Глава 4: Всё должно было быть не так
«Иногда ты смотришь в лицо будущему — и узнаёшь в нём своего врага.»
— из дневников неизвестного студента Академии Вельморы
Дима был зол.
Зол так, что пальцы дрожали, когда он захлопывал дверь университета.
В деканате ему ясно дали понять: нового профессора нельзя пропускать. Его указания — не рекомендации, а приказы.
Никто не собирается больше делать вид, будто Архиповым можно чуть больше, чем остальным.
— Или вовремя, или никак, — сказал профессор Ник.
И все, даже декан, согласились.
Даже Валерия промолчала.
На улице пахло мокрым камнем и сигаретным дымом.
Капли дождя барабанили по крыше вестибюля.
Дима спустился по ступеням, не глядя под ноги, и пнул ногой первый попавшийся камень — тот отлетел в траву с глухим щелчком.
Всё должно было быть не так.
И сейчас всё было не так.
Он пересёк двор, обогнул заросший плющом корпус старого архива и сел на парапет у высохшего фонтана. Здесь часто сидели студенты из художественного — философствовали о вечном, писали в тетради.
Но сегодня вокруг не было никого. Только он. И вывески напротив, мерцающие в тумане.
Проект.
Вот что бесило больше всего.
Задание, которое дал Ник, звучало как насмешка:
«Спроектируйте объект на одном из будущих островов в Северном море».
Да, про этот "Инициум" говорили в новостях. Да, круто. Да, технологии.
Но...
"Северное море? Серьёзно? Мы в Вельмораве. Мы не на TED-конференции."
Диме казалось, что проект — это всего лишь способ поставить всех на место.
Чтобы каждый понял, насколько он «не дотягивает».
Это было не образование, а дрессировка.
Его дрессировка.
Без поблажек. Без игр.
А дома — тоже приказы.
— В эти дни ты сидишь тихо. Ни во что не лезешь, — сказал отец.
А это значило одно: лезть придётся.
С приходом профессора Ника в университете что-то сломалось.
Он был не таким, как остальные.
Никакой маски. Никаких улыбок.
Говорил точно, холодно, будто вырезал ненужное скальпелем.
Без эмоций. Без жалости.
Почему-то все слушались.
Особенно Ева.
Именно это бесило больше всего.
Дима наблюдал за ней на лекциях.
Она будто тонула в его словах.
Кивала. Записывала. Слушала.
Слишком внимательно.
Слишком по-настоящему.
Хотелось подойти и сказать:
— Ты ничего о ней не знаешь.
Ты не видел, как она мечтает. Как теряет всё — и всё равно смеётся.
Но он молчал.
Смотрел, как её лицо освещается этим странным, одухотворённым светом, когда говорил Ник.
И хотелось стереть это выражение.
Стереть его самого.
Весь город знал Диму Архипова.
Весёлый, бесшабашный. Богатый.
Мотоцикл, плащ.
Девчонки, влюблённые в его профиль.
Смех. Вечеринки. Смелые выходки.
Он сам создал эту легенду.
И сам в ней задыхался.
Никто не знал, что происходило внутри.
Что ночами он не мог уснуть.
Что в их доме поселились тени.
Незнакомцы приходили к отцу с чемоданами.
Документы. Слова, которые нельзя было расшифровать.
Мать курила у окна, как в чёрно-белом фильме, и повторяла:
— Не вмешивайся, Дима.
Не лезь.
Если что-то всплывёт — нас просто сотрут.
Он не хотел понимать.
Он хотел обратно —
Во двор. В детство.
К Еве.
Он помнил их вылазки.
Заброшенные церкви. Полуразрушенные усадьбы.
Царапины на коленках.
Куски стекла, блестящие в траве.
И её смех — дикий, свободный.
Он любил её тогда.
Такую Еву.
Книжную. Мечтательную.
С прядями волос, выбившимися из шапки.
С глазами, полными будущего.
Он часто находил её в библиотеке.
Среди пыльных фолиантов и засохших гербариев.
Она искала главное.
Что-то большее.
А у него было только сейчас.
Сестра. Мать.
Валерия.
С Валерией было легче.
Она не просила невозможного.
Не требовала абсолютного.
Не хотела переделать мир.
Но внутри него ничего не трогала.
Была. Просто была.
Иногда — этого хватало.
Иногда — нет.
Мать всегда была против Евы.
— Не по статусу, — говорила она.
Но что она знала?
Она не знала про ту банку из-под варенья, в которую он поставил свечку и протянул Еве:
— Это маяк. Если вдруг потеряешься.
Ева тогда заплакала.
А он сделал вид, что не заметил.
Ветер усилился. Дождь стучал по камням.
Дима поднялся.
Плечи сгорблены. В глазах — небо цвета мокрого асфальта.
Он думал.
Как выполнить проект, не подчиняясь.
Как остаться в системе, но быть вне её.
Сделать видимость.
И, кажется, он кое-что придумал.
Он резко выпрямился.
Подошёл к мотоциклу.
Сел. Завёл.
И исчез в дымке.
Оставив за собой только запах бензина и недосказанность.