Глава 24
Иногда мне кажется, что предательство имеет запах. Лёгкий, но цепкий — как озон перед грозой, как влага на коже, когда в тебя ещё не попала первая капля, но ты уже знаешь: сейчас начнётся. Ты ещё улыбаешься, ты всё ещё веришь в игру, в шутку, в невинность момента — а уже поздно. Всё началось.
Иногда я думаю, что злость — это не противоположность боли. Это её форма. Твёрдая, плотная, как кора, под которой всё ещё течёт что-то живое.
Я поняла это впервые, когда мне было одиннадцать. Весна, последняя неделя мая. Каникулы уже маячили на горизонте, воздух был наполнен свободой. Но всё внутри меня было о другом.
Я стояла у стены старого спортзала — кирпичи, облупившаяся краска, запах нагретого дерева и пыли. Все дети во дворе бегали, играли в прятки. Я тоже хотела. Но была из тех, кто «не совсем своих». Не совсем нужных. Из тех, кого замечают только когда нужно посмеяться.
Альберт подошёл неожиданно. Из тех мальчишек, что все любят. Высокий, немного дерзкий. Он никогда не говорил со мной серьёзно. Никогда — до этого дня.
— Хочешь выиграть в прятки? — спросил он, будто между прочим, будто мимоходом. — Я покажу место где тебя никто не найдет.
Я помню, как сердце дрогнуло. Как глупо я обрадовалась. Я кивнула. Он кивнул в ответ — тоже быстро, как будто ничего не значит.
Мы пошли за спортзал. Там был старый садовый ящик — большой, деревянный, как мини-дом без окон. Крышка тяжёлая, но открывалась. Внутри — пахло сыростью, но было прохладно.
— Спрячься, — сказал он. — Никто не найдёт. Я скажу, что ты ушла.
Я полезла внутрь. Он закрыл крышку. Тихо. Не хлопнув, аккуратно.
Я ждала. Секунды растягивались. Я слышала собственное дыхание, как будто кто-то дышал рядом. Потом — шаги. Голоса.
— Она правда там?
— Конечно. Дурочка.
Смех. Мальчишеский. Высокий, режущий. Как ножом по стеклу.
Крышка приоткрылась. Свет полосой ударил по глазам. Я прикрылась рукой, а потом увидела — Альберт и трое других. Глаза щурятся от солнца, рты открыты от смеха.
— Смотри, как сидит. Как в собачьей будке.
Я молчала. Сердце упало в пятки. Глупость ситуации колола сильнее, чем слова.
— Может, закроем её? Пусть посидит. Пусть подумает, каково это — быть мусором.
Я замерла. Сначала. А потом...
И я решила: они не дождутся.
Я начала дышать чаще. Шумнее. Хриплее.
— Эй, слышишь? — раздался голос. — Она что, задыхается?
Я чуть вскрикнула. Хрипло. И толкнула стенку изнутри.
— Блин, она точно что-то не то.
Шаги приблизились. Кто-то наклонился. Я прижалась к щели. Сердце стучало, как молот.
Голова Альберта — силуэт, прямо у крышки. Он тянет руку — проверить, что со мной. Наверное, хотел убедиться, что «всё ок».
И в этот момент я навалилась на крышку всем телом.
Со всей силы.
Глухой хруст. Треск. Крик. Не мой.
Крышка распахнулась. Он отшатнулся, держась за нос. Кровь тонкой струйкой пошла по руке.
— Ты психованная! — завопил он.
Я встала из ящика. Пыльная, волосы в паутине. Смотрела на него, как будто больше не боялась. Как будто внутри что-то выключилось, а что-то другое — проснулось.
— Больше не лезь ко мне, — сказала я. Спокойно. Чётко. — Никогда.
Он отступил. Остальные — тоже.
Я пошла мимо них, не оборачиваясь.
И, пожалуй, с тех пор знала: я не злая.
Я — терпеливая.
Но если довести — я могу быть опасной.
В какой-то момент паника просто... исчерпалась.
Как будто в груди закончилось место для ужаса. Он больше не помещался. Он стал мешать думать, мешать дышать — и я вытолкнула его прочь, как бычка с подоконника. Хватит.
Я лежала на боку, связанная, рот заклеен, руки затекли, ноги дрожали. Всё тело — как комок пульсирующей боли и скованности. Но в голове... в голове зажглось что-то другое. Тёмное. Густое.
Ярость.
Не истеричная, не слепая. Ледяная. Та, что даёт чёткость. Та, которая приходит, когда ты уже увидела дно и решила — нет. Не здесь и не так.
Я зажмурилась и стала считывать пространство вокруг. Машина гудела, неровная дорога подбрасывала меня на каждом ухабе. По звуку — мы выехали за город. За много километров. Это уже не Леричи. Это уже не побережье. Где-то поле. Где-то лес. Где-то тьма.
Я начала дёргать запястьями. Осторожно. Верёвки были тугие, но не профессиональные. Не как в фильмах. Похититель спешил. Это была импровизация.
Я прижалась плечом к двери. Не в силах открыть — хотя бы ощутить щель. Она не была заблокирована. Просто закрыта. Старенькая машина. Если я найду рычаг — может, получится.
Пальцы были онемевшие, но я нашла щель — и начала сдвигать. Медленно, тише, чем можно дышать. Ручка чуть дрогнула. Хлопок. Микроскопический.
Если я прыгну — это будет конец. Или спасение. Или и то, и другое.
Я закрыла глаза. Сосредоточилась. Вспомнила то чувство в груди, когда я дала по носу тому мальчику в школе. Когда унижение срывается с тебя вместе с кожей — и ты идёшь в ответ.
Это было то же самое.
Я резко сдвинула плечо, подалась вперёд — и вытолкнулась наружу. Машина на мгновение замедлилась на повороте. Этого хватило.
Мир сдвинулся. Асфальт ударил по телу, как молот. Спина, бедро, колено — боль вспыхнула во всех местах сразу. Я прокатилась по дороге, завалилась в траву у обочины. В глазах — вспышки. В горле — крик, который не мог выйти наружу из-за заклеенного рта.
Но я встала.
Сломанная, как фарфор, но на ногах. Лес — метрах в двадцати. Если добегу...
В этот момент — скрип тормозов. Дверь. Крик.
— Твою мать!
Я бросилась. Сломя. Не оглядываясь. Ветки хлестали по щекам, колени подкашивались. Всё, что я знала — это бежать. До последнего. Пока сердце не лопнет.
Он догнал меня через пятьдесят метров.
Я услышала его шаги сзади и в последнюю секунду развернулась, ударила коленом вверх — в живот. Он согнулся, но только на секунду.
Его рука схватила меня за плечо, я вывернулась, но тут же упала. Камень под ногой. Он навалился сверху, одним движением вновь связал мне руки — теперь жестче. Заклеил рот новой лентой. Всё снова померкло.
Он подхватил меня, как вещь. Открыл багажник. Я ударилась головой о край. Глаза помутнели.
— Хватит, — прошипел он. — Твоё время — закончилось.
Он швырнул меня внутрь.
Темнота.
Именно тогда я заплакала.
Не потому что больно. Потому что обидно. Потому что Рафаэль был прав. Потому что я снова — та девочка в ящике, только теперь без щели, без воздуха.
Я стучала ногами в крышку. Бесилась. Кричала в заклеенный рот. Хотела, чтобы кто-то услышал. Хотела, чтобы машина перевернулась. Хотела, чтобы это был сон.
Но вокруг — ничего.
Только шум дороги. Только дрожь по стеклу. Только внутреннее: «Выживи. Во что бы то ни стало».
Машина остановилась. Резкий толчок вперёд, глухой стук — и тишина. Только мотор ещё гудел, как будто не хотел отпускать.
Я лежала в багажнике, связанная, с заклеенным ртом, и слушала, как ветер шуршит за пределами металла. Сердце колотилось в груди, но не от страха — от ярости. Ярости на Луку, на себя, на весь этот чёртов мир.
Крышка багажника открылась, и в лицо ударил холодный воздух. Лука стоял надо мной, его лицо было каменным. Он схватил меня за плечи и вытащил наружу. Я застонала от боли — каждое движение отзывалось огнём в ранах.
— Тише, — сказал он, — не делай хуже себе.
Он усадил меня на землю и начал перематывать верёвки, туже затягивая узлы. Я пыталась сопротивляться, но силы покинули меня. Каждый узел жёг кожу, как раскалённое железо.
— Ты упрямая, — произнёс он, — но это не поможет тебе.
Я посмотрела на него с ненавистью. Он был спокоен, как будто всё происходящее — обычная рутина.
— Кто ты такой? — спросила я, голос дрожал от боли и злости.
Он усмехнулся.
— Я? Просто человек, который делает свою работу.
— Работа? Похищать людей — это твоя работа?
— Иногда, — пожал он плечами. — Когда платят хорошо.
— Кто тебе платит?
Он посмотрел на меня с ленцой, будто я задала банальный вопрос. Щелкнул костяшками пальцев, поправил ворот куртки.
— Ты действительно хочешь знать?
Я кивнула. Несмотря на боль, на жар, на то, как кололо в боку, — мне было важно. Мне нужно было понять, откуда всё это.
— Рафаэль , — спокойно сказал он. — Красивое имя, правда? Такое... с уругвайским надрывом. Поэт-мститель. Только вот поэты редко выживают в нашей игре.
Я оцепенела. Он знает. Он не просто знает — он говорит это так, как будто знаком с ним лучше, чем я.
— Ты сказал, кто он. А я спросила, кто тебе платит.
Похититель усмехнулся и начал медленно перематывать верёвку у меня на запястьях. Делал это с особой тщательностью, с тем мерзким вниманием к деталям, которое бывает у тех, кто привык ломать людей не спеша.
— Я ведь сказал — хочешь знать, скажу. Только не удивляйся. Иногда реальность более... цинична, чем фантазии.
Я молчала.
— За голову твоего бойфренда, — начал он с тоном скучающего экскурсовода, — назначена сумма. Большая. В восемь раз больше, чем за Алехо. Потому что Алехо — только аналитик. А Рафаэль — лицо. Он тот, кто начал копать в неправильных местах. Он тот, кто вывел на чистую воду старого Кортеса, а потом ещё пятерых из его клана. А когда всё завалилось — он исчез. И теперь кто-то хочет, чтобы он снова появился. В чёрном мешке. Без лица. Символично, не правда ли?
— Кто?
— Слишком рано для такой информации, принцесса. Но скажу так — тот, кто платит, в твоём городе бывает чаще, чем ты думаешь. И он не любит, когда ему мешают.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Парень, казалось, наслаждался этим.
— А ты — просто курьер?
— Я — исполнитель, — сказал он. — Я не говорю "прыгай", я прыгаю. И мне за это хорошо платят. Я, в отличие от твоего Рафаэля, не питаю иллюзий, что мир можно очистить одним красивым кодом или одним утечкой в прессу. Мир гниёт снизу и сверху. И я просто беру с этого своё.
Он затянул узел крепче. Я зашипела — боль прошлась острым витком по коже.
— Интересный у него вкус, конечно, — сказал похититель , садясь на корточки передо мной. — Ты. Наследница. Дочка мафиози. Он так презирает криминал, а сам... влюбляется в кусок его ДНК.
— Заткнись, — прошипела я.
— А что? Это не правда? Он видит в тебе жертву? Или думает, что ты та, кто спасёт его душу? Это же так по-геройски. Только знаешь что? Вся его мораль — пустой звук. Потому что он лжёт. Себе, тебе, всем.
Я хотела ударить. Хотела стиснуть зубы, выдохнуть ему в лицо, что он не имеет права. Но я была связана. И с каждым словом его голос будто проникал в уши кислотой.
— Он сделал тебя уязвимой, — продолжал похититель. — Превратил в приманку. И теперь смотри — ты здесь. Одна. В лесу. Со мной. И он не спасёт тебя.
— Ты не знаешь, о чём говоришь, — выдохнула я.
— Знаю, — спокойно ответил он. — Потому что я наблюдаю за ним дольше, чем ты с ним спишь. А хочешь знать, что ещё знаю? Он всегда выбирает разрушение. Всегда. Это его природа. И ты — просто его передышка. Лёгкая иллюзия перед следующей тьмой.
Я почувствовала, как внутри что-то оборвалось. И в то же время — как в груди разгорается пламя. Я не боялась смерти. Но боялась не успеть сказать Рафаэлю: ты ошибаешься. Я сильнее, чем ты думаешь. И я не просто девочка, которую надо защищать.
— Он найдёт тебя, — сказала я. — И ты пожалеешь, что вообще родился.
Похитель рассмеялся. Глухо, грубо.
— Вот это мне нравится. Угроза из уст дочери мафиози. Хочешь знать, кто тебя предал? Посмотри в зеркало. Ты — слабое звено. Ты — его уязвимость. Если бы ты не существовала, он был бы сейчас в безопасности. А теперь он уязвим. Из-за тебя.
Я смотрела ему в глаза. В каждом слове похитителя был яд. Но в каждом — и правда. В том смысле, в каком правда бывает у врагов: искажённая, злорадная. Та, что ломает не лезвием, а тенью.
— Рафаэль — не ты, — сказала я. — Он не сломается. И он не забудет меня.
— И ты правда думаешь, что он тебя спасёт?
— Нет, — ответила я. — Я думаю, что он уже рядом.
И я улыбнулась. Маленько. Едко.
Заброшенный дом возник из тумана, как призрак. Низкое здание из серого камня, крыша наполовину провалена, оконные проёмы пустые, словно чёрные зрачки. Всё вокруг было влажным, обволакивающим — трава, пропитанная дождём, ржавые петли ворот, воздух, в котором будто застряло эхо прежней жизни. Казалось, само место не хотело вспоминать, что здесь когда-то жили люди.
Лука тащил меня за руку, как мешок с ненужным грузом. Каждый шаг по неровной тропе отдавался вспышками боли в колене и плечах. Перевязки, которые он затянул на скорую руку, начали впиваться в кожу. Дышать было тяжело — не от травм, от страха.
Я не смотрела на него. Смотрела вниз, на грязь под ногами. На камни, торчащие из земли. На одинокий засохший цветок, который как будто забыл умереть. Всё это казалось ближе, чем человек, тащивший меня в неизвестность.
Когда мы приблизились к дому, я почувствовала, как внутри поднимается новая волна. Не паника. Не ужас. А то, что ближе всего к отчаянию. Безмолвное, глухое ощущение, что никто не идёт за тобой. Что никто не ищет. Что ты — уже вне поля зрения, и всё, что остаётся, — принять.
«Может, он и не ищет...» — мелькнуло в голове. Я зажмурилась, будто могла этим выдавить мысль наружу. Рафаэль не мог бросить. Он должен быть где-то рядом. Он чувствует. Он знает. Но... время шло.
— Тяни ноги, — бросил парень раздражённо, когда я снова споткнулась.
Я не ответила. Слёзы начали наворачиваться неожиданно. Не от боли. Не от страха. А от усталости. От бесконечной необходимости быть сильной. Я не была героиней. Я не умела стрелять. Я не могла сбежать, как персонажи из фильмов. Всё, что у меня было, — это упрямство. И сейчас даже оно дрожало, как огонёк на ветру.
— Плачешь? — парень бросил взгляд через плечо. — Можешь рыдать сколько хочешь. Это ничего не изменит.
Я отвернулась, чтобы он не видел. Хотя, наверное, ему было всё равно.
Мы подошли к крыльцу. Оно скрипело под нашими шагами. Похититель открыл дверь — она повисла на одной петле, скособоченная, как после шторма. Внутри пахло плесенью, сыростью и каким-то старым железом. Темнота сжалась стенами, как будто сама не хотела впускать нас внутрь.
Он толкнул меня вперёд. Я оступилась и упала на колени.
Пол был пыльный, с разводами от старой воды. Где-то в углу стояла перевёрнутая тумбочка, рядом — ржавая вешалка с одним крючком. В доме было пусто. Как в чьей-то памяти, которую давно никто не вспоминал.
Я встала. Медленно. Сквозь пелену слёз и слабости. Грудь сдавило. И тогда я позволила себе упасть. Не телом — внутри. Потому что всё слишком долго держалось на упрямстве.
Дом казался выдохшимся зверем. Стены покрыты мхом и плесенью, воздух густой, пропитанный старыми досками, пылью и чем-то ещё — липким, неприятным. Дождь стих, но его отголоски по-прежнему отзывались в срывающемся на плач ветре за окнами. Похититель завёл меня внутрь как чемодан: без слов, с усилием, с раздражением. Он швырнул меня на старый деревянный стул и начал быстро работать верёвкой, привязывая лодыжки к ножкам, запястья — к спинке.
Я не сопротивлялась. Внутри уже не было энергии. Только остатки злости, завернутые в страх. Я знала — кричать бесполезно. Здесь никто не услышит. И в глубине меня начало медленно, как капля яда, разливаться чувство: а что, если никто и не ищет? Что если Рафаэль не понял? Что если он ушёл, сломленный, и решил, что я не стою риска?
От этого всё внутри свело. Я отвела взгляд, чтобы похититель не увидел слёз. Но одна всё же скатилась по щеке. Он ничего не сказал — просто затянул узел крепче. Каждое его движение было как клеймо. Он делал это без гнева. Просто — делал. Как будто я — не человек, а груз. Цель. Инструмент.
— Вот и всё, принцесса, — сказал он, наклоняясь ко мне, чтобы подровнять узлы у запястий. Его лицо было близко. Я чувствовала запах дешёвого табака и ветра.
Я отвернулась. Парень ухмыльнулся.
— Надеешься, что Рафаэль придёт? — прошептал. — Он же не такой дурак.
Он выпрямился, потянул плечами, отряхнул ладони и начал отходить к двери. Я не сразу поняла, зачем он туда направляется. Может, хотел проверить замок. Может — просто размяться. Но в какой-то момент он остановился, почти у порога, и развернулся ко мне. Его лицо стало серьёзным. Почти театрально.
— Ты знаешь, — сказал он медленно, — в каких случаях человек запоминает последние слова?
Я молчала. В горле стоял ком. Он подошёл ближе. Глаза его сузились. Он явно собирался сказать что-то язвительное. Или пафосное. Или смертельно неприятное.
И вдруг он наклонился. Поклонился.
Сцена стала почти сюрреалистичной. Похититель, с ухмылкой, будто играющий в злодея в плохой пьесе. И я — зритель, связанный, молчащий.
Но в этот момент, когда он поклонился, я увидела это.
Дверь. Полутень. Движение — тонкое, как дыхание. Силуэт, сливающийся с тьмой, но слишком плотный, чтобы быть частью стены. Он стоял там. Как призрак. Или как кара.
Рафаэль.
Я не закричала. Не вскинулась. Только вдохнула. Резко. Но этого было достаточно. Похититель поднялся, чувствуя изменение в атмосфере.
Рафаэль был быстрее.
Он вышел из тени, как из шрама. Молча. Ни звука. В правой руке — пистолет, направленный точно в затылок похитителя . Левую — держал в воздухе, указательный палец прижат к губам: «Тише».
Вивьен, не дыши.
Я замерла. Похититель тоже. Он не видел Рафаэля — ещё нет. Но чувствовал что-то. Он слегка повернул голову.
И тут услышал.
— У тебя есть три секунды, чтобы сказать что-то достойное, — голос Рафаэля был холодным. Каменный.
Похититель застыл. Потом медленно поднял руки. Развернулся. И замер, когда увидел Рафаэля.
— Ты... — сказал он.
— Две секунды, — ответил Рафаэль.
Похититель хмыкнул. — Ты не выстрелишь.
— Одна.
— Чёрт ты...
Выстрел.
Я закрыла глаза.
Не потому что не хотела видеть смерть. А потому что не могла вынести, что это делает он.
Тишина после выстрела — самая громкая вещь, которую я когда-либо слышала.
Парень упал. Мгновенно.