Штиль

Правильный человек заставит вас влюбится трижды: один раз в него, второй раз в себя и третий раз в жизнь.

24 мая. За неделю до лагеря.
В доме Галлагеров.

Карл сидел на кухонном подоконнике, шеркая ногами на плитке, с чашкой кофе, который сварила Фиона. Слишком крепкий, слишком горький — точно такой же, как разговор, что его ждал.

Фиона нервно стучала пальцами по столешнице, будто пыталась подобрать слова, которые не резанут слишком остро.

— Я поговорила с их куратором, — наконец сказала она, тихо, почти с упрёком. — Это не просто лагерь. Это... альтернатива.

Карл ничего не ответил. Он смотрел в окно, где какой-то пацан на улице гонял мяч — без обуви, в майке. У него тоже был такой возраст. До всего. До глупостей. До колонии. До жизни, которая начала закручиваться слишком быстро.

— Они назвали это "программой социальной адаптации", — продолжила она, будто читала с бумажки, — но ты и сам понимаешь, что это не совсем добровольно.

— Ага. Альтернатива наручникам. – Он усмехнулся.

— Карл... Я не хочу, чтобы ты возвращался туда. Ни в какой форме. Понимаешь? – Фиона прикусила губу.

Он всё ещё не смотрел на неё, но голос стал глуше:
— Понимаю.

— Это не просто для отчётности. Не просто, чтобы от тебя отстали. Это... шанс.

— Последний, да?

Фиона кивнула. Медленно. И добавила:
— Я просто хочу, чтобы ты попробовал. Не ради системы. Ради себя. Или... ради меня, если по-другому не выходит.

Молчание зависло между ними. Потом Карл поставил чашку на подоконник, соскользнул вниз и подошёл ближе.

— Я поеду. Но только потому что ты это говоришь.

Он был серьёзен. Слишком серьёзен, как для шестнадцатилетнего. Но Фиона знала: он всегда был таким. Просто раньше этого не замечали за его фриковатостью и бунтом.

— Спасибо, Карл, — сказала она почти шёпотом.

Он пожал плечами, отводя взгляд:
— Посмотрим, как долго я там протяну.

18 июля. Наше время.
Карл.

Он стоит в гостиной.
На полу пятна от старого пива, лампа чуть покачивается от сквозняка. Пульт от телека валяется под столом, диван перекошен. Всё до боли знакомо — каждая трещина в стене, каждая неровность на полу. Он знает, как скрипит третяя доска от двери и как пахнет кухня утром, если кто-то всё-таки встал и сварил кофе.

Но кухня — пуста.

Карл идёт туда. Шаги гулко отдаются в слишком тихом доме.

— Фиона? — он зовёт, хрипло, будто не разговаривал неделю. — Лип?

Молчание. Только стрелка часов щёлкает, отмеряя время в каком-то чужом темпе.

Он заглядывает в комнату Йена — пусто. В ванную — пусто.
Поднимается наверх.
Дверь в его комнату полуоткрыта. На столе — блокнот, раскрытый. Он подходит.
Внутри — его рисунок. Дом, ограда, забор. Наверху каракули: «Ты ведь был хорошим».

Сердце сжимается, будто кто-то резко закрыл ладонью. Он отступает назад — и в этот момент всё начинает меняться.
Пол под ногами — бетон.
Стены — голый, ободранный гипс.
Окно — зарешечено.

Он стоит уже не в доме. Перед ним — комната Хиллстоуна?. Он сам не уверен. Серая, пустая, давящая.
Он поворачивается — на стене зеркало. Он сам — в чёрной футболке с эмблемой лагеря. Под глазами — тени. Взгляд — чужой.

И вдруг, из-за его спины, будто бы совсем рядом, голос:
— Просто попробуй, Карл. Только попробуй не просрать это.

Фиона. Голос настолько чёткий, что он поворачивается.

— Фи?
Но там никого.

Он резко просыпается.

Сначала ничего не понятно.
Только потолок, белый, с трещинкой в углу. Гулкий стук сердца. Пот на спине. Веки тяжёлые. Комната наполовину залита светом — солнце пробивается сквозь щель в шторах. Где-то снаружи кричат птицы.

Он долго лежит.
Медленно моргает. Пытается вернуть дыхание. Всё ещё внутри — этот холодок от слов, которых не было. Или были?
Он садится. Бросает взгляд по комнате. Райдер спит, под одеялом, лицом в стену. Луис все еще в изоляторе. Тайлер в наушниках, рот приоткрыт. Всё по-прежнему. Всё... вроде бы.

Он встаёт, направляется в ванную.
Дверь открывается с лёгким щелчком. Он включает холодную воду, молча смотрит, как она течёт — быстрая, резкая, живая.
Он опирается ладонями о раковину и смотрит на себя в зеркало.

Лицо бледное. Глаза мутные, ресницы слиплись. Губы чуть приоткрыты. Он долго смотрит. И вдруг...
Он на секунду видит за своим отражением ее.

Фиона.
Стоит чуть сбоку, руки скрещены на груди, с тем самым взглядом, в котором усталость, злость, страх и любовь смешаны так, что не разобрать.
И он знает — это не она. Не может быть. Но не отводит глаз.

— Я стараюсь, — почти шёпотом.
Он сам не понимает, сказал ли это вслух.

Образ исчезает. Только он. Зеркало. И холодная вода.

Он зачерпывает её руками, резко умывается. Лёд по коже, но он не жалуется. Он жив. Сегодня 18 июля. В лагере.
Он вытирается краем футболки, выходит.

На секунду замирает у двери, прежде чем шагнуть обратно в день.

Обязательное утреннее занятие:
аудитория, воздух, Эллен Мактрей.

Запах комнаты был почти стерильным, но с привкусом старого пластика и чего-то — не то пыльного, не то искусственно сладкого, отдалённо напоминавшего жвачку из детства, которая всегда липла к зубам. Белые пластиковые стулья стояли в два полукруга. На стене — мотивационные лозунги, напечатанные в Comic Sans и приклеенные скотчем: «Каждый день — шанс измениться!», «Ты лучше, чем твои ошибки!», «Подлинная свобода — в послушании».

Они сели. Все — в одинаковых серо-бежевых футболках лагеря, все — молча. Даже Теа, теперь уже не с ними, сидела ближе к углу с новыми девочками, с которыми начала ворковать последнее время. Несса, Лили и Эл сели ближе к центру. Воздух в комнате стоял, как в кладовке, где всё давно забыто, но ещё хранит запах чужих решений.

Дверь открылась.
Вошла она.

Эллен Мактрей.

Высокая, сухощавая женщина в опрятной белой блузке, воротник застёгнут под горло. Светлые, седоватые волосы убраны в плотный пучок, ни единого выбившегося волоска. На вид — доброжелательная, даже учительская. Улыбка на лице. Но глаза... глаза были другого оттенка: холодного, серого, режущего. Она смотрела на них, как на лабораторных крыс, с прищуром, в котором скрывалась чистая, выдрессированная жестокость. В этой женщине было что-то абсолютно античеловеческое — и при этом глубоко легитимное.

— Доброе утро, девочки, — произнесла она с той натянутой доброжелательностью, в которой было больше угрозы, чем заботы. — Сегодня мы поговорим о границах дозволенного. Об ответственности. И — об искуплении.

На столе стояла коробка. В ней — десятки листков и карандашей.

— Каждая из вас сейчас напишет короткое сочинение на тему: "Я благодарна за то, что меня привели в Хиллстоун". И подумайте хорошенько. Мы не будем принимать... пустых ответов.

Ни одна не пошевелилась. Только лёгкое движение глаз, кто-то теребил ноготь, кто-то сцепил руки между коленями. Несса смотрела прямо вперёд, чувствуя, как ей хочется оттолкнуть стол, выйти. Но нельзя.

Потом — лекция.
Двадцать минут чистого, душного ада.

О вреде зависимостей, о «деструктивном выборе», об «энергетических вампирах» — друзьях, семье, прошлом.
О полном отказе от личности, какой ты была.

Мактрей произносила это вкрадчиво, с подлинной гордостью за выученные фразы. Она не повышала голос, но каждое слово звучало как приговор.

Потом — читка сочинений. Девочка слева от Эл — темноволосая, по-видимому, новенькая — поднялась с листком. Голос у неё дрожал.

— ...и я... благодарна, потому что здесь я научилась быть лучше... наверное. Мне страшно, но я знаю, что...

Она не закончила. Слова оборвались где-то между глоткой и лёгкими.
Глаза защипало. Она опустила голову, и начала плакать.

— Милочка, — голос Эллен прозвучал мягко. Почти с материнской нежностью. — Пойдём, подышим. Это слишком личное. Я всё понимаю. Правда.

Женщина подняла девочку, обняла её за плечи и повела к двери. На секунду она обернулась и взглядом просканировала комнату — настороженно, почти как волчица.
Глаза остановились на Несс.
Она всего на долю секунды встретилась с этим взглядом — и почувствовала, как изнутри её прожигает что-то тонкое и ледяное.

Дверь закрылась.

И тут — тишина.

Такая, в которой слышно даже, как кто-то двигает пальцем по бумаге.

Сначала был глухой звук. Потом... глухой крик.
Неразборчивый, но в нём было что-то дикое.
Звук удара. Что-то упало. Потом — ещё один удар. Девочка завизжала.

И весь зал сидел. Никто не шелохнулся.

Несса сжала колени.
На секунду она глянула на Лили — та молча смотрела в стол. Потом — на Эл. Эл не отводила взгляда. В её глазах был ледяной ужас, но она тоже сидела. Нельзя.

Это Хиллстоун.
Здесь так делают.

Минуты две спустя Эллен Мактрей вернулась. Прическа — идеальна. Осанка — ровна. На лице — никакой эмоции. Она села, как будто ничего не произошло.

— Продолжим, — сказала она, поправляя край рукава.

После занятия.

Они вышли в коридор. Несса ощутила, как её плечи буквально начали «оттаивать» — как будто всё время сидела под прессом. Эл шла рядом. Медленно.

Когда они миновали выход из корпуса, Лили выдохнула сквозь зубы:
— Пиздец.

Эл кивнула и тут же заговорила.

— Джейми рассказывал. Про эту. Про то, как она может быть. Я думала, ну, знаешь... может, он утрировал. А он, оказывается, еще мягко говорил.

Несса молчала.

Эл бросила на неё взгляд, потом сказала:

— Он всегда говорил: не слушай их. Никогда. Даже если будешь думать, что они правы — не верь. Делай вид, улыбайся, кивай, а внутри — не впускай. Вообще. Ни слова. Это... — Она замялась. — это как яд.

Они идут дальше, под солнцем, но свет тут почему-то не греет.

— Просто живи так, будто ты в спектакле, — добавляет Эл. — Ты актриса. И если они поверят, что ты «починилась», они от тебя отстанут.

Несса не ответила. Только сжала губы, как будто пытаясь удержать что-то внутри.

Слово. Или дыхание.

В столовой стоял влажный запах жареной курицы, дешёвого порошкового пюре и чего-то кисловатого — компот из сухофруктов, может быть. Люди гудели, как рой, но не громко, сдержанно, будто каждый чувствовал, что день тянется на изломе. После утреннего «обязательного полезного занятия» говорили вполголоса, чуть наклоняясь друг к другу. Кто-то хихикал не к месту, кто-то молча ковырялся в еде.

Несса молчала. Взяла поднос, села рядом с Лили. Эл — напротив. Почти не ели. Ложка скользнула по пюре, оставляя след, как по грязной штукатурке. Курица пахла слишком резко. Несса подвинула тарелку. Под ногами — что-то клейкое, липкое. Наверное, кто-то пролил компот. Всё раздражало. Даже ровный свет ламп над головой, как из морга.

Когда они вышли, облака сгустились. Воздух был тёплым, но густым, как будто натянутой кожей. Солнце не показывалось уже давно. По земле ползла тяжесть, будто влага поднималась снизу.

— Пойдём? — Лили ткнула её локтем. Несса кивнула. Они свернули за корпус, миновали старую лавку с облупленной краской, прошли мимо спортзала, где кто-то вяло стучал мячом, и направились в сторону озера.

Шли молча, пока шум лагеря не растворился позади. За деревьями воздух казался чище, свободнее. Где-то капнула вода — возможно, капля с ветки. Или первые капли дождя.

— Я думала, — первой заговорила Лили, — что в таких местах тебе хотя бы не приходится бояться кураторов. Типа, они же воспитатели, да? Взрослые. А сейчас такое ощущение... будто они ждут, когда ты сломаешься. Даже помогают.

Несса молча оглянулась. Ветка треснула под ногой. Лили села прямо на камень у воды, обняв колени. Несса рядом, чуть пониже, на влажной траве.

— Когда эту девочку вывели... — Лили сглотнула. — Мне казалось, что у меня сердце вывалится. Понимаешь? Не от ужаса даже. От бессилия. Мы просто сидели. Все. Сидели, как... как мебель. А потом — тишина, крики. И всё. Вернулась одна Эллен, а девочка — нет.

— Это как в цирке, — сказала Несса. Голос чуть охрип. — Дрессировка. Только вместо хлыста — правила. Страх. Молчание. Лицо Эллен, когда она возвращается. Такое... будто ей искренне понравилось. Как будто она получила своё.

Они замолчали. Ветер тронул ветки.

— В изоляторе, — Лили вдруг сказала тише. –там просто бетон и дырка. Ни света, ни матраса. Кормят один раз в день. Воды — глотками. И тишина. Такая, что можно сойти с ума.

Несса повернула голову.

— И Луис... сам туда пошёл. Добровольно.

Лили кивнула. В глазах у неё блеснуло.

— Он прикрыл Райдера. Я сначала злилась. Типа, на хрена, зачем тебе это надо? А потом... знаешь, я подумала. Что, наверное, я бы тоже так сделала. Ради тебя. Ради Эл. Если бы нужно было — я бы пошла. Потому что... легче самой страдать, чем видеть, как вас ломают. Ты понимаешь?

Несса смотрела на гладкую поверхность озера. Ветер гонял по воде лёгкие ряби.

— Я понимаю. — Она выдохнула, медленно, сдержанно. — И мне от этого страшно. Потому что я знаю, каково это — когда на тебя давят. Я выросла в доме, где тоже нельзя было быть собой. Где нельзя было спорить, нельзя было плакать, нельзя было быть слабой. Но даже там не было... вот этого.

— Здесь всё иначе, — сказала Лили, прищурившись в сторону неба. — Здесь всё про то, чтобы тебя перешибить. Чтобы ты сама себе больше не верила.

Наступила тишина. Несса поковыряла пальцем в траве.

— Иногда, — медленно начала она, — я думаю, что всё, что я чувствую... оно неправильное. Как будто... нет, не так. Как будто это не вовремя. Не туда. Что не стоит. Не положено. Что если я к нему тянусь — значит, я слабая. Глупая, уязвимая. А потом... потом я вижу, как он смотрит. Или как он молчит. Или как смеётся. И у меня внутри что-то... странное. Тихое. И очень живое.

Лили посмотрела на неё с боковой улыбкой. Тепло. Внимательно.

— Ты про Карла?

Несса едва заметно кивнула.

— Это не «люблю» пока, Лоу. Но, наверное, это уже не просто «нравится». Это что-то между. То, от чего щемит. И не хочется терять.

Лили обняла её за плечи.

— Если этот придурок разобьёт тебе сердце — я разобью ему всё, что у него есть.

— Ты это уже не в первый раз говоришь, — фыркнула Несса, но не отстранилась. — И я запомнила. В тебе я как раз не сомневаюсь.

Они посидели ещё немного, в тишине. Лишь ветер шумел в кронах, и где-то вдалеке прошумела вода — то ли волна, то ли лёгкий дождь.

— Знаешь, — сказала Лили, — я не думала, что мы будем здесь вот так. Без Теи. С Эл. И с новыми чувствами. С новыми страхами. С новыми... нами. Как будто лагерь нас не только ломает. Он и показывает, кто мы есть. Кто рядом с нами — по-настоящему.

Несса не ответила. Просто кивнула. И впервые за этот день — не от холода, не от злости, а от чего-то другого — ей захотелось, чтобы это молчание длилось чуть дольше.

Еще пара минут и они встали, направившись в корпус.

Возвращаясь к корпусу, Несса с Лили шли молча. Усталая тишина повисла между ними — не напряжённая, скорее, тяжелая после всего, что было сказано. Слова оставили послевкусие — и горечь, и тепло одновременно. Тепло — потому что это была правда. Горечь — потому что они знали, где находятся.

На подходе к корпусу до них донёсся какой-то шум — глухой, приглушённый, будто звук сквозь толстое стекло. Сначала — неразборчивые выкрики, потом — звонкое:
— "Ты охуел, что ли, совсем?!"

Лили остановилась. Несса тоже.

— Что за хрень? — Лили свела брови, обернулась в сторону боковой тропы, ведущей за спортзал.

Там, за навесом металлической крыши, слышались сдавленные голоса, один перебивал другой. Кто-то задыхался, кто-то захлёбывался в бешенстве.

— Я сказал — нет! Пошёл ты нахуй! — голос высокий, раздражённый. Потом — удушливый стон и грохот. Что-то или кто-то ударился о бетон.

Несса дёрнулась. Это был Тайлер. Она узнала его тон, даже не сомневалась.

— Тебе сказали, блядь, не нарываться! — другой голос, с хрипотцой, немного надломленный, резко срывался. — Ты думаешь, если ты здесь барыжишь, тебе всё можно?!

— Это не твоё дело, понял? Не твоё! — Тайлер сорвался на визг, и тут же — глухой удар.

Тишина. Потом чьё-то сиплое:
— Эй, слышь, отпусти его!

Несса дёрнула Лили за рукав. Та молча кивнула — они двинулись ближе, прячась в тени здания. Окно чуть приоткрыто. Несса слышала каждый звук.

— Карл! — донеслось неожиданно. И всё замерло.

— Карл, скажи ему! Он же твою ж мать видел, как ты тогда...

— Замолчи. — это был он.

Голос Карла — тихий, без угроз, но в нём что-то было. Как щелчок затвора. Как затишье перед выстрелом.

— Я сказал — всё. Отъебитесь от него.

— Ты за него впрягаешься, да?

— Он не твой вопрос. Понял?

— Да ты чё, серьёзно? Он тебе кто вообще, Карл? Мама, блядь? — насмешка. Кто-то хихикнул, другой фыркнул, пытаясь казаться смелым.

— А ты хочешь быть следующим, кому я челюсть вышибу?

В этот момент Несса почувствовала, как мороз прокатился по позвоночнику. Не от страха — от узнавания. Вот как он говорит, когда серьёзно. Без понтов, без позы. Просто говорит — и все слушают.

Секунда — и снова шум: кто-то закашлялся, кто-то выругался:
— Да пошёл ты... Ладно. Всё, забей.

— Пошли, нахуй тут стоять.

Смех. Хриплый, нервный. Шорох ботинок по песку. Один из пацанов пнул бутылку — та прокатилась по асфальту, задев чью-то ногу.

— Чё, заревешь теперь, как девка? — фыркнул кто-то.

— Заткнись, Джейд, блядь, ты и так вчера в изоляторе посидел, не охуел бы.

Потом шаги. Разнонаправленные. Кто-то ушёл в сторону кухни, кто-то — к курилке. Кто-то ещё бросил:
— Разборки по утрам, по вечерам... Хиллстоун, мать его.

Лили с Нессой стояли как вкопанные. Ни одна не пошевелилась.

— Ты это слышала? — только и спросила Лили.

— Слышала.

Несса всё ещё смотрела на окно. Тень мелькнула — Карл. Его силуэт прошёл мимо — быстро, нервно, но уверенно. Он кого-то вёл под руку. Вероятно, Тайлера.

— Он за него впрягся. Реально. — Лили будто не верила. — Он реально с кем-то встал за этого укурка.

— Он отхватил за него. Тогда. Не сегодня.

— Что?

— Потом расскажу.

Сзади кто-то выругался. Один из кураторов прошёл мимо, не заметив девочек в тени. Он говорил по рации:
— Да, драка за спортзалом. Опять Тайлер. Проверьте, чё там. – Пауза. — Нет, Карл был. Ушли уже.

— Ну охуеть теперь, — пробормотала Лили, сдвигая волосы с лица. — Они реально тут, как на зоне.

— Они и живут по тюремным понятиям. — тихо ответила Несса. — Просто мы это не всегда замечаем.

— Каждый день, да? Такие разборки?

— Каждый. Только мы не знаем. Или не хотим знать.

На мгновение повисла пауза. Потом Лили хмыкнула:
— Девочки сюда не лезут. Тут, типа, не наш уровень. Но нас это касается. Как ни крути.

— А если бы не Карл? Тайлер бы отгреб по полной.

— Может, и не встал бы больше.

И вдруг стало холодно. Невыносимо холодно. Хотя солнце всё ещё проглядывало сквозь облака.

Когда они с Лили заходят в комнату, внутри — тихо. Только оконная занавеска колышется от сквозняка, и слышен слабый гул голосов снаружи. Эл сидит на своей кровати, в наушниках, но как только девочки входят, она мгновенно смотрит на них. В её взгляде — не вопрос, а напряжённое ожидание. Она поняла, что что-то произошло.

Несса почти не глядит ни на кого.

— Я в душ, — бросает она и уходит в ванную, закрывая за собой дверь.

Вода обдаёт её холодом сначала — и это хорошо. Ей нужно не размягчиться, а прийти в себя. Пена мыла уходит по плитке, в голове снова и снова — вспышки того, что они видели. Драка. Замес. Кто-то отлетает к дереву. Кто-то ржёт. Кто-то матерится. Тайлер. Карл. Остальные — не разобрать.

Было страшно? Не совсем. Скорее... странно. Как будто открылась занавеска в театр, где ты давно чувствуешь себя актёром, но всё ещё сидишь в зале.
Те, кто там, — не какие-то другие. Это не чужое. Это может быть и про неё.
Если понадобится — она войдёт в круг. Не потому что хочет, а потому что нельзя позволить, чтобы били тебя.

Либо ты - либо тебя.

Она знает это. Всегда знала. Её учили совсем другому, но это — куда честнее.

Она выключает воду, кутается в полотенце, выходит. Волосы мокрые, но уже не текут. В комнате — Лили на кровати, Эл по-прежнему сидит, только теперь без наушников. Между ними — что-то уже проговорено. Несса ощущает это сразу.

Лили смотрит на неё:
— Я рассказала ей. Всё. То, что мы видели.

Эл отзывается сразу — ровно, спокойно, без истерики:
— Это нормально.

Несса смотрит на неё. Эл выдерживает её взгляд.

— Это обыденность. Просто нас не зовут в этот круг, — продолжает она. — Не потому что скрывают. Просто потому что... ну, это их. Разборки пацанов — это их территория. Туда лучше не соваться.

Она говорит без презрения, без страха. Просто — как о погоде.

— Если бы это было что-то женское — ну, типа, крик, потасовка, какая-нибудь фигня в курилке, может быть что пожестче, — туда бы вписались мы. Но это — совсем другое.

Она замолкает на секунду, потом добавляет:
— Джейми всегда говорил: если ты не в теме — не лезь. Лишний раз лучше молчать и пройти мимо. Потому что если влезешь — в следующий раз уже тебя втянут. А втянут — всё, назад пути нет. Там уже свои правила.

Несса кивает. Без лишних слов. Всё, что говорит Эл — не новость. Просто подтверждение того, что она и так чувствует.

— Это не жалость, — говорит Эл, — и не страх. Это просто закон. Хиллстоуновский. Разборки — как умыться с утра. Как почистить зубы. Их не обсуждают. Их делают.

Лили кажется немного растерянной.

— А если туда попадёшь?.. Ну, мы?.. — спрашивает она негромко.

— Значит, попадёшь. И либо херачишь, либо тебя, — отвечает Эл. — Тут нет середины. И уж лучше ты.

Несса почти улыбается. Почти.
Она это понимает. Не страшно. Противно — да. Грязно — может быть. Но она не боится. Если замес — она даст сдачи. Не ради понтов, не ради одобрения. Просто потому что — иначе нельзя.

И сейчас ей спокойнее, чем было. Всё встало на свои места.
Она садится на кровать и смотрит в окно. Птицы летают высоко. Над Хиллстоуном облака, и свет, и воздух, полный свободы, которой здесь нет.

Курилка. За полчаса до ужина.

Пахло сырой травой и дешёвым табаком. Солнце пробивалось сквозь облака, серыми лоскутами ложась на щебень, размягчённый дневной жарой. Несса стояла, облокотившись плечом о стену курилки, сигарета в пальцах тлела неспешно. Затяжки были ленивыми, не ради удовольствия — чтобы отвлечь голову, чтобы не думать. На губах остался горьковатый привкус ментола.

Когда дверь со скрипом открылась, она даже не повернулась — только чуть приоткрыла глаза. Вошла девочка. Узкое лицо, волосы в неудачном мелировании, странные шорты. Из тех, с кем теперь ошивается Тея. Её голос — немного визгливый, уверенно-девчачий:

— Эй, сигарета есть?

Несса молчала секунду. Потом, не глядя, достала из пачки одну, бросила её в сторону девчонки. Та ловко подхватила, улыбнулась уголком губ.

— Спасибо, — хмыкнула она. — У тебя классные. Мятные, да?

Несса промолчала. Она не смеялась. Не улыбалась. Вообще не смотрела в её сторону.

Они стояли, затягивались, воздух в курилке становился всё плотнее — от дыма, от неловкости. Девочка пялилась на Нессу с каким-то странным выражением, будто приглядывалась.

А потом подошла ближе. На полшага. Почти вплотную. Тихо, почти шёпотом:

— А кто из них, типа, самый симпатичный? Мне бы... опытного. — И, как будто между прочим, добавила с лукавым полутоном: — Ну, куратора, типа... чтоб аккуратно, чтоб нормально.

Несса медленно повернулась к ней. Выдохнула дым. Уголки губ приподнялись — но не в улыбке. Скорее в чем-то зверином.

— Ты чё, блядь, вообще охуела?

Девочка отшатнулась чуть, руки подняла в жесте «эй, не злись».

— Эй, спокойно, спокойно, сорри! — Она захихикала нервно. — Просто... мне Тея сказала, что ты, типа, шаришь. Что ты... ну, в теме. Я не в смысле обидеть, я для себя просто. Типа... ну, посоветуй, кто норм.

Несса смотрела на неё с таким выражением, будто собиралась врезать. Глаза — тяжёлые, с прищуром. В голосе — сталь:

— Тебе, блядь, голову никто не советовал полечить? Ты чё несёшь, а?

Девочка потупилась. Мямлила:

— Ну, блин... Она сказала, что вы там в комнате... все, ну, типа...

— Ага, — зло перебила Несса. — Тейка сказала. Вот и иди к своей Тейке. Пусть тебе подберёт "опытного".

Та молчала. Пожала плечами, опустив взгляд.

— Ладно. Прости, — выдавила наконец. — Я не со зла. Честно.

Выбросила окурок. Раздавила его подошвой.

— Всё, я пошла.

Несса ничего не ответила. Просто стояла, докуривала. Глаза смотрели в никуда, лицо каменное. Потом, шепотом, почти про себя, в сторону двери:

— Пиздец ты, подлая мразь.

Табачный дым повис в воздухе, густой и вязкий, как злость. Несса затушила окурок, медленно выдохнула. Развернулась, ушла на ужин.

***

Запах столовой въедается в кожу и волосы: кислота супа, перегретый кетчуп, пластиковые подносы, вспотевшее молоко в стаканах. Несса держит поднос перед собой, как щит, и идёт за Лили, через гул голосов и скрежет ножек по линолеуму.

Лили идёт вперёд — быстро, резковато, но с прямой спиной. Как будто держит лицо. У их стола она ставит поднос и в этот момент что-то замечает, замирает на долю секунды. Несса поднимает взгляд.

И ловит его.

Пламя. Пятно яркости в общей серой размытости. Рыжая девочка — через несколько столов. Она как будто из другого лагеря, из другой сцены, чужая по интонации. Волосы ровные, до лопаток, цвета мёда с паприкой, слишком яркие для этого тусклого света. Сидит не с подружками, не в толпе. Она просто смотрит. Прямо в лицо. Никакой эмоции — ни вызова, ни интереса. Только взгляд, как у зверя, который что-то понял. Или уже знал.

Несса чуть моргает, как бы выходя из кадра. И в этот же момент — рядом, сбоку:

— Да иди ты нахуй, — жёстко и громко бросает Лили. Чётко, как выстрел.

Несса разворачивается — и всё сразу встаёт на свои места. Возле соседнего стола стоит Тея. Волосы новые — короче, светлее, не идут ей ни хрена. Лицо перекошено то ли злостью, то ли удовольствием. Поднос в руке, как будто она готова его швырнуть.

— Ещё вчера улыбалась, сучка. А сегодня — что? Поигралась в лучших подружек, да? — говорит Тея, и голос у неё противный, с тем дрожанием, что бывает перед истерикой. — Я ж тебя насквозь вижу, Лили, ты ж...

— Хватит, — отрезает Несса, ставя поднос на стол. — Че за хуйню ты опять устроила?

— Да ты вообще заткнись, — бросает та ей. — Ты тут при чём? Всё, блядь, на себе тащишь? Ты думала, ты центр, что ли? Мисс холёная, губы поджала, нос задрала — это не твой сериал, поняла?

— Бля, чё она несёт... — Бормочет кто-то сбоку, садясь.

Тея, будто не слышит. Или наоборот — слышит, и это её только заводит. Она уже подошла вплотную к ним, кидает поднос на край стола, аж кетчуп из блистера плещется на скатерть.

— Вы, блядь, думаете, я просто так ушла, да?! Да вы, нахуй, никто без меня! Вы только вместе что-то из себя строите! Одна на обидах сидит, вторая — в башке одна тоска, третья вообще...

— Ты чё, реально, ебанутая? — перебивает её Несса, тихо, без эмоций. Даже не злость — просто утомление.

— Слушай, иди лучше к своим новым. Там, где ты сейчас шепчешься, — добавляет Лили, не повышая голоса. — Просто отъебись.

Тея снова распахивает рот, уже готовится вывалить очередной виток словесной диареи, и в этот момент:

— Всё, блядь, хватит, — голос ленивый, словно человека выдернули из дремоты. — Съебала со сцены.

Райдер стоит рядом. Проходил мимо и не смог не вмешаться. Его голос — не громкий, но сквозь него слышен стальной нерв.

— Если хочешь, чтоб тебя кто-то въебал — не к ним иди. Я могу. Если настаиваешь, — добавляет он с лёгкой, почти ленивой усмешкой.

Тея дёргается, как при пощёчине. Метает взгляд на него — с ненавистью, потом — на всех остальных. Ловит пустоту. Ни одного сочувственного взгляда.

Скрип зубов. Поднос срывается с края стола и с грохотом влетает в грязную посуду. Она разворачивается и уходит, резко, цепляя плечом какой-то чужой стул. Садится одна. Смотрит в стену.

Райдер фыркает, откидывается на спинку стула, поворачивает голову к ним:

— Мне весело, когда она разгоняется.

— Спасибо, Капитан Поддержка, — хмыкнула Эл, даже не отрываясь от еды.

— К вашим услугам, дамы.

Тишина за столом тянется секунду-другую. Потом Несса поворачивает голову — почти незаметно. Там, через ряды столов, в полутени, Карл. Он смотрит. Ни одной эмоции, просто прямая фиксация.

— Всё норм? — Спрашивает он, как будто между делом. Его голос растворяется в звуках толпы.

— Ага. Всё как всегда. – Несса кивает.

Вечер. Комната 17А.

Когда они подошли к двери, стрелка часов едва перевалила за девять. День уже давно истёк, остались только его остатки — липкие, вымотанные, как и сами они. Кто-то, кажется, Эл, автоматически потянулась за ручкой. Свет внутри вспыхнул, и в ту же секунду трое остановились на пороге.

Комната была... не их.
Как будто они вернулись в чей-то брошенный, обглоданный приют. Как будто за те два часа, что их не было, кто-то жил здесь чужой жизнью — мерзкой, липкой, развязной.

Пахло чем-то знакомым, но искажённым — табак, приторный алкоголь, затхлая влага и... что-то ещё. Сладкое. Разложившееся. Как будто пролили ликёр, потом полили его духами, а сверху — затушили сигарету.

— ...ёб твою мать, — выдохнула Лили.

Несса не двигалась. Только глаза метались — от кровати к полу, от стола к окну.
На подоконнике — стеклянные банки, одна со следами засохшего сиропа на горлышке. Пачки сигарет — смятые, распотрошённые. Кто-то курил жадно, с яростью — фильтры разорваны. Обёртки от шоколадок, пустые блистеры, какие-то крошки, пыль, волосы... всё перемешано в каком-то безумном коллаже.
В углу валялась банка Dr. Cherry, треснутая. Лужа под ней впиталась в покрывало.

— Это пиздец, — сказала Эл. Сухо. Без эмоций. Почти отстранённо.

Под кроватью что-то блестело. Несса медленно подошла, опустилась на корточки, заглянула.
Футболка. Чёрная. Почти наверняка — Эл. Скомканная, как тряпка. Влажная. Запах от неё шёл мерзкий — как будто в ней кто-то катался по земле, потом вылил на неё сироп... и не только. Или вытер рот. Или хуже.
Она не тронула её. Просто встала.

Лили сжала кулаки.
— Вау, еще наверное зубные щетки в унитазе поплавали.

Несса прошла в ванную, там – зеркало. На нём, размашисто, размазанной рукой, помадой — фраза:
"Они тоже думали, что пронесет."

В первый момент слова не врезались в сознание. А потом пришёл холод, словно по позвоночнику прошлась игла.
Фраза была не просто пугающей. Она была... личной. Как предупреждение. Как намёк. Как из какого-то ужаса, который знает только тот, кто уже что-то видел.

— Лили... — начала Эл, но та уже села на свою кровать, откинула подушку и замерла.

В руке — скомканная бумажка. Дрожащая. Пожухлая. Почерк — неровный, как будто писали на ходу или дрожащей рукой.
Лили развернула и прочла вслух:
– "Сладенькая, не скучала?"

Тон её голоса был металлическим.

— Как же заебали,— сказала она, поднимаясь. — Типа войну затеяли. Или проверка на прочность?

Несса стояла у шкафа, замирая на секунду. Она чувствовала, как сердце сжимается в груди, как ладони становятся влажными. Хотелось закричать, выдохнуть, ударить кулаком по стене.
Вместо этого она села и осмотрела ящик. Вроде всё на месте. Но внутри всё равно гудело: кто-то был здесь. Кто-то трогал их вещи. Кто-то смеялся при этом.

Эл метнулась к своему ящику. Проверила блокнот, бельё, браслет от матери. Всё было. Но ощущение грязи — уже въелось в кожу.

— Это Тея, — сказала Лили.

— Она бы не полезла сюда сама, — ответила Несса. — Она с кем-то. У неё есть эти подружки.

— Или девочки с 18С, — Эл. — Они могли это сделать для неё.

Несса вспомнила ту девочку из курилки — светлая, бледная, с глазами, в которых плавал страх, как в пруду, и в то же время игривость.

— Я столкнулась с одной из их новых. Мямля, вроде испугалась... но кто её знает. Она вообще ни разу не моргнула, когда я смотрела на неё.

Молчание.
Оно стало как пелена. В этом молчании было больше ужаса, чем в любой фразе. Потому что все трое понимали: это проверка. Это провокация. Кто-то хочет, чтобы они сорвались. Или чтобы их сдали.

Эл вдруг резко поднялась:
— Я сбегаю. Узнаю, где проверка. — Она уже шмыгнула за дверь, не дожидаясь одобрения.

Несса и Лили остались вдвоём.

— Быстро. Убираем, — сказала Лили. Голос — хриплый, будто закурила десяток подряд.

Она схватила мешок, начала сметать в него банки, обёртки, окурки. Несса кинулась к кроватям, стянула простыни, чтобы вытряхнуть мусор — волосы, бумажки, фантики. Под кроватью застряла сигарета. Лили вцепилась в неё пальцами.
На зеркале помада не стиралась. Несса тёрла и тёрла — но красный только размазывался.

— Блядь, она жирная!

— Три сильнее!

— Я тру!

Мешок переполнился. Они остановились.

— Куда? — Лили повернулась к Нессе. — Куда, блядь, это всё деть?

— В окно?

— Нас увидят.

— За шкаф?

— Нет, там места мало. И могут заглянуть.

Несса на секунду замерла, прижав мешок к груди.
Они не успеют.
Они не вытащат это.
Если зайдут — всё, конец.

Дверь распахнулась. Эл вбежала — бледная, волосы растрёпаны, глаза как у зверя.
— Они уже проверили весь первый корпус. Первый этаж нашего корпуса начали. Мы следующие.

Все замерли. Даже воздух перестал двигаться.
Тишина. Ни звука.

И потом — ВЗРЫВ.
Руки, движения, треск полиэтилена, простыни летят на пол, зеркало трётся локтём, потом салфеткой, потом уже просто тряпкой, намоченной из кружки.
Банки под кровать, одну — под ванну. Таблетки — в унитаз. Кто-то пытается смыть. Вода не уходит. Паника. Несса хватает остатки, кидает за шкаф, Лили судорожно вытирает пятно на полу, где лежала та футболка.

— Если нас поймают, это не просто выговор, — сипит Лили. — Это, блядь, изолятор. Усиленное давление. Ебаные беседы с психологами. Вся хуйня.

Несса, уже опустившаяся на корточки, застыла с пучком сигарет в руке, которую она как раз собиралась сунуть под матрас. Эл стояла у зеркала, тёрла его старой футболкой, и теперь эта футболка была в разводах красного и серого, как будто её измазали чем-то гораздо хуже, чем помада. Вонь усилилась, и от горячки тревоги тошнота подкатила ко рту.

Всё, что последовало, было как кадры без звука. Слишком быстро, слишком неосторожно. Мешок, который они не знали, куда деть, теперь летел под раковину в ванной — затолкали пинками, но часть мусора осталась на полу, чёрный пластиковый угол выглядывал.

Эл рванула в сторону подоконника — там, на голом бетоне, оставалась банка с обгоревшим фильтром сигареты, присохшая к краю. Её сорвало с треском — осталась ржаво-серая полоса. Эл швырнула банку в мусор, но та со звоном отскочила и укатилась под кровать.

Несса метнулась к зеркалу. Послание всё ещё читалось отчётливо, несмотря на разводы.

Она попыталась стереть его полотенцем — влажным, чьим-то старым, с запахом клубничного шампуня. Бесполезно. Буквы размазывались в кровавую кашу, будто надпись оставили чем-то живым.

Лили суёт что-то под раковину, спотыкается о уголок ковра, едва не падает. Элинор резко выдёргивает батарейку из дешёвого музыкального брелка, прячет подушку себе за спину, вжимаясь в стену. На секунду — только тяжёлое дыхание.

И тут – стук в дверь.

И на этом стуке всё замирает.

Голова Нессы будто гудит от звона тишины, всё внутри сокращается в узел. Она стоит у зеркала, тряпка всё ещё в руке, лицо отражается рядом с расплывшимся текстом, и кажется — послание теперь смотрит прямо на неё.

У Лили в руке — последняя вещь: тюбик блеска для губ, чужой, помятый, валялся возле банки. Без раздумий она пихает его в карман шорт. Глупо. Грязно. Панически.

– Проверка.

Голос — сухой, куратор Пирс. Ни угрозы, ни подозрения, просто уставший механический тон.

Несса, уже подходя к двери, ощущает, как липкая от пота ладонь скользит по металлической ручке. Позади — Эл поправляет простынь, Лили села на кровать, закрыв глаза, будто притворяется спящей. Мусор, кажется, исчез. Но запах — он никуда не делся. Он висит. Он может выдать.

Рука Нессы на замке. Последний вздох.
И она открывает дверь.

На пороге — куратор Пирс. Высокий, угловатый, с лицом, будто выточенным из сухой древесины, всегда пахнущий скучной колонской и раздражением. За ним маячит девочка — Лиана, его помощница на сегодня. С блокнотом и ручкой, прикусывающей губу от важности.

Несса делает шаг в сторону, будто не чувствует ног, пропуская их внутрь.
За спиной она слышит, как Эл выпрямляется, как Лили что-то дёргает под подушкой, как дрожит в стеклянной банке, спрятанной под кроватью, капля — тук — по внутренней поверхности.

Куратор делает несколько шагов вперёд, не торопясь. Скользит взглядом по комнате. Тишина. Только хруст собственного дыхания внутри головы.

— Стало чище, чем днём, — замечает он, будто вбок. Никому. И в то же время — всем.
— Необычно.

Лиана делает шаг вперёд, быстро пробегает глазами по углам. Замечает какую-то мелочь — уголок фантика у ножки стула. Застывает. Несса чувствует, как от неё отделяется холод, как будто её душа на шаг отступила назад, в темноту за спиной.

— Это от Лили. У неё конфеты от матери. — Эл. Вдруг. Ровным голосом. — Мы вчера видели, как она жевала одну.

Лили поворачивает голову, медленно, с таким взглядом, что в другой момент, в другом мире, Эл бы за это получила. Но не сейчас. Сейчас они заодно. Все.

Пирс не торопится. Зашёл в ванную. Глядит на зеркало. Подходит ближе.
Несса ощущает, как по позвоночнику бежит огонь. Там, где была надпись — теперь мутное, влажное пятно. Свет от потолка отсвечивает странно, словно всё ещё можно разобрать буквы под слоем стирания.

— Что с зеркалом?

— Помада. Лили мазала губы, размазала рукой. Потом Эл пыталась стереть. Вышло плохо, — отвечает Несса. Сама. Не верит, что это её голос. Он звучит спокойно. Почти лениво.

Пауза. Пирс смотрит на неё. Слишком долго.

— Не очень аккуратно, но... ладно.

Он делает ещё два шага, наклоняется к мусорному ведру. Несса внутренне сжимается. Оно пустое — они проверили, но страх всё равно скребёт.

Он не достаёт ничего. Только морщится.
— Девочки, тут пахнет.

— Нас в душ не пускают без очереди. Простите, потели, убирались, — говорит Лили, на удивление убедительно. Голос хриплый, как у курильщика, но в нём — бесстыдная лень.

Лиана делает пометку. Они почти на грани.

— Ну хорошо. У вас до сих пор — чисто. Удивительно, учитывая... – Он не договаривает, просто разворачивается. — Вы свободны. Спать.

Он выходит. Лиана кивает и уходит за ним.
Дверь захлопывается без щелчка.

Тишина.

Первая не выдерживает Эл — садится прямо на пол, обнимая колени, лоб прижимает к ним.

— Я думала, сердце в горле застрянет. Мы чуть не спалились. Из-за фантика. Из-за этой банки.

Лили резко:
— Но не спалились. Не ной, Эл. Всё нормально.

Несса стоит у зеркала. Смотрит на своё отражение. Помада всё ещё пятнами. За её спиной — её комната. Её девочки. Их война.

— Нам не проверку подбросили — в комнате был кто-то. Кто знал, когда нас не будет. Кто точно хотел, чтобы нас спалили, — говорит она тихо. — Это не просто пугалки. Это хищники.

И комната на секунду становится совсем другой. Не лагерной. Не подростковой. А чем-то вроде поля боя.

Их кто-то проверял. На выносливость. На связь. На страх. На готовность.
И, чёрт возьми, они прошли. В очередной раз.

19 июля. Утро. Комната 17А.

Несса проснулась внезапно — будто тело само вытолкнуло её из сна, без внешнего сигнала, без шума, без света. Просто распахнула глаза и сразу поняла: всё, сна больше не будет. За окном было ещё прохладно, но воздух уже чувствовался летним, тяжёлым, слегка влажным — как бывает только накануне жаркого дня. Постельный запах — смесь её духов и чужого табака, впитавшегося в ткань подушки — раздражал. Он был напоминанием. Обрывком вчерашнего, которое она так и не смогла выкинуть из головы.

Она несколько минут просто лежала, уткнувшись в подушку, стараясь не двигаться и не думать. Но мысли сами ползли — липкие, цепкие, как жвачка, прилипшая к подошве. Всё раздражало. Всё. Комната после вчершней тянулась ощущением бардака — в ней не было ни катастрофы, ни уюта. Была только неопрятность. Осколки прежнего вечера. Где-то на полу валялась её заколка, на тумбочке лежала чужая пачка сигарет, мятая, надорванная, как чужая привычка, забытая, как специально. Как демонстрация. Как вызов. И это — тоже раздражало.

Она медленно поднялась, стараясь не разбудить девчонок. Тело было ватным, словно после бессонной ночи, хотя она и проспала несколько часов. Наверное. Может быть. Но сна она не помнила, только просыпания. Фрагменты. Шорох за дверью, шёпот в голове, вспышки чего-то, что могло быть сном, а могло и не быть. И потом — пустота. Глухой, давящий шум в груди. Слишком знакомое ощущение.

В ванной Несса умылась холодной водой и долго смотрела на себя в зеркало. Веки тяжёлые. Щёки чуть впалые. Волосы спутались. Она собрала их в хвост — небрежно, почти злится. Подвела глаза. Намазала лицо кремом. Всё на автомате. Она не думала — просто делала. Потому что если дать себе паузу, если задержаться, можно сорваться. А она не сорвётся. Не сегодня. Не после вчерашнего. Внутри всё кипело, но снаружи — ровное лицо. Только челюсть чуть подёргивалась.

И всё бы осталось на этом — привычной утренней отрешённостью, если бы в голове вдруг не возник Карл. Не как воспоминание. Как чувство. Его взгляд. Её рука в его руке. Он курит, чуть щурится от солнца, и говорит ей что-то, вроде бы обычное, но звучащее так, будто всё меняется. Он смотрит на неё не как все. Никто на неё так не смотрел. И она это знала. Она чувствовала это в теле. Во всём.

Она села на край кровати, потянулась к своему блокноту, но не открыла. Не сейчас. В голове вспыхнула мысль — как будто кто-то вслух произнёс её.

Я влюбилась.

Нет, нет. Это не она. Это не её голос. Это чья-то другая девочка так говорит. Та, которой она никогда не была. Та, которая улыбается на уроках и оставляет записки в пеналах. У неё розовые ногти и чистая постель. Но мысль уже прозвучала, и от этого стало только хуже. Потому что — да. Это случилось. И ничего уже не сделаешь. Это как дурман, как медленно нарастающая ломка. Привязанность, которая становится зависимостью. И от этого — злость. Против себя. Против мира. Против того, что не смогла удержаться, не смогла не втянуться.

Она скрипнула зубами. Внутри всё сжалось. Это чувство — как будто ты расклеилась. Но никто этого не должен знать. Никто.

Все уже знают.

Позади, на кровати, кто-то пошевелился. Несса обернулась.

Лили приподнялась, не открывая глаз, и с довольным вдохом потянулась вверх, будто кошка, вальяжная и уверенная в себе. На ней была футболка Луиса — свободная, с вытертым принтом, слишком длинная, чтобы быть её, и слишком знакомая, чтобы не угадать. Мягкая, простая, пахнущая его сигаретами и дезиком. Она даже не прикрылась одеялом, будто демонстрировала — нет, не будто. Демонстрировала. С собой. С миром. Со всеми, кто осмелится спросить.

— Сегодня его выпускают, — сказала она, не открывая глаз.

Голос у неё был мягкий, низкий, почти домашний. Такой голос бывает только у счастливой девчонки. Несса кивнула, ничего не сказав. Конечно, знала. Они все знали. Возвращение Луиса чувствовалось, как перемена в погоде — воздух стал другим. И, возможно, только из-за этого утро было чуть менее удушливым. Хоть что-то. Хоть кто-то. Вернётся.

Лили встала, прошлась босиком до зеркала, не торопясь. Насвистывала что-то себе под нос — простую мелодию, совершенно невинную, как будто в этом лагере не было ни страха, ни боли, ни одиночества. Пшикнула духами — клубника и табак, привычный, её запах, ставший частью комнаты. Надела тонкое кольцо с кристаллом. Повернулась к Несс.

— Пойдёшь на завтрак? — спросила она, поправляя волосы.

— Да, — коротко ответила Несса, опуская взгляд. Уже началось. День. Обычный, по лагерным меркам. Но для неё — он уже был не таким. Внутри что-то перекосилось, и она знала: обратно не повернуть. Это чувство никуда не уйдёт. Оно только растёт.

После завтрака.

Солнце уже не такое мягкое, как было в ранние часы. Воздух прогрелся, в листве лениво трещали цикады. Камни у края корпуса начали накапливать жар, а здание отбрасывало ровную тень, в которой стояли три фигуры.

Несса, прислонившись плечом к стене, закурила с привычной жесткостью — будто затягиваясь, могла хоть как-то выкурить то, что внутри. Лили стояла рядом, улыбающаяся, с прищуром из-под густых ресниц — в футболке Луиса, помятой, с чужим запахом на воротнике. Её любимые клубничные духи пробивались сквозь дым. Она крутила в пальцах тонкое кольцо, будто не могла выбрать, надевать его или нет, и каждые пару секунд поправляла волосы, будто ждала кого-то уже на подходе.

Эл стояла чуть поодаль, неловко, почти в тени. Она не курила — как всегда. Просто была рядом. Прищурившись, смотрела куда-то вдаль, будто отрешённо наблюдала за движением облаков. В руках — ничего. Только сжатые в напряжении пальцы на бёдрах и ритмичные вдохи, как будто считала время. Ей вообще сейчас нужно было быть в библиотеке, на отработке — за прежнюю провинность. Она опаздывала уже минут на пятнадцать. И знала это.

– Слушай, – сказала Лили, сделав затяжку и повернувшись к Нессе, – а если он реально что-то замутит? Луис, я имею в виду. Ну, не просто «по приколу», а как... ну... как ты с Карлом.

– У меня с Карлом ничего. – Несса посмотрела на неё поверх дыма.

– Да, конечно, – усмехнулась Лили и ткнула пальцем ей в плечо.

Эл шевельнулась.
– Вам не кажется, что... – начала она, но не успела договорить.

Поскрипывание гравия. Чьи-то шаги — быстрые и слишком уверенные для случайного прохода. Несса обернулась слишком поздно. Из-за угла показались двое — куратор Мэттью и женщина в жилетке с бейджем «наблюдатель» — не из тех, кто молчит. Всё застыло.

– Отлично. Курим? – Мэттью вскинул бровь.
Его голос был без ярости, но в нём слышался металл.

– Это... – Эл хотела что-то сказать, но замолчала.

– Ты должна быть в библиотеке, мисс Сойер. – Он перевёл взгляд на сигарету в руке Лили. – Удивительно. Вы не первый раз нарушаете, мисс Янг. – И, наконец, на Лили: – Я думал, ты умнее, Холл.

Лили только шумно выдохнула дым.
– Да мы просто...

– Не важно, – перебил Мэттью. – Пошли. Все трое. У вас теперь новое задание.

Они не сопротивлялись. Несса выкинула сигарету, не затушив. Эл шла молча, будто отстранённо, словно не с ними происходило. Лили — всё ещё с тенью улыбки на лице, но внутри уже явно кипела. Впереди ждал выговор и наказание — и, возможно, не самое лёгкое.

Обед.

Комната для групповой терапии, хоть и была просторной, всё равно ощущалась душной — будто воздух в ней стоял с начала смены. Тонкие шторы пропускали мягкий полуденный свет, но он почти не спасал от ощущения ловушки. Белые стены, стулья, выстроенные по кругу. В центре — стеклянный графин с водой и пластиковые стаканчики, как будто кто-то здесь собирался говорить так долго, что пересохнет горло. Психолог — та же женщина с холодными глазами и вечно безупречным пробором — уже сидела и что-то листала.

Сессия началась ближе к часу.

Несса с Лили устроились рядом. Эл сидела чуть поодаль, и, судя по виду, мыслями была в другом месте. Карл — как-то почти случайно — оказался слева от Нессы, между ней и каким-то незнакомым парнем, скучающим и явно не желающим участвовать. Луис — наискосок, за спиной Лили. Он пересекся с ней взглядом, и Лили чуть дернулась, как будто не ожидала. Луис улыбнулся — быстро, лениво, но явно для неё. Она отвернулась.

— Сегодня мы поговорим о ваших паттернах поведения, — начала психолог, и в голосе её не было ни капли живого интереса. — Особенно о повторяющихся нарушениях и внутреннем сопротивлении правилам. Давайте начнём с...

Голос был ровным, как сигнал будильника. Несса сидела с прямой спиной, почти не шевелясь, только уголком глаза отслеживая, как Карл наклоняется чуть ближе.

— Курить идёшь? — прошептал он почти неслышно, прикрыв губы рукой.

Несса не обернулась. Просто сделала короткий жест — отрицательное движение ладонью, как будто отгоняет муху.

— Мне наказание отбывать.

Карл чуть склонил голову.
— Чё уже натворила?

Она даже не ответила — просто пожала плечами и скользнула взглядом в сторону. Как будто не важно. Как будто не его дело. Но он не обиделся. Не отстранился. Просто замолчал и задумался. В глазах — лёгкая тень.

Сессия тянулась. Психолог поочерёдно вызывала кого-то на разговор, просила "рефлексировать", "поделиться", "осознать". Несса лишь кивала в нужных местах. Лили — так же. От них не было слышно ни одной искренней фразы, ни одного настоящего чувства. Только вежливое "да", когда стоило, и ничего больше.

Когда всё закончилось, девочки вышли первыми. За ними — остальные. На улице было душно, и всё будто приглушено. До обеда оставалось минут пятнадцать.

Карл вытащил сигарету, но даже не зажёг. Луис подошёл к нему, хрустя гравием под подошвами.

— Ты чего там шептался с ней?

— Да ничё. — Карл щурится от солнца. — Говорю, наказание у неё.

— Лили тоже?

— Ну, хз, но похоже. Они вместе торчали, когда их поймали. А как иначе.

— Пиздец, — сказал Луис задумчиво. И потом, как бы невзначай: — Слушай, а если мы сейчас что-то сотворим... Ну, чтобы туда же попасть. Вместе.

— Ты — ради Лили, да? – Карл смотрел вперёд.

— Ага. Хочу быть рядом. – Луис не стал отрицать.

Карл не ответил. Только медленно кивнул. Вид у него был всё тот же — как будто безразличный, но слишком спокойный, чтобы быть честным. Он не стал говорить, зачем хочет туда. Но и не сказал "нет".

Они шли молча, в сторону столовой, и солнце клалось на плечи жарким золотом. Всё было как будто медленно, липко, с предвкушением чего-то. Чего-то, что ещё не случилось, но уже шло по пятам.

Наказание.
Каменистая площадка за спортивным корпусом.

Девочек выгнали на наказание — собирать сухие ветки, таскать сор, мыть уличные скамейки, оттирать перила у трибун. Рядом — ни одного мальчика. Только девчонки в рабочей форме: кто с тряпкой, кто с совком, кто просто под присмотром.

Несса — в чёрной майке, уже вся в пыли и разводах от грязной воды. Спина взмокла, ладони жгёт от шершавого ведра. Но она молчит. Губы сжаты, глаза — хмуро в землю.

Где-то сбоку Эл возится с губкой, молча драя лавку. Она ни на кого не смотрит, но всё слышит. Сзади, у мусорных мешков, копошится Лоу — вся сияющая. Улыбка не сходит с её лица уже минут десять.
Несса смотрит на неё и впервые за это утро выдыхает — не улыбкой, но хоть чем-то тёплым в уголках глаз. Лоу сияет, чуть ли не пританцовывает с тряпкой в руке.

Несса наклоняется к куче мусора, ловит разговор в стороне. Не громкий — скорее, шипящий, чуть прикрытый за колонной у выхода со склада. Пять голосов, три из них знакомы.

— ...а она, прикинь, ещё и сказала типа «я там не курила». Смешно вообще.
— Ну а хули, нашли же сиги, нашли таблетки, ну всё, привет, наказание.
— Бля, ну это красиво мы всё тогда разложили, прям хаос, всё по инструкции.
— Это идея Теи была. Она говорит: "надо выкурить их из комнаты, пусть думают, что за ними следят".

Несса замирает. Сердце рвануло в горло — как будто схватили за ключицу изнутри.
Она медленно выпрямляется, руки сжимают ведро слишком сильно. Пальцы побелели.

Тея. Тея, сука, была.

Она знала. Знала, как увидела тот бедлам, те банки, те чужие таблетки.
Слишком выверено. Слишком вовремя. Слишком грязно.
И вот теперь — подтверждение. Тея. И эти сучки из её стаи.

У Нессы перед глазами — на секунду — вспыхивает сцена из того вечера. Мятая постель. Пластик. Задвинутая шторка. Тот самый вонючий страх, когда ты не знаешь, кто поставил крест на твоей репутации.

Она не двигается. Не говорит. Только взгляд — острый, как лезвие — кидается через площадку. И натыкается на Эл.

Эл как будто уже смотрела на неё. Поймала. Щурится. Вскидывает бровь —
"Ты тоже это слышала?"

Несса медленно кивает — почти незаметно. Почти как взмах ресниц.
Она даже не говорит ни слова, но Эл уже поняла. По глазам. По каменному лицу.

Эл поворачивается обратно к своей скамейке, протирает деревяшку, но губы её чуть дёрнулись. Может, в злой улыбке. Может, просто в напряжении.
Несса кидает ещё один взгляд в сторону колонны — голоса уже затихли.
Грудь ходит ходуном, как будто только что выбежала круг по стадиону.
Солнце продолжает жарить, но ей холодно внутри. От этого злого, знакомого чувства.

Конец наказания.

Обратно их вели молча. Потные, вымотанные, с натёртыми ладонями и серыми от пыли коленями. Ведро у Эл больше не звенело — его давно вылили, но руки всё ещё будто налились тяжестью. Лоу шла сзади, но улыбка не сходила с её лица — в ней теперь жила мысль о том, что он уже на территории лагеря. Луис.

Несса шла первой. Сухая злость внутри всё ещё держалась — не отпустила, наоборот, лишь укоренилась после утреннего разговора, который она подслушала. В голове — одно имя. Тея.

— Становитесь, — коротко бросает куратор у кабинета.

Он открывает дверь и жестом показывает: «Заходите». За ним — уже знакомый, неприятный до зубного скрежета кабинет. И он. Майлз Хокинс.
Он сидит за столом, руки сцеплены в замок, спина выпрямлена. Пиджак идеально выглажен, взгляд — тяжёлый, с задержкой на каждом лице, как будто просвечивает насквозь.

Девочки заходят, становятся полукругом. Кто-то чешет затылок, кто-то отводит взгляд. Только Несса стоит прямо, как перед расстрелом. Эл сжав губы, Лоу — всё ещё с легкой улыбкой.
Хокинс медленно встаёт. Не повышая голоса.

— Знаете, что меня поражает больше всего? –Он оглядывает каждую. — Не сам факт нарушения. А... — он склоняет голову немного вбок, как будто примеривается, как ударить точнее. — Ваша безалаберность. Пренебрежение. Как будто вы всё ещё живёте в своих квартирах, где мама не видит, а папа давно ушёл.

Щёлкает пальцами.

— Здесь — не ваш дом. Здесь мы ставим границы, чтобы вы поняли, где кончается детство и начинается ответственность.

Никто не дышит.

— Сегодняшняя работа — малая мера. Поверьте, если вы не усвоите урок... — он делает шаг ближе, глядя уже прямо на Нессу, — ...на следующем круге вы начнёте терять не только свободное время. Но и доверие. А потеряв его — уже не вернёшь.

Он улыбается. Почти доброжелательно. Почти.

Лагерь – не враг. Но он умеет ломать тех, кто противится.

Куратор за спиной кашляет, словно давая знак: пора заканчивать.

— Свободны. Переоденьтесь и готовьтесь к ужину.

На улицу они выходят не сразу — пару минут молча стояли в коридоре, переваривая. Лоу первая выдохнула:
— Ну охуеть, психотерапевт-палач, блядь.

— Он как будто тебе в душу залезает и ищет, где больнее, — Эл потёрла лоб, — и находит.

Несса молчала. Её снова трясло — не от страха, от ярости.
Он смотрел прямо в неё. Он знал. Он все знал. Или почти. Она почувствовала себя как на прицеле.

— Придурок, — процедила она, — грозится, будто мы дети из подвала.

— Для него так и есть, — Эл бросает через плечо, — здесь же все по каталогу: проблема — причина — коррекция.

Они сворачивают к корпусу. Ноги гудят, по спине всё ещё течёт пот. И тут — как по таймеру — на углу они сталкиваются с Теей.

Та идёт с какой-то из своих подружек. Волосы собраны в высокий хвост, в руках — бутылка воды, из которой она пьёт на ходу. Увидев их, Тея останавливается. Улыбается.

— О, смотри кто живой, — её голос звучит лениво, почти по-дружески. — Думала, вы там задохнётесь от своего пота.

Тея переводит взгляд на Нессу. Морщится, криво ухмыляется:
— Ебальце попроще сделай, а то вдруг не успеешь его на вечер кривить. Время ещё будет, честно.

С этими словами она разворачивается и уходит, медленно, нарочито. Подружка хихикает.
Слова прошили, как иголка. Нечто будет. И Тея уже знает, а она — нет.
Несса поворачивается к девочкам. Глаза блестят, губы сжаты.
Эл тихо выдыхает и кивает в сторону корпуса, желая продолжить путь.

Вечер. Перед ужином.

Несса проснулась с ощущением, будто её выжали. Не то чтобы болела голова, не то чтобы подташнивало — просто всё казалось тяжёлым. Тело, воздух, даже простыня, прилипшая к ноге, казалась свинцовой. Она долго смотрела в потолок, не шевелясь. Мысли вяло крутились на одном и том же: «Перегрелась, наверное. Или просто вымоталась. Или, блядь, то и другое сразу». Голова будто налитая — мутная, ватная.

Когда Лили и Эл стали собираться, Несса поднялась, потерла глаза и как бы невзначай сказала:
— Я останусь. Немного. Прогуляюсь потом, покурю. Встретимся уже там, в столовке.

— Ты точно нормально? — спросила Эл, прищурившись.

— Да заебись, просто варит. Я догоню.

Они ушли. В комнате стало тихо.
На улице прохладно. Пахнет лесом.
Несса накинула худи, собрала волосы в пучок на затылке, быстро. Запихнула в карман пачку сигарет, вышла. И пошла. Не туда, куда обычно. Не в курилку, не за корпус, не к забору. Просто мимо деревянных строений, через тропинку, вдоль заброшенных хозблоков и старого спортинвентаря. Всё здесь было чуть пыльное, мёртвое, как будто вышедшее из употребления ещё до её рождения.

Остановилась возле какой-то облупленной кладовки — заросший бурьяном бетон, осыпающаяся дверь. Закурила. Тянула дым медленно. Плевать, что ужин — всё равно не хотелось.

Тишина — и тут за спиной раздался голос:

— Ну чё, живая ещё?

Несса вздрогнула. Рядом стояла Тея. Как будто из воздуха возникла.
Она была в футболке, очки на голове, руки в боки. Улыбалась. Слишком спокойно.

— Какого хуя ты тут делаешь? — отозвалась Несса, не скрывая тона.

— Расслабься, просто гуляю. У нас же тут все такие, типа, свободные души, да? Вот и я, душа. Свободная.

Несса прищурилась. Не шевелилась, только стряхнула пепел.

— Отъебись.

— Ну-ну, — Тея сделала пару шагов ближе. — Я смотрю, ты не особо переживаешь за то, что базаришь за спиной.

Несса медленно повернулась к ней, нахмурившись:
— Ты чё несёшь, блядь?

Тея снова усмехнулась.
— Думаешь, если ты тут типа такая вся влюблённая, то тебе всё позволено? Задохнулась своим вниманием к нему? Это ж смешно. Ты ничем не лучше. Просто... чуть поувереннее выглядишь.

— Я не знаю, о чём ты, но ты, по ходу, совсем ебнулась. – Несса напряглась.

В следующую секунду — щелчок. Пощечина. Сильная. Резкая. Хлёсткая.
Несса отшатнулась, губы приоткрылись. Она не успела даже вздохнуть — в ту же секунду кто-то резко вцепился в плечи. Сзади. Её дёрнули назад — сильно. Крепкие руки закрыли рот. Сигарета выпала из пальцев, покатилась вниз. Несса пыталась вырваться, но бесполезно. Её протащили несколько шагов и буквально швырнули внутрь заброшенной постройки. Глухой звук тела о деревянный ящик. Она застонала. Воздух вырвался из лёгких.

Перед ней — пятеро. Пятеро.

Темнокожая девчонка — сухая, поджарая, мускулистая, как будто из спорта. Тея. Та, что подходила в курилке — соседка. И ещё две, которых Несса видела мельком, но не запомнила.

— Ну чё, царица? — сказала Тея, подходя ближе. — Думаешь, нихуя не видно? Все видят, как ты тут нос воротишь. Думаешь, Карл — это просто совпадение? Просто так с тобой возится? Да ни-хе-ра. Ты просто умеешь себя подать. Ты хитрее. Только... не умнее.

Несса смотрела на неё снизу вверх. Она уже не боялась — было другое. Отвращение. Отчаяние.

— Ты, блядь, серьёзно? Сейчас из-за мужика будем пиздиться? Ты чё, в башке треснутая?

Темнокожая шагнула вперёд. Ведро. Холодная вода. Мгновенный шок. Всё тело сжалось, она всхлипнула, захлебнулась.

— Ты рот свой закрой, — прошипела одна из соседок Теи.

— Ты всё испортила, — сквозь зубы процедила Тея. — Он был моим. Всегда. А теперь ведёт себя как... как будто ты, сука, особенная.

Несса только выдохнула. Хотела что-то сказать, но не успела. Удар. Прямо в челюсть.
Потом — ещё один. Слева. Снизу в живот. Её сдёрнули с ящика. На полу. В пыли. Захрипела.

— Держите её, — сказала Тея.

Нессу взяли по обе стороны. Ещё удар. Несколько. Пинки. Голос раздавался над ней, как будто глухо, будто через воду. Кто-то из девчонок ржал. Кто-то говорил, чтоб не перебарщивали.

Несса захрипела:
— Вам, блядь, самим не мерзко? Пятеро на одну.

— Закройся, — прошипела та, из курилки. — Нехуй было лезть.

Несса не успела ничего ответить. Сплюнула на пол. Кровь. Окинула взглядом стоящих перед ней и получила очередной удар. Это продолжалось еще какое-то время пока кто-то не сказал:
— Всё, пошли. Ужин уже пятнадцать минут идет.

— Ещё одну, — сказала Тея, — на прощание.

Темнокожая плюнула. Плевок упал рядом с лицом Нессы.
И они ушли.
Несса осталась. Лежала какое-то время. Потом с трудом села. Голова кружилась. В глазах плыло. Сплюнула — еще раз кровь. Пальцем провела по губе — разбита.

Смотрела на себя: кофта вся в грязи, пыли, колени разодраны, ладони сбиты, бровь рассечена. Всё тело гудело. Грудную клетку будто стянуло.
Она провела рукой по волосам — спутанные, мокрые. На полу — пятна крови. Сидела, прижавшись спиной к стене. Смотрела в одну точку. Пыталась собрать мысли. Их было слишком много и слишком мало. Несправедливость, унижение, злость, боль. Всё вперемешку.
И внутри — тошнотворное ощущение.

Она сидела, опустив плечи, с выпрямленной спиной, которая будто онемела от долгого напряжения, и с ногами, затёкшими от скрюченной позы.
Холод от плитки подползал к бёдрам, скапливался в позвоночнике, отдавался в живот. В голове не было ни чёткого хода мысли, ни простых слов, которыми можно было бы описать, что с ней происходит — всё было вразнобой, как если бы кто-то разбил старую картину на куски и пытался собрать, перепутав части. Ничего не складывалось.
Гул, пульсирующий в ушах, постепенно отступал, как уходит морская волна — медленно, лениво, оставляя после себя осадок из шума и боли.
Пальцы дрожали, но она сжала их в кулак и вдруг заметила: кровь. На ладони. И разводы — бледно-розовые, уже подсохшие. И ещё — тонкие линии. Едва заметные, но всё ещё живые. Почти зажившие.
И вот в этот момент будто что-то щёлкнуло в ней. Не больно, но с каким-то внутренним звуком — как уставшая пружина, наконец, выпрямившаяся.

Она разглядывала свои руки. Ладони.
Порезанные осколками тогда, в ванне. Когда всё сжалось в груди, когда она просто облокотилась на раковину, чтобы отдышаться, а потом, уже через секунду, почувствовала жгучее стекло.
Она не хотела. Это правда. Это не было попыткой сделать себе больно намеренно. Это было просто выходом. Разрядкой. Не подумала. Не отследила. Слишком много накопилось внутри, и в тот момент — выбило. Резко, молча.
Шрамы останутся.
Скорее всего — да.
Они не глубокие до кости, не из тех, что зашивать, но всё же — заметные. Словно память на коже. Немой напоминатель, что в какой-то момент ты себя не удержала.

Она выдохнула медленно, глубоко, как будто пыталась согреть собственные руки своим дыханием.
Затем — встала. С усилием. Как будто тело отказывалось повиноваться. Бёдра ныли, колени не разгибались до конца, в лопатках — спазм. Но она выпрямилась, прошлась глазами по полу, взглянула ещё раз на кровавое пятно и, не убирая, не вытирая, просто вышла.

В столовую идти смысла не было — ужин давно прошёл. Да и кому он сейчас нужен? Еда была в другом мире, в котором всё спокойно и правильно, а в этом — только глухой шум в голове, пересохшее горло, вкус железа и рваная губа, натянутая до боли.

Она шла медленно, без цели. Потом свернула — за жилыми корпусами, вдоль лесной полосы. Там было место, неофициальное.
Не отмеченное на карте лагеря, они нашли его сами.

Озеро.
Тихое. Затянутое ивами, с берегами, покрытыми мхом, с водой, где отражение неясное, как будто всё, что ты туда принесла, — остаётся.
Она дошла туда на автопилоте. Дышала ртом — так было легче. Холодный воздух бил в грудь, но не пробивал. И всё равно оставался ком внутри, вязкий, как грязь.

Остановилась. Огляделась.
Никого.
Слава богу.

Достала сигарету. Руки дрожали, как у наркомана на ломке. С трудом вытащила зажигалку. Щёлк. Щёлк. Треснула.

– Мать её... — прошипела, сжала в кулаке, чуть не выронила.

Потом — зажгла. Всё-таки. Резкий, горький табак ударил в нос, сразу — в голову.
На мгновение — затуманило. И на этом фоне впервые стало чуть легче.
Лёгкие сжались, горло обожгло, но это был привычный, почти домашний урон. Такой, который можно выдержать. Не то что всё остальное.

Она подошла к воде. Зажала сигарету между губ. Засучила рукава. Наклонилась, плеснула на ладони. Смыла пыль, кровь, следы. Потом — в лицо. Брызги щипали кожу, особенно губу. Зажмурилась. Вода стекала по подбородку, по шее, по ключицам под майкой. Она выпрямилась, села прямо на траву — влажную, острую.

Ветер.
Слабый, но неприятный. Подхватывал выбившиеся из пучка пряди и бросал их в лицо. Волосы путались, прилипали к щекам. Ничего не делала. Пусть.
Сигарета медленно тлела в пальцах. Она курила молча, жадно. Затяжки — глубокие, долгие. Дым — горячий, густой, обволакивающий.

Небо темнело.
Где-то за верхушками деревьев закат всё ещё пытался пробиться сквозь облака, но всё больше света уходило. Вокруг — приглушённая синева. Похолодало ещё сильнее, но она не чувствовала.

Грудь болела. Прямо под рёбрами — будто что-то придавили. Тупо, но не отпуская.
Ноги дрожали — как после сильной нагрузки.
Пальцы онемели. А внутри... внутри было странно. Не ярость. Не отчаяние. Даже не шок. Было ощущение — как будто ты проснулась посреди чужой жизни. Не своей. Не той, в которой должна была оказаться.
И в этой чужой жизни вдруг снова всплыла мысль.
О нем.
О Карле.
О том, как всё вообще началось.
Случайно.
Непринуждённо.
Без обещаний. Без планов.

Она же не собиралась. Никогда. Не то чтобы ей нужен был парень в этом чёртовом лагере. Не то чтобы она искала кого-то. Она просто жила. Смотрела. Курила. Привыкала.
И вдруг — вот он. Со своими фразами. Со своим взглядом. Со своей этой тупой ухмылкой, когда думает, что незаметно смеётся.

А теперь — слова Теи.
Этот тон. Это «ты ж сама знала».
Эта пассивная агрессия, в которой вроде бы нет обвинения, но от неё, блядь, хочется вывернуться.
Словно ты что-то украла. Хотя никто ни о чём не договаривался.
Словно ты влезла, хотя ты просто стояла.
И всё как будто само. А теперь — будто по твоей вине.
А теперь и правда... по вине? Или нет?
Какая, впрочем, разница.

Она сделала ещё одну затяжку. Закрыла глаза. Сигарета почти догорела до фильтра.

Тепло от дыма постепенно сменялось тошнотворной тяжестью. Курево больше не спасало — просто затягивало обратно в себя. Но она всё равно не бросала.
Пока не докурит — не встанет.
Пока не докурит — пусть сидит.

Пусть доживет этот вечер хотя бы до конца.

Несса сидела под ивой, спина согнута, локти на коленях, подбородок чуть опущен. Сигарета в пальцах давно догорела, но она не бросала окурок — будто не замечала. Или не хотела двигаться. Вечер дышал медленно. Было прохладно, но не холодно. Воздух пах мокрой листвой, тиной, прелыми корнями. Над головой шуршали тяжёлые ивовые пряди, почти касаясь плеч. Всё вокруг было будто намазанным густыми тенями, но не темно. Просто вечер, просто мир, в котором ты наконец-то осталась одна.

И всё равно — не на долго.

Шаги она услышала ещё издали. Тихие, но уверенные. И не дурацкие — не бег, не суета. Просто шёл. И с каждой секундой становилось всё очевидней: да, он. Не потому что она его ждала. А потому что знала. Почувствовала сразу, как только это «кто-то» оказался на этой территории. Почувствовала, как у неё сжалось под рёбрами, как будто животом догадалась.

— Ты, блядь, издеваешься? — голос. Ровный, без особой интонации. Не злой. Не тревожный. Просто Карл.

Несса не обернулась.
— В каком смысле?

— В прямом. Я, сука, ищу тебя уже минут двадцать, если не тридцать.

Она покачала головой.
— Ну, нашёл. Пиши в дневник.

Он подошёл ближе. Нагнулся, будто пытался заглянуть ей в лицо.

— Ты норм?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что ты выглядишь как ебаная авария. — Он сел рядом. Не слишком близко. Просто — рядом.

— Тоже, блядь, открытие. Надеюсь, Нобелевка за это положена.

Карл не отвечал. Несколько секунд просто смотрел на её профиль. Потом резко:
— Кто?

— Отстань.

— Я серьёзно. Кто?

— Я тоже. Отъебись, Карл. Ну правда.

Он закурил, не глядя на неё. Сунул сигарету в зубы, чиркнул зажигалкой. Пару раз затянулся. Потом вытащил вторую сигарету, кинул её Нессе. Она поймала.

— У тебя губа разбита, ты в синяках, сидишь одна в темноте, а я должен, типа, «ладно, пусть будет»? — бросил он, снова не глядя. — Хуево ты меня знаешь, Несса.

Она молчала. Сигарету подкурила от его, коротко. Потом, не оборачиваясь:
— Я не хочу об этом говорить. Сейчас точно нет. И, если честно, может, и никогда. Просто... потом. Может быть. Когда-нибудь.

Карл выдохнул. Небо над ними синеет, почти индиго, прорезанное тенью ив.

— Ну, заебись, — хмыкнул он. — Разговор века.

— Прости, что не подготовила презентацию.

Он повернулся к ней. Долго смотрел. Она наконец подняла взгляд.

— Ты правда хочешь, чтоб я начал сейчас задавать тебе вопросы? Чтоб я надавил? Типа, знаешь, «а расскажи мне, кто тебя так, а я пойду разъебу»?

Несса смотрела прямо. Не кивнула, не покачала головой. Просто смотрела. Чуть дрогнули губы.

— Нет. Я хочу, чтобы ты... — она запнулась. — Ладно, забей. Просто сиди тут.

Он чуть опустил голову.
— Ну, это я могу. Сидеть и не въёбываться — это как раз моя специализация.

Несса выдохнула. На секунду прикрыла глаза.

— Пора признать, что с тобой легче. Хотя ты, сука, вообще не подходящий человек, чтобы чувствовать себя в безопасности.

— Благодарю, — скривился Карл. — Прям в душу.

— Не обижайся. Я тоже не подходящая.

Пауза. Сигареты горят. Над водой — комары, длинные тени в траве. Всё как будто замирает. И всё равно движется.

— Ты всегда такой? — спросила она. — Типа, злой, грубый, дохуя пиздатый. Или только со мной?

— Нет. Просто, если быть нормальным, никто всерьёз не воспримет. – Он усмехнулся, но без радости.

— Поняла. Защитная мразь, значит.

— А ты?

Несса пожала плечами.
— Я просто мразь.

Они оба хмыкнули почти одновременно. И замолчали. Снова. Но молчание уже не колючее. Уже как тёплый воздух, уже как плащ, под которым не так страшно. Не надо тянуться, чтобы держаться. Достаточно просто быть.

Карл встал первым. Потянулся.

— Пошли?

Несса кивнула. Попыталась подняться — больно. Дёрнулась, но не подала виду.
Он заметил. Не стал спрашивать. Просто подал руку — спокойно, буднично. Как будто незначительное движение. Как будто не о чём говорить.
Она взялась. Без слов. И, вставая, чуть покачнулась — не сильно. Он подхватил, не крепко, не слишком бережно, но достаточно, чтобы удержать.

— Ты тяжелее выглядишь, — пробормотал он.

— Ты выглядишь как хрен с горы.

— Ну и отлично. Будем выглядеть вместе.

Она улыбнулась. Не широко. Едва заметно.

Они шли обратно. Медленно. Ни один не торопил. Ни один не предлагал продолжить разговор. Но, кажется, оба поняли: их тишина — это и есть разговор. Самый важный.

И всё, что они не сказали — всё осталось в этих шагах. В длинных взглядах. В коротком прикосновении. В сигаретах. В том, как она не оттолкнула его руку. В том, как он не настаивал.

В том, как сильно им было не похуй.

Ветер чуть поднимал пыль с гравия, листья шелестели глухо, словно старались не мешать. Несса шагала медленно — не из-за того, что хотела затянуть момент, а потому что тело отзывалось болью почти на каждый шаг. Но она не жаловалась. Просто стиснула зубы, и всё. Как всегда.

Карл не говорил ни слова. И не лез. Просто шёл рядом. Иногда чуть впереди. Иногда позади. Но когда шаг у неё сбивался, он автоматически замедлялся тоже. Незаметно. Почти незаметно.

Свет от фонаря у корпуса бил по глазам — резкий, жёлтый, слишком человеческий после синевы под ивами. Он сразу выделил фигуру у входа. Лили. Узнала бы издалека — тонкие плечи, руки, обхватывающие себя, как будто этим можно сдержать волнение.

Лили заметила их и сорвалась с места почти бегом. Она подбежала, резко — как порыв ветра. И замерла.

— Несса?! — голос дрогнул. Настолько искренне, что будто задел кожу.

Несса чуть отшатнулась, не в страхе — в напряжении. Руки Лили потянулись, но остановились где-то на полпути, не дотрагиваясь.

Глаза её метались. Сначала — губа. Потом — скула. Потом — ссадина на шее.

— Что... — начала она. Потом осеклась. Глубоко вдохнула. — Ты... ты нормально?..

Несса отвела взгляд. Сжала челюсть. Хотела что-то сказать — лёгкое, привычное, уводящее. Но вышло совсем не так:

— Пойдём внутрь. Холодно тут.

Слова — простые. Но голос сорвался на последних слогах. Лили кивнула — медленно, как будто не знала, что ещё делать. И шагнула ближе, обернулась через плечо.

Карл стоял в двух шагах. Молчал. Ни слова, ни жеста, ни взгляда лишнего. Но когда Несса обернулась — чуть, через плечо — их глаза встретились.

Он стоял под тем же фонарём, свет бил на волосы, и лицо было жёсткое. Закрытое. Но в глазах — та самая штука, от которой подкашиваются ноги. Никаких слов. Только это: я тут. Я видел. Я не ушёл.

Несса не улыбнулась. Не кивнула. Только моргнула — один раз, чуть дольше, чем нужно. Как будто мигает, чтобы не разлить что-то внутри.

А потом она отвернулась. Раз — и всё. Как будто этот взгляд был последним костром, от которого она набралась тепла, прежде чем шагнуть обратно в холодные стены корпуса.

Карл остался стоять.

Лили держала Нессу за локоть — мягко, аккуратно. Как будто боялась сломать.

— Кто это сделал? — спросила она, шёпотом, уже почти у самой двери.

— Потом, — сказала Несса. Глухо. Но в этот раз — не отстранённо, а просто устало.

Дверь корпуса захлопнулась за ними.

Карл остался один возле корпуса. Внутри было тепло, и это тепло будто сразу начало действовать на нервы — слишком резкое, слишком домашнее после улицы, где всё хранилось на грани. Свет жёлтый, мягкий, знакомый. Их комната — тихая, с чуть приоткрытым окном, пахнет подтаявшими леденцами, сухим жасмином и чужими подушками.

Несса первой шагнула внутрь и тут же почувствовала, как ноги стали ватными. Всё сразу навалилось: чужие взгляды, недосказанность, и этот идиотский ком в горле, который она терпеть не могла. Она молча прошла к кровати, села. Сапоги не сняла.

Лили металась — закрыла дверь, повернулась, застыла на секунду, потом подошла ближе, но не касалась. Просто стояла рядом, изучая. Несса чувствовала этот взгляд.

— Господи, — прошептала Лили, — Несса... ты...

— Я в порядке, — отозвалась та устало.

— Да хуй там. Посмотри на себя. — Голос Лили дрожал. — Повернись. Нормально. Ну, пожалуйста.

Несса закатила глаза, но всё же повернула голову. Свет лампы ударил под скуру. Тень подчёркивала синяк. Порванная губа казалась ещё более алой. Шея — с бледным следом, будто её сдавили пальцами.
Лили присела на корточки перед ней, стиснув челюсть.

— Мать твою, — процедила она, — я как жопой чувствовала, что нельзя тебя отпускать. Просто знала. Но нет, решила дать тебе выдохнуть. Блядь, выдохнула, называется.

— Лоу... — тихо, но будто выдохнув обиду.

— Нет. Молчи. Сиди. Я сейчас.

Она встала и пошла к ящику у кровати, достала аптечку. Шуршание упаковок, скрип пластика, лёгкий звон флакона с антисептиком. Несса закрыла глаза. Всё внутри неё гудело — от усталости, от боли, от взгляда Карла, который всё ещё стоял перед глазами, как будто не смывался.

Эл молча листала тетрадь на соседней кровати. Не спрашивала, не перебивала, но Несса видела, как у неё дёрнулся край глаза. Она слышала всё.

– Ну рассказывай. Кто это был? – Лили открыла спиртовой раствор, запах которого резко ударил в нос.

— Тея. Она не одна была, — тихо добавила Несса. — Там были ещё. Те, кого она подначила. Они просто смотрели. Потом... помогли ей. Соседки ее и еще одна, не знаю ее. Темнокожая какая-то.

— Помогли?! — Лили в голос сорвалась. — Что значит помогли?! Суки.

— Не ори. — Несса отдёрнулась, когда ватка сжалась к щеке. Жжёт. Шипит, как масло на сковородке. Она выругалась. — Тише. Блядь.

— Ну потерпи. — Лили прошлась ваткой по ссадине, осторожно. Пальцы дрожат, но уверенные. — Ещё скажи спасибо, что не зашивали. А могли.

— Да заебись вообще. Прям повезло. — Несса скривилась. — Прямо подарок судьбы.

— Ты что-то сделала, чтобы они полезли? — Эл подняла глаза.

— Я не сделала ничего. — Несса выдохнула резко. — Тея сама взбесилась. У неё крыша поехала. Она... — Она замолчала, сглотнула. — Короче, она сказала, что я виновата, что у них с Карлом ничего не вышло. И что я пиздела много за спиной. Хотя, это бред. И мы с Карлом специально это всё. Чтобы её выставить. Хотя, блядь, кто ей флешку отдал? Не я. Кто копал под всех? Не я. Но, конечно, проще всё на меня свалить.

– Спокойно, помедленней. – Лили замерла с ваткой в руках. – Причем здесь Карл?

— Да ебу я что-ли. Я не поняла, что она имеет ввиду. Ну, типа, она хотела быть с ним, а я, сука, помешала. – Она замолчала. Но во рту — сухо. В горле — першит.

Перед глазами снова встал он. Ветер, свет, его глаза. Сдержанный до предела, но в них — всё. И страх, и злость, и что-то, что она до сих пор не умеет называть.

— Пиздец, — выдохнула Лили. — Вот и зачем ты мне это говоришь? Я щас башкой стену вынесу.

— Ты не вынесешь. — Несса смотрела в пол. — Потому что ты нормальная. А я нет. Я лезу, где нельзя. Говорю, где надо молчать. Я...

Лили прервала её движением. Убрала руку, бросила ватку в мусорку, выдохнула. Потом села рядом, крепко.

— Ты моя подруга. — Голос был жёсткий. — Если кто-то тебя тронул — они тронули меня. Я это так вижу. И мне плевать, когда ты говоришь «не надо». Я её не оставлю. Не сейчас — так позже. Не я — так кто-то. Поняла?

Несса опустила голову.
— Я поняла.

Эл села ближе.
— Знаешь, — тихо сказала Эл, — иногда вообще не обязательно говорить вслух. Просто быть рядом — и уже легче.

Несса не ответила. Только кивнула едва.

Но внутри — всё ещё стоял взгляд Карла. Ни ласковый, ни спокойный. А такой, что хотелось... забыть, но не можешь.

Словно он и правда что-то чувствует.

Но не знает, как это вынести наружу.

И она — тоже не знает.

Снаружи стало темнее, чем было под ивами. Но Карл не заметил, когда потемнело окончательно.
Он стоял в паре метров от своего корпуса, у крыльца, где лампа моргала, будто думая, гореть ей дальше или нет. В зубах тлела сигарета — вторая или уже третья. Лицо — пустое, почти спокойное. Только рука, сжавшая зажигалку в кармане, ныла от того, насколько сильно он сжал кулак.

Он даже не понял, как досчитал, сколько шагов до двери. Просто остановился. Услышал, как Несса зашла, как хлопнула дверь. И как тишина после неё стала оглушающей.

Пару минут назад её плечо было рядом. Её волосы пахли дымом и чем-то сладким. Её голос — тихий, как если бы она боялась, что если сказать громче, то всё рухнет.

И всё, что он тогда мог — это держать лицо.

Карл провёл ладонью по затылку, выдохнул — медленно, с надрывом. Как будто из груди выливался кусок гнева, один за другим. Но этого было мало.

Пиздец, как она сейчас вообще держится.

Он видел. Конечно, видел. Не всё, но достаточно.
И чувствовал. Кровь под ногтями, поцарапанная скула, губа, которую она кусала, чтобы не выдать ни боли, ни себя.
Он спросил — как мог. В том тоне, который их обоих спасал от откровенности. В котором не было ни одного «ты мне важна», но было всё. Только чтобы не сломать её этим.
Потому что сказать «мне не похуй» — это как дернуть за спусковой. Ни он, ни она не были готовы.

А кто? Кто это сделал? — Карл прищурился, затушил сигарету о стену. Пепел осыпался, будто что-то внутри тоже крошилось.

Она не сказала. Ни слова. Лицом даже не дрогнула.
И всё равно в глазах — мелькнуло. Что-то такое... что не скроешь. Не от него.
Карл провёл языком по зубам, облокотился плечом о стену корпуса.
Вдали кто-то смеялся — поздние, задержавшиеся в туалете или на посиделках. Он не слышал. Только гул в ушах.

Не сказала мне. Но, если она не дура, она скажет Лили. А Лили не промолчит. Никогда.

Лили — тот тип людей, которые могут кричать в лицо, могут сжечь, но если ты ей важен — она выцарапает из мира то, что у тебя забрали. Ему даже не надо будет спрашивать — достаточно просто оказаться рядом, когда она взорвётся.

Он знал, как она посмотрит на Нессу. Знал, что сдержит этот взгляд ровно секунду. А потом захочет грызть глотки.
И я с ней.

Карл провёл пальцами по лицу. Тепло кожи — как напоминание, что он живой. Что всё это — не бред.
Что он правда хотел врезать. Хотел узнать, кто. Знал, что если узнает — то просто не простит.
Потому что это была она. Потому что это были её глаза — опущенные, потому что сказать «помоги» она не умеет. Потому что её губа треснула не от холода. Потому что она стояла рядом, не трогая его — и всё равно было тесно.

Потому что это не кто-то. Это Несса.

Сердце рвалось вперёд, к ней, с кулаками, с «назови мне имя, и я сделаю так, чтобы это имя боялись», но...
но он знал. Знал, что в тот момент, если бы он пошёл дальше — она бы отступила. Закрылась.
А он хотел её рядом. Хоть так.
Карл сжал зубы, прищурился, посмотрел в темноту.
Но это не останется.

Он просто не скажет. Просто сделает. Потому что если кто-то коснулся её так — безнаказанным он не уйдёт.
Просто позже. Без крика. Без предупреждения.
Как тень за спиной.
А сейчас — пусть она думает, что он курит под окнами, просто потому что нечего делать.
Пусть думает, что ему всё равно. Так легче.

Из раздумий его вывел крик. Не громкий. Но такой, чтоб дернуло от неожиданности.

– Галлагер! – Окликнул его куратор. – Отбой через пятнадцать минут. Бегом в корпус. Нечего тут ошиваться.

– Да ща, ща, – Недовольно поведя челюстью, повторил Карл несколько раз. Повернув в сторону двери.

В это же время в другом конце Хиллстоуна.
Неизвестная рыжая.

Ветер доносил запах сосны и чего-то жжёного — может, кто-то из старших тихо курил у прачечной. Ночь ещё не вползла полностью, но лампы уже горели: золотистыми пятнами света среди синевы. В этом освещении всё казалось не совсем реальным — как будто не в лагере, а во сне, где всё происходит медленно, но точно.

Он стоял, облокотившись о перила. Сигарета в руке почти не тлела — больше привычка, чем тяга. На нём была чёрная ветровка, капюшон сползал на затылок. Под ботинком хрустнула ветка.

— Куратор Ричмонд, — прозвучало сбоку. Легко, без напряжения. Но с ноткой интереса. — Или вы теперь просто охрана?

Он не повернул голову сразу. Только выдохнул — в сторону, чтобы не в лицо. Потом медленно взглянул. И хмыкнул.

— Уже ночь. По расписанию — обход. Следить, чтобы ваши любвеобильные друзья не штурмовали мужской корпус. Или наоборот.

Она стояла, прислонившись к дереву, руки в карманах толстовки. Рыжие волосы, освещённые уличной лампой, горели мягким пламенем. Взгляд — карий, открытый, но не наивный. На щеках — веснушки. Уголки губ чуть подняты — не в улыбке, а в настроении.

— Ну, хорошо. А я, допустим, чисто случайно вышла на прогулку.

— Чисто случайно? — он приподнял бровь.

— Очень чисто. Без задней мысли, — она подошла ближе, без стеснения, но не нагло. — Просто... подумала, вдруг вы можете мне помочь.

Он не ответил сразу. Снял сигарету с губ, потёр пальцами. Потом взглянул:

— Опять?

— Ну... — она развела руками. — Я старалась, правда. Просто они, блядь... тихие. Слишком. Я засыпаю, когда они говорят. Я просыпаюсь — они всё ещё говорят, но тихо. Ни жизни, ни огня. Я будто в морге живу.

Ричмонд закатил глаза.

— Это уже третий раз за полтора месяца. Ты знаешь об этом?

— Ну я же не требую люксовый номер, — пожала плечами. — Мне просто надо быть там, где... люди дышат. Хоть иногда. А не пялиться в стену.

— Ты перебираешь, — сказал он, но без особого нажима. — У меня не резиновый список.

— Я в долгу не останусь, — улыбнулась она. — И ты же знаешь, что я не говнюк. Я не выношу мозг, не устраиваю скандалы, ничего не порчу. Просто ищу место, где будет... ну, поинтереснее. Хотя бы капельку.

Он вздохнул, откинул голову на перила. Помолчал. Потом:

— Одно место есть. В семнадцатой А. Буквально недавно освободилось. Девку вышвырнули, вот и...

Она сразу нахмурилась.

— Серьёзно? 17А? Это же...

— Да-да, — перебил он. — Та самая. Которая раньше была под наблюдением. Слывшая "сложной". Были инциденты, репутация, ты в курсе.

— Сейчас вроде всё спокойно, — задумчиво сказала она. — Но слухи всё ещё ходят. Некоторые говорят, там чуть ли не разборки были. С какими-то сливами. И кто-то там чуть не...

Она не закончила. Он тоже не ответил.

Молчание.

— Ну, — сказала она, поднимая взгляд. — Зато хоть не скучно. Слушай, а если они не примут? Типа, знаешь, волчьи стаи, своя движуха, свои заморочки.

Ричмонд усмехнулся.

— Думаю, ты не из тех, кого можно игнорировать. Особенно если хочешь вписаться.

Она закатила глаза.

— Ладно, похуй. Всё лучше, чем эти молчаливые зануды, которые дышат носом и молятся на правила. 17А хотя бы знают, как жить. А я... ну, я люблю, когда живо.

Он хмыкнул, снова закурил.

— Решайся. Последний раз. Серьёзно. В следующий раз — оставлю с кем угодно. Даже с Наташей из 11B. Та, что по ночам читает Евангелие и гладит носки.

Она передёрнулась.

— Уговорил.

— Дай угадаю, хочешь переезд — уже завтра?

— А что, можно сегодня?

Он снова не ответил. Только махнул рукой.

— Всё. Свободна. И запомни — это твой последний шанс. 17А — не санаторий. И не жалуйся потом.

— А я и не жалуюсь. – Она уже уходила, но бросила через плечо: — Спасибо, мистер Ричмонд. Ты как всегда... – Она поискала нужное слово, усмехнулась. — ...вовремя.

Он посмотрел ей вслед. Прислонился к перилам. Потом тихо сказал себе под нос:
— Рыжая бомба... Чую, будет весело.

Они еще не знают, кто такая эта рыжая. И что с ее приходом все снова пойдет по пизде. Только уже в другом направлении.
Они столкнутся с запахом персика, с табачным смехом, с глазами, которые слишком много знают. И она, поможет им.