Бунт
Они сидели на кухне чуть больше часа, перебирая всевозможные варианты событий, и ничего не шло в голову, словно из них разом вынули способность мыслить.
– Как считаешь, заслуженно ли многие из моего народа ненавидят людей? – Недолго думая, заявил мужчина.
– Вполне. Мы ведь болезнь этой планеты…
Сказать, что Пинкель изумился – значит ничего не сказать, ведь настолько разумного ответа он не ожидал от человека, который только и делает, что пьёт и блудит где попало и с кем попало.
Разговор был долгим, они словно успели обсудить всё на свете, и теперь путь Пинкеля лежал домой.
Мельтеша от мусорки к мусорке, от почтового ящика к дереву, пробираясь под машинами людей, он всё же добрался до родного, обычно тихого городка, но, очевидно, за время его отсутствия что-то изменилось.
Жители заполонили улицы, отовсюду разносились голоса, перебивающие пламенную речь откуда-то со стороны центральной улочки.
– Что, чёрт возьми, случилось? – Спросил у первого попавшегося мальчишки, схватив того за ухо, словно маленькую тряпичную куклу.
– Горгула народ подтягивает к противостоянию, а я и моя семья в этом участвовать не хотим, так что берём тележки и уносим ноги отсюда. Тебе советую поступить так же, пока Скотча не прибили гвоздями к позорной стене.
– Он-то где провинился?
Но мальчишка не ответил, только вырвался и через пару секунд его след уже простыл, а Пинкель так и остался в страшном неведении, однако это чувство ему нравилось меньше всего, так что, расталкивая зевак, он стал пробиваться к центральной улочке, искренне беспокоясь о состоянии дядюшки.
Опасения не оказались беспочвенными, ведь на импровизированной сцене из ящика выступала уже ранее упомянутая жена Фиго, а рядом ошивался торговец рыбой, наблюдавший за связанным Скотчем, что нервно бился в истерике.
– Что ты устроила, ненормальная? – Сквозь зубы процедил Пинкель, поравнявшись с ними на сцене.
Женщина прервала речь, только проведя своей широкой рукой по длинному носу, задержав несколько пальцев у переносицы и недовольно зажмурившись.
– Про тебя-то я забыла…
Он хотел было кинуться к дядюшке и освободить его от верёвок, догадываясь, что такие стрессы на старости лет ему явно не нужны, но осёкся, когда бестактно был пойман торговцем, стиснувшим его в своих крепких руках, подавлявшим недюжей силой.
– Изменника не трогать! – Рявкнула женщина, испепеляюще воззрившись на слона.
– С каких пор он стал изменником?!
– С тех самых, как привёл к нам человека, позабыв о скрытности и осторожности!
Юношу передёрнуло, он взглянул прямо в понимающие, печальные глаза Скотча в надежде на то, что он подаст хоть какой-то знак, скажет, что делать, но тот словно просил бросить всё и бежать, как и все разумные жители.
Горгула спокойно продолжила свою революционную речь.
– Люди теперь знают о нашем существовании и непременно постараются изучить, а затем уничтожить…
Пинкель рванулся вперёд, злобно гудя в хобот, чтобы привлечь внимание.
– Если мы будем с ними сотрудничать, то они никогда не тронут нас!
Повисла тишина, жители смотрели на существо с надеждой, будто не желая верить в плохой конец, надеясь на сказку, а он хотел было продолжить, но ему не позволили – кто-то из толпы швырнул в него остроносым тапком, с остервенением гаркнув:
– Прибейте их к стене и не слушайте, они отродья, все проблемы только по их вине!
Скотч совсем прекратил двигаться, прикрыл глаза, вспоминая, как привёл человека и как увидел удивление на юном лице, вспоминал внешность нежданной гостьи, светлые шелковые волосы и изумрудные отблески в темно-зелёных глазах, и ему не хотелось бежать к ней с боем, хотелось подчиниться…
Искусственное солнце их города начало нервно моргать, постепенно угасая.
Инженеры стали шептаться, спихивая вину поломки друг на друга, а потом и вовсе покинули толпу ровным строем в надежде привести механизм в рабочее состояние.
Во тьме на них двинулась толпа, дядюшку смыло словно волной, а Пинкеля толкали к месту их гибели, рукоятью топора постукивая по шее, когда тот непокорно дёргался.
И точно в такой же тьме его руки пригвоздили к стене кинжалами, более похожими на тонкие шила...
Было больно, темно, страшно, холодно.
У его ног лежал связанный старик, сжавшийся комочком, словно так надеясь защитить себя от того, что будет дальше.
– Держись, если выстоим, то будем изгнаны – это лучше, чем смерть, – Тихо проронил юноша, смотря на дядюшку с долей понимания и беспокойства.
"Он стар... не выдержит".
Около уха просвистел первый камень, к счастью, не угодивший в цель, затем второй... По телу разлилась боль, послышался глухой удар третьего и тихий стон старика, а затем хлынул целый град, глаза закрылись, некоторое время было больно, темно, но затем всё прекратилось: звуки стихли, чувства исчезли.