CHAPTER 15
Спустя 10 месяцев.
— Что с нами стало? — спрашиваю я Скотта, а мне кажется, что саму себя. За весь учебный год произошел развал моей жизни.
— Я не знаю, — с ленью в голосе отвечает Скотт, крепче сжав в кулаке мою руку. А вот Скотт за это время наоборот похудел.
Сейчас по улицам Детройта опять скитается теплый ветер, солнечные кипящие лучи издеваются над людьми, и закат тоже недавно стал чаще навещать нас. Отныне ему жалко нас.
В ноябре Скотта опять избили некие мужчины. А через два месяца наконец убили его дядю Элвина. «Наконец» я употребила не потому, что жадно желала этого. Дядю Скотта уже несколько раз предупреждали, что не жить ему долго. Вот и сдержали слово. А на порог апреля изнасиловали Бриану. Бедная Бри... она лишилась драгоценной невинности самым ужасным способом. Мне кажется, в этом как-то замешана наша со Скоттом история с наркотиками. Меня часто видели в компании этого белокурого ангела с небрежно нанесенной тональной основой на лице. Бри не научилась краситься за все эти месяца.
— Нет выхода, — я хотела как можно опаснее и страшнее произнести эти слова. Хватит защищаться мягенькой подушкой от напасти проблем. Нужно принять боль и терпеть ее. Так лучше.
— Выход есть всегда, — наивные слова Скотта.
По моим слегка потным щекам пронеслась слезинка и моментально иссохла на подбородке от жары. Я впервые за июнь заплакала. Сейчас пора выпускать боль. Сейчас самое время. Что еще может случиться хуже, чем ныне моя жизнь? Моя мать снова начала употреблять наркотики, но теперь ей в этой стали помогать. И угадайте, кто спустил все сбережения на продолжение моего обучения на дозы, бутылки алкоголя и сигареты с дурью? Генри! Моя отчим. Человек, который подарил надежду моей матери. А теперь он забирает надежду у меня. Никто больше не поможет маме.
— Выхода нет, Скотт, — я хотела, чтобы он поверил в эти слова, хоть и они настолько опасны, что могут покалечить человека изнутри.
Мы просидели под огромным деревом на незнакомой мне хорошо улице почти два часа. И эти два часа мы перемолвились всего парой слов и вздохов. Нам не хотелось говорить. Слова были никчемны в нашем случае.
Запоминаю закат, что иссякнет через пять секунд и вхожу в дом, откуда мне бы хотелось навсегда уйти. Но куда деваться? Пойти жить к Фреду? Сами знаете, где он живет. Или к Скотту? Он-то и сам живет в гараже у своего знакомого. Дома ему появляться отныне нельзя. Сомкнув веки, открыть он их, возможно, больше не сможет никогда.
— Убирайся, раз не нравлюсь тебе, — ехидным голосочком говорит мама, а потом какой-то парень показывается из-за стены и идет в мою сторону. Меня этот человек заставляет дернуть от страха плечом.
Обходит меня и удаляется в дверях.
— Мама, — лишь произношу я, и липкая дорожка на моей правой щеке вновь становится влажной — по ней прокатывается слеза.
— Извини меня, — мама начинает странно себя вести. Резко чешет себя за ухом, а потом начинает смотреть в потолок. Это все из-за наркотиков. Они сделали из нее недоумка. — Это мой друг. Леон! — резко бросает мама имя «сонюхальшика». Что-то вроде «собутыльника, только вот мама не пьет. Она нюхает.
— Никогда не прощу, прости, — в секундной тишине птица за дверью успевает прощебетать, и разочарованная я иду к себе.
Всю ночь плачу. Мне больше нечего делать. Скотта могут вскоре убить, что окончательно меня порвет изнутри; Фредерик что бы не делал, все равно по моей вине будет инвалидом всю свою жизнь; Бриана возможно развяжет порочный узел, связывающий нас на протяжении полугода дружбы, узнав, что насиловали ее неспроста. Мама больше никогда не займет статус «мамы», а отчим перестал быть для меня человеком. Мы даже не знаем, где он сейчас. Он был противником уродливых зависимостей (даже сигарет), и в итоге пошел по наклонной прямо в бездну всего за пару месяцев. Шагнул в болото, откуда невозможно выбраться. Кевин тому пример.
Делаю громче звук на телевизоре. Не хочу слышать шаги женщины, родившей меня и не хочу, чтобы было слышно, как мне сейчас больно. Мне очень больно. До невозможности. Недавно все еще было почти что хорошо, а сегодня моя жизнь — страшная сказка.
— В прошлой жизни моя мать не была наркоманом! — до предела стиснув зубы, процеживая я эти слова. — В прошлой жизни Николас не был связан с наркотиками! Родители Виолетты были хорошими! У нее был отец! Николас не стал другом-инвалидом! Все было хорошо! — эти слова я тоже произносила с болью. И эта боль неутолима. Ничего больше не будет так, как было когда-то.
Закрываю глаза, стараясь не дышать так громко. Веки стали дрожать как две беспокойные тучи. Это было знаком? Ближе к ночи пошел дождь. Гроза помогла мне успокоиться и уснуть.
Это все так приятно трогать. Мыло совсем высохло. Страницы блокнота пахнут старостью и стали желтыми. Еще там были несколько фотографий отца. На них он еще женат на маме. Меня тронула одна фотография. Там счастливый папа, счастливая сестра и счастливая я. На этой выцветшей фотографии счастливые все. Возможно даже человек, фотографирующий нас. На фото папа сидит на корточках и обнимает нас с сестрой. На голове у него темно-зеленая панамка.
Прикусываю губу, чтобы не заплакать и сажусь на деревянный пыльный пол в гараже. Кладу коробку себе на колени и закрываю на секунду глаза. Хочу попытаться переместиться мысленно в то время. Не вышло, и тогда вновь открываю, продолжая рыться в своем детстве. Мне это занятие понравилось. Посему, в гараже я провела со дня по самую ночь. Мне нечего делать дома. Дома только мама. Но ей не до меня. Она весь день в ломках спала. Пусть спит.
Чихаю и просыпаюсь. Сквозь кирпичики видно, что на улице уже светло. Уже наступило утро. Я ночевала в гараже.