличкой «сдача негабаритного багажа».

Всё это промелькнуло перед глазами безумством вспышек калейдоскопа, быстро сменяющих одна другую.

Но сейчас нам предстоял долгий ночной перелёт, и было время подумать.

Делая вид, что уткнулась в иллюминатор, я украдкой поглядывала на Кирилла. Он не был на Байкале лет наверное... семь? С тех пор, как сбежал сюда, в родные края он не возвращался ни разу. Какие-то безумные семь лет вдали от места, которое он больше всего любил.

Иногда я и сама чувствовала себя потерянной, пытаясь понять его шаманство, его призвание, душу и долг.

Когда ты сам себя отправляешь в ссылку и думаешь, что не вернёшься никогда. А потом бежишь по первому требованию, словно только его и ждал. Так сказали духи.

В салоне самолёта зажёгся свет, послышались щелчки ремней безопасности – набор высоты был завершён, мы взяли курс на Иркутск.

У меня были кое-какие знания о том, что тогда произошло в его жизни, но весьма расплывчатые.

О том, что это был выпускной год у него, он только закончил университет. Вечно напряжённые отношения с отцом, летняя подработка, – где-то в гостинице, кажется, – первая любовь. Что-то пошло не так у него с этой любовью.

Девушка то ли сбежала, то ли просто исчезла в конце. Растворилась без следа.

Как это вышло, я не спрашивала, чтобы не трогать старые раны. Он пытался найти не. Не смог. Понял, что проклят, не получается больше шаманить – и сбежал. Так он оказался в Москве, где обещал себе жить... нормально. Как все. И какое-то время у него это даже получалось. Сначала в магистратуру поступил, потом кандидатскую защитить умудрился как-то (без помощи духов вряд ли там обошлось), да так и остался преподом в педухе, где мы и встретились.

И вот сейчас пришло время ему вернуться, чтобы пройти второе шаманское посвящение.

С первым ему помогал дядя Сэнхэ, старший шаман рода Будаевых, обосновавшийся на Ольхоне, в посёлке, где нет ни дорог, ни связи. Туда мы и держали путь.

Путь полный испытаний, видимо. И первым из них стал этот перелёт. Почти шесть часов «Победой» – и твоя поясница начинает существовать отдельно. Кирилл всю дорогу нервничал, был как будто сам не свой, растерян и молчалив.

Но когда самолёт в семь часов по местному времени приземлился в Иркутске, у Будаева внутри будто снова зажглась та искорка, всегда дарящая тепло. Его неугасаемый бенгальский огонь. Он родился в Красноярске, а вырос в Улан-Удэ, но Иркутск всё равно знал неплохо, поэтому сразу потащил меня по своим любимым местам: к теплоходу Ангара, в этно-кафе, в меню которого я влюбилась, потому что там салат «Цезарь» соседствовал с салатом «Чингис-хан», потом на набережную, в музей декабристов, и снова в позную. Даже в Москве этот бурятский товарищ как-то вычислил местечко с хорошими буузами на фуд-корте у Электрозаводской, но ездить туда через весь город было муторно, и часто у нас просто не хватало на это времени. Поэтому сейчас почти безграничный доступ к хушуурам, цуйванам и солёному чаю приводил Будаева в искренний, почти детский, очень трогательный восторг.

Таким счастливым я не видела его уже очень давно. Пожалуй, что никогда.

Под вечер, когда солнце покрыто брусчатку плавленным золотом, мы гуляли по полному кафешек и сувенирных туристическому кварталу, вход в который охранял двухметровый символ города, грозный и мистический бабр. Когда на город окончательно спустилась тьма, Кирилл склонился к моему уху и выдал заговорщицким тоном одно интересное предложение.

Сколько себя помню, я была, как это называют, хорошей девочкой. Отличница, староста группы и волонтёр. Я всё и всегда старалась делать правильно. И я знала, что правильным было бы сейчас отправится в квартиру с большой лоджией, которую мы сняли на ночь, и лечь спать, потому что нужно пережить смену часовых поясов, а завтра рано утром нам снова отправляться в путь. Но почему-то вместо этого правильного я согласилась бахнуть с ним по энергетику и отправиться в ночной клуб, целоваться в лучах неона, выбирать у барной стойки коктейли со смешными названиями, выбегать через чёрный ход, чтобы подышать воздухом, прохладным после только прошедшего ливня. Понять, что в этот момент я тоже чувствую себя счастливой – больше, чем когда-либо.

Уже глубокой ночью, когда мы всё-таки добрались до квартиры, отмылись, и, едва соображающие, устроились на кровати в объятиях друг друга, я медленно гладила его лицо, глядя, как лунный свет мягко опускается на подушку, словно подсвечивая её изнутри.

– Ты можешь всегда поговорить со мной, поделиться тем, что тебя тревожит, – прошептала, не узнавая своего голоса. – Тебе необязательно проходить через всё это одному, проживать внутри.

Кирилл сквозь сон поймал мою руку. Поцеловал запястье.

***

На утро нас ждал ранний выезд и целая охапка сожалений о вчерашнем отчаянном выборе – башка была деревянная, во рту сухо. Двойной эспрессо на первой же заправке дело слегка поправил. А когда за окном начались поля, утопающие в зелени, стало совсем хорошо.

До переправы мы добрались часов за пять, успев даже поспать в дороге. На подъезде мы оба прилипли к окну автобуса, глядя, как на горизонте уже маячат синие воды Байкала. Слышно было, как у Кирилла перехватило дыхание.

От Сахюрты отправлялся паром, доставляющий туристов к сердцу Байкала, на таинственный шаманский остров Ольхон, где у нас была забронирована гостиница. Перед тем, как зайти на борт, Кирилл проверил с особой тщательностью, что ветровка на мне застёгнута, и капюшон натянут. И вскоре стало ясно, откуда взялось это беспокойство. Нас сопровождал ощутимый ветер – Байкал с первых минут показывал характер. Но за своим восторгом, перегнувшись через борт и наблюдая за чайками, ты едва ли замечаешь, что руки давно замёрзли. И первые двадцать минут знакомства пролетают незаметно, а потом до тебя доходит, что это маленькое путешествие окончено, и паром уже швартуется у причала.

Недалеко от пристани серые буханки-уазики, с нагретыми на солнце боками тянулись в ряд, ожидая пассажиров, которым нужно было в посёлок. От меня не укрылось, что пока Кирилл договаривался с водителем, чтобы нас подбросили до Хужира, местные пытались старательно и деликатно на бубне за его спиной взгляд не останавливать. Здесь понимали, что это и о чём. Просто об этом не принято говорить открыто.

Старый водитель, согласившийся довезти нас до гостиницы, денег не взял. Дорога вышла весёлой, потому что каждые две минуты буханку подбрасывало на ухабах так, что ты отрывался от сидения и чуть было не пробивал головой потолок. Не знаю, почему, наверное, сказывалась прошедшая в клубе ночка, но нас с этого дико потянуло на бурное «хи-хи». И каждый раз, когда буханку подкидывало на кочке, мы начинали ржать, как конченые. Особенно весело было падать на Будаева под мрачные неодобрительные взгляды водителя, которые ловишь то и дело в зеркале заднего вида.

Спустя какое-то время за окном потянулись песчаные улочки Хужира, и я не смогла подавить рвавшийся из груди умилительный вздох. Это глухое захолустье совсем не было похоже на то магическое сильное место, что Кирилл рисовал в своих рассказах. Покосившиеся домики и низко тянущиеся линии электропередач, кое-как прикрученные к деревянным столбам. Было ясно совершенно, что красота, которой шаман наделял это место, жила у него в сердце, и я надеялась, что когда-нибудь тоже смогу смотреть на эти улочки его абсолютно влюблёнными глазами.

Буханка затормозила у деревянной калитки, и молчаливый водитель объявил, что поездка наша окончена. Будаев открыл дверцу и первым спрыгнул в придорожную пыль, от которой его чёрные кеды мгновенно стали бурыми. Кирилл протянул мне руку, и я ухватилась за неё, вылезая из буханки с дорожным рюкзаком наперевес.

Едва только дверь салона захлопнулась, уазик утробно взревел мотором и тронулся с места. Мы молча проводили его взглядом, наблюдая, как старенькая буханка почти сразу скрылась за поворотом, едва не вписавшись в фонарный столб. В наступившей тишине Кирилл запрокинул голову к небу и медленно вдохнул, набирая полную грудь воздуха. Воздух вырвался наружу с приствистом, почти кашлем, как из пробитой шины.

Я уже хотела было спросить, что вдруг пошло не так у него, и тут заметила, что Кирилл смотрит на название гостиницы, широко распахнув глаза.