Глава 12. Случайностей нет.
Алекс
Настало время испанского. Не то чтобы я мог свободно говорить по-испански, на самом деле я ничего не знаю об этом языке, потому что ненавижу его изучать. У меня появляется чувство, что мой мозг и язык меняются из-за этого. Я предпочитаю правоведение, так как оно изучает юридические права. Как-никак, я адвокат, и "Адвокат дьявола" – мой любимый фильм. Неудивительно.
В класс мы зашли синхронно с Сэм, которая сегодня выглядела странно из-за своего раздраженного выражения лица. Будто ее только что разбудили и сообщили, что если она не пойдет в школу, то ее приговорят к испанской инквизиции. Впрочем, мое отражение в зеркале наверняка ничем не отличалось.
Мое зрение и голова мутные от вчерашнего алкоголя, не мог понять, какой сегодня день недели. Я уже пожалел, что выпил столько. Алкоголь – настоящее зло. Особенно когда я склонился, чтобы взять свой упавший карандаш, вся кровь хлынула в голову. К тому же я вёл себя так, словно страдал одновременно болезнями Альцгеймера и Паркинсона.
Но не будем о плохом.
Сэм вдруг взяла свой портфель и села за парту возле окна. Все бы ничего, если бы это место не принадлежало Аделине. Я хотел спросить, что она задумала, но не успел, поскольку заметил Аделину, которая сосредоточилась на телефоне. Заметив узурпаторшу, сидевшую на ее месте, она замерла. Я судорожно поджал губы и мотнул головой, вызвав новую волну тошноты. Если бы ставки принимались, я поставил бы все на Аделину. Без обид, Сэм, но Аделина... яростнее. Умеет защищать свои границы с маниакальным упорством. Ее не убедить пересесть. Просто потому, что это – ее место. Это принципиально.
— Здесь сижу я. Найди себе другое место, — начала она, на удивление мягко, но я знал, что в следующую секунду она может схватить серебристые крашеные волосы Сэм и повести к директору за нарушение порядка.
— Прости, я захотела сесть сегодня здесь, — фальшиво улыбнулась Сэм и продолжила смотреть на Аделину в упор, чтобы она наконец угомонилась.
И знаете, что во всем этом было самым странным? Тони. Какого дьявола он выжидал? Каждые пять секунд он бросал на них испепеляющие взгляды, словно ждал сигнала, чтобы блистательно продемонстрировать свое никому не нужное присутствие. Он бесит меня до зубовного скрежета, хоть мы и похожи. Про характеры я вообще молчу. Но об этом позже.
Когда Тони выглядел так, будто через несколько секунд подойдет к испепеляющим друг друга взглядом девушкам, я встал, скрипя стулом и привлекая всеобщее внимание.
— Девочки, не стоит ссориться из-за этого, — начал я как настоящий адвокат.
— Скажи ей, что я хочу сидеть у окна. Я же по-человечески попросила, а она как будто не слышит, — Сэм, уверенная в моей поддержке, сверлила Аделину взглядом.
В голове мгновенно созрел гениальный план. Вернее, он должен был быть гениальным, если бы моя голова хоть что-то соображала в этот день.
Краем глаза я заметил, как Тони тоже поднялся. Видимо, придумал какой-нибудь героический поступок. Наверняка, в мыслях уже спасал мир.
Я бросил на Аделину взгляд, полный тайного смысла, надеясь, что она поймет мой замысел. Но она, казалось, была просто в ярости.
— Можешь сесть вон туда, — я указал Аделине на задний угол, где одиноко стояла парта, "украшенная" надписями вроде "Урод", "Ботан", "Шалава". — Это место как раз для таких, как ты.
Я выжидающе смотрел на Аделину. Она нахмурилась, в ее глазах мелькнуло что-то похожее на удивление, но затем они вспыхнули. Признаться, когда она злится, ее глаза становятся... обжигающе красивыми.
Не прошло и пяти секунд, как Аделина размахнулась и влепила мне звонкую пощечину. В глазах на мгновение потемнело, а щека вспыхнула огнем. У нее чертовски сильный удар. Но, главное, она поняла суть моего плана. Или она действительно зла.
В классе раздались вздохи и возгласы удивления. Как я и рассчитывал, после этого Сэм молниеносно встала, гневно подавшись вперед, чтобы вероятно отомстить Аделине за то, что она посмела ударить меня. Она всегда так делает. Поэтому она мне нравится. Буду ли я чувствовать себя виноватым перед ней? Возможно. Но главное, мой план сработал, предотвратив ссору... или то, что задумал Тони. Наверняка, он просто хотел завоевать доверие Аделины, встав на ее сторону.
Я встал между разъяренной Сэм и равнодушной Аделиной, оттеснив первую подальше от второй. Это дало Аделине возможность спокойно сесть на свое место, избежав дальнейших конфликтов.
Тони вернулся на свое место, а Сэм пошла на свое, гневно прогнав какого-то ботаника, успевшего там неплохо обустроиться.
— Hola clase! Hoy tenemos un día precioso afuera. Por qué no nos cuentan algo positivo e interesante? — Зашел учитель в класс.
{Здравствуйте класс, сегодня у нас прекрасная погода на улице. Почему бы не рассказать нам что нибудь позитивное и интересное}
— Quiero! — Сэм, все еще пылая гневом, вздернула руку к потолку. {Я хочу!}
— Por supuesto, Srta. Salvatore. {Конечно, мисс Сальваторе.}
— Quiero hablar sobre las personas insolentes que consideran a Europa como su patria, pero al mismo tiempo basura e imponen sus reglas salvajes. {Я хочу рассказать о наглых людях, которые считают Европу своей родиной, но при этом мусорят и навязывают свои дикие правила, — закатила глаза Сэм, пытаясь задеть Аделину.}
Конечно, она говорит это со злости. Раньше я не слышал от неё ни одного высказывания, которое можно было бы расценить как проявление расизма. Более того, она убеждённая сторонница феминизма.
Люди, бросающиеся столь громкими заявлениями, даже не подозревают, что половина обвиняемых — коренные француженки. Аделина в том числе. Меня возмущает эта слепая ненависть.
Аделина не осталась в долгу и спокойно ответила на испанском:
— Nací aquí, y aunque no había sido musulmana desde que era niña, adopté esta creencia cuando crecí. Soy tan francesa como tú, y mi religión o la falta de ella no cambian ese hecho.
{Я родилась здесь, и хотя не была мусульманкой с детства, я приняла эту веру, когда повзрослела. Я такая же француженка, как и ты, и моя религия или её отсутствие не меняют этого факта}.
Сэм очень хотела ответить, но я прервал эту безобразную дискуссию:
— Можно мне выйти?
— Можно, если попросишь на испанском, — улыбнулся учитель, расписывая дату и тему урока на доске.
— Я не понял и половины из того, что сказали в ... замечательной дружеской дискуссии на испанском. Но, к счастью, я больше всех люблю отпрашиваться, поэтому хорошо знаю эту фразу. ¿Puedo salir? {можно мне выйти?}, — ответил я.
— No puedes discutir con eso {Не поспоришь с этим} — улыбнулся учитель. — Se puede. {Можно}
Вот так я умею снимать напряжение в любом положении. Я восхитителен, правда?
После урока была литература, на которую я благополучно забил из-за головной боли. Я сидел под пожарной лестницей, скрестив руки на груди, и, нахмурив брови, пытался осилить статью о вреде алкоголя, в надежде завязать с выпивкой. В итоге понял лишь, что скоро стану алкоголиком, если продолжу топить проблемы в стакане.
Я так увлекся чтением, что не заметил, как ко мне приблизилась женская фигура. Это была Аделина. Вероятно, проходила мимо, так как за спиной висел рюкзак. Наверное, отпросилась с последних уроков. Внезапно она сняла его с плеч и протянула мне банку газированного сока. Гранатового. Терпеть не могу гранат. Но брови мои нахмурились не поэтому, а из-за неожиданности.
— Это для твоей щеки. Он холодный, — коротко сообщила она. — Спасибо за сегодня.
Она поняла, что я специально оскорбил ее. Как бы странно это ни звучало.
Не сказав больше ни слова, она развернулась и пошла прочь, будто сильно нервничала. Я усмехнулся. Причину, конечно, я не понял, но решил ее окликнуть.
— Адди.
Она замерла и мгновенно обернулась.
— Я же просила не называть меня так, — она закатила глаза, и в ней проснулась старая Аделина, которая терпеть не могла мое присутствие.
— Просто хотел, чтобы ты знала... Тони подкатывает ко всем подряд. Если он проявляет к тебе внимание, это значит только одно — его нужно послать.
— Думаешь, я не знаю? — она в упор смотрела на меня.
— Просто будь с ним осторожна, — выпалил я, нервно разминая пальцы и опуская взгляд. Сам не понял, почему сказал это.
— Хорошо.
Я не успел разглядеть ее выражение лица, когда она развернулась и пошла прочь. Но радовало уже то, что мы могли терпеть присутствие друг друга дольше минуты. Это же выгодно для решения нашей общей проблемы.
***
Я сидел возле нескольких невысоких домов, где жил Маркус. Он сирота по жизни, вернее, у него погибли родители, когда ему было шесть лет. Его приютил овдовевший кузен, который, увы, тоже отправился в мир иной, когда Маркусу исполнилось пятнадцать. Точнее, это случилось в позапрошлом году, и старый дом с несколькими комнатами перешел к нему в наследство.
Маркус — гений. Не настолько, как я, но все же у него есть такая необходимая черта характера — он всегда ищет выгоду для себя. Он умудрился превратить свой дом в подобие общежития для легальных беженцев. Узнай об этом органы опеки, и Маркус мигом оказался бы в сиротском приюте. Поэтому этот парень не высовывается и выживает, как умеет.
Я написал этому бизнесмену, что отпросился с последних занятий, поэтому жду его возле дома. Но Маркуса не было в сети.
Кстати, теперь мой любимый вкус сока — гранатовый. Не могу объяснить, но тот сок был настолько восхитительным, что мне захотелось еще. Даже появилось желание съесть гранат.
Внезапно, словно из-под земли, вынырнула черная машина с наглухо тонированными стеклами. Похоже на мини-фургон. А фургоны – это всегда подозрительно. Даже фургон с мороженым, если верить фильмам и мультикам. Именно в таких машинах похищают людей на органы – избитое клише, но все же...
Как я и предполагал, фургонам доверять нельзя, особенно их водителям. Из машины вышел до боли знакомый, отвратительный силуэт, который обрел четкость, когда он обошел фургон и направился ко мне. Это был мой чертов отец.
Ледяной ужас сковал сознание, и я невольно начал критически оценивать свой внешний вид, словно сам стал чем-то мерзким, потому что взгляд отца был именно таким. Как будто он смотрит на прилипшую к ботинку грязь, а не на родного сына.
— Живо домой, — он приблизился, а я пытался избежать его тяжелого взгляда.
— Я не поеду.
– Посмотри, в кого ты превратился, придурок, – он шагнул ко мне, и мое тело инстинктивно дернулось в сторону, пытаясь уйти от его резких движений. Я слишком хорошо знаю, чем это заканчивается. – Ты позоришь мою фамилию. Живо в машину. Я не собираюсь повторять.
— Нет, — процедил я сквозь зубы.
— Ты, безмозглый мальчишка, ответишь за все, что натворил, — он грубо схватил меня за рубашку и рывком поднял на ноги.
Я почувствовал себя беспомощным ребенком, не способным противостоять отцу. Но времена меняются. В его движениях угасла былая сила, а мои стали увереннее и энергичнее. Но я все равно не мог сдвинуться с места, словно моя крупная фигура и высокий рост не имели значения перед ним. Я был и остался тем самым маленьким мальчиком, не способным дать отпор отцу-тирану.
Я не сопротивлялся, когда он затолкал меня в машину. Упрекая себя за трусость, я опустил взгляд, полный бессилия.
— У тебя проблемы в школе. Ты расстраиваешь маму. Тебе нет дела до сестры, — он перечислял мои грехи. — С каждым годом ты становишься все более жалким. Мне противно на тебя смотреть, ничтожество.
Я молчал. Проглотил свою гордость и молчал, потому что в детстве, если я не держал язык за зубами, страдала мама. Все удары доставались ей. Со временем я научился сдерживать свои возмущения.
Сейчас мамы нет. Меня ничто не держит. Но почему я, сломленный, все еще выслушиваю эти мерзкие слова, склонив голову?
Так продолжалось всю дорогу. Я не проронил ни слова, пока он осыпал меня оскорблениями и унижал, словно наверстывая упущенное. Словно нашел свою грушу для битья, которую так давно потерял.
Когда фургон затормозил, я выглянул в окно и увидел, что мы на окраине города, где росли редкие деревья и проезжали редкие машины. Казалось, это место было необитаемым.
Отец покинул автомобиль, обошёл его и открыл дверь со стороны пассажира. Он буквально схватил меня за шиворот и швырнул на землю. Мне удалось сохранить равновесие, но в процессе этого грубого действия я поранил руку обо что-то острое. Я не мог понять, что это было, но кровь текла по моей руке, капая на землю.
Я обернулся на отца. Но не успел я это сделать, как его кулак обрушился на меня. Хрустнула кость, потекла кровь, а ослепительная боль заставила меня на мгновение покинуть своё тело и вернуться обратно.
Отец заставил меня подняться, чтобы нанести новый удар. На этот раз я не смог устоять и упал. От удара я прикусил язык и выплюнул кровь прямо перед ним. Затем он начал бить меня ногами по рёбрам, словно хотел сломать их снова. Это было чертовски больно.
Я вспомнил своё детство, когда впервые пытался защитить маму от отца. Он вышвырнул меня и начал пинать, как будто я был мячом.
Он обрушивал на меня всю свою ярость, пока я, скрючившись от боли, лежал на земле, задыхаясь под градом жестоких ударов. Пыль и грязь въелись в одежду, превратив ее в лохмотья. Каждая попытка вдохнуть отзывалась острой болью в ребрах, его ярость не давала мне передышки. Когда я уже думал, что умру в этом ничтожном положении, он остановился. Я осторожно поднял взгляд и увидел лишь его равнодушное выражение лица, полное безумия и гнева.
— Я сделаю из тебя мужчину. В будущем ты скажешь мне спасибо за моё воспитание, — выплюнув это, он вернулся в машину, завел ее и уехал.
Отец оставил меня в полном одиночестве с моральной пустотой внутри и физической болью снаружи. Не знаю, радоваться, что он ушел, или нет.
Как я вернусь домой?
Прошли мучительные пять минут, когда я наконец решился встать. Сбросив с себя одежду, пропитанную пылью и унижением, я увидел багровые следы от ударов, расцветающие синяками на коже. Наверное, этот ублюдок специально купил себе обувь с шипами, выложив за нее целое состояние. Настоящий садист.
Во рту все еще присутствовал металлический привкус крови, а раздувшийся нос заслонял собой половину мира. Каждый вздох отзывался острой болью в ребрах, словно их сдавили тисками. Все тело ныло, плечи горели от напряжения, а грудь и спина пульсировали от жестоких ударов.
Собрав остатки сил и достоинства, я направился на выход из леса, чтобы выйти на дорогу.
После того как прошел час и я не увидел ни одной машины, то отчаялся. Телефон не ловил, а солнце, обагряя горизонт, неумолимо погружалось в багряные сумерки, а вместе с ним угасали и мои силы. Мне просто хотелось лечь в свою постель и забыть весь этот месяц как ужасный кошмар. А еще мне захотелось разрыдаться, как девчонка. Я едва держался, бил себя по лицу, чтобы не быть слабаком, каким Оливер считает. К тому же я осознал, что в его присутствии я даже мысленно боюсь оскорбить его, а в его отсутствие делаю это с удовольствием.
Я прикусил свою разбитую губу и продолжил идти в направлении дороги, которая выведет меня в наш город. Вдруг я заметил фары одинокой машины и быстро обернулся, чтобы проверить, что это не иллюзия. Это реально была машина. Скажу так. Это была чертовски дорогая машина. И, главное, не проклятый фургон.
Я выскочил на дорогу, отчаянно замахал руками, боясь упустить последний шанс на спасение. К счастью, машина остановилась. Хотя выбора у водителя, прямо скажем, не было – я буквально преградил ему путь. Хромая, словно побитая жизнью собака, и поминая Оливера всеми известными и неизвестными проклятиями за то, что бросил меня здесь на произвол судьбы, я приблизился к автомобилю, молясь про себя, чтобы это оказались не контрабандисты, не тайная мафия и, уж тем более, не безумные сектанты. Чего только не придет в голову в такие моменты...
Дверца пассажирского сиденья отворилась, и я, не говоря ни слова, рухнул внутрь, тут же повернувшись, чтобы поблагодарить своего «спасителя». Меньше всего я ожидал увидеть... знакомое лицо.
Я ошарашенно уставился на темно-русые волосы, невозмутимое выражение лица, пустой, незаинтересованный взгляд и едва заметную усмешку в уголках губ. Это был мой двоюродный дядя. Тот самый знаменитый баскетболист, о встрече с которым я мечтал всю жизнь.
— У тебя знакомое лицо, — с иронией произнёс он.
Наверное, узнав меня.
Не может быть.
Хотя, может... это сон?