Глава 12
Трудно быть гидом
Я находился в самом сердце колыбели эпохи Возрождения. Именно здесь, в моей маленькой Флоренции, родились гениальные шедевры искусства, которые потом вдохновляли и восхищали всю Европу. Именно на этой земле творили такие гении, как Боттичелли, Микеланджело, Да Винчи, Брунеллески, Донателло, Рафаэль, Гирландайо, Верроккьо, Мазаччо... Это только те, кого я могу назвать за один вздох. А я могу сделать очень много таких вздохов. Именно их произведения стали эталонами красоты и гармонии.
Я стоял напротив инкрустированного мраморного фасада собора Санта Мария Новелла под ярким флорентийским солнцем. Правда, одет я был весьма тепло, потому что Тоскана утопала в февральских ветрах, и прозрачный воздух освежал своей прохладой.
Но мне было жарко. Изнутри меня поджаривал адский огонь. Он был горьким и сладостным, ласковым и жестоким. Он согревал, обжигая. Сердце у меня было объято пламенем, а мозг пылал. Всю ночь я размышлял над тем, как я собираюсь весь день изображать из себя равнодушного гида. Ведь мне нельзя было ни в коем случае выдать свои чувства. Я заснул лишь под утро, проснувшись часа через три от какого-то блаженного кошмара. Я не помню, что мне снилось, но я был во власти некоего радостного страха.
И вот я стою на Пьяцца Санта-Мария-Новелла. Толпа, снующая мимо меня, даже не догадывалась, что я стою здесь, напротив этой прекрасной церкви, жду женщину своей мечты и знаю, что я никогда не смогу ей об этом сказать. Я поднял глаза к кресту, который устремлялся в ярко-голубое зимнее небо. О небо, дай мне силы выдержать это...
– Чао, Флавио... – тихо сказала она, коснувшись моего плеча.
Я вздрогнул, словно вспугнутая птица, и утонул в ее темно-зеленых глазах. Я много раз видел, как в фильмах влюбленные герои стоят и смотрят друг на друга, как на пришельцев с иных планет. Меня забавляли всегда такие сцены. Теперь я был точно таким же героем, который, как полный дурак, стоит и не может произнести ни слова. Но мир вокруг нас в самом деле куда-то исчез, а я себя ощущал в каком-то вакууме, где невозможно дышать, говорить, двигаться...
– Чао... – выдохнул я, когда вспомнил, что необходимо дышать. Потом я отвел глаза и еще раз посмотрел на крест на фоне ярко-синего неба. Дай мне силы... – Что... должно войти в статью? – перешел я сразу к делу, поскольку не знал, что еще сказать, кроме того, что я страшно соскучился по ней и не могу без нее жить.
Кьяра почему-то тяжело вздохнула и перевела взгляд на собор. Тоже на крест. Глаза ее заблестели... От ветра, наверно...
– Можем начать с этого собора, – сказала она, голос ее дрогнул, и она решительно направилась к входу в храм, не оборачиваясь, чтобы узнать, иду ли я вообще за ней.
Несколько мгновений я смотрел ей вслед, а потом бросился догонять ее.
– Ты в порядке? – спросил я, касаясь ее плеча.
– Да, вполне.
– Как твоя нога?
– Почему ты согласился пойти на эту прогулку, если не хотел меня видеть? – вдруг резко спросила Кьяра.
– Ты... – я даже задохнулся от изумления и возмущения. – Что ты такое говоришь?!
Она отвернулась и быстро вошла в собор. Я мгновение медлил. Мадонна, что за мысли в ее голове?! Я вошел внутрь. Кьяра стояла, застыв, словно прекрасная статуя, и устремив взгляд в сторону алтаря. В глазах ее блестели слезы. Мое сердце билось, как обезумевшее. Я подошел к ней и просунул руку ей под локоть. Она вздрогнула, даже подпрыгнула слегка и посмотрела на меня.
– Что случилось? – спросил я.
Мне казалось, что она сейчас расплачется, потому что я уже видел раньше, в горах, это ее выражение лица, слегка дрожащий подбородок и затуманенный взор.
– Ты расскажешь мне что-нибудь интересное об этом соборе? – спросила она, беря себя в руки.
Только я никак не мог взять себя в руки. Она страдала. А значит, мои мучения удвоились. А я даже не знаю причину ее страданий. А вдруг Мирко с ней плохо обращается?! Эта мысль пронзила меня словно неожиданный выстрел в спину.
– Если я не ошибаюсь, именно здесь находятся фрески великого Гирландайо? – вплыл в мой объятый огнем мозг вопрос Кьяры. Мысли мои путались, и я никак не мог привести их в порядок.
– Что? – тряхнул я головой, пытаясь вернуть свою расшатанную нервную систему в равновесие. – Да... Да, Гирландайо там, в главной капелле Торнабуони. Пойдем, я расскажу тебе немного... – и за те несколько секунд, за которые мы преодолеем это расстояние, я должен собраться с мыслями и вспомнить хоть что-то о Гирландайо. Может, позже я спрошу, что с ней происходит. А сейчас я гид. – Ты знаешь, кем, помимо всего прочего, был Гирландайо?
Наконец-то она улыбнулась! Пусть грустно, но улыбнулась.
– Сначала нужно понять, помимо чего прочего? – спросила она.
– Помимо того, что он был потрясающим художником.
– Он был учителем очень молодого Микеланджело, – ответила Кьяра, – этого несравненного скульптурного гения... А ведь начинал, как художник...
– Да, но это не прошло даром. Сикстинская капелла – яркий тому пример.
– Не поверишь, Флавио, я еще ни разу не была в Сикстинской капелле, – покачала Кьяра головой. – В Риме была два раза, но в капеллу не попала... – Она замолчала, рассеянно глядя на фрески, а я молча смотрел на нее: съездить бы с ней в Рим... – Мамма мия, это просто какая-то картинная галерея!
Я непонимающе посмотрел на нее. Я уже забыл, где мы, улетев на крыльях мечты в Рим, в Сикстинскую капеллу.
– Да, ты права... Но здесь не только Гирландайо, а немало его современников. И если фрески Гирландайо отличаются гармонией и спокойствием, то соседняя капелла, расписанная Филиппо Липпи, – более жесткая, напряженная, совсем в другом стиле. Кажется, будто попал в другую церковь.
Я все еще никак не мог сосредоточиться и начать рассказывать, как истинный гид. Память куда-то отлучилась, а слова не приходили в голову.
– А это знаменитая «Троица» Мазаччо, – сказал я, показывая на чудом сохранившуюся фреску. – Это одна из первых фресок, в которой явно присутствовала перспектива.
– Так вот какая она! – воскликнула Кьяра. – Нам рассказывали на курсе по искусству Возрождения, что у этой фрески очень необычное цветовое решение. Интересно...
– Подумай, что Вазари – тот, который купол Дуомо расписал, – ее едва не заштукатурил в свое время. Он считал свой вкус безупречным, а фреска ему не сильно понравилась...
Мы еще немало времени провели, задрав головы вверх на умопомрачительные фрески собора, и лишь через полчаса вышли под февральское флорентийское солнце. Оно обдало нас своим теплом, в котором явно играли весенние нотки.
– Теперь пойдем в базилику Санта Кроче, а потом... – она замолчала, озорно улыбаясь мне.
– Санта Мария дель Фьоре... – закончил я за нее. Наконец-то, она улыбалась радостно. Я был счастлив.
Через несколько минут мы стояли на самой большой площади Флоренции, перед базиликой Санта Кроче.
– Ты была на Флорентийском Кальчо? – поинтересовался я.
– Нет. Мне очень хотелось пойти, но не сложилось. Надеюсь, в следующем июне... Расскажи мне о нем? Это ведь не футбол [23] в чистом виде?
– Разумеется, нет, – усмехнулся я. – Футбол в чистом виде – это итальянский чемпионат, где играет Ювентус...
– И Фиорентина, – рассмеялась Кьяра.
– Если Ювентус дает ей играть, – прокомментировал я, и мы оба расхохотались. – Флорентийский кальчо – это типичная историческая игра, родившаяся во Флоренции в XVI веке. Скажем так, что это некая впечатляющая смесь футбола, регби и реслинга. В него играют в исторических костюмах, относящихся к эпохе зарождения этой игры. Собственно, этот вид спорта берет начало из игры с мячом, которую придумали еще в Древней Греции. К Средневековью увлечение ей достигло в Италии такой популярности, что в мяч играли все и везде, даже на замерзшей реке Арно. Но самая важная игра произошла 17 февраля 1530 года, когда император Карл V осаждал Флоренцию, чтобы вернуть ее семье Медичи. Флорентийцы, голодные и вовлеченные в войну, слезли со стены, организовали кортеж и начали играть в футбол на глазах у врагов прямо на этой площади. Именно с тех пор родилась эта игра. В 1580 году были написаны официальные правила, которые не особо похожи на классический футбол, хотя бы потому, что можно играть не только ногами, но и руками.
– Хм, интересно... А мяч какой?
– Мяч кожаный, набитый козьей шерстью, по размерам скорее близок к баскетбольному.
– Ну а команды?
– Команд четыре, которые представляют четыре района Флоренции: Санта-Кроче (синие), Санта-Мария-Новелла (красные), Санто-Спирито (белые) и Сан-Джованни (зеленые). Все команды играют друг с другом, а по результатам играются два полуфинала и один финал. В каждой команде 27 игроков, из которых 15 – нападающие. Соответственно, нужно забить противнику как можно больше голов в площадку, нарисованную внутри периметра поля. Поле, кстати, засыпается песком. При этом можно мешать противнику, атакуя даже тех игроков, которые в данный момент не владеют мячом, и в их отношении можно использовать приемы борьбы. Команду судят один главный арбитр и шесть линейных, а каждая игра длится 50 минут. Ну а после победы все идут смотреть салют на Пьяццале Микеланджело.
– Твоей любимой... – задумчиво произнесла Кьяра. Мадонна, она даже эту деталь запомнила! Моя жена, например, этого, наверно, и не знает, хотя, оказавшись там, я всегда говорил, что это моя самая любимая площадь. – Как интересно это! – вывела меня из удивленной задумчивости Кьяра. – Послушай, а ты каждый раз ходишь на кальчо?
– Если бываю в этот период во Флоренции...
– Возьми меня с собой в следующий...! – порывисто воскликнула она, но резко замолчала. – Нет, ничего. Извини. Войдем в собор?
– Когда я пойду на кальчо, я возьму тебя с собой, – произнес я. Не знаю, как я буду выполнять это обещание, но я хочу его выполнить... – Войдем в собор. Чем он, кстати, известен?
– Тут тоже находятся знаменитые фрески. Джотто, если память мне не изменяет...
– Да, Джотто к ней приложил руку и приложил, надо сказать, шедеврально, изобразив сцены из жизни Сан Франческо и Сан Джованни Евангелиста. А еще здесь находится рельеф «Благовещенье» синьора Донателло... Но началось все с Сан Франческо Ассизского. Согласно легенде, он заложил на этом месте церковь, и в крипте есть ее фрагменты. А тот храм, что ты видишь сейчас, – крупнейший францисканский храм Италии, спроектированный уже Арнольфо ди Камбио. Его строгий готический стиль, возможно, не заставляет ахнуть от удивления, зато остается в памяти, и ты по всей Тоскане увидишь еще немало таких храмов и вспомнишь базилику Санта Кроче... Но не только всем этим она знаменита...
– Чем еще? – с живым любопытством распахнула Кьяра глаза.
– Базилика эта – Храм итальянского величия. Ведь здесь похоронены Россини, Макиавелли, Галилео Галилей, Данте, а также... – сделал я театральную паузу, вопросительно глядя на Кьяру.
– Мммм... Микеланджело? – робко спросила она.
– Конечно. Где еще может быть похоронен наш величайший гений? – усмехнулся я.
– Да, но ведь одним из его последних проектов был купол Сан Пьетро в Ватикане...
– Он и умер там, но Микеланджело – наш скульптор, художник, архитектор, поэт...
– Поэт?!
– Да, он написал, между прочим, около 300 стихотворений...
– Вот этого я не знала! – воскликнула Кьяра. – А родился он именно во Флоренции?
– Нет, в Ареццо. Но во флорентийской семье, которая уехала в Ареццо лишь по долгу службы отца. Очень быстро его талант рассмотрел наш Лоренцо Медичи Великолепный, который сделал из этого мальчика гения эпохи Возрождения. Он – символ нашей Флоренции, поэтому он не мог быть похоронен в Риме, несмотря на Сикстинскую Капеллу, Сан Пьетро и много чего другого.
– Мы сходим на Пьяццале Микеланджело? – вдруг спросила Кьяра.
– Несомненно! Неужели ты думаешь, что я могу не показать тебе мою любимую площадь?!
Мы вошли под своды базилики Санта Кроче и бродили в ее прохладе почти час. Наконец-то мое самообладание, а вместе с ним и память вернулись ко мне, и я смог рассказать Кьяре немало интересного об этом соборе, несмотря на трепыхания моего сердца каждый раз, когда она наклонялась ко мне так близко, что ее волосы касались моей щеки. Ведь в итальянских церквях, даже в самых больших и полных туристов, всегда стоит такая умиротворяющая тишина, что невольно переходишь на шепот и приближаешься друг к другу, чтобы лучше слышать...
– Кстати, раз уж мы находимся в таком спортивном месте Флоренции... – сказал я, когда мы вновь вышли на Piazza Santa Croce, и я смог перевести дух. Просто ее близость по причине беседы вполголоса меня сводила с ума, ей-богу! – Угадай, горнолыжница, название какого известного вида спорта берет истоки во Флоренции? – мы снова стали близки с ней, как в горах, словно не было между нами этих мучительных недель разлуки, когда мы почти не общались и виделись лишь раз, в прошлый выходной.
Кьяра несколько мгновений рылась в своей голове. Она хмурилась, отчаянно перебирая, видимо, известные виды спорта.
– Не знаю, – сдалась она, скорчив разочарованную гримасу.
– Теннис, – улыбнулся я.
– Теннис?! – недоверчиво воскликнула она. – Ты шутишь! Он появился в Уимблдоне!
– Современный его вид – безусловно, – рассмеялся я над удивленным лицом Кьяры, на котором изумление смешалось с легким оттенком возмущения: она определенно думала, что я насмехаюсь над ней. – Однако, слово «теннис» на историческом уровне впервые было использовано именно во Флоренции, где еще в XIV веке играли в игру с ракеткой. Слово «теннис» не имеет английских корней, это французское слово.
– Но причем тут тогда Флоренция? – непонимающе смотрела на меня Кьяра.
– При том, что первый в истории документ, где в архаической форме упоминается этот вид спорта, который потом придет к актуальной форме «теннис», появился именно во Флоренции, – улыбнулся я. – Звучало это, правда, как «tenes» и упоминалось в документе от 1325 года, где Донато Веллути описывает, как несколько французских кавалеристов, будучи во Флоренции, взяли ракетки и начали играть, крича «tenez!» при получении мяча. После этого флорентийцы стали использовать именно слово «tenez», говоря об этом виде спорта, но придав ему латинскую форму «tenes», которая очень близка к слову «tieni» [24].
– Ты всегда умел меня поразить... – прошептала Кьяра, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
– Неужели? – приподнял я бровь. – Чем еще я поразил тебя?
– Ты сам – поразительный человек... – все также задумчиво проговорила она.
– Отсюда подробней? – попросил я, чувствуя, как в области сердца что-то затрепетало.
– А? – вздрогнула она. – Нет, ничего... Но... эта игра... она похожа на современный теннис? – спросила она сбивчиво.
– Что?
Какая игра?! Какой теннис?! Я вообще напрочь забыл, о чем мы говорили. Я хотел только знать, что скрывается за ее словами и за ее мечтательным взором, porca miseria!
– Тот теннис, который упоминался впервые во Флоренции, похож на современный? – спросила она, упрямо глядя на меня.
– Не знаю, – мотнул я головой. Опять мой разум померк.
– Жаль... Пойдем в Санта Мария дель Фьоре тогда... – тихо сказала Кьяра и решительно направилась в сторону красного купола великого Брунеллески.
Мы шли флорентийскими улочками. В этот период они не были битком забиты туристами, потому мы достаточно свободно продвигались к еще более узким переулкам исторического центра, выложенным брусчаткой. Вокруг витал восхитительный аромат кофе...
Che scemo [25]! Надо было, когда мы только встретились с ней утром, предложить выпить чашечку утреннего кофе... Это же такое потрясающее ощущение – зайти с утра в кафе с любимым и насладиться вкусом ароматного кофе... О мадонна, о чем я думаю?! Мы не являемся друг для друга любимыми...
– Съедим мороженое? – вдруг спросила Кьяра, резко останавливаясь напротив джелатерии [26]. Ее предложение внезапно ворвалось в мои размышления об утреннем кофе, словно она прочитала их и решила компенсировать невыпитый кофе мороженым.
– Пожалуй, – кивнул я, и мы нырнули в приятный полумрак джелатерии. Когда мы оттуда вынырнули, в ее руках был конус с фисташковым и дынным вкусом. У меня же один шарик был с лесными ягодами, а второй...
– Что у тебя за второй вкус? – спросила Кьяра.
– Вкус Флоренции...
Кьяра даже прекратила есть свое мороженое, уставившись на меня, словно я материализовался перед ней из ниоткуда.
– Только не говори мне, что мороженое изобрели во Флоренции, – сказала она, подозрительно глядя на меня.
– Не буду. Потому что оно родилось в Китае в 500 веке до нашей эры. Но в эпоху Возрождения во Флоренции жил скульптор и художник Бернардо Буонталенти. Помимо всего прочего, он очень любил готовить и однажды приготовил для королевского банкета холодные сладости. Это мороженое включало молоко, мед, белок яйца и несколько капелек тосканского вина. Так родился яичный крем и крем zabaione. И, между прочим, тем самым он произвел революцию в истории этого ледяного десерта. Раньше мороженое представляло собой смесь ягод или фруктов со льдом или замороженным соком. А с изобретением Буонталенти стало понятным, что можно делать мороженое с использованием жирных продуктов – молока и яиц. Именно это мороженое, crema fiorentina, или по-другому – gelato buontalenti, я и ем...
– Что же ты раньше не сказал? Я не знала эту историю и никогда не ела его.
Я молча протянул ей свое мороженое. Делиться мороженым можно только с кем-то очень близким...
[23] Calcio (it.) – футбол. То есть обычный классический футбол называется именно «кальчо». Но «флорентийское кальчо» – это совершенно другая игра.
[24] Tieni (it.) – держи.
[25] Che scemo! (it.) – Вот дурак!
[26] Gelateria – традиционное кафе-мороженое в Италии.