Солнечный корт

Жан
Жан повесил трубку после разговора с Джереми Ноксом во второй раз и
сразу же принялся звонить Кевину. Дэй ответил только после двух
попыток, и его приветствие больше походило на недовольный зевок, чем
на что-либо ещё. Жан посмотрел на часы, увидел, что уже половина
одиннадцатого, и решил, что Лисы поздно вернулись с западного
побережья. Он не стал тратить время на жалость к собеседнику, перейдя
сразу к делу:
– Почему Джереми Нокс звонит мне?
– Если ты еще не понял, то я ничем не могу тебе помочь.
– Ты же не пытаешься отправить меня в Солнечный корт? – с
недоверчивым испугом спросил Жан. – Более неподходящего места, чем
это, просто не найти.
– А куда еще ты бы мог отправиться? – спросил Кевин, сменив сонливый
голос на раздраженный.
– В Пенсильванском университете было бы больше смысла.
– Ни в коем случае! – резко ответил Кевин, и Жан почти почувствовал,
как тот скривил губы от отвращения. Пока Эдгар Аллан не переехал на
юг прошлой осенью, они находились в одном округе с Пенн Стейт,
сталкиваясь с ними на протяжении всего чемпионата. Они были
злейшими соперниками друг друга, и Кевин всегда позволял этой вражде
взять верх над здравым смыслом. Под давлением он, конечно же, мог
признать, что они также были звездной командой, но делал это без
искренней теплоты в голосе. – Я не смогу доверять тебе зная, что ты
находишься так близко к Западной Вирджинии.
– Это не тебе решать, – сказал Жан.
– Но я уже решил,
Поговори с ним.
- оборвал его Кевин, совсем не раскаиваясь. –
– Я... – начал Жан, но Кевин положил трубку прежде, чем Моро успел
договорить. – Не буду.
Жан хмуро уставился на свой телефон. Искушение перезвонить Кевину
и поспорить с ним было почти непреодолимым, но здравый смысл
подсказал ему не делать этого. Благодаря рискованной затее Натаниэля,
само его выживание зависело от зарплаты профессионального
спортсмена после окончания Университета, а это означало, что ему
нужно было найти команду. Попросить кого-нибудь приютить его
означало смириться с тем, что он никогда не вернется в Эвермор, и Жан
не знал, сможет ли он с этим когда-нибудь смириться.
Я - Ворон. Мое место в Эверморе.
Эти слова он повторял себе тысячу раз, но теперь, когда его мантра была
нарушена, утешение исчезло, оставалось только:
Я - Жан Моро. Я принадлежу семье Морияма.
У Жана скрутило живот. Он колебался между правдой, на которой он
построил свое здравомыслие, чтобы выжить, и правдой, которую навязал
ему Кевин: Жан не мог вернуться к Эдгару Аллану, пока он принадлежал
Ичиро. Жан не имел права убегать от Рико, но бросить вызов главе семьи
Морияма казалось еще более ненормальным. Он был проклят со всех
сторон.
Я не Ворон, но если я не Ворон, то я просто Жан Моро, но-
Кевин поработал там, где сам Жан не смог бы, но как он мог быть
благодарен за это? Троянцы были полезны в тревожном, нездоровом
смысле, а Жан все больше походил на Ворона. Он взвесил все свои
мрачные варианты решения проблемы, прежде чем просмотреть историю
звонков и начать набор номера. Если он будет стоить Троянцам их
заветной награды «Дух», то это будет исключительно их виной - они
должны были знать, что его вступление в команду станет катастрофой,
которая вот-вот произойдет.
– На месте Джереми! – на том конце последовало немедленное и
оптимистичное приветствие.
– На западном побережье еще слишком рано, чтобы ты мне звонил. –
сказал Жан.
– Я жаворонок, ничего не могу поделать.
– Конечно, как же по-другому, – пробормотал Жан.
Джереми был настолько добр, что сделал вид, что не услышал его
недовольного бурчания.
– У меня было несколько минут, чтобы поговорить с Кевином перед
вчерашней игрой. Извини, что сплетничаю о тебе за твоей спиной, но
Кевин сказал, что сейчас ты в некотором роде свободен. Вчера вечером я
обсудил твоё вступление в нашу команду с тренерами, и они единогласно
проголосовали за это. Мы были бы рады видеть тебя в нашем составе,
если ты, конечно же, заинтересован в подписании контракта с нами.
– И ты действительно так считаешь? – Жан сказал это скорее, как
насмешливое опровержение, нежели искренний вопрос. – Мне не хватает
терпимости Кевина к вашим нелепым рекламным трюкам.
– Мы знаем, что ты можешь всё круто изменить, – сказал Джереми. – В
идеале, ты должен уважать команду настолько, чтобы не бросать тень на
наш имидж с самого начала, но мы готовы рискнуть, чтобы привлечь тебя
к работе. У нас еще много возможностей для роста.
Жан уставился в потолок, обдумывая все возможные варианты того, что
может пойти не так. Если они подпишут с ним контракт, и он переступит
черту, его уволят? Если две команды избавятся от него, захочет ли кто-
нибудь еще принять его к себе? Единственными Университетами,
готовыми рискнуть, были бы те, что находятся на самом дне списка.
Ценность Жана резко упадет, и что тогда Ичиро с ним сделает?
Джереми все еще что-то нашептывал ему на ухо, перечисляя
преимущества Университета Южной Калифорнии и жизни в Лос-
Анджелесе. Жан не стал дожидаться, пока он закончит, перебив:
– Это есть в контракте?
– Э-э-э? – спросил Джереми. – То есть?
– Я не хочу портить твой драгоценный имидж, – сказал Жан. – Это
прописано в контракте?
– Нет, – медленно произнес Джереми, и в его голосе звучало явное
замешательство. – Мы вроде как, не знаю, все здесь взрослые люди?
– Тебе придется это вписать, – настоял Жан. – Я не подпишу, пока ты
этого не сделаешь.
Это был единственный способ, который мог сработать: если Жан
подпишет что-то, в чем говорилось, что он должен хорошо себя вести,
чтобы ему позволили остаться в составе, то он может прикусить язык и
не распускать кулаки. Это разозлит его до глубины души, но он выполнит
приказ, если это поможет ему пережить еще один день. В этой черно-
белой команде его натура рано или поздно взяла бы верх, и тогда его
было бы не спасти. Они бы выдернули его из состава, чтобы спастись
самим, и он был бы все равно что мертв.
Джереми пришел в себя быстрее, чем ожидал Жан.
– Да, конечно, если это то, что нужно, значит, так тому и быть. Кевин
сказал, что могут возникнуть некоторые проблемы. Расхождения между
тем, как Вороны ведут дела, и тем, как это делаем мы. Мы найдем
золотую середину по ходу дела. Я попрошу тренера оформить
необходимые документы, и мы отправим их по электронной почте
тренеру Ваймаку в понедельник утром. Согласен?
– Я прочту это, но для ясности: вы совершаете ошибку.
– Нет, я совершенно уверен, что это не так, – ответил Джереми с улыбкой,
которую Жан услышал за две тысячи миль. Моро видел эту улыбку в
полудюжине передач и в бесконечных статьях о троянских программах,
которые Кевин так любил читать. Он слишком легко мог себе это
представить и в злобном предупреждении впился ногтями себе в лицо.
Не подозревая, что возникла проблема, Джереми продолжил с легким
воодушевлением:
– Сейчас я отпущу тебя, спасибо, что ответил на мой звонок. У тебя есть
мой номер, если у тебя возникнут еще какие-нибудь вопросы.
Это было похоже на прощание, и Жан повесил трубку.
Он был готов считать все это странным сном, но когда Ваймак пришел
на ужин в понедельник вечером, он принес Жану папку с документами
для ознакомления. Парень молча изучал ее, позволяя большей части
текста раствориться в пустоте, пока не нашел единственную важную
часть: игрок соглашается вести себя в соответствии со стандартами и
принципами команды «Троянцев» Университета Южной Каролины.
Под этим абзацем был список наиболее важных тезисов для обсуждения,
в том числе не говорить плохо о соперниках никому, кто мог бы предать
это огласке, и вести себя достойно на корте во время матчей. Это было
именно то, о чем он просил и в чем нуждался, но, прочитав это, Жан
хмуро уставился в бумаги. Соперники Воронов могли сколько угодно
жаловаться на грубое отношение и насилие на поле, но, по крайней мере,
Вороны хотя бы понимали истинную природу игры. То, как Троянцы
неизменно попадали в «Большую тройку», надевая намордники на своих
игроков, было выше его понимания. По крайней мере, этой осенью он,
наконец, увидит, сколько злобы таится за их глупыми масками.
На одной из последних страниц был список доступных номеров в джерси.
Похоже, Троянцы придерживались определенной системы при
присвоении номеров своим игрокам: дилеры получали номера от одного
до пяти, игроки нападения - от шести до девятнадцати, защиты - от
двадцати до тридцати девяти, а вратари - от сорока. Даже если бы его
номер не был занят, они никогда бы ему его не дали, пока он находился
на вторых ролях.
Жан прижал пальцы к татуировке на лице, и внутри у него все сжалось
от внезапной ярости. С пятнадцати лет у него была «тройка» на щеке. Как
только Рико присвоил ему этот номер, Воронам больше не разрешалось
выходить на корт в футболке с цифрой три. Перейти от тройки к
двузначному значению было немыслимо, граничило с оскорблением.
На какой-то головокружительный миг Жану захотелось разорвать стопку
бумаг пополам. Он должен вернуться в Эвермор. Он знал Воронов. Он
знал Эдгар Аллан. Почему он вообще решил уйти? Если он доверял слову
Ичиро и верил, что Хозяин удержит Рико от вмешательства в дела его
брата, то почему бы Жану просто не вернуться? Моро стиснул дрожащие
руки, не заботясь о том, насколько это больно. Он швырнул папку в
изножье кровати.
Вторник и среду он провел за бумагами, разбросанными перед ним на
простынях. Его мысли постоянно ходили тревожным круговоротом.
Ваймак и Эбби не могли не заметить этого беспорядка, так как время от
времени заходили к нему. Ни один из них так и не спросил Жана, принял
ли он решение. Рене первой заговорила на эту тему, когда в среду
вечером заглянула к нему по дороге домой.
– Всё ещё размышляешь? – она заменила ему стакан с водой, а затем
принялась приводить в порядок папки. Множество листов были помяты
и загнуты из-за того, что он неряшливо разбрасывал их во сне, но Рене
терпеливо разгладила все края. – Хочешь поговорить об этом?
– Мне там не место, – сказал Жан.
– Нет?
– Тебе бы там понравилось больше, чем мне. – сказал Жан немного
раздраженно. – Неуравновешенная оптимистка.
– Я вполне счастлива здесь, но, думаю, у тебя все же получится лучше,
чем ты думаешь, – она рассмеялась, заметив недовольный взгляд,
который он бросил на нее. – Ты и так достаточно долго терпел шторм.
Тебе не кажется, что уже пора взглянуть на радугу?
– Ты была первой радугой, которую я увидел за много лет, – хмыкнул
Жан, указывая на ее волосы. – Конечно, мы уезжали из Эвермора на
занятия или выездные игры, но мы никогда не существовали вне того
мира. Мы принадлежали Гнезду.
Если бы у нее хватило ума посмотреть на него с жалостью, Жан смог бы
остановиться, но выражение лица Рене оставалось почти безмятежным,
когда она изучала его. Жан первым отвел взгляд, пытаясь вспомнить, к
чему он клонит.
– Эвермор был могилой, и единственный цвет, который мы знали – это
кровавый. Я и забыл, что все может быть... – «красивым» - было слишком
безрассудно произносить это слово вслух, даже если это было правдой;
уже одного звука, прозвучавшего в его мыслях, было достаточно, чтобы
он вздрогнул.
– Ну что ж, – сказала Рене, когда он замолчал, – разве это недостаточно
веская причина, чтобы продолжать жить? Я имею в виду, заново
открывать для себя простые радости, момент за моментом. Я привыкла
пересчитывать их по пальцам, убеждая себя, что в мире все еще есть что-
то хорошее, и напоминая себе, что нужно продолжать искать эти
благословения. Бабочки, свежеиспеченный хлеб, хруст листьев осенним
утром и так далее.
– Всё это необязательно должно иметь какой-то глубокий смысл, –
пояснила она, увидев растерянное выражение лица Моро. – Я начала с
простого: запаха свежескошенной травы. Впервые я по-настоящему
ощутила его через несколько месяцев после того, как переехала к
Стефани. Она вернулась со стрижки газона, чтобы приготовить нам
обоим поздний завтрак, и я впервые почувствовала себя как дома. Легко
потеряться в самом себе и в этом мире. Иногда тебе нужно найти дорогу
назад, ориентируясь по одному крошечному чуду за раз.
– Я не верю в чудеса, – сказал Жан.
– У меня хватит веры на нас обоих, – пообещала Рене. – Я знаю, что рано
или поздно кто-нибудь найдет тебя. А пока ты найди то, что поможет
выжить. – Возможно, это именно то, что нужно тебе для начала, – сказала
она, положив руку на документы от Троянцев. – Новый университет,
другая команда и много солнечного света, который мог бы разогнать
тени. Они готовы рискнуть. А ты нет?
– Я им не доверяю, – признался Жан.
Рене терпеливо улыбнулась.
– Я имею в виду, не хочешь ли ты попробовать рискнуть?
– У меня нет выбора, – сказал Жан. – Он просто убьет меня, если я не
найду команду.
Рене задумалась на несколько мгновений.
– Как объяснил мне Нил, все, чего хочет от вас Ичиро, – это получать
львиную долю ваших доходов. Да, это всё еще очень много, но если его
интерес к вам прекратится, и он начнет получать деньги с банковских
счетов, то все, что выходит за рамки этих цифр, по-прежнему будет под
вашим контролем. Получаешь ли ты удовольствие от игры, куда ходишь
в свободное время и с кем его проводишь – всё это твой выбор. Ты бы
мог бы создать для себя новую жизнь.
Телефон Рене зазвонил от входящего сообщения, избавив Жана от
необходимости придумывать разумный ответ.
– Это Дэн, - сказала она в качестве извинения. – Она возвращается в
башню Лисов с нашей едой на вынос. Если бы ты был чуть более
подвижен, то я бы пригласила тебя поужинать с нами. Но поскольку у нас
есть некоторые трудности, то я могла бы позвать всех сюда?
– Иди, – отмахнулся он и взволнованно постучал костяшками пальцев по
своим бумагам. – Я всё ещё должен разобраться с этим.
Рене соскользнула с кровати и направилась к двери. Через два шага она
передумала и вернулась к Жану, осторожно обхватила его лицо ладонями
и наклонилась, чтобы нежно поцеловать в висок.
– Верь в себя, – сказала она. – Всё получится.
Она оставила Жана, смотрящего ей вслед. Когда дверь закрылась, он
протянул руку и впился ногтями в нежное тепло, которое она оставила на
его коже.
Если бы он списал тогда Рене со счетов как невежественную негодницу,
то она не так сильно бы его раздражала, но месяц назад девушка
рассказала ему, через что ей пришлось пройти, чтобы стать таковой.
Она подвергалась насилию и надругательствам, ее руки были в крови до
такой степени, что она до сих пор иногда видела в тенях старую версию
себя, находящую удовольствие в том, чтобы зарезать мужчину и
заставить его заплатить за всё, что он с ней сделал. Жан не знал, как она
нашла в себе силы выбраться из той ямы, когда никто больше не считал
ее достойной спасения, но, придерживаясь окровавленной рукой за стену,
она сумела взобралась на нее. Рене выбрала жизнь, выбрала надежду. Она
выбрала второй шанс и теперь наблюдала, последует ли он за ней.
Он мог - он должен был - вернуться в Эвермор. Он должен был отказаться
от лазейки, которую предложил ему Кевин, независимо от того,
насколько реальной звучала угроза. С Ичиро все наверняка было бы по-
другому? Это оставалось ложью, даже когда он пытался переубедить
самого себя, Жану показалось, что он почувствовал вкус крови. Даже
Вороны не знали о том, что именно происходило с ним за закрытыми
дверями, а Ичиро был намного дальше. До тех пор, пока Рико снова не
вышвырнет Жана с корта, он может делать с Моро все, что ему
заблагорассудится, ведь это не будет мешать планам его старшего брата.
«Возможно, он не убьет меня, поэтому я должен вернуться»,
Жан. – «Я Жан Моро. Мое место в Эверморе. Но...»
- подумал
Вернуться означало отправиться обратно в ад собственными силами. И,
может быть, Жан знал там всех демонов по именам и выделил для себя
местечко среди пламени, но ад все равно оставался адом, и за его спиной
была открытая дверь с именем Ичиро на ней, позволяющая выбраться
оттуда.
Я не Ворон.
Жан пробежался глазами по списку доступных номеров, вычеркивая их
как недостойные его внимания, и поставил неуверенную подпись в конце
договора. После первой подписи он чуть не сломал ручку, но
мужественно сдержался, доведя дело до конца. Жан бросил всё на край
кровати и потянулся к кухонному таймеру на прикроватной тумбочке.
Последние несколько недель Ваймак и Эбби разрешали ему вызывать их
по любому поводу, но он отказывался. Независимо от того, испытывал
ли он голод, жажду или хотел в туалет, он просто ждал, пока кто-нибудь
из них не появится в следующий раз по другой причине, а затем сообщал
о своих потребностях. Он не собирался заставлять их чувствовать себя
нужными или признавать, что ему нужна помощь. Но теперь он, наконец,
повернул ручку на таймере вверх и вниз, запуская звонок.
Не прошло и двадцати секунд, как появился Ваймак.
– Я передумаю, если Вы не возьмете документы, – сказал Жан, выключая
таймер.
– Я отправлю их по факсу утром, – произнес Ваймак и собрал бумаги. –
Нужно что-нибудь еще, пока я буду путаться под ногами?
Жан только покачал головой, и Ваймак вышел из комнаты, держа
будущее Жана в своих руках.
Жан точно узнал, что Троянцы получили документы, потому что на
следующий день он получил текстовое сообщение от Джереми, в
котором было всего лишь одно слово:
«Девятнадцать?»
Исходя из строгой системы нумерации троянцев, речь шла явно не о его
будущем номере на футболке. Так что оставался только один вариант.
Как только Моро это понял, Джереми прислал уточняющее сообщение:
«Ты оказался младше.»
«Дело в том, что Хозяин...», - начал печатать Жан, но затем остановился,
стер сообщение и начал сначала:
«Тренер Морияма выпустил меня на поле досрочно, не дожидаясь
нужного возраста, чтобы я смог идти вровень с Кевином и Рико в
Эдгаре Аллане».
Жан до сих пор не был уверен, сколько поддельных документов или
долларов было замешано в этом деле, но вступление в команду Воронов
в возрасте шестнадцати лет стало настоящим кошмаром. Они все были
намного крупнее и сильнее его; ему приходилось полагаться на то, что он
просто станет лучше в будущем. Появление ребенка совсем не
расположило команду к нему, особенно после того, как он провел
неделю, забираясь к ним в постель. Жан был уверен, что, если бы не Зейн,
первый год учебы стал бы еще более неприятным.
Сообщение Джереми отвлекло его прежде, чем его мысли вновь
устремились к опасным коридорам. Все, что он отправил - это смайлик с
поднятым вверх большим пальцем. Надеясь, что это конец ненужного
диалога, Жан выключил телефон.
До конца семестра оставалось всего несколько недель, и только один из
его преподавателей придумал, как устроить ему выпускной экзамен в
дистанционном формате. Жан не беспокоился о своих занятиях теперь,
когда у него было неприлично много времени для выполнения курсовой
работы, но у него было много игр по экси, которые нужно было
посмотреть, и новая команда, которую нужно было изучить. На первом и
втором курсах он играл против Троянцев на чемпионатах. Он знал, что
Кевин записывает все их матчи так, словно погибнет, если пропустит
хотя бы один, но Жан не видел смысла зацикливаться на составе, с
которым они встречаются лишь мимоходом.
Он мог бы попросить Кевина одолжить ему кассеты, но начинать работу
с Троянцами таким образом казалось ошибкой. Жану нужно было
изучить их самому. Казалось бы, идеальный матч для него был
запланирован на следующий вечер, где Троянцы и Вороны должны были
встретиться друг с другом в полуфинале. До этого времени у Жана была
прекрасная возможность наверстать упущенное и просмотреть
необходимые записи игр. К началу пятничной игры Моро уже хорошо
представлял, чего ожидать и сумел запомнить половину текущего
состава. Как и предполагал Жан, Троянцы проиграли. Они были очень
хороши, но их нежелание переходить к насилию являлось
сдерживающим фактором, особенно, когда они сталкивались на поле с
Воронами. Жан видел эту же сдержанность в Лисах всего несколько
недель назад, но Лисам это стоило немалых усилий, в то время как
Троянцы с легкостью придерживались данной тактики. Они играли чисто
и с энтузиазмом, как будто Вороны не причиняли им вреда при каждой
возможности.
– Это нездорово, – сказал Жан, но, конечно, никто из участников
послематчевого шоу его не услышал.
Кто-то догнал Джереми, когда Троянцы гуськом входили в раздевалку.
Жан поискал ложь в его слишком ярких глазах и слишком широкой
улыбке. Где же было разочарование, безысходность? Где же была печаль
из-за того, что он был так близок к победе и потерпел неудачу?
Действительно ли Троянцам было все равно, пока они были довольны
своей игрой на поле, или они уже смирились с этим поражением, когда
вышли против Лисов? Жан не мог сказать точно, и на мгновение
возненавидел это с ослепительной яростью. Ни одна команда не должна
так реагировать на проигрыш, особенно когда она из «Большой тройки».
Они не могли быть настолько хороши и совсем не расстраиваться из-за
того, что потерпели неудачу.
–...и Жан на линии, – сказал Джереми, и звук своего имени отвлек Моро
от бурлящих мыслей.
– Худшее время года для того, чтобы кто-то мог получить травму, –
согласился ведущий. – Ходят слухи, что Жан не успеет вернуться в строй
к выпускным экзаменам.
– Да, я разговаривал с Жаном ранее на этой неделе. Он определенно
закончил этот сезон, но вернется осенью в следующем. Просто он не
вернется в черном.
Улыбка Джереми стала еще шире, и он был слишком взволнован, чтобы
дождаться реакции репортера.
– Вчера он прислал нам по факсу последние документы, необходимые
для оформления этого дела официально, так что я могу сообщить вам: он
переходит в Университет Южной Калифорнии на выпускной курс.
Жан медленно осознал, что кто-то стоит в дверях. Ваймак и Эбби
смотрели игру в гостиной и решили оставить дверь спальни открытой на
тот случай, если Жану что-нибудь понадобится от них. Ни один из них
не смог бы услышать сигнал таймера из-за звука двух телевизоров и
закрытой двери. Теперь Ваймак стоял, прислонившись к дверному
косяку, с бокалом в руке. Жану не нужно было спрашивать, зачем он
пришел.
Жан убавил звук на телевизоре.
– Его даже не волнует, что он проиграл.
– Ты так думаешь? – спросил Ваймак.
– Фантастично! – воскликнул Жан, насмешливо повторяя выбор слов
Джереми. – Талантливо. Очень весело!
– Это не взаимоисключающие понятия, знаешь ли, – протянул Ваймак.
Когда Жан нахмурился, он махнул свободной рукой, пытаясь подобрать
нужные слова. –То, что он гордится своей командой за то, как они играли,
не означает, что он не разочарован их поражением. Возможно, он просто
понимает, что нужно разделять время, когда ты можешь пострадать и
время, когда ты хочешь пожелать всего наилучшего человеку, который
преуспел вместо тебя. Возмущение в прямом эфире по этому поводу
никому не поможет.
– Притворство, что поражение его не беспокоит, тоже никому не
поможет.
– Нет? – уточнил Ваймак. – Если кто-то смотрит эти интервью и ищет
образец для подражания, разве ты бы не предпочел, чтобы он выбрал
Джереми, а не Рико?
– Нет. Эдгар Аллан непобедим.
– Когда мы победим их через две недели, то мы с тобой вернемся к этому
разговору.
Жан выключил телевизор, и Ваймак, поняв намек, ушел.
---
После того, как Троянцы выбыли из борьбы, Пальметто Стейт и Эдгар
Аллан получили неделю отдыха перед финальной встречей в Эверморе.
Жан лишь лениво размышлял о невозможности сосредоточиться на
занятиях, учитывая весь этот хаос. Он изучал свои записи вновь и вновь,
не понимая ничего из того, что пытались донести его преподаватели. В
конечном итоге, он начал просматривать записи игр Троянцев и
отслеживать онлайн-реакцию на свой внезапный перевод.
И хотя не все комментарии были негативными, любое внимание сейчас в
сторону Жана вызывало лишь непрошенные мурашки по его коже. Рико
так и не прокомментировал его уход, как бы сильно люди ни старались
добиться хоть какой-то реакции от короля по этому поводу, а остальным
Воронам просто не разрешалось общаться с прессой. Вместо этого были
приглашены ученики Эдгара Аллана, и многие из них оказались очень
глупы, сказав, что не видели Жана с начала весенних каникул. Между
исчезновением Жана и странными намеками от Кевина насчёт
собственной травмы теоретики в интернете довольно быстро нашли
общую связь. Но несмотря на их усилия сформировать общественное
мнение, самые громкие голоса всегда были на стороне самой зрелищной
команды. Количество сарказма и яда, направленного в адрес Жана за то,
что он покидал состав во время чемпионата, было впечатляющим.
Жан получил от Зейна всего одно электронное письмо, в котором
говорилось: «Какого хуя, Жанни?». Жан удалил его, так и не удостоив
ответом. Зейн больше не пытался, и Жан не был уверен, что именно
остановило его - то ли гноящаяся рана между ними, то ли приказ Хозяина.
У него было не так много времени, чтобы поразмышлять об истинном
мнении Воронов, поскольку в конце недели ему пришел подарок.
Обратный адрес на коробке был указан как «Эвермор», и она была
адресована Ваймаку.
Жан не был уверен, кто из семьи Морияма в конце концов рассказал его
бывшим товарищам по команде, где он прячется, но он совершенно точно
осознавал, что не хочет открывать эту коробку. Жан молча смотрел на
нее, пытаясь взять себя в руки.
– Это не для Вас, – сказал он, потому что Эбби все еще стояла рядом с
ним, не желая уходить.
– Я не уйду, – сказала она.
Женщина протянула руку, но Жан быстро отвел взгляд, увидев в ее
ладони нож для резки картона. Он слишком хорошо помнил, как
ощущается прикосновение лезвия к своей коже, и свое мимолетное,
глупое чувство триумфа, когда он сказал Рико, что скорее умрет, чем
проживет еще один день под этим садистским гнетом. Медленная улыбка
Рико заставила его задуматься, но именно его страшные слова
остановили Моро окончательно:
– Если ты действительно соберешься сделать это, то убедись, что
доведешь дело до конца. Проверь, что тебя нельзя будет спасти. Если ты
выживешь, я похороню тебя заживо.
Угроза казалось пугающей, но пустой, как думал тогда Жан. Однако это
было не так. На следующей неделе тренер заказал новую мебель для
раздевалок, и Рико раздобыл большую коробку из-под нее, чтобы
засунуть в нее Жана. Жан провел внутри три дня, свернувшись
калачиком, пока коробка прогибалась под тяжестью всего, что Морияма
навалил на нее сверху. Прижавшись лицом к прогибающейся стене, где
король оставил ему самую маленькую дырочку для воздуха, Моро
ощущал лишь страх, что Рико никогда его не выпустит. Сильнее был
только ужас от того, что сделает Рико, если он попытается позвать на
помощь, поэтому он боролся со своей нарастающей паникой всеми
силами, которые у него были.
Позже, когда Рико и Хозяин отвлеклись, обсуждая безумие Мориямы,
Кевин наклонился к нему и сказал: «Пообещай мне, что больше не
будешь пытаться. Пообещай мне, Жан. Я не хочу терять тебя».
«Пообещай мне», – сказал тогда он, но бросил его спустя годы, не
задумываясь.
– Жан? – спросила Эбби.
Жан отогнал воспоминания и страх, наклонив коробку к Эбби в
молчаливом требовании. Она, не колеблясь, разрезала посылку
аккуратными линиями. Жан бросил на нее злобный взгляд, пока она не
отступила на шаг, и тогда он сумел наконец открыть коробку, чтобы
посмотреть, что Вороны сочли нужным ему прислать.
Вид сложенной ткани почти заставил его успокоиться: Вороны
опустошили ящик его комода и прислали наименее поношенные
комплекты одежды, что он оставил. Поскольку Вороны проводили
большую часть своего шестнадцатичасового рабочего дня в Эверморе, у
них, как правило, оставалось всего четыре-пять комплектов одежды для
посещения занятий. У Кевина и Рико выбора было намного больше,
поскольку они должны были также проводить время с прессой и другими
командами. Жан довольствовался же тремя комплектами. Вороны
прислали ему пару джинс и две рубашки, разумеется, все черные. Он
предположил, что остальная одежда достанется какому-нибудь новичку.
По крайней мере, все его боксеры и носки были на месте.
Под одеждой было несколько его личных вещей, а именно открытки и
магниты, которые Кевин покупал ему, когда они с вместе Рико ездили на
пресс-конференции. Жан повертел одну открытку в руках, и у него
внутри все сжалось, когда он увидел обратную сторону. Какое бы
сообщение Кевин ни написал ему тогда, какими бы воспоминаниями он
ни поделился, оно навсегда исчезло под слоями чернил; кто-то провел
толстым фломастером по всему тексту. Он проверил еще одну открытку,
затем еще, прежде чем решился взять всю стопку. Жан быстро разбросал
все открытки, в поисках какой-нибудь, которую он мог бы еще спасти, но
вернулся с пустыми руками.
Магниты были в ненамного лучшем состоянии, их поверхность и
тыльная сторона в нескольких местах оказались поцарапанными.
Любимая вещичка Жана, маленький деревянный мишка в красном
берете, был грубо разрезан пополам. Он попытался сложить эти части
вместе, но в середине не хватало кусочка, и они не соединялись. Может
быть, последняя часть упала на дно коробки? Он перевернул ее, чтобы
заглянуть внутрь, но единственным содержимым, которое он увидел,
были его тетради для занятий.
Когда он понял, что наконец-то получил доступ к конспектам, которые
делал весь год, он быстро разложил их перед собой на кровати. Было уже
поздно для их возвращения, ведь до выпускных экзаменов оставалось
всего полторы недели, но Жану не терпелось ими воспользоваться.
Обложки тетрадок были черными, как и требовалось, но названия
предметов он писал белым цветом. Он начал раскладывать их на кровати,
пока не нашел тетрадь с конспектами по экономике. Он раскрыл ее,
немного испугавшись обнаружить, что Вороны вырвали страницы, и
понял, что реальность оказалась намного хуже.
«ТРУС» – надпись была нанесена фломастером по диагонали на первой
странице. Вокруг красовались каракули. Жан резко дернулся от
обвинения, чуть было не вырвав страницу. На обратной стороне были
только неровные строчки, но уже следующий лист вопил ему том, что он
«НЕУДАЧНИК».
– Жан – попыталась позвать Эбби, но Жан просто продолжал листать.
Страница за страницей были исписаны, в основном повторяющимися
злобными оскорблениями, на некоторых были просто сердитые пометки
и завитки. Через десять страниц Моро обнаружил оторвавшийся листок
бумаги и, подняв его, уставился на незнакомый почерк. Потребовалось
два предложения, чтобы понять, что это было письмо от одного из его
товарищей по команде, и у Жана скрутило живот, когда он медленно
прочитал его целиком. От того количества сарказма, которое вложил в
него Фил, Жану стало холодно и липко. Он медленно положил письмо на
место. Пятью страницами позже появилось еще одно письмо, на этот раз
написанное скорописью, в которой он сразу узнал Жасмин.
«Не надо», - подумал Жан, но все равно поднял его.
Жан краем глаза заметил, что Эбби складывает в коробку его одежду и
остальные подарки. Она быстро сложила в стопку разбросанные тетради.
Он хотел было остановить ее, но не мог отвести взгляд от записки
Жасмин. То, что Жасмин ненавидела его, никогда не было секретом - она
годами конкурировала с ним за внимание Рико и считала
непростительным, что именно он носил на своей щеке цифру три. И если
в письме Фила содержалась ярость из-за того, что Жан думал, что он
может просто уйти от них всех, то письмо Жасмин было наполнено
неподдельным ядом.
– Жан, – тихо позвала Эбби. – Прекрати.
Жан положил письмо Жасмин обратно и отодвинул тетрадку от Эбби,
когда та протянула за ней руку. Она неодобрительно нахмурилась, но не
отобрала у него конспекты, так что он смог перевернуть еще несколько
страниц. Теперь его пальцы двигались к каждому гневному эпитету,
обводя буквы так, словно он чувствовал их изгибы на своей коже. Третье
письмо, которое он нашел, было коротким и по существу, написанным
неряшливыми печатными буквами, что поразило его вдвойне, когда он
увидел подпись Грейсона: «Веселись, прокладывая себе путь к вершине в
другом составе, бесполезная сучка. #12»
На мгновение он почувствовал, как чьи-то зубы впились ему в горло. Жан
с трудом сглотнул, борясь с приступом желчи, от которого у него
защипало во рту, и захлопнул тетрадь. Эбби тут же выхватила ее у него и
положила обратно в коробку. Ей потребовалось всего несколько секунд,
чтобы закрыть ее и быстрыми шагами отнести в свой шкаф.
– Это мое, – сказал Жан голосом, который сам не смог узнать. – Верните.
Эбби поставила коробку на полку и, не сказав ни слова, вернулась к нему.
Она посмотрела на него сверху вниз, ожидая, что он хотя бы взглянет на
нее, но парень не отрывал взгляда от ее шкафа. Жан моргнул и
почувствовал горячее дыхание на своих щеках, снова моргнул и
вспомнил, насколько тяжелой была его клюшка, когда он ломал себе
пальцы на потеху Рико, моргнул и начал задыхаться...
-
Жан не осознавал, что потянулся к собственному горлу, пока Эбби не
схватила его за запястье так сильно, что стало больно.
– Жан!
– Вам не следовало привозить меня сюда. Не следовало вмешиваться. Вы
должны были просто-
– Позволить им убить тебя? – спросила Эбби. – Нет.
– Да они меня и пальцем не тронули бы.
– Перестань мне врать.
Жан вырвался из ее хватки.
– Кто-то из Лис никогда бы этого не понял!
– Наверное, нет, – сказала Эбби. – Мои лисы решили дать отпор.
Руки Жана зажили, но кожа все еще помнила ощущение впивающейся в
нее веревки. Он снова попытался вырваться из ее хватки, но Эбби не
отпускала его. Вместо этого он принялся царапать линии на своем
предплечье, пока она не схватила его за руку.
Он был зол на родителей за то, что они отправили его в Эвермор, но все
же надеялся извлечь из этого максимум пользы. Тогда он страстно любил
экси, и хотел учиться у человека, создавшего этот вид спорта. Он считал
это честью и возможностью всей его жизни. Реальность показала свое
уродливое лицо всего через несколько часов после приземления в
Западной Вирджинии. Узнав, что вне тренировок он был всего лишь
собакой Рико, Жан набросился на него со всей подростковой яростью, на
которую был способен.
Пять месяцев он плевался, ругался и дрался. Пять месяцев он с трудом
поднимал себя с земли, несмотря на все насилие и жестокость, которые
Рико на него обрушивал, а потом однажды у него просто не осталось сил.
Бороться не имело смысла. Рико был Мориямой, а он был Моро. Чем
скорее он поймет свое место в мире, тем легче ему будет потом. Боль не
прекратится, но осознание того, что он ее заслужил, облегчит ее
перенесение. Он мог бы жить с этим, у него не было выбора.
Он был зол на Эбби за то, что она намекнула, что он никогда не пытался
бороться, и еще больше на Лис за то, что они держали себя в руках, в то
время, когда он сломался. Но они не выступали против Рико, за
исключением двоих, и оба, Натаниэль и Кевин, ушли.
Трус, ничтожество, предатель, продажная шлюха
– Пошли вы. – тихо сказал Жан, а затем произнес громче: – Пошли вы
все!
– Пожалуйста, поговори с Бетси.
– Верните мне мою коробку, – рявкнул Жан. – Она не принадлежит Вам,
чтобы вот так ее забирать.
Эбби встала и вышла, не сказав больше ни слова. Моро подождал, пока
не услышал ее отдаленный шепот в коридоре, прежде чем подняться на
ноги. Он осторожно обошел комнату и подошел к шкафу. Он без труда
дотянулся до полки, хотя вес коробки сильно надавил на его грудь. Жан
положил ее на матрас, вздохнул, чтобы справиться с болью в легких, и
снова устроился рядом с подушкой.
Поскольку Эбби укладывали его тетради последними, они оказались на
самом вверху. У Жана скрутило живот, когда он снова вытащил свои
конспекты по экономике. Подумав, что, возможно, ему просто не повезло
с первой тетрадкой, которую он открыл, он пролистал следующие
несколько. Вид жирно выделяющихся чернил говорил о том, что все они
были в полном беспорядке, и Моро затаил дыхание, словно так мог еще
немного сдержать бурлящий желудок.
Он нисколько не удивился, когда полчаса спустя к нему заглянул
психолог Лисов. Она закрыла дверь спальни и удобно устроилась рядом
с ним. Жан позволял ее спокойному голосу проникать в одно ухо и
выходить из другого, пока он медленно просматривал первую тетрадь.
Она была достаточно близко, чтобы не заметить жирные надписи,
нацарапанные на каждой странице, но он так и не посмотрел, не пытается
ли она прочитать его письма через его плечо.
– Ты поговоришь со мной? – спросила она наконец.
– Я скорее откушу себе язык, – сказал он. – Уж он-то мне не нужен, чтобы
играть на поле.
–Тогда ты не возражаешь, если я продолжу говорить?
– А что, если и буду возражать? – осведомился Жан. – У пленных нет
прав.
– Ты пациент, а не пленник, – мягко напомнила ему Добсон. – Но если ты
предпочитаешь находиться в тишине, то мы могли бы просто молчать всё
это время.
Рано или поздно ей наскучит сидеть с ним, но сейчас она, казалось, была
довольна тем, что смотрела вдаль и предавалась своим тихим
размышлениям. Чем дольше она ждала, тем труднее было ее
игнорировать. Жан неделями искал Рико и Зейна, и их длительное
отсутствие погружало его в отчаяние. Какой-то пухлый психиатр не мог
заменить Ворона, особенно Короля, но Жан был в таком отчаянии, что не
мог не находить в этом утешения. Этого было достаточно, чтобы отвлечь
его от чтения, и он наконец закрыл тетрадь. Он ожидал, что теперь, когда
он перестал ее игнорировать, она откроет рот, но она даже не взглянула
на него.
– Отвези меня на корт, – потребовал Моро.
Он ожидал отказа, но все, что она сказала, было:
– Ты сможешь дойти до моей машины?
– Да, – произнес он, отодвигаясь на край кровати.
Когда Моро встал, колено всё ещё болело, но уже могло выдерживать его
вес. Жан заковылял к двери. И хотя Добсон подняла руку в молчаливом
предложении помощи, она держала ее прижатой к боку, чтобы он не
чувствовал себя обязанным опереться на неё. Когда Жан проигнорировал
ее, она обогнала его, чтобы поговорить с Эбби. Жан услышал обрывки
разговора, осторожно пробираясь по коридору, и узнал, что Добсон
позаимствовала у Эбби ключ-карту и пароль от стадиона.
После стольких недель, проведенных взаперти в доме Эбби, ночной
воздух был настолько бодрящим, что по спине Жана пробежал холодок.
Он знал, что делает себе хуже, сопротивляясь Эбби каждый раз, когда она
пыталась открыть окно или откинуть одеяло с занавесок. Он пытался
воссоздать условия похожие на те, что были в Гнезде, отчаянно стараясь
найти что-то знакомое, что помогло бы ему держаться, когда все
остальное вышло из-под контроля. Он не осознавал, насколько важен был
Эдгар Аллан для благополучия Воронов. Апатия к своей специальности
и неумолимое переутомление превратили его занятия в такую рутину,
что он всегда упускал из виду возможность подышать свежим воздухом.
«Я начала с простого», – сказала Рене ему недавно, и, хотя Жан не мог
поверить в ее искренность, он все равно постучал большим пальцем по
указательному и подумал: «Прохладный вечерний ветерок».
Он чувствовал себя глупо, когда делал это, но в то же время ощущал себя
живым, каким-то образом, подкрепленным чем-то, кроме язвительности
своей команды.
Они были на полпути к корту Лисов, когда Добсон произнесла:
– Я признаю, что спорт - не моя сильная сторона. Мне всегда больше
нравились театральные постановки, мюзиклы и тому подобное. Мои
познания в экси все еще немного шатки, несмотря на все эти годы здесь,
но, насколько я понимаю, это лакросс в помещении?
– Ваше использование притворного невежества в качестве приманки
довольно очевидно, – сказал Жан.
Добсон только спросила:
– Так на стенах есть крепления для вратарских сеток или...?
– Здесь нет никаких сеток, - не выдержал Моро, слишком оскорбленный,
чтобы сдерживаться. – В стене есть специальные датчики, чтобы...
Он оборвал себя, грубо пробормотав что-то по-французски. Он не хотел
заводить разговор с этой надоедливой женщиной, но чем дольше он
пытался игнорировать ее, тем глубже ее идиотские слова, казалось,
въедались в его мозг. Наконец, он раздраженно фыркнул и пустился в
самые короткие объяснения, на какие был способен. Добсон выслушала
все это в послушном молчании, и Жану удалось закончить разговор, пока
она парковалась у стадиона.
– Спасибо, – сказала она. – Мне было интересно.
– Я отказываюсь верить, что никто из них не объяснил тебе этого, –
фыркнул он. – Кевин бы точно объяснил.
– Я хотела понять, достаточно ли тебе интересно, чтобы поправить меня,
– легко парировала она и указала через лобовое стекло на стадион. – Я не
была уверена, пришли ли мы сюда за утешением или за раскаянием.
Раскаяние. Возможно, она случайно употребила это слово, но Жан
почувствовал недоверие. Выражение ее лица заставило Жана потянуться
к дверной ручке, но он не смог отвести взгляда, даже когда дотронулся
до нее.
– Вы разговаривали с Кевином.
– Я его психотерапевт, – отметила Добсон, сохраняя спокойствие перед
лицом такого резкого обвинения. – Кевин помнит, как ему было трудно
довериться мне, когда он перевелся сюда, поэтому дал мне открытое
разрешение поделиться всем, что мы с ним обсуждали, если это поможет
тебе чувствовать себя более комфортно со мной. Я бы очень хотел
поговорить с тобой, Жан.
– Мне нечего Вам сказать.
– Может быть, не сегодня, – согласилась она. – Но, если ты когда-нибудь
захочешь поговорить, пожалуйста, знай, что я хочу тебя услышать. Если
тебе станет легче, когда ты уедешь в Калифорнию и будешь находиться
на безопасном расстоянии, я готова тебя подождать. Рискуя показаться
нескромной, осмелюсь сказать, что я самый квалифицированный
специалист, который может рассказать о том, с чем ты сейчас имеешь
дело.
Он уже открыл рот, чтобы опровергнуть это, когда вспомнил, кто еще
был в списке ее пациентов: Натаниэль Веснински и этот жуткий
маленький вратарь Эндрю Миньярд. Корт Лисья нора был настоящим
кладезем личных проблем и травм. Жан не хотел иметь с ней ничего
общего, но Добсон уже успела натерпеться от некоторых невыносимых
личностей. Это нисколько не прибавило ему симпатии к ней, но он не мог
отказать себе в толике уважения.
– Мы идём, – сказал он, потянув за ручку.
Добсон вышла из машины без дальнейших комментариев и пропустила
его на стадион. Они нашли место на трибунах, чтобы посмотреть на
площадку. Жан не был уверен, как долго они там просидели, прежде чем
появились Кевин, Натаниэль и Эндрю. Эндрю проследил за пристальным
взглядом Жана, устремленным прямо на него. Натаниэлю понадобилось
всего мгновение, чтобы прийти в себя. Кевин не видел ничего, кроме
площадки, но Моро уже много лет назад перестал надеяться на что-то
большее.
Жан не хотел иметь с ними ничего общего, поэтому, как только дверь
корта закрылась за последним из них, он встал и спустился по лестнице
в раздевалку. Добсон молча последовала за ним и отвела его обратно в
дом Эбби.
– Добро пожаловать домой, – сказала Эбби, когда они приехали.
Жан хотел сказать, что это не дом, но ему требовалось все его дыхание,
чтобы продолжать двигаться после того, как он так сильно нагрузил
колено. Он заснул, как только его голова коснулась подушки, и на этот
раз кошмары его не посетили.