Глава 19
Вивьен
В квартире пахло льняным маслом, охрой и терпким жасмином из открытого окна. На полу, по традиции, валялись обрывки холстов, кисти — мокрые и живые, как после боя, — и кружка с уже холодным кофе. Я стояла у мольберта в старой мужской рубашке, испачканной в зелёной и фиолетовой краске. Волосы собраны кое-как, на губах следы от кисти — я случайно задела её тыльной стороной, задумавшись над композицией.
Музыка играла громко. Плейлист, который я собирала годами: немного хриплого блюза, потом — драматичный инструментал, потом — случайная французская баллада, которая почему-то каждый раз пробирала до мурашек.
Кисть жила в руке как продолжение пальцев. Я почти не думала. Вела линию — жёсткую, почти агрессивную. Тень под скулой. Выдох. Угол света. Тон на кожу. Всё как дыхание. Пока из динамика не раздался резкий щелчок.
Пауза.
Потом звонок. Телефон. Я моргнула, будто вынырнула из воды, огляделась — как будто не сразу вспомнила, что я здесь, в квартире. Открыла ладонь — на ней отпечаток краски и капли пота. Кожа под ней пульсировала.
— Да? — ответила я, не глядя на номер.
— Россо, твою мать, — раздался голос Клары. — У меня тут операционная, а не кафе. Свет вырубило, замок не открывается, и я в ловушке. Всё бы ничего, но я закрыта внутри. С батарейкой на три процента. Рауля можешь дернуть? Мне нужен кто-то с руками и не с нулём терпения.
Я выдохнула.
— Подожди... ты одна? Что случилось?
— Да, одна. Электрика глючнула, всё выключилось, я дернулась проверить щиток, хлоп — и замок захлопнулся. Дверь не открыть. Щеколда — изнутри. Паники ноль, но если я не выйду, тут будет либо пожар, либо я съем всю пасту из холодильника и умру от стыда.
— Я сейчас. Я наберу Раулю. Жди.
— Уже жду. И лучше привези шоколадку. Или мужчину. Или обе опции.
Связь оборвалась.
Я опустила телефон. За окном — начался дождь. Не обычный тихий моросящий дождик, а настоящий ливень. С громом, с яркими молниями, с низким ворчанием неба. Капли ударяли по стеклу, как будто кто-то швырял пригоршни воды из ведра.
Я сняла перчатки, надела джинсы поверх нижнего белья — рубашку оставила. Такую грязную и раскрашенную, что её можно было выставлять как арт-объект. Быстро собрала волосы, схватила сумку, накинула лёгкий плащ и выскочила на лестничную площадку.
Телефон — Рауль. Я нажала на номер и приложила к уху.
— Вивьен? — голос был хрипловатый, но спокойный.
— Нужна помощь. Клара застряла в кафе. Свет вырубило, замок заблокировался. Она одна. Нужны инструменты.
— Я выезжаю. Буду через десять минут.
— окей.Жду у подъезда.
Я опустила телефон. Дождь был уже совсем как стена. Тяжёлый, холодный, осенний, хоть и было ещё лето. Воздух — пахнул мокрым асфальтом, морем и чем-то железным, как будто ржавчиной. Я прижала воротник к шее и стояла под навесом, наблюдая, как вода течёт по стёклам машин и капает с балконов.
Вскоре подъехал его автомобиль — тёмный, приглушённо блестящий, фары вырезали из дождя силуэт, как из старого нуара. Он открыл дверь со стороны пассажира. Салон — сухой, тёплый, пахнущий кожей и чем-то, что невозможно описать — может быть, древесный дым или что-то мускусное.
Рауль был в чёрной водолазке, волосы немного растрепались от ветра, брови чуть сведены — он был сосредоточен, собран, будто снова стал тем самым мужчиной, которого я впервые увидела — опасным, решительным, способным повернуть ход любого вечера.
— Садись, — сказал он.
Я нырнула внутрь, и в ту же секунду за мной захлопнулась дверь, отрезав звук дождя. Он посмотрел на меня и чуть нахмурился.
— Вся в краске.
— Я работала. Потом Клара позвонила.
— Это хорошо, — сказал он вдруг, резко тронув с места. — Значит, у тебя снова живопись, И полно работы
Я не ответила. Просто смотрела в окно. Ливень барабанил по крыше. Машина скользила по мокрому асфальту, оставляя за собой шлейф фар и отражений. Мы ехали через тёмные улицы, где дома казались тенями, и только неоновые вывески магазинов разрезали ночь.
Рауль молчал. Он сосредоточенно вел машину, а я вдруг почувствовала, как поднимается напряжение. Между нами — невысказанное, напряжённое, почти ощутимое в воздухе. От того, как он сидит. Как иногда сжимает руль. Как раз за разом бросает взгляд на дорогу, будто хочет что-то сказать, но не говорит.
А я — я смотрела на него и чувствовала, как гул за окном будто совпадает с чем-то внутри.
Вот она — сцена на грани. Ещё шаг — и всё сорвётся.
В кафе было темно, как в гроте. Электричество вырубилось по всему кварталу, и с улицы, сквозь жалюзи, пробивался только мутный свет уличных фонарей, которые гудели, как старые радиоприёмники. Ветер гонял воду по тротуару, будто кто-то разлил океан, а не дождь шёл. Машина Рауля остановилась впритирку к тротуару. Я открыла дверь — и мгновенно в лицо хлынуло ледяное дыхание шторма.
— Ты уверена, что она внутри? — Рауль поднял воротник, выглядывая наружу.
— Если она врала, я привезу и брошу её там до утра, — буркнула я, натягивая капюшон, который тут же беспомощно сдуло ветром.
Мы выбрались наружу. Вода текла по ступеням, ручьями лилась с карнизов. Под ногами хлюпали лужи, превращённые в озёра. Я еле держалась на ногах — тротуар скользил, как мыльный камень. Пока мы бежали к двери, я почувствовала, как рубашка намокает насквозь. Холод пробрался под кожу, волосы прилипли к вискам.
— Ну привет, — пробормотала я, с трудом удерживая равновесие обок кафе.
Рауль опустился к замку. Дверь не поддавалась.
— Клара! — я заглушила шум дождя криком. — Ты там?
Изнутри послышался глухой стук, потом голос:
— Я уже придумала свой эпитафий: «Умерла в одиночестве, как и предупреждали». Откройте эту грёбаную дверь!
— Шутит — значит, жива, — усмехнулся Рауль.
Он начал ковыряться в замке. Плоская отвёртка, которую он вытащил из кармана, скользнула в щель. Я попыталась подсветить ему телефоном, но вода уже залила экран — он не реагировал. Грянул гром. Всё содрогнулось.
— Замок заблокировало, — прорычал Рауль. — Придётся выбить.
— Ты серьёзно?
— Ты хочешь оставить её тут до утра?
Я посмотрела на мокрую улицу, на кафе, где изнутри на стекле запотевшим было видно очертание Клары.
— Делай.
Рауль отступил на шаг, потом резко подался вперёд и ударил плечом в дверь. Глухой стук. Без толку.
— Чёрт... — он пошатнулся. — Она крепче, чем я думал.
— Попробуй ещё раз! — выкрикнула я сквозь гул дождя.
Второй удар. Щелчок. Замок поддался. Дверь распахнулась, едва не сбив его с ног. Я шагнула вперёд, но ступила неудачно — мокрый каблук скользнул по кафелю, я пошатнулась и, не успев выругаться, полетела вперёд.
Он поймал меня.
Руки Рауля обхватили меня в талии, его грудь — как каменная стена — преградила падение. Мокрая ткань одежды прилипла к коже. Я вцепилась в него, сердце стучало бешено, лицо оказалось у него под подбородком. Мы были так близко, что между нами не помещалось бы и воздуха. Его ладони обхватили мои бока, дыхание — горячее — касалось моей макушки.
Я подняла глаза. Он смотрел на меня. Взгляд — как удар током. Медленный, изучающий, опасный.
— Ты всегда так драматично входишь в здание? — раздалось из глубины кафе.
Клара стояла с венчиком в руке, волосы торчали в разные стороны, лицо блестело от жары и злости. И всё равно она ухитрялась выглядеть как будто готова подавать сарказм на блюде.
— Вы, голубки, закончили, или мне продолжать умирать от духоты и одиночества?
Рауль выпустил меня из рук, я отступила, чувствуя, как кожа горит от его прикосновений. Ноги всё ещё дрожали. Он направился внутрь, я — за ним.
— Что случилось? — спросил он, осматриваясь.
— Свет вырубило полтора часа назад. Магнитный замок захлопнулся. Сигналка не сработала. Телефон почти разрядился. У меня тут остались только тыквенный суп, свечка и безумие.
Рауль оглядел щиток, вытащил мини-фонарик. Я смотрела, как он ловко управляется с проводами. У него были руки мастера: сильные, уверенные, точные. Каждый жест — как будто он делал это не в первый раз. Или делал. Только я не знала, в каких обстоятельствах.
Я стояла сзади и вдруг почувствовала, как в груди снова натянулось это чувство. Не страх. Не возбуждение. Что-то острое, неоформленное. Как электричество перед грозой.
Клара тем временем зажигала свечку, огонь дрожал от сквозняка.
— В следующий раз, — сказала она, — возьму с собой молоток и виски. Я хотя бы умру с комфортом.
Через пару минут свет замигал, потом вспыхнул — кафе озарилось теплым светом, как будто ожило.
Рауль выпрямился, повёл плечами.
— Всё. Больше не запирайся одна.
— Я-то не собиралась. Это кафе решило, что мне пора на пенсию.
Я подошла, обняла её на прощание. Она буркнула: «Ты вся мокрая», но не отпустила.
Рауль уже направился к выходу. Я обернулась, и мы с Кларой переглянулись.
— Вы двое... — начала она, но я подняла палец:
— Не начинай.
— Даже не начинала. Но ты не представляешь, как тебе идёт, когда ты с ним теряешь равновесие. Настоящее падение — это искусство.
Я фыркнула, выскользнула за дверь. Рауль ждал у машины. Дождь всё ещё лил, как из ведра.
Он молча открыл мне дверь. Я села, откинулась на спинку кресла. Влажные волосы прилипли к шее. Тело гудело — от усталости, от холода, от него.
Рауль сел за руль. Машина мягко тронулась. Мы ехали молча. Но молчание было натянутое, живое. Как струна.
Я повернула голову и посмотрела на его профиль. Чёткий. Сдержанный. Мокрые волосы прилипли к виску. Губы чуть прижаты. Взгляд — сконцентрированный на дороге. Но я знала: внутри него тоже что-то бурлит.
Дождь барабанил по стеклу, фары отсвечивали в лужах. Лиричи был тихим, только редкие машины да вспышки молний.
Я думала, что это просто вечер. Просто спасение подруги. Просто холодный дождь.
Но сердце уже знало — это начало.
И пока Рауль вёл машину, я ловила себя на том, что хочу, чтобы она глохла. Чтобы дорога не заканчивалась. Чтобы мы остались вот так — вместе, среди ливня, среди этих несказанных слов и тишины, в которой слышен только пульс. Мой. Его. Наш.
Дворники царапали стекло, будто пытались соскрести с него саму ночь. Я сидела рядом с Раулем, стягивая влажные пряди волос назад. Куртка прилипала к телу, джинсы — тяжёлые, промокшие, хлюпали на сгибах. Воздух в машине был влажным, тёплым от дыхания, но всё равно оставался какой-то... оголённый. Неуютный. Как после выброса адреналина, когда всё стихает, но в груди всё ещё дергается живой нерв.
Рауль молчал. Только смотрел вперёд — прямо, жёстко, будто хотел взглядом пробить дождь. В левой руке он сжимал руль, так, что побелели костяшки. Я заметила, как его челюсть чуть дёрнулась, когда мы проехали очередной фонарь.
— Всё нормально? — спросила я, едва различимо.
Он кивнул, не отводя взгляда:
— Дождь как бетон. Видимость ноль.
Машина глухо отозвалась вибрацией — рывок, дёрганье... и — тишина.
— Что за... — Рауль резко выдохнул, повернул ключ. Ничего.
Внутри — пустой щелчок. Снова. Щелчок. Тишина. Только звук дождя по крыше. Глухо. Как будто мир решил — хватит.
— Она... заглохла? — пробормотала я. Неужели вселенная меня услышала ?
Рауль молчал. В третий раз провернул ключ. Реакции — никакой.
— Чудесно, — я выдохнула и откинулась назад, чувствуя, как всё одновременно сводит к абсурду: сначала замок, потом лужа в ботинке, теперь — глухая машина под дождём. — Просто идеально.
— Твоё «идеально» звучит угрожающе, — пробурчал он.
Я рассмеялась. Не сдержалась. Такой, немного истеричный, но чистый смех — от абсурда, от влаги, от всего. Рауль повернул ко мне голову, прищурился.
— Рад, что тебя это веселит.
— Рауль, мы сидим, как два идиота, в заглохшей машине, мокрые, как коты, после того как ломали дверь кафе, где сидела твоя любимая ехидная подруга. Это уже не просто вечер. Это маленькая трагикомедия.
Он выдохнул носом. Почти смеясь. И на секунду — в этой полутьме, среди капель, хмурого неба и тяжёлого запаха мокрой кожи — я увидела, как уголки его губ дрогнули. Неожиданно тепло.
— И что ты предлагаешь? — спросил он.
— Выйти и устроить танец под дождём? — я дёрнула плечами. — Или поддаться безумию вечера.
Рауль не ответил. Только потянул на себя дверцу. И вышел.
— Рауль! — окликнула я, но он уже стоял под потоком воды. Рубашка прилипала к спине, волосы намокли мгновенно. Он поднял лицо к небу, как будто проверяя — это всё ещё идёт дождь или на нас сбросили океан.
Я открыла свою дверь, выскочила наружу. Холодная вода тут же прошлась по спине, по лодыжкам, забралась под одежду. Я ахнула — и засмеялась. По-настоящему. Это был дурдом, но в нём было что-то освобождающее.
Я сделала шаг к нему, скользнула — и в следующий миг меня поймали.
Его руки — крепко, точно, горячо. Он прижал меня к себе, одной рукой поддерживая спину, другой — удерживая за талию.
— Осторожно, — его голос — хриплый, близко, у самого уха.
И я замерла.
Дождь падал на нас сверху, капли били в лицо, стекали по шее. Рауль смотрел на меня. И это был не просто взгляд. Он не просил. Не колебался.
Он знал.
И я знала.
Между нами не оставалось ничего, кроме тишины дождя. И расстояния — в пару дыханий. Я видела, как капля скатилась с его подбородка и зацепилась за край губ. И в следующий миг — он поцеловал меня.
Не нежно. Не осторожно.
Глубоко. Влажно. Жадно.
Как будто дождь не мог остудить ту печь, которая запустилась внутри. Как будто все часы молчания, взгляды, полуслова — вылились в этот один момент.
Я прижалась к нему ближе, пальцы скользнули по его затылку, в волосы. Рауль ответил сильнее — рука сжала мою спину, другая — накрыла затылок, удерживая, будто боялся, что я исчезну.
Мир исчез. Оставался только его губы. Его язык, проникающий внутрь. Его дыхание, горячее, несмотря на холод вокруг. Я не чувствовала мокрой одежды. Только то, как моё тело откликалось. Пульсация внизу живота, дрожь в коленях. Хрип из горла, когда он оторвался, чтобы вдохнуть — и снова впился в губы.
Я никогда не целовалась так под дождём. Не потому, что это киношно. А потому, что это было больше, чем просто поцелуй. Это было освобождение. Потребность. Голод.
Рауль слегка отстранился, его лоб прижался к моему.
— Прости, — прошептал он. — Но я не могу больше сдерживаться.
Я улыбнулась, всё ещё тяжело дыша, и шепнула:
— И не надо.
Он снова поцеловал меня — на этот раз медленнее, но не менее настойчиво. Я чувствовала, как его губы обводят мои, как язык касается нижней губы, будто пробует вкус. И снова эта волна по коже — мурашки, жар, желание.
Мы стояли под дождём, как два ненормальных. Но в этом безумии было всё, что я хотела. Всё, что копилось.
Когда он отстранился, я всё ещё держала его за ворот рубашки.
— Пошли ко мне, — сказала я тихо. — Я... не хочу, чтобы это заканчивалось вот так. В луже.
Рауль усмехнулся. Его взгляд — всё ещё тёмный, насыщенный, дикий. Но в нём было что-то большее. Уважение. Желание. И... ожидание.
— Идем
Ливень ослабел, но всё ещё моросил, как будто не хотел так просто сдаваться. Улицы блестели — мокрый асфальт отражал фонари, редкие капли барабанили по зонтам прохожих, по крышам машин, по моим щекам, по плечам Рауля. Воздух был густой, влажный, пах дождём, камнями и... чем-то знакомым. Ним. Его кожей, его дыханием, ещё тёплым на моих губах.
Он шёл чуть сбоку, рука почти держала мою . И я чувствовала это «почти» всем телом. Пять минут до дома тянулись, как вечность, хотя я знала — я хочу, чтобы это не заканчивалось. Чтобы этот воздух, эти шаги, это безмолвное пульсирующее напряжение — длились.
Когда я открыла дверь, в квартире было темно. Только город за окнами жил, переливался, двигался. Я щёлкнула выключателем, но свет загорелся лишь в прихожей. Он остановился у порога, не проходил сразу. Словно ждал приглашения.
Я стянула мокрый плащ, он повесил куртку рядом. Мы оба промокли до нитки. Его волосы были влажными, на висках — капли. Футболка прилипла к телу, подчеркивая плечи, грудь. Он двинулся ближе, не говоря ни слова, и я увидела, как он внимательно смотрит. Не просто на меня. В меня.
— Я... принесу полотенце, — прошептала я, но голос предал меня — он был хриплым, низким.
Я сделала шаг — и он остановил меня. Не схватил. Просто коснулся запястья. Легко. Тепло. Как будто этого было достаточно, чтобы вырубить гравитацию.
— Подожди, — сказал он.
Я остановилась. Он сделал ещё один шаг. И всё вокруг будто исчезло. Я знала, что сейчас произойдёт. В знании было дрожь. В этом касании — пожар.
Поцелуй случился у стены. Не сразу. Не резко. А с тем напряжением, которое растёт неделями, и которому наконец позволили вырваться. Его губы нашли мои без лишних слов, и я почувствовала, как по телу прошёл ток. Не электричество. Живое — как вспышка внутри.
Я сжала в пальцах ткань его футболки. Он гладил мои плечи, медленно, как будто изучал, как будто запоминал. Мы отрывались друг от друга, только чтобы снова встретиться губами. Это был голод. Не только по телу — по правде, по ощущению, что нас не разорвало.
Моя рубашка упала на пол. Его футболка — следом. Я не помню, кто первым отступил к балкону. Наверное, я. Потому что свет Луны там был холодным, а внутри меня уже бушевал огонь. Рауль следовал за мной, и когда его ладони легли на мою талию, я выгнулась к нему, будто тело знало, чего хочет, прежде чем разум разрешил.
Он поцеловал меня в шею, чуть ниже уха — и от этого по коже пробежали мурашки. Не от холода. От жара, который невозможно было больше прятать.
В этот момент, под лунным светом, с видом на спящий Леричи, я поняла: всё, что было между нами — взгляды, ссоры, паузы, расстояния — они вели сюда.
И, может быть, именно это я и хотела всё это время.
В комнате стояла тишина, но воздух между нами пульсировал. Всё началось с того, как он провёл пальцами по моему плечу переходя к груди — медленно, с каким-то почти невозможным вниманием. Не так, как делают это мимолётно. А как будто он хотел на ощупь выучить меня всю, от скул до запястий.
Я чувствовала, как поднимается жара. Как от простого касания кожа начинает дрожать, будто внутри включили свет. Он не говорил ничего, и я — тоже. Потому что слова сейчас были лишними. Мы знали. Мы уже давно знали.
Когда его губы коснулись моей шеи — чуть ниже линии челюсти — у меня в груди что-то сжалось. Лёгкое головокружение. Как будто центр тяжести ушёл куда-то в живот, и оттуда волнами разлилось тепло. Он целовал медленно. Без спешки. Каждое прикосновение было как точка в длинной фразе. В этой фразе не было знаков вопроса. Только восклицания и точки соприкосновения.
Моя спина оказалась прижата к прохладной стене. Контраст с теплом его тела свёл дыхание на нет. Я инстинктивно выгнулась, впуская больше. Больше его. Больше себя. Больше всего, чего мы так долго избегали. Мои пальцы забрались в его волосы, и в этот момент всё вокруг исчезло. Остались только наши тела, наш ритм, наш жар.
Когда он поднял меня — легко, будто я ничего не весила — и понёс на балкон, я почти не понимала, куда мы идём. Только лунный свет, ветер с моря и Леричи, разлитый огнями внизу. Я обвила его ногами, цепляясь не только телом — всей собой. Я была в нём — мыслями, кожей, дыханием. Я чувствовала, как он дышит мне в висок, и от этого дыхания по коже бегали мурашки, даже в тех местах, где он меня ещё не касался.
Он положил меня на плед, расстеленный у балконного кресла. Краска на моём бедре ещё не высохла. Его рука скользнула по ней — и мазок остался на его ладони. Я рассмеялась. Смех был нервный, искренний, почти детский. Мы оба были не идеальны в этом моменте. Мокрые, в краске, не по сценарию — и именно это делало всё ещё более настоящим.
— У тебя охра на груди, — прошептал он, проводя пальцем чуть ниже ключицы.
— У тебя — на шее, — ответила я, глядя в его глаза. И в этом взгляде было всё: согласие, жажда, доверие.
Он поцеловал меня снова. На этот раз — глубже. Теплее. Поцелуй был как удар тока. Головокружение вернулось, но теперь оно было другим — не от волнения. От чистого, концентрированного удовольствия. Я чувствовала, как мышцы расслабляются, а потом снова напрягаются — не от страха, От него и от того что он делает со мной в этот момент.
Он переместился ниже, оставляя за собой тропу из прикосновений. А я не могла сдерживать себя. Моё тело будто жило отдельной жизнью — двигалось навстречу, отвечало на каждую его интонацию, каждую вибрацию в голосе, на каждый вдох рядом с кожей. Я чувствовала, как сердце бьётся в горле, как жар расползается по животу, как все мысли сводятся к одному: хочу ещё. Хочу ближе. Хочу до конца.
Когда мы переместились в спальню — всё было сплошным потоком. Простыня смята. Волосы мои распущены. Его рука держала меня крепко — не чтобы удержать, а чтобы не отпустить. Я чувствовала, как его бедро прижимается к моему, и от этого всего — каждое движение отзывалось внизу живота, отдавалось в спине, между лопатками, в шее.
Он прижал меня к столу, и я не знала, что сгорает быстрее — я или мои краски. Стекло холодное под ладонями. Его пальцы горячие на талии. Я хотела остановить время. Или хотя бы запомнить — как можно точнее — этот момент, этот запах, это ощущение, как будто внутри тебя загорается солнце.
Голова кружилась. Но не от усталости. От насыщенности. От желания. От осознания: он — здесь. И я — разрешаю себе быть с ним полностью. Без страха, что это может быть ошибкой.
Он смотрел на меня, и в этом взгляде было «ты моя». Свободная, яркая, сильная. Не трофей. Не случайность. А выбор.
Когда мы остановились, когда тяжёлое дыхание заполнило комнату — я лежала на его груди, пальцы в краске, простыня сбилась, а в сердце — стук, как будто мы только что пробежали марафон. И я была счастлива. Не просто от близости. От того, что эта близость была правильной. Не случайной. Не вырванной из страха.
Я коснулась его ключицы губами, и он вздрогнул.
— Жива? — прошептал.
— Теперь да, — ответила я.
И мы лежали, тишиной сказав друг другу то, чего нельзя было выразить словами.