Принцесса и Хулиган

My Tears Are Becoming a Sea [Slowed&Reverb] — M83

Как только семьи Ли и Чон уехали домой, сотрудники всё же затащили ребят в здание, отогрели и попытались привести в чувства. К вечеру Хан мог хоть как-то мыслить и что-то делать, а Хенджин, пусть и очнулся, просто молча лежал не в силах пошевелиться. Их отправили домой первым же рейсом, и в аэропорту ребят встретил мистер Кан, которому Джисон позвонил перед вылетом.

Сказать, что мужчина был в шоке, сидя в машине скорой помощи и едя в больницу, ― это ничего не сказать. Перед выездом, когда Джисон и мистер Кан только садились к врачам, туда же приехала миссис Хан, и уже им обоим Джисон рассказал, где они были, что делали и почему вообще поехали. И также, почему они вернулись такие, тоже рассказал.

Родители не ругались. Вот от слова совсем. Хотели, конечно, что-то сказать, даже пытались, но, как только детально обдумали всю ситуацию, поняли, что не за что: дети хотели заработать, чтобы не брать их деньги. У них это, вообще-то, хорошо получалось, и это не было какой-то «чёрной» работой. Если бы они вернулись целыми и здоровыми и всё рассказали, родители, вероятно, сначала побурчали бы, но после всё равно похвалили их. Но сейчас...

Сейчас мистер Кан держал руку сына, смотря на своего ребёнка, что находился без сознания, и винил себя, что не смог дать ему всего, что тот хочет. Понимал, что Хенджин сам не просил, что сам хотел работать, но это родитель. Родитель, который будет винить себя во всём, если с его чадом что-то случится. А миссис Хан обнимала своего сына, придерживая капельницу и целуя в лоб. Оба иногда поднимали взгляд друг на друга, но единственное, что читалось и понималось в их глазах: с завтрашнего дня они могут не выходить на работу.

Дети получили ни за что, родители пожинают последствия ни за что, но по итогу все сидят около палаты Хвана и Хана, где Джисон смог очнуться, а Хенджин до сих пор не приходит в сознание.

И плохо было не только Хвану и Хану. Феликс с Соён натерпелись ещё больше. Не получили в отеле, так отхватили дома и сильнее.

У Соён отобрали квартиру и посадили на домашний арест, даже ужин приносили в её комнату. Забрали все способы связи и всё, что связано с её хобби. Остались только учебные книги и учителя, что сменялись один за другим.

А Феликс жалел, что не выпрыгнул с самолёта при перелёте. Его жизнь и без того всегда была по правилам, запретам, планам и графикам. Каждый раз он думал: «Хуже уже не будет», ― но всегда было. Думал так и перед отъездом домой. Но сейчас не думает. Сейчас живёт в комнате без мебели, сейчас спит по два часа в сутки и учится в остальное время. Сейчас на каждый ужин приходит с рассечённой губой или бровью, хотя с поездки прошла уже неделя.

В тот же момент, при приезде, его отвезли в частную клинику и обработали всего, забинтовывая фиолетовые рёбра и руки и стараясь спасти лицо так, чтобы не осталось ни одного шрама.

Но сейчас это уже помнится мало: лишь одним бинтом и парой повязок. Он всё время находится в своей комнате, сидя на единственной оставшейся мебели ― кровати. Учителя приходят теперь лично, потому что ноутбук и телефон разбили. Одежда: пара костюмов для ужина, один ― для обычного нахождения в комнате, и пижама. Остальное сожгли.

Отец часто стал будить его в ночи: обольёт водой, ударит по бёдрам ремнём, стащит с кровати и запинает или же ударит по лицу прямо во сне, отчего мальчишка, даже ничего не понимая, отключался. А на утро смотрел на припухлую губу или бровь.

Мистер Ли, осознавая, что сын действительно гей, действительно спит с мужчинами и любит их, стал пить чаще. В компании сотрудники начали страдать от его гневных выкриков, рабочие тоже стали получать по телу или лицу, если делали что-то не так, а с женой он перестал общаться.

Миссис Ли, к слову, не поддерживала ни одного из мужчин своего дома: Феликс ― гей, это уже клеймо и позор их семьи, муж ― теряет компанию и себя. Свою компанию и свой статус ей потерять нельзя, поэтому она стала часто оставаться на работе, чтобы выйти на тот доход, на который они выходили двумя компаниями сразу.

***

Уже близится весна. Зима прошла для всех, словно Ад, хотя были морозы.

Хенджина выписали только в декабре, но на Новый год он не выпивал: был на таблетках. Мистер Кан смог долечить спину, пусть потом и отдавал долги за лекарства. Не смог быстро устроиться на другую работу, но, как только он начал обучать студентов в онлайн-формате, занимаясь с ними экономикой, смог заплатить и за себя, и за сына.

Каждую ночь мужчина сидел рядом с сыном вплоть до момента, пока тот не уснёт, хотя Хенджин был уже здоров. Каждый вечер они проводили вместе, смотря фильмы, а иногда на несколько дней звали Джисона и ребята либо сидели в комнате Хвана, либо смотрели дорамы вместе с мистером Каном.

Всё начинало понемногу возвращаться на круги своя. Хенджина отчислили в тот же день, но, как только он очнулся, попросил отца перевести его в другой университет на гостиничное дело и сейчас потихоньку вливался в процесс. Джисона тоже отчислили, что неудивительно, но он, не желая идти учиться дальше, начал заниматься с другими людьми английским языком. Его мама ― бывший преподаватель, отчего с самого детства ребёнок знал и корейский, и английский язык, почему и Хан решил зарабатывать на том, что умеет и что нравится.

Соён всё-таки смогла захватить свою мечту: в один момент её доконали настолько, что она просто вышла к родителям, выложила на стол все документы с «чёрной» информацией о компании и потребовала отдать её долю, аргументируя тем, что если её не отпустят, это попадёт в другие руки, где ни одни юристы не помогут им. Долго ругались и пытались поговорить, но уже сейчас девушка заканчивает обустраивать свою квартиру в Сакраменто, стараясь начать новую жизнь и не вспоминать весь тот ужас. По большей части ― длиною в двадцать лет, но если уж углубиться ― последний день в отеле и пребывание в доме после него.

А вот Феликс... Его Ад, к сожалению, не заканчивается. Ад должен был пополняться искусством, должен был пополняться Хенджином, но здесь... Здесь темно и уже безжизненно. Его продолжали ломать, бить, истязать и в один момент он стал настоящим роботом: без мнения, без мыслей, без сил. Учиться начал лучше, что многим пошло в плюс, а уже к сегодняшнему моменту был заместителем своего отца, начав зарабатывать, как сотрудник.

Холод, голод и безразличие во взгляде нравились отцу, но иногда Феликс, умываясь и ловя в отражении это «нечто», замирал, пытаясь разглядеть эти прежние оленьи глаза.

Ему до сих пор не нравилось это: учёба, компания, бизнес отца, ― но он больше не думал об этом так часто и не мечтал. Просто работал. Просто робот.

Комнату, конечно, привели в порядок: мебель и всё, что в ней было, вернули, а также купили новую технику. Но и это приносило мало удовольствия. Лишь место для сна и работы.

И, естественно, они думали друг о друге. Очнувшись в декабре, Хенджин, оставаясь всё ещё вспыльчивым и «сломанным» ребёнком, конечно, злился на Феликса, а ещё больше на его родителей, но спустя время злость всё сильнее и сильнее сходила на «нет». Он пытался и звонить, и писать, и даже сидел напротив дома по ночам, но... Его нет. Феликса просто нет. Но и Хван не тот, кто отдаст «своё». Жадный, самовольный, злой ребёнок, который не любит, когда забирают что-то «его».

Неизвестный номер: 

«Не знаешь, что с Феликсом?»

Приходит в начале января на телефон Соён. Сначала она хмурится, но после, подумав всего пару минут, вздыхает.

Вы: 

«Отстаньте от меня все. Я только выбралась из этого дерьма, Хван»

Хван:

«Я нигде не могу найти его. То ли не может, то ли не хочет ответить. Мне хотя бы узнать: жив ли он?»

Вы:

«Жив. Родителям всё ещё нужен наследник. Вероятно, выбросили всё, а его не выпускают. Меня тоже держали в комнате очень долго»

Хван:

«Спасибо»

Сказал он Соён, но спокойнее не стало. Страшно осознавать, когда ты знаешь, что твой любимый человек всё ещё где-то здесь, но ты даже не можешь понять, что с ним и как. Это убивает и изматывает.

Проходили дни и недели, но Хенджин не переставал думать: Феликс, Принцесса, Ли. Оно крутилось, он переживал. Понимал, конечно, что этим не сделает лучше никому, но и просто вот так всё бросить не мог. Джисон видел его состояние, мистер Кан ― тоже, потому Хан решил начать вытаскивать друга на прогулки. Не на вечеринки, как раньше, но хотя бы в парк и под пиво.

― До сих пор ничего? ― спросил Джисон однажды в феврале.

― Нет, ― ответил Хенджин тогда же.

― Любишь его? ― спросил уже в марте.

― Теперь понял, что да, ― отвечает до сих пор, хотя наступил апрель.

Почти полгода никакой информации, но Хенджин всё же начал приходить в себя: посещал новые занятия, знакомился с новыми людьми и учился с удовольствием, потому что было интересно. Ему только двадцать один год, но на практику его зовут в один из новых отелей, где справляется он хорошо, работая и отдавая всего себя добровольно и с радостью. Хенджину нравится этот отель, и он очень надеется, что в будущем, после того, как он сдаст экзамены и получит диплом, его позовут работать именно сюда.

Хану очень непривычно смотреть на это, но Хван стал спокойным и даже культурным человеком, он ходил на все пары, а также делал домашние задания на выходных.

Вы:

«Это не он»

Приходит на телефон Чон в апреле. Джисон и Соён общаются с момента её отъезда, где она просто написала, чтобы извиниться, а дальше ― заобщались о ерунде, и теперь иногда списываются.

Соён:

«Он. Просто без куска чего-то важного»

Вы:

«Почему ушёл кусок вежливости, культуры и буквально чего-то королевского, но теперь у Хенджина пропала тяга ко всему, что было раньше? Тусовки, смех, новые парни? Должно же было получиться наоборот: ушло культурие ― пришло разбойничество»

Соён:

«Хани, зайка...»

Вздыхает девушка.

Соён:

«Это работает немного не так. Он влюблён, видимо, до сих пор, поэтому, когда у него забрали кусок чего-то настолько важного, он потерял интерес ко всему, что его окружает. Раньше было легче, раньше проблем не было, раньше всё было хорошо»

Вы:

«Но он начал учиться лучше ― теперь это его окружает. Тут интерес даже обретён, а не потерян»

Соён:

«Он спасается этим. Понимает, что, если сейчас рухнет в ваше прошлое: вечеринки и секс, ― снова окунётся в прошлое с ним»

Вы:

«Думаешь, они встретятся?»

Соён: 

«Я уверена»

Джисон, отложив телефон, глубоко вздыхает, скатывается по кровати и накрывает лицо сгибом локтя. Он не зол на Феликса за то, что из-за него друг стал таким... Таким странным. Хан уверен, что данный процесс поможет Хенджину построить своё будущее, отчего он даже почти рад, просто... Это, чёрт возьми, ужасно непривычно.

Прошлый благотворительный вечер был той осенью, а теперь новый, очередной, следующий решает устроить семья Ким. В большей частности из-за своих сыновей: Сынги и Ган вступают в ряды сотрудников компании, где после займут места отца и матери. Семьи Ян, Со и все остальные, конечно же, посетят данное мероприятие, но точно не семья Ли.

Мистер Ли, к счастью, стал меньше пить, перестал доставать Феликса и вновь начал работать хорошо, но ведь и лучше от этого никому не стало. Миссис Ли несёт дело своей компании на своих плечах, уже невзирая на мужа, потому что в тот момент, когда он был не в себе, она росла и грызла себе этот путь. А Феликс... Феликс его заместитель. Уже даже не сын и не родственник. Будущий директор, к которому отец вроде и начал относиться более спокойно, но вроде и Феликс как был усталым и незаинтересованным, так таковым и остаётся по сей день.

― Тебе нужно съездить на лекцию, ― сидя в своём кабинете, он перелистывает бумаги, пока перед его столом сидит Феликс, смотря со спокойствием и слушая внимательно.

Зачёсанные волосы, уже не волнистые и не пушистые, с зажелтившимся блондом, покрыты тремя слоями лака, где пара прядей из чёлки щекочет расчёсанные брови. А глаза и губы двигаются либо в наблюдении за перелистыванием бумаг, либо когда нужно отвечать: «Да, хорошо, я понял». Костюм облегает теперь более подкачанное тело: серые брюки обволакивают крепкие, но всё ещё стройные квадрицепсы, белая рубашка шевелится из-за вздымания груди, а такого же цвета, что и брюки, пиджак лежит рядом на стуле, потому что погода начинает приходить в ту пору, которая всегда нравилась Феликсу.

Закинув нога на ногу, он держит руки в замке, а уже его ― на бёдрах, и молча слушает, кивая. Его кабинет находится буквально через стену, где с каждым днём информации в его голову приходит всё больше, а он понимает, что университет ― трата его времени. Пусть работа не любима, но раз уж он сидит здесь, лучше не будет отдавать свою энергию туда, где пользы ему не будет никакой.

Да и тем более: сейчас там вообще держаться не за что. Хенджина с Джисоном нет.

Феликс уверен: Хван пытался достучаться хоть где-то и как-то, но, к сожалению, Ли не мог сделать того же в ответ, даже банально ответить. Когда технику вернули, а номер сменили, он даже не успел переключиться на то, чтобы потревожить Хенджина: загрузили уже работой, а не учёбой.

Вот и сейчас он сидит, лишь послушно и вроде бы заинтересованно кивая.

― Прочти, ― передаёт отец пачку бумаг. ― Нужно показать этой компании их место, а то тянут свои руки туда, куда не следует.

Феликс ― действительно робот, который открутит голову любому. Не физически, конечно, но морально ― точно да. Мистер Ли понял, что лучше его сына заместителя у него не будет. Что Феликсу ни дай ― сделает лучше и краше, хотя просили лишь на толику.

― Я планирую забрать документы из университета, ― листая бумаги, говорит спокойно.

― Причина? ― раньше Феликс испугался бы этого тона и вопроса, но сейчас...

Сейчас, как бы грубо и самонадеянно это ни звучало, он понимает, что в бизнесе он даже лучше своего отца. Пусть тот построил и создал такое большое детище, но на данный момент, после прихода Феликса, он словно бессознательно сдаёт позиции, где Ли-младший иногда даже выступает главнее своего отца.

И именно поэтому сейчас его не встревожил этот тон. Отец чувствует своё превосходство над слабыми, чувствовал всю жизнь над Феликсом, но в данный момент сын начинает «наступать на пятки», а старший слегка «тормозит».

― Это трата моего времени. Я знаю больше, чем все преподаватели, ― не поднимает взгляда, читая каждый пункт.

― Будешь работать только здесь?

Хотел бы сказать «нет», но пока что не говорит. Настолько затюкали голову ― и физически, и морально ― что он просто уже не знает, чего хочет. Идея с отелем пылится где-то в глубине души, но то, как её реализовывать, хочет он вообще или нет ― Феликс не знает.

― Да, ― переворачивает последний лист, вздыхая. ― Они крадут деньги. Прибыль незаконна, ― кладёт на стол.

― Правда? ― дёргает бровями, смотря на сына.

― Дебет с кредитом не сходится, статистика просажена. Не проводя анализа понятно, что всё скоро рухнет даже без нашего участия, ― смотрит на стол, отпивая кофе из чашки.

― Но наше участие будет? ― скалится мужчина, смотря на оружие поражения своих конкурентов.

― Будет, ― отвечает спокойно. ― Зачем мне посещать лекцию? Эти времена для нашей семьи прошли, там мы не появимся.

― Это новый отель, и директор отвалил нам...

― Выражайся нормально, ― снова берёт бумаги, перелистывая, а мужчина, пусть и возмущённо удивляется, желая укусить в ответ, всё же осознаёт, что либо не хочет грызться, либо боится, что потом Феликс укусит посильнее.

― Они перечислили немалую сумму на наш счёт за то, чтобы кто-то из членов нашей семьи поприсутствовал на первой лекции по подготовке к благотворительному вечеру после открытия отеля. Там будут СМИ, так что появление парочки важных людей Южной Кореи явно привлечёт больше внимания.

― Они там в долги не влезли, пока эту сумму нам перечисляли? ― дёргает уголком губ и отец улыбается шире.

― Не мои проблемы. Это будет завтра утром, так что езжай домой и готовься.

Феликс видит, что тот не желает продолжать диалог, отчего, забрав бумаги, молча уходит к себе, отстукивая каблуком чёрного туфля.

Закрыв дверь в свой кабинет, Ли опирается о неё спиной и, прикрыв глаза, вздыхает. Он может здесь работать, у него получается и он всё понимает, но, чёрт возьми, как же ему неинтересно. Не зря никогда не хотел. Прибыль здесь просто нереальная, но даже она не удерживает, когда сам Феликс буквально заперт дома, словно в клетке; когда не имеет собственной жизни; а выражать своё мнение хотя бы частично ему разрешили только в двадцать один год.

Медленно ведя взглядом по своему кабинету, он цепляется за два чёрных дивана с левой стороны, стоящих друг напротив друга, которые разделяет прозрачный столик. Напротив видит панорамное окно, а перед ним ― свой стол, кресло и стулья для гостей. А с правой стороны ― шкафы с кипой бумаг. Неинтересных, скучных, однотипных бумаг. Это выматывает, это неинтересно, это скучно.

Он чувствует, как огонёк некоего азарта и желания всё бросить и пойти по своему пути загорается где-то внутри, но почему-то ощущает, что не готов сделать этот шаг самостоятельно. Словно нужна искра, чтобы зажечь его или же ― сжечь эту компанию к херам. А ещё, что недавно он понял: больше он не испытывает никаких чувств к своему отцу ― ни уважения, ни желания понять и помочь. Конечно, это преследовало его всю жизнь, но после случая с Хенджином, а затем после изматывающего полугода дома, он стал воспринимать этого человека, как очередную молекулу этого мира. Нет больше страха, ненависти и любви.

Провозившись с бумагами до пяти вечера, Феликс звонит Джухёну и просит подъехать к компании через пять минут. За это время Ли убирает всё на места, собирает всё важное в свой портфель и, накинув пиджак и посмотревшись в зеркало, выходит, желая приятного дня секретарше.

― Поехали домой, ― садится на заднее сиденье, откладывая портфель.

Водитель, кивнув, трогается с места, а сам Ли молча смотрит в окно, наблюдая за жизнью города и людей, что спешат попасть домой после тяжёлого рабочего дня к своим семьям. Феликс тоже, вероятно, хотел бы спешить к кому-то после работы. Хотел бы спешить к нему. Хотел бы сходить на ужин, поцеловать, обнять, а после поехать в их дом или квартиру.

И Феликс не был бы Феликсом, да и просто здоровым человеком, если бы не хотел секса. У него ничего не было после той ночи. Даже с собой. Банально потому что его вещи выкинули, а самого его таскали по дому, словно половую тряпку. Там не то что не было времени, там даже желания не появлялось. Но сейчас, когда жизнь Ли приходит в какой-никакой порядок, он начинает вновь ощущать это желание. Новые «игрушки» ещё не купил, но уже пару дней думает об этом. А заниматься сексом с другими, ведь теперь он может выходить из дома спокойно, он не хочет. Потому что они ― не он. Неизвестно, был ли или есть ли кто-то у Хенджина, но пока Феликс не узнает, он будет желать только этого человека.

― Завтра утром едем в новый отель.

― На лекцию? ― смотрит в зеркало заднего вида и видит кивок. ― Понял.

Уже вернувшись домой и пройдя в свою комнату, Феликс переодевается, затем идёт на ужин, который проводит в одиночестве, и там же говорит Хисын, чтобы та подготовила костюм на завтра.

Только в семь вечера он смог вернуться в свою комнату и, наконец, расслабиться. Улёгшись на кровать, юноша достаёт телефон и сразу же перекидывает файл с письмом на отчисление в свой ноутбук, чтобы завтра на работе распечатать его. А затем, решив больше не грузить голову, пробегается по социальным сетям: теперь в его Instagram была фотография вместо чёрного фона, а в самом профиле были некоторые фотографии, в частности ― с благотворительных вечеров или после посещений закрытых вечеринок с отцом и матерью.

У него был Instagram и Хенджина: Соён «случайно» скинула. Феликс вздохнул, но всё равно сохранил себе страницу, чтобы не терять в случае чего.

Но ни подписываться, ни звонить, ни писать Феликс не стал даже тогда, когда у него появилось свободное время. Он прекрасно помнил, что было в тот день. Все события до сих пор стояли перед глазами, словно были вчера: разбитое лицо Хенджина, сваленный на пол Джисон, слёзы Соён и собственное поражение. Но ведь позже он узнал, что Хенджин очнулся только в декабре, что он вообще был без сознания, и это... Это побудило Феликса пожелать исчезнуть из его жизни. Вероятно, поговори он с Хваном, тот сказал бы, что это прошлое и он не зол, но сам Феликс не смог бы простить себя. Это делал его отец, его семья, и, пусть юноша не хотел иметь с ними ничего общего, они всё равно оставались кровными родственниками. Перед Хенджином невозможно стыдно, потому Феликс не хотел тревожить его.

Снова запутавшись во всех этих думах и расстроившись ещё больше, Ли просто вздыхает и, откинув телефон, направляется в ванную комнату.

Он думал о Хване, хотел секса с ним, хотел просто кончить и расслабиться, но часто, когда начинал хотя бы визуализировать их ночь, чтобы возбудиться и продолжить в одиночку, в мозг сразу лезли противные утренние моменты, отчего всё возбуждение и желание просто спадали. Феликс часто старался расслабиться, часто уходил и в ту ночь, и в те кровавые «картинки», и также часто бросал это дело, даже не начав. В какой-то момент перестал даже пытаться подрочить. Вроде чувствовал, что готов, вроде уже «вот-вот», а после перед глазами Хенджин ― и всё.

Забив на всё хрен, Феликс молча и в великом недовольстве за десять минут принимает ванну, а затем просто направляется спать. Социальные сети забиты новыми сообщениями от всех и сразу, а ему просто не хочется отвечать.

Он и сам, на самом деле, не может ответить на вопросы: когда стал таким самостоятельным? Когда стал больше ценить свой комфорт? Когда стал тем, кто может постоять за себя?

Раньше для любой прогулки нужны были либо Питэ, либо Джухён; для любого мероприятия ― отец; а для любой жизненной ситуации ― Хенджин в роли «бешеного пса». Сейчас никто из них не нужен. Феликс словно потерял эту нужду. Словно понял, что и сам в силах со всем справиться. Ранее ему нравилось, что Хван крутится рядом, потому что его возбуждало то, что Хенджин может надрать зад кому-то, а после ― выдрать уже его зад. Феликсу нравилось находиться под ним, чувствовать его силу и власть, а особенно нравилось той ночью, но сейчас... То ли это из-за притупления чувств, то ли сам Феликс изменился, и всё это стало неинтересно. Он не хочет перенимать эту «власть» от кого бы то ни было, ему просто это неинтересно. Нравится существовать, где его никто не трогает.

***

Встав чётко по будильнику, Ли бредёт в ванную, приводит себя в порядок, а при выходе в комнату видит, что на рейле уже висят подготовленные новый белый костюм и рубашка.

«Лебедь», ― бьётся где-то в отголосках, но он старается не слушать.

Одевшись, юноша подходит к зеркалу и поправляет воротник рубашки, одновременно осматривая себя и стараясь увидеть: нет ли изъяна? Мать давно не посещает его и не указывает, как надо одеваться, а отцу важно, чтобы сын просто знал, куда и что надевать, потому Феликсу приходится следить за всем самому. Ему нравится свой классический стиль, но иногда, смотря на прохожих людей, ему, без сомнений, хочется попробовать надеть что-то такое «простое» и просто погулять по городу. Но, к сожалению, пусть из дома его выпускают, но «опуститься» до подобного не позволяют.

Сев в машину, он через пару секунд слышит, как закрывается дверь водителя, а далее они направляются прямо в отель.

― Близнецы будут и там? ― смотрит в окно.

― К вашему сожалению, ― спокойно отвечает Джухён, и Феликс дёргает уголком губ.

И, только подъехав на место, Ли выходит из автомобиля, а водитель отъезжает на парковку.

Повернувшись к отелю, Феликс оценивает внешний вид здания: классика, кремовые тона, дорогая отделка и хорошо подобранная техника. Не дурно. Для нового отеля с малоизвестным владельцем ― очень и очень не дурно.

― Феликс? ― слышит слева от себя и, повернув голову, видит подходящего Чонина. ― Не думал, что придёшь, ― тоже помнит случай после благотворительного вечера.

― Отец попросил.

― Близнецы и сюда пришли, ― двигается вперёд и Феликс за ним.

― Это вечер их семьи, но кто они такие, чтобы опускаться до низшего слоя общества и приходить к новичкам на лекцию? ― усмехается, поднимаясь по ступенькам.

― Лишь бы опять ерунды не натворили, ― вздыхает Ян, и ребят тут же встречает администратор, широко улыбаясь.

Пока мужчина ведёт их по зданию, Ли не может остановиться осматривать это место: уж очень оно нравится ему. Всё сделано так, словно подбиралось по его вкусам. Впервые, на самом деле, встречает что-то настолько подходящее ему.

― На шестой этаж вас проводит мой помощник, ― подведя парней к лифту, мужчина кланяется, нажимает кнопку первого этажа, а затем уходит.

Underwater — MIKA

Оба стоят молча, осматривая либо носы своих туфель, либо отель, но как только двери лифта открываются, и они поворачиваются, намереваясь зайти, то замирают, чувствуя сильный удар тока по телу.

Хенджин стоит в лифте, одетый в форму работника отеля, ведь и практикантам выдают подобное. Его волосы слегка отросли, из-за чего причёска стала похожей на причёску Ли, но цвет остался почти прежним ― тёмно-бордовым. Феликс не видит пирсинга, но замечает удивление в глазах. Не видит татуировок из-за рубашки, но улавливает дрожь в пальцах. Он не видит ничего нового, но подмечает всё скрытое. И от этого Ли чувствует медленную накатывающую волну испуга, волнения, возбуждения и страха.

― Хенджин, ― подаёт голос Ян, слегка кланяясь, а Хван, словно очнувшись, кланяется в ответ.

― Проходите, ― улыбнуться не может, но хотя бы разговаривает, что уже неплохо.

И сейчас, поднимаясь на шестой этаж и стоя между этих двоих, Чонин чувствует себя максимально неуютно. Был бы это Джисон, он сказал бы, что сейчас из-за давления, что они здесь испускают, лифт не выдержит и сорвётся вниз. Ещё бы и придурками их назвал. Но Чонин, к счастью или сожалению, так не может: не достаточно близки, да и поведение не позволяет.

Хенджин молча смотрит на сменяющиеся кнопки и просто готов вырвать всю панель, потому что своей медлительностью она раздражает. Он скучал; он любит, он желает, хочет обнять и поцеловать, хочет поговорить и всё решить. Но именно в этот момент какой-то непонятный ступор просто схватил его за горло, отчего парень не смог сказать ни слова. Ему не верится, что спустя полгода Феликс находится в метре от него: красивый, гордый, ещё более спокойный и даже слегка повзрослевший. Хвану и нравится, и грустно из-за этого, потому что он примерно понимает, как «взрослеют» люди в семье Ли.

А Феликс старается даже не моргать. Он полгода был либо под отцом, либо один. Он привык к своей самостоятельности и умению справляться со всем одному. Привык к той силе, что имеет сейчас, но... Бросив лишь один взгляд на металлическое отражение, где еле как виднеется Хенджин, ему хочется просто упасть. Упасть под Хенджина ― и это в абсолютно любых смыслах. Хенджин не имеет даже капли того, что есть у Феликса: власть, деньги, репутация, ― но Феликсу всё равно хочется оказаться под ним и морально, и физически, потому что Хенджин невероятно притягивает. Возможно, даже сильнее, чем раньше.

Как только лифт останавливается, Хенджин выходит первым, а Феликс следит за каждым движением: длинные ноги, искусные кисти рук, точёные черты лица.

― Лекция будет проходить здесь, ― мягко улыбается, заводя одну руку за спину, а вторую ― подводя к двери. У Феликса разбивается сердце и из-за голоса, и из-за улыбки. ― Прошу, ― открывает большие двери, где сначала проходит Ян, а потом уже Ли.

Естественно, встретились взглядами, но только сами не поняли, что выражалось в каждом: любовь, злость, радость, паника, желание или страх.

Как только за Феликсом закрываются двери, он выдыхает и прикрывает глаза: ему хочется вроде и кричать от счастья, что Хенджин снова рядом, а вроде... Вроде и снова скрыться от него. Боится за его жизнь, боится, что отца снова переклинит. Как бы сейчас Феликс не относился к отцу, у мистера Ли всё равно больше полномочий для всего, что он пожелает.

По сути, сегодня Феликс присутствовал здесь лишь для того, чтобы его поймали репортёры и взяли пару интервью, а затем к отелю пошло бы большее внимание из-за посещения вот таких «шишек». Ему даже не нужно находиться на самой лекции.

И Феликс не успел пробыть здесь даже и десяти минут, как его заприметил один журналист, что сразу подбежал и стал расспрашивать о цели прибытия в данный отель. За первым журналистом потянулись и остальные, из-за чего до самого начала мероприятия Ли простоял в окружении людей, стараясь спокойно и добродушно отвечать на их вопросы, хотя и чувствовал, что с него достаточно. Наверное, было достаточно уже после третьего человека из семнадцати.

― Боже, ― вздыхает, садясь за столик к Чонину и беря шампанское.

― Завалили? ― усмехается, а Ли кивает. ― От меня только что убежали.

Феликс, сделав два больших глотка, снова выдыхает и обводит взглядом помещение, уже кишащее юными лицами и телами, что ходят и с интересом разглядывают всё это.

― Ты серьёзно останешься здесь? ― спрашивает, не смотря на Чонина.

― Делать мне больше нечего, ― улыбается. ― Сейчас, как всё начнётся, выйду и схожу в галерею.

― Её и здесь сделали? ― смотрит удивлённо, ведь и в том отеле такое было. Чонин кивает, а Ли переводит взгляд на столик. ― Тогда пойду сейчас, ― поднимается с места. ― Нет желания ждать, а уж тем более ― встречаться с этими двумя.

Чонин, улыбаясь, понимающе кивает, а Феликс, увидев вторую дверь, протискивается через людей и наконец выходит в более спокойное и тихое место: галерея начинается с небольшого коридора, что ведёт в правую сторону, а затем, при выходе в большой холл, можно лицезреть все картины, висящие по кругу.

Держа в руке белую сумку, юноша медленно движется по пустому залу, оглядывая картины и подмечая, что здесь присутствуют художники как старого, так и совершенно нового поколения. Очень давно он не был в столь приятной тишине, потому замерло даже бушующее влюблённое сердце. Двигаясь по правой стороне, он слышит звук открывающейся двери, и вздыхает: хотел подольше побыть в одиночестве.

― На какую красоту мы нарвались... ― слышит за спиной Ли, стоя уже посреди холла, и прикрывает глаза.

«Вот же блять», ― иногда и приличие стоит подвинуть на второй план.

― Феликс? ― звучит от первого брата. ― Ли Феликс? Это же ты? ― слышит звук приближающихся шагов и решает повернуться.

― Ган, ― смотрит на одного серьёзным взглядом. ― Сынги, ― переводит на второго.

― Не ожидал увидеть тебя на нашем мероприятии, ― делает шаг вперёд Ган, выделяя предпоследнее слово.

Феликс видит, что тот пытается наглумиться и возвыситься, но лишь вздыхает от этого детского сада.

― Моё прибытие сюда было по другой причине, так что успокаивай своё эго, ― отводит взгляд на картины, показывая максимальное спокойствие и незаинтересованность в диалоге.

― На сам вечер тоже притащишь свою прекрасную попку? ― вступает Сынги, хитро улыбаясь, а Феликс, нахмурившись, поворачивается обратно.

Это возмутительно. Это ужасно мерзко и отвратительно. Феликсу хочется плюнуть ему в лицо.

― Не притащит, ― звучит неожиданное позади, а Ли этот голос, который он узнаёт с первой же секунды, пробирает до дрожи. ― Чё вам опять надо? ― встав позади юноши, но не касаясь его, Хенджин смотрит серьёзно и с толикой злости.

― Вот кого-кого, а тебя я не забуду, сука, ― сначала улыбается, а после опускает уголки губ Сынги. ― Ты моего брата чуть не убил, придурок, ― делает шаг вперёд.

― Ну-ну, ― останавливает его Ган, смотря через плечо, ― не видишь, что ли, братец? ― переводит взгляд на Хвана. ― Это же прислуга, ― вытягивает губы. ― Та, кто лижет другим зад, чтобы ей дали хотя бы на кусок хлеба, ― не сводя хитрый взгляд с Хенджина, он продолжает улыбаться. ― Так, оказывается, в тот раз я отхватывал от этого? ― оглядывает с ног до головы.

― Это, ― акцентирует Хван, ― надрало тебе задницу так, что твой брат рыдал, как последняя сука, чтобы я отпустил тебя, так что прикрой свой рот, ― рычит грубее, делая шаг вперёд, а Ли замечает, как в чужих глазах напротив пробегает испуг.

― А подскажи, ― усмехается Ган, складывая руки на груди и облизывая губы, ― кем ты тут работаешь? Ну, чтобы я понимал, с какой должности тебя выгонять.

Феликс слышит позади себя уже гневное дыхание, понимает, что эти идиоты переигрывают, да и самому ему неприятно, что Хенджина вот так унижают.

― А ну прекратили все, ― вступается, и Хенджин сразу опускает взгляд. ― Хватит устраивать этот цирк. В тот раз ты получил за дело, так что сейчас тебе незачем цепляться к нему, ― сжимая сумку, он задирает подбородок и смотрит сверху вниз, хотя по росту явно уступает.

― Ли, крошка, ― усмехается Сынги, становясь напротив Феликса и слегка наклоняясь, ― а ты чего, словно попугай, за ним повторяешь? Ты вообще имеешь своё мнение?

― Своё? ― вскидывает брови. ― Нет. А ваше ― вдоль и поперёк.

Хенджин еле сдерживается, чтобы не засмеяться, а также чтобы не треснуть Феликсу по голове, потому что он старается защищать их двоих, а этот лебедь портит всё своими шуточками. Братья на секунду переглядываются, хмурясь, а затем Сынги отдаёт свою сумку Гану и закатывает рукава на рубашке.

― Я тебя щас так отым...

― Только тронь, ― обойдя Феликса и встав перед ним, Хван сжимает челюсти и смотрит чётко в глаза напротив, показывая, что ни черта он не шутит.

― У тебя уже сегодня работы не будет, куколка, ― усмехается. ― Так что не встревай.

― А у вас завтра ― компании, ― становится рядом с Хваном Ли. ― Итак, два... ― прокашливается.

― Идиота, ― дополняет Хенджин.

― Да, спасибо. Слушайте внимательно: если вы сейчас же не прекратите этот цирк, завтра ваша компания полетит крахом. Вчера я читал ваши финансовые отчёты и проверял бухгалтерские книги. Достаточно передать юристу буквально одну треть и вас уже можно будет сажать за мошенничество, ― задирает подбородок, смотря серьёзно. ― Хотите жить в мире? Не цепляйтесь к моей семье или к моим близким.

― А он чё? ― Сынги кивает на Хвана. ― Брат твой, что ли? Раз защищаешь так, ― всё ещё пытается отстоять свою точку зрения, хотя видит и чувствует, что Феликсу сейчас не до шуток и он правда может испоганить им жизнь.

― Это мой парень, ― чётко разбивается на весь зал, из-за чего братья хмурятся, не до конца понимая, что услышали, а Хенджин медленно опускает голову и пытается осознать эти слова.

Хенджин не знает точно: сказал это Феликс просто так, чтобы те отстали, или это было серьёзно, но сам факт этих слов... Сам факт показывает ему самому, насколько сильно Хван скучал: нет больше ни злости, ни страха, ни неловкости. Словно и не было этого полугода разлуки.

― Так вы чё, ― усмехается Сынги, ― эти, что ли? Гомосеки? ― вскидывает брови.

― А вот не надо, ― улыбается широко Хван, делая шаг вперёд. ― Все мы прекрасно помним, что твой братец пытался сделать с Феликсом. И здесь даже не пройдёт то, что это просто рот, и что глаза можно закрыть. У него встал на парня, а это говорит ой как много о чём. Так что кому-кому, а вам пиздеть насчёт этого не стоит, иначе в ту кипу пиздеца с мошенничеством полетят ещё и попытка изнасилования, и любовь к членам.

Хенджин выражался в своей манере, но Феликс, стоя позади, смотрел в пол, поджав губы, и пытался не улыбаться. Он скучал по этому «бешенству» Хвана, вечно совмещённому с сарказмом и какой-то психованной улыбкой. Чёрт возьми, как же он скучал.

Ким Сынги и Ким Гана опозорили. Спасибо, не публично. Они молча стояли и смотрели на Хвана, пытаясь придумать отговорку, но, понимая, что если сейчас хоть ещё раз откроют рот, им прилетит уже от Феликса, у которого власти больше. Задрав головы, хмыкнув и оглядев тех с ног до головы, они гордо развернулись и ушли в зал, где проводилось мероприятие.

А Хенджин, молча стоя впереди Феликса, не мог повернуться. Он так близко и так рядом, что от осознания аж колени подкашивались.

― Твой отец сейчас дома? ― разбивается тихое и неожиданное на весь холл, отчего Хван, резко повернувшись, смотрит вниз удивлённо и нахмурившись.

― Нет... ― не понимает, на что отвечает, и продолжает смотреть скептично.

― Дай номер своего директора, а сам иди переодевайся, ― поворачивается в сторону второго выхода.

― Феликс? ― догоняет Хенджин, смотря удивлённо.

― Просто скинь мне его номер, ― суёт свою визитку с новым номером в руки Хенджина. ― Я жду тебя около входа в отель.

Ли уходит в сторону лифта, а Хенджин, стоя, откровенно говоря, в ахуе, смотрит на закрывающиеся двери.

Что значит: «Иди переодевайся»? К чему спросил про отца? Зачем вообще позвал? Хенджин, конечно, хотел получить на всё ответы, но, не желая терять времени, быстро сбросил Феликсу номер телефона и пошёл переодеваться.

И, только выйдя на улицу, Хван тут же судорожно осматривает площадку и тротуар и резко замирает, когда видит, как напротив стоит чёрная машина, а перед ней ― Феликс, засунувший руки в карманы и смотрящий куда-то в сторону.

«Принцесса здесь вроде не я, но сейчас я чувствую себя ею, как никогда», ― усмехается мысленно.

Правда, помимо удивления, Хван чувствует кое-что ещё. То, чего не ощущал очень давно и особенно в таком количестве. Возбуждение. Феликс повзрослел, стал более серьёзным и, судя по телу, более крепким. Это сводит голову, а ещё ― внизу живота. Вздохнув и прикусив губу, он спускается по ступеням и подходит к Ли.

― Присаживайся, ― указывает рукой на дверь, которую уже открывает водитель. Для Хенджина это непривычно, но, не подавая сильного вида ахуя, он всё же послушно садится в машину. К этому времени Феликс уже сидел позади водителя, копаясь в бумагах, что лежали на открытом портфеле.

― Ты можешь нормально объяснить? ― начинает уже психовать, потому что не любит подобных томлений.

― Назови свой адрес, ― отвечает почти бездушно, а Хенджину хочется приложить его головой о кресло спереди.

Сказав водителю свой адрес, Хван громко вздыхает и поворачивается к окну, смотря нервно и недовольно. Феликс ― маленькая заноза в заднице. Полчаса уже не говорит, что хочет сделать, лишь водит окольными путями, а Хван бесится невозможно. Не поговорили, не обнялись, даже за руки не взялись. Он ощущает себя не родным человеком, а очередным клиентом, с которым работает Ли.

Принцесса:

«Приедем к тебе и я всё объясню»

Читает сообщение Хенджин и, не удосужившись ответить, недовольно вздыхает, блокируя телефон. И Феликс, видя это, хмурится. Это некультурно. Что за детские психи? Сидели бы они ближе, Феликс обязательно пнул бы его в ногу. Невозможный. До самого конца дороги они сидели отвёрнутыми друг от друга, чувствуя вроде и неловкость, а вроде и желание дать подзатыльника или поджопника.

― Спасибо, ― уже стоя около дома Хвана, Феликс, открыв пассажирскую дверь, смотрит на Джухёна. ― Я позвоню, когда меня можно будет забрать.

Кивнув, водитель уезжает, а Ли разворачивается ко всё ещё недовольному Хенджину.

― Давай зайдём, поговорим, ― звучит от Феликса мягче, и Хван, немного расслабившись, первым идёт к дому и молча отмыкает его, пропуская гостя.

― У нас не такие хоромы, как у тебя, но...

Не успевает договорить, как тут же чувствует тёплое прикосновение к своей груди, отчего замирает, боясь шелохнуться и спугнуть. Феликс обнял первым: просто прижался, касаясь пальцами лопаток, а скулой ― груди. Медленно опустив голову, Хенджин сглатывает и неуверенно протягивает руки в ответ, слегка наклоняясь.

― Принцесса, ― шепчет в шею и чувствует, как он прижимается сильнее, оглаживая спину.

Прикрыв глаза, Хенджин хмурится, словно пытаясь запечатлеть этот момент, а Феликс просто готов рассыпаться: ему не хватало этих объятий, этого тела и этого Хенджина. Всё такой же родной и любимый.

― Прости меня, ― шепчет в ответ, шмыгая носом.

― Эй-эй, ― отстранившись, Хенджин поднимает к себе чужое лицо и видит, как по щекам текут слёзы, которые он осторожно стирает большими пальцами, ― Принцесса, ты чего? ― улыбается, «бегая» глазами по чужому лицу.

― Прости меня, пожалуйста, ― а он хмурится, из-за чего слёзы вновь бегут, а нос и губы краснеют.

Хенджин должен успокаивать и смотреть с тревогой, но он лишь сильнее улыбается, прижимая к себе это несчастное чудо. Ему забавно от того, каким серьёзным Феликс был весь день, и какой нюней стоит перед ним сейчас.

― Феликс, ну что ты? Тише, малыш, ― наклонившись и вновь подняв лицо к себе, он нежно целует его нос и влажные щёки. ― За что ты извиняешься? ― не пытается выхватить эту «правду», не хочет услышать реальные извинения; ему правда просто забавно с любимых оленьих глаз и с этой красной кошачьей моськи.

Феликс продолжает плакать и прижиматься к чужой груди, а Хенджин, смотря в потолок, улыбается шире, поглаживая его спину и волосы: это его человек, его принцесса и его Феликс. И никому он его не отдаст.

― Пойдем со мной, солнце, ― шепчет на ухо, целуя в щёку, а затем, перехватив руку, ведёт в свою комнату.

Закрыв дверь, Хенджин сажает того на кровать, а сам присаживается на корточки и смотрит снизу вверх.

― Принцесса, ну? ― стирает слёзы одной рукой, пока второй — держит его руки. ― Ну, чего ты плачешь? Всё же хорошо.

― Н... Не х-хорошо, ― шмыгает, опуская голову и продолжая плакать.

― Ну как же не хорошо? ― смеётся, садясь рядом и обнимая за плечи. ― Мы встретились, всё хорошо, мы вместе.

― А... А... ― пытается сказать сквозь слёзы и поворачивается, смотря через плечо, а Хенджин еле сдерживает смех от умиления. ― А т-ты помнишь, почем... Почему мы расстались? ― Хван прекрасно понимал, почему у Ли случилась эта маленькая истерика, но, на самом деле, после вот такого Феликса и этих объятий он даже и значения не придавал тому, что там было раньше.

― Феликс, ― держит его за лицо одной рукой, пока тот смотрит всё так же через плечо, ― перестань, пожалуйста, плакать, и мы поговорим.

― Прости меня, ― всё не унимается Ли и утыкается тому в грудь, крепко обнимая.

― Феликс, ― не выдерживает Хенджин и буквально валит того на кровать, кладя головой на подушки. Заводит его руки наверх и прижимает, чтобы не дёргался, ― послушай меня, пожалуйста, ― целует в нос. ― Я не злюсь, Феликс. Мне не обидно, не печально и не больно от той ситуации, ― смотрит в заплаканные глаза. ― Ну, случилось дерьмо, что уж поделать, ― переходит на более шутливый тон и пожимает плечами.

― Но... Но тебя же тогда... ― шмыгает, пытаясь забрать руки или согнуть ноги.

― А ну не дёргайся, ― хмурится, сжимая запястья и зажимая ноги Феликса меж своих. ― Пока не договорим ― не отпущу.

― П-почему? ― смотрит оленьими глазами, а Хенджин поднимает голову, вздыхая: ему жалко, ему умилительно, ему хочется лечь и обнять. Но просто он понимает, что если сделает так, то никакого разговора не получится.

― Потому что ты липнешь.

― Ты не хочешь, чтобы я... ― шмыгает. ― Лип к тебе? ― и Хенджин не может сдержать улыбку. Оголив зубы, он опускает голову.

― Хочу, солнце. Очень хочу. Но давай сначала договорим, хорошо? ― он видит, как Феликс, уже перестав плакать, просто лежит и смотрит стеклянными глазами, дёргая носом, и кивает ему. ― Отлично, ― целует в лоб. ― То, что сделали со мной тогда ― это не твоя вина. Ты меня извини, конечно, но отец у тебя тот ещё придурок, ― хмурится, а Ли едва заметно улыбается. ― Ты сейчас согласился с тем, что я назвал твоего отца придурком? ― улыбается, вскидывая брови, а Ли опускает взгляд. ― Феликс, это сделал он. Это его вина, его проблема, и это он, если уж на то пошло, должен извиняться.

― Но ведь это было из-за меня, ― смотрит виновато.

― Не из-за тебя, а из-за его дебильных устоев в голове. Ты не заставлял меня быть с тобой, ты не рассказывал об этом никому, ты не просил его делать это со мной. В тот момент ты просто пожинал плоды своего родителя, боясь за меня. Поэтому я ни в коем случае не злюсь на тебя.

― Н-но... ― опускает взгляд. ― М-мы не виделись п-полгода из-за меня.

― Я списался с Соён, и она объяснила ситуацию. Конечно, не знала именно вашу, но, судя по своему опыту, примерно понимала, о чём говорит.

Феликс молчит, не понимая, что ещё сказать, а Хенджин наконец отпускает его и ложится рядом, притягивая к себе и обнимая.

― Принцесса, ― целует в макушку, ― давай просто забудем всё это дерьмо, и теперь, если ты захочешь, спокойно будем вместе, ― смотрит вниз.

― Хочу! ― резко поднимает голову и встречается с добрыми карими глазами. ― Хорошо, ― немного утихает, обнимая другого за талию. ― Давай.

― И больше не извиняйся, ладно? ― Феликс молчит, а Хван вздыхает. ― Феликс?

― Ладно, ― бурчит куда-то в грудь.

― Вот и славно, ― улыбается. ― Иди ко мне, чудо.

more than friends — Isabel LaRosa

Положив пальцы на подбородок и подняв чужую голову, Хенджин целует влажные солоноватые губы и чувствует, как внутри что-то то ли рождается, то ли разбивается, то ли сгорает, то ли разрушается. Он скучал по губам Феликса, а Феликс ― по его. Положив маленькую ладонь на лицо Хенджина, Ли углубляет поцелуй, заставляя Хвана медленно сжать пиджак его костюма, глубоко вдыхая. Секса не было полгода, а сейчас Феликс рядом, вокруг ― никого, и они на территории Хенджина, где свою власть он чувствует ещё сильнее.

Подтянув Ли ближе к себе, Хван пропускает свой язык в его рот и слышит тихий стон. Начинает дышать чаще, а целовать ― сильнее. Языки сплетаются, пока зубы бьются друг о друга, а руки блуждают по всему телу, не понимая, за что ухватиться. В один момент Феликс, плюнув на всё, залезает на Хенджина, садясь сверху, и, перехватив его лицо, целует более напористо и грубо, чувствуя на своих ягодицах его руки.

― Когда вернётся твой отец? ― шепчет с одышкой, стягивая пиджак и бросая белую ткань на пол.

― Завтра утром, ― отвечает с более сильной одышкой, расстёгивая пуговицы своей чёрной рубашки. ― Он... ― вдыхает глубоко, когда чувствует, как Ли начал елозить на его члене. ― Блять, Феликс...

― Он? ― игриво спрашивает Ли, наклоняясь и целуя в шею.

― Уехал в лес с друзьями.

― Хорошего им отдыха, ― кусает мочку уха, одновременно хватаясь за чужой член.

― Феликс! ― выгибаясь в спине, шипит Хенджин. ― Что с тобой такое? ― перехватывая за плечи, смотрит вопросительно.

― У меня ничего не было полгода, ― тянется вновь поцеловать, но Хван не пускает, из-за чего Ли переносит руки на его рубашку и начинает расстёгивать оставшиеся пуговицы.

― Так у меня тоже, но... ― но его действительно пугает этот напор, которого у Феликса отроду не было.

― У меня вообще ничего не было, ― выделяя слово «вообще», смотрит чётко в глаза, а Хван, тупя взгляд, молчит пару секунд.

― Погоди, ― хмурится, расширяя глаза, ― ты что...

― Да, даже не дрочил и не кончал, ― перебивает, уже полностью расстёгивая рубашку Хвана и сразу касаясь оголённой кожи.

― Могу я узнать причину? ― ему и самому эти разговоры никуда не упёрлись, особенно тогда, когда руки Ли скользят по его торсу, но тема действительно волнующая.

― Я работал.

― Блять, ― плюёт, понимая и даже не желая спрашивать дальше. ― Тогда нужно в душ, Феликс.

Отпустив его плечи, он позволяет юноше снова наклониться и поцеловать себя, а сам прижимает к себе сильнее, оглаживая задницу, что очень хорошо выделяется через тонкие брюки.

― Пошли со мной, ― просит, тяжело дыша, а Хенджин, решив уже забить хер на эти вопросы и удивления, молча стягивает с себя парня и ведёт того из комнаты в ванную.

Поставив Ли около раковины, он продолжает выцеловывать его шею, попутно расстёгивая рубашку, пока Феликс тянется к ремню его брюк. Как только одежда оказывается на полу, а оба ― в белье, Ли медленно опускает взгляд на боксеры серого цвета и на пару секунд замирает, смотря на чужой вставший член приличных размеров, где головка почти вылезает из-под резинки. Хочется потрогать, отсосать, почувствовать в себе.

Хенджин, не говоря ни слова, молча делает шаг вперёд, хватается за резинку белья Феликса и стягивает его, сразу обхватывая рукой член, истекающий смазкой.

― Ты даже не представляешь, как сильно я хочу трахнуть тебя, ― шепчет на ухо, водя рукой по органу, и слышит тихие стоны, одновременно чувствуя чужие руки на своей заднице.

Развернув Ли к кабинке, он подталкивает его вперёд, побуждая войти, а сам снимает бельё, не сводя взгляда с подтянутых ягодиц, что заприметил ещё в самую первую встречу в душевой университета. Ухмыльнувшись и облизнув губы, Хенджин заходит следом, включает тёплую воду, которая начинает литься сверху, а сам прижимает Ли лицом к стене, начиная выцеловывать плечи и спину.

― Господи, как же я скучал по тебе, ― шепчет словно опьянённо, пока Ли дышит всё сильнее и громче и заводит руку назад, прижимая Хвана к себе.

Член прижимается к половинкам, и Хенджин, поставив одну руку на стену, второй берёт орган и, смотря вниз, начинает водить им по упругим ягодицам, по разрезу и по пояснице, видя, как Ли уже выпячивает свою задницу. Опустив руку на одну половинку, Хван сжимает её и отводит в сторону, после чего сразу же прижимается членом, начиная потираться.

― Хенджин, ― стонет Ли, едва ли не скуля, ― пожалуйста, дай я повернусь, ― смотрит через плечо и сходит с ума от прикосновений сзади.

Отойдя на шаг назад, Хван всё же позволяет ему повернуться и подойти. Оба тут же попадают под воду: было то жарко, то холодно. Тёплая вода, что сразу окатила и волосы, и лица, и тела, была как нельзя кстати. Стоя на носочках и целуя Хенджина, Феликс чувствует, как его член трётся об орган Хвана, отчего сводит колени, потому что понимает, что даже от этого сейчас кончит. Полгода отказа от дрочки дают о себе знать.

Ступив на шаг назад, отходя от воды и снова подходя к стене, Феликс тянет Хенджина на себя, а затем опускается на колени, из-за чего Хван тут же расширяет глаза.

― Феликс? ― хмурится, потому что знает, что Ли ни разу не делал минет. Да и вообще: где Принцесса и где отсос в душе?

― Пожалуйста, ― уже стоя на коленях, он приближается к его члену и трётся о тот щекой, а у Хвана вся земля уходит из-под ног.

― Твою мать, ― шипит, сильнее возбуждаясь и смотря вниз. Хочется просто взять и оттрахать этот рот, но Хенджин старается держать в голове, что Феликс никогда не делал минет. ― Сука, Феликс, ― задирая голову, старается дышать глубоко.

― Покажи, как нужно, ― звучит снизу, а Хван чувствует, что вот-вот кончит на это милое личико.

Осторожно взяв Ли за волосы на затылке, он слегка поднимает его голову, а затем, обхватив свой член, подводит его к слегка раскрытым губам. Головка проходится по щекам, по губам и по подбородку, а после Хван, нажав на тот пальцами, безмолвно просит Ли открыть рот шире. И как только член медленно погружается в горячий рот, а язык касается головки, Хенджина чуть ли не подбрасывает, из-за чего он задирает голову и сжимает челюсти, жмурясь. Минет ему не делали очень давно, а потому сейчас чувствовать это, особенно от любимого человека, просто невыносимо.

Феликс помнит ту ночь, отчего старается делать так же, как и Хенджин тогда: обхватив основание рукой, он сильнее открывает рот и старается насадиться настолько, насколько это возможно.

― Блять, Феликс, ― смотрит вниз, тяжело дыша и смотря, как его член пропадает во рту Принцессы. ― Не бер... Не бери весь, если не можешь, ― старается буквально сошкрябать рациональность с подкорки мозга, чтобы не причинить боль. ― С первого раза... Оно...

Не договорив, он просто забивает хуй на эти слова, когда чувствует, что Ли пусть и не брал в рот полностью, но начал двигаться, посасывая член и иногда облизывая головку, одновременно помогая себе рукой. Двигая головой, Феликс просто не может оторвать взгляда от торса и груди Хенджина, которые снизу выделяются отчётливее и лучше. Оказывается, минет ― не противное дело. Хенджин стонет слишком сладко и громко, чтобы это было чем-то противным, а если только представить, что эта длина и ширина войдёт в зад Ли ― вообще можно потерять сознание от удовольствия.

Водя рукой круговыми движениями по члену, Феликс облизывает головку, часто задевая основание и уздечку, а Хенджин, уже не выдерживая, резко поднимает его и впивается в губы, прижимая к себе.

― Э-эй, ― стонет недовольно, но подставляет шею под поцелуи.

― Ещё немного и я кончил бы тебе на лицо, ― говорит серьёзно, оглаживая спину, а у Феликса глаза загораются после этих слов, из-за чего он делает шаг назад. ― Феликс? ― хмурится.

― Так кончи, ― звучит басистое, а затем юноша снова опускается на уже красные колени и берёт свой член в руку, начиная дрочить.

― Какая же ты... ― шипит, улыбаясь в психе и возбуждении. ― Сука, ― договаривает и, встав поудобнее, берёт член в руку и принимается дрочить, замечая, как быстро двигается рука Ли.

В кабинке, из-за тяжёлого и быстрого дыхания, уже невозможно жарко, пар стоит по всей комнате, а через запотевшие стёкла прослеживаются два силуэта. Буквально через пару секунд в ней слышится первый рычащий крик, где сидящий скручивается, чувствуя, как сперма течёт по рукам и ногам. Хенджин, чувствуя, что вот-вот кончит, резко поднимает Ли за волосы и сразу же изливается на зардевшие скулы и губы, тяжело простанывая и смотря в потолок.

Хенджин пусть и хочет отдышаться и постоять так пару минут, но благо помнит, что у Феликса не самое приятное положение. Он поднимает юношу и сразу подводит к воде, помогая умыться, а затем просто прижимается со спины, тяжело дыша в плечо.

― Оставайся сегодня у меня, ― мурчит тихо и устало.

― А... ― поворачивается, смотря оленьими глазами. Хван удивляется, как его взгляд так быстро меняется от развратной суки до милого оленёнка. ― Будет?.. ― Хенджин хмурится, но когда Ли кладёт его руки на свои ягодицы, он усмехается.

― Будет, ― целует в нос. ― Но если останешься. У меня всё нужное в комнате.

― Хорошо, ― улыбается скромно, но довольно, и затем просто обнимает, утыкаясь щекой в грудь.

Феликс именно прилип, и как бы Хенджин не просил отойти на пару секунд, чтобы пройтись мочалкой по телу, тот не слушался.

― Ёб твою мать, Феликс, ― кряхтит Хван, намыливая его спину, а затем кое-как проталкивая мочалку меж их тел.

Смывать всё было легче, к счастью. И как только Хенджин вывел его обратно на плитку, то обмотал полотенцем и, вытершись сам, вышел из комнаты первым.

Если Ли остаётся у него на ночь, то и одежду нужно дать: не будет же он ходить в своём выбеленном костюме. Бельё, как и сама одежда, были великоваты для Феликса, в особенности ― шорты. Но он всё равно надел всё это и, прыгнув в пушистые синие тапочки, выскочил из ванны, сразу же направляясь в комнату Хенджина. Хван попросил посидеть и подождать там, пока сам он приведёт ванную комнату в порядок.

Those Eyes (slowed & reverb) — New West

Пока Хенджин собирал их вещи с пола и промывал душевую кабинку, Феликс, не в силах усидеть на месте, медленно поднялся с кровати и начал расхаживать по его комнате.

Впервые видит, где живёт Хенджин, и чувствует какое-то новое тепло и новый комфорт. Он ни разу не был в таких «простеньких» домах или даже зданиях, но, оказывается, это ощущается не теснотой, а именно уютом. Пушистые тапочки медленно и негромко шаркают подошвой по полу, пока стройные ноги, острые колени которых обдувает ветерок с окна, небыстро двигаются, часто останавливаясь.

Комната Хенджина была совсем крохотной: при входе небольшой шкаф с левой стороны, «смотрящий» на окно напротив, дальше ― двухместная кровать и тумба, а с правой стороны рабочий стол и высокая тумба со всякой всячиной по типу тетрадей, бумажек и каких-то наград со школы.

Хван, всё же разобравшись с ванной и приведя её в порядок, по пути включает чайник, а затем подходит к проёму, ведущему в свою комнату, и останавливается, опираясь о косяк и складывая руки на груди. Это его уют. Это его Феликс. Хрупкая особа стоит около стола, разглядывая что-то, и закрывает собой солнце, лучи которого проскальзывают через наполовину мокрые пушистые волосы; через ткань шорт, где кожа не касается; и через футболку, что свисает ниже ягодиц. Он словно светится, а у Хенджина светится сердце.

― Принцесса, ― зовёт тихо, улыбаясь.

― Сейчас ты изучаешь это? ― подняв бумаги, смотрит заинтересованно своими оленьими глазами, а Хван, медленно подойдя, осторожно обнимает сзади и кладёт подбородок на его плечо.

― Я скучал, ― прикрывает глаза, вдыхая кремово-пудровый запах.

Феликс, слегка повернув голову, дёргает уголками губ и продолжает рассматривать бумаги с интересными рисунками и малознакомой для него информацией. Этого он ждал, об этом мечтал и этого хотел: Хенджин рядом, вокруг спокойствие и отсутствие проблем, за окном тёплое солнце, а они ― счастливы и не боятся быть пойманными.

― Пойдём пить чай, Принцесса, ― целует в плечо и выпрямляется.

Феликс, повернувшись, смотрит на его лицо, разглядывая каждый сантиметр, и, положив руки на плечи, встаёт на носочки, целуя в губы. Хенджин, обняв того за талию, прижимается крепче, одновременно пронося холодные руки под футболку, касаясь рёбер.

― Щекотно, ― улыбается в поцелуй.

― Вот здесь? ― улыбается шире и чувствует, как Феликс отстраняется, а после начинает громко смеяться, стараясь отойти.

― Хенджин! Хватит! ― смеётся, пытаясь вырваться из цепких рук и упасть хотя бы на кровать.

Хван позволяет это сделать, но, так же смеясь, падает на кровать вместе с Феликсом и, сев на него сверху, продолжает щекотать.

― Хенджин! ― уже пищит Ли, задирая голову и улыбаясь, а Хван, обратив на это внимание, затормаживается, переставая дышать.

«Улыбнулся», ― впервые за всё их знакомство. Так живо, ярко, во все тридцать два зуба. Увидеть эту улыбку и услышать такой громкий смех Хенджин желал, наверное, больше всего.

― Всё-всё, убери! ― почувствовав, что пальцы уже не пересчитывают рёбра, Ли накрывает тело руками и, улыбаясь, смотрит в потолок, тяжело дыша.

Хенджин не решает сказать, насколько его улыбка прекрасна, лишь потому что, возможно, Феликс улыбнулся неосознанно, и есть шанс, что сейчас он снова вспомнит о своих манерах и прикроет рот рукой. Хвану этого не надо, ему хочется, чтобы Феликс жил.

― Хенджи-ин! ― простанывает Ли, смеясь, когда Хван просто опускается всем телом и обнимает, утыкаясь носом в шею. Поцеловав того в висок, Ли смотрит в потолок и поглаживает того по волосам. ― И я скучал, ― чувствует, как тело прижимается. ― Очень сильно, ― снова целует, одновременно поглаживая выступившие позвонки.

Пролежали они в этом положении около двадцати минут. Солнечные лучи ласкали листья домашних цветов, стоящих на подоконнике; пожелтевшие страницы книг, пушистые волнистые белокурые волосы или выступающие, словно крепления для конструктора, позвонки. Грело то ли солнце, то ли рука Феликса на спине. Сжигали то ли лучи, то ли дыхание Хенджина на шее.

И как только Хван посадил Феликса за кухонный стол, он побрёл открывать двери во все комнаты. Только в зале и в их с папой комнатах были окна, отчего солнечный свет доставал до кухни только благодаря им. Феликс, сидя на обычных деревянных стульях и за обычным деревянным столом, покрытым полупрозрачной скатертью с множеством маленьких цветов, смотря на гранёные стаканы, на забавные чашки с уточками, на тарелки розового или красного цвета, на электрический чайник и на полуцельный кухонный фартук ― чувствовал, как сердце успокаивается.

Всю жизнь с ним носились, всю жизнь целовали в лоб, прислуживали и помогали во всём, но спокойно стало тогда, когда он надел одежду Хенджина, сел за их с папой кухонный стол, а сам Хван начал бегать по дому, шаркая своими тапочками.

Ткань шорт билась о бёдра, футболка прилипала к торсу от быстрых телодвижений, а тёмно-бордовые волосы были завязаны в неаккуратный хвост, где пряди выпадали и ластились к ушам, вискам и шее.

Ткань шорт лежала на стуле, прикрывая бархатистую кожу, футболка сползала с плеч, ноги болтались в воздухе, а пушистые волосы цеплялись за уши, волнами опадая на плечи.

Тепло.

― Ты пьёшь чай с земляникой? ― спрашивает немного судорожно, кружась около столешницы.

― Да, ― звучит довольное и даже детское.

― Он в пакетиках, не настоящий, ― хмурится в неловкости, закусывая губу.

― Да, ― звучит ещё более довольное, а Хенджин, повернув голову, видит, как это солнечное чудо сидит, болтая ногами, и улыбается и сердцем, и ртом, и оленьими глазами.

― Что «да», Прелесть? ― присаживается около него на корточки и спрашивает с улыбкой.

― Да, ― отвечает снова, улыбаясь шире.

― Будешь чай? ― кладёт руки на колени, смотря снизу вверх.

― Да, ― болтает ногами быстрее.

― А печенье? ― склоняет голову, смотря с любовью и добротой.

― Да, ― кивает, оголяя зубы.

― А любишь меня? ― смягчает улыбку, но взгляда не уводит.

― Да, ― звучит тише, но с такой же искренностью.

Хенджин, опустив взгляд, поджимает губы, сдерживая широкую улыбку, встаёт с места и снова подходит к столешнице, чувствуя, как горят щёки и уши.

― И я тебя люблю, ― шепчет себе под нос, наливая воду в кружки.

Поставив перед Ли чашку и вазочку со сладостями, Хенджин садится на место отца и, подтянув к себе одну ногу, трогает кружку пальцами: горячая.

― Хенджин, ― звучит строгое, и Хван, подняв взгляд, видит, как тот складывает руки на груди, хмурясь. Вскинув брови, он молча смотрит в ответ, но уже спустя секунду закатывает глаза, протягивая:

― Я не буду убирать но-огу-у.

― Хенджин, ― стоит на своём, смотря серьёзно.

― Феликс, это мой дом! ― психует, но без злости. ― Почему даже здесь... ― запинается. ― Почему даже... ― пытается выговорить, но захлёбывается недовольством и его взглядом. ― Я не уберу ногу.

Плюёт, нахмурившись в ответ. Феликс молчит, смотря и не моргая, Хван пытается делать то же самое. Долго играют в гляделки, пока один из них не сдаётся.

― Да ну блять! ― стаскивает ногу и ставит ту на пол.

― Не выражайся.

― Да иди ты... ― становится тише и подтягивает к себе чашку. ― В жопу, ― дошёптывает под нос.

― Чего? ― вскидывает брови.

― Ничего, ― бурчит недовольно.

― Всё, не дуйся, ― улыбается Ли и перетаскивает вазочку с печеньем на сторону Хвана. Хенджин, зыркнув на это, снова опускает нос, вдыхая аромат чая. ― Хенджин, ну это просто некультурно, ну вот что ты? ― смотрит с добротой, но вопросительно.

― Да я! ― пытается вскрикнуть и выразить недовольство. ― Да это! ― не получается сложить слова воедино. ― Да в жопу, ― плюёт и берёт печенье.

― Ночью будет, а сейчас спокойно пей чай, ― обыденно проговаривает Ли и отпивает из чашки, а Хван поднимает взгляд и пару секунд смотрит, молча жуя.

Сначала не понял, что Феликс имел в виду, но после, сложив свои последние слова с его фразой, улыбнулся довольно, словно кот, начиная дрыгать ногой.

― Да что же у тебя за шило... ― поднимает взгляд Ли.

― В заднице, ― договаривает.

― Да, спасибо, ― показушно кривляется. ― Нормально сидеть не можешь?

― А вот подставил бы ногу, держал бы её рукой и тогда не дрыгался бы щас, ― кривляется в ответ Хенджин, на что Феликс вздыхает, отводя взгляд и беря чашку в руки.

― Невозможный, ― бурчит себе под нос.

Допивали чай в тишине. Просто наслаждались присутствием друг друга и собственным отдыхом. Феликс, к своему стыду, посуду не умел мыть так хорошо, как умеет их прислуга или даже обычные люди, но Хван, лишь смеясь, сажал того на место и забирал чашки. Проведя мальчишку в свою комнату, он посадил того на кровать, а на стул поставил ноутбук, включая какой-то фильм. И впервые никто не думал о чём-то постыдном: они действительно хотели полежать и посмотреть фильм. Солнце уже садилось, отчего и экран не отсвечивал, и атмосфера становилась ещё более уютной и спокойной. Включив фильм, Хенджин упал на кровать, расставляя руки, и Феликс быстро ретировался на его плечо, обнимая за талию.

Было хорошо, тихо и спокойно. Фильм действительно интересный, объятия действительно реальные и действительно приятные.

― Я всё не мог спросить, ― спустя час подаёт голос Хенджин, когда кульминация была в самом разгаре. ― Как... ― опускает взгляд. ― Как твой отец тогда узнал? Ну, о нас? ― вздыхает, облизывая губы.

― Ну, ― не сразу отвечает, поднимая голову, ― оказывается, в ту ночь, когда мы... ― прокашливается. ― Когда мы закончили и сели перед окном, с соседнего отеля они с мамой увидели нас.

Хенджин, нахмурившись, приподнимается на локтях и смотрит на так же поднявшегося Ли.

― То есть... Если бы я не открыл шторы...

― Нет-нет, ― спешит перебить. ― Твоей вины нет. Открыл бы ты их или нет ― они всё равно узнали бы. Работники сообщили бы точно.

― Уверен? ― потому что Хенджину действительно важно знать: из-за его ли желания посмотреть на склон случился такой пиздец?

― Отец сам сказал. Потому что и работники потом подтверждали, что ты ходил ко мне, ― поджимает губы, вздыхая, но стараясь не навевать тоску.

― Суки, ― плюёт Хван, ложась обратно, а Феликс улыбается, снова обнимая.

― Ты очнулся только в декабре? ― звучит тихое спустя пару минут, а Хенджин опускает взгляд на светлую макушку и уже понимает, к чему ведёт этот вопрос.

― Феликс, ― жалеет по волосам, ― забудь об этом.

― А ты бы забыл? ― переместившись на подушку, он ложится на бок и смотрит жалобно. ― Если бы со мной такое случилось ― ты бы забыл?

Хенджин вздыхает, прикусывая губу, и, подложив руку под голову, поднимает взгляд на потолок.

― Хорошо, я понял, о чём ты. Но Феликс... ― водит очами по белому покрытию сверху. ― Не нужно винить себя и извиняться, если ты собирался. Мы уже обсудили это.

― Я понимаю, но... ― двигается ближе. ― Просто это сложно забыть и спустить на «нет». Я понимаю и соглашаюсь со всем, что ты сказал: что это отец, что его поступки и многое другое. Но... Просто в данный момент мне сложно относиться к тому, что несколько недель ты находился без сознания, без чувства вины или какой-то... Грусти? Печали?

― Хорошо, ― обнимает его за талию, притягивая.

Вероятно, случись бы такое с Феликсом, Хенджин тоже переживал бы. Сейчас это роль эмоций, которым нужно время для успокоения, потому и пытаться перебить их рациональностью ― абсолютно пустая трата времени и сил.

― А что там с твоей мечтой? ― прижимаясь губами ко лбу, обращает взгляд на монитор, на котором уже пошли титры.

Феликс хмурится. С мечтой? С какой? Не работать в компании? Быть с Хенджином? Сбежать из семьи? Стать обычным, самостоятельным человеком? С какой мечтой?

Ли молчит, а Хван снова целует в лоб.

― С отелем, ― разбивается негромкое, и Феликс прикрывает глаза.

Больно думать об этом. Он правда хотел и мечтал. В моменты, когда жил на одной кровати, помимо Хенджина думал о том, каким сделает своё здание: какие правила там будут, какая атмосфера, какой дизайн. Думал, конечно, мечтал, но когда стал работать на отца то, мало того, что понял, что из этой ямы он не выберется просто так, так ещё и сами желания притупились из-за усталости.

― Никак, ― отвечает тихо.

― Что случилось? ― подняв голову, смотрит на опущенные ресницы.

― Работа на отца всё перебила, ― Хенджину хочется начать выказывать недовольства по поводу отца Феликса и его идиотских правил, но он просто понимает, что лучше этим никому не сделает, поэтому лишь вздыхает.

― А почему просто не уйдёшь?

Феликс снова молчит, а затем медленно поднимается с Хенджина и садится, прижимаясь к спинке кровати и подтягивая к себе колени.

― В смысле? ― смотрит с полнейшим непониманием и словно уже готовится улыбнуться с этих, казалось, бредовых слов.

― В прямом, ― Хенджин садится рядом в позу лотоса. ― Почему ты не можешь всё бросить и уйти?

― Хенджин, ― усмехается, ― это невозможно, ― смотрит с улыбкой на лице и печалью в глазах. ― Отец меня не отпустит.

― Даже с твоей долей, которую ты можешь забрать? Почему отпустили Соён, но не отпустят тебя?

Задаёт прямой вопрос Хенджин, а Феликс замирает, смотря в глаза и постепенно хмурясь. Хенджин словно и несёт какой-то детский бред, а словно и... Словно и говорит то, о чём Феликс просто боялся думать. Вероятно, понимал и знал, что сделать так можно, но эти мысли казались настолько недосягаемыми, что он даже и не пытался начинать рыться в них.

― Но Соён ведь... ― отводит задумчивый взгляд. ― Она пригрозила родителям, а не спокойно забрала своё.

― А что останавливает тебя?

И Феликсу снова хочется кричать. Хенджин снова говорит и спрашивает то, в чём Феликс «закрывал двери». Ему не разрешалось думать о таком, ему страшно думать и сейчас. А Хенджин... Он говорит это, а Феликс вроде и хочет отмахнуться, а вроде и понимает, что это та истина, к которой он должен был стремиться, чтобы наконец сорвать оковы.

― Да ну что ты, ― нервно усмехается, уводя взгляд. ― Я не могу, ― чувствует, как в горле встаёт ком, потому что понимает: он может, но просто боится.

― Ты можешь, ― вторит его пониманию Хван, а Феликс смотрит в потолок, сдерживая слёзы.

Он может. Он боится. Он понимает, что даже последствий не будет, потому что начинает «наступать отцу на пятки», потому что начинает разбираться во всём сильнее, потому что становится умнее. Это просто грёбаный прецедент.

― Почему ты позволяешь себе отказаться от мечты? ― не наседает, не осуждает, лишь обнимает за плечи. ― Почему позволяешь ему держать себя там, где тебе не нравится, хотя знаешь, что можешь уйти?

― Я боюсь, ― поворачивается, смотря со слезами на глазах, а Хенджин прикрывает свои.

Всё ещё жалко этого ребёнка. Спустя столько времени ― его до сих пор жалко. За него обидно и грустно.

― Ладно, ― вздыхает. ― Хорошо, ― сглатывает. ― Иди ко мне, ― обнимает, притягивая к себе и ложась на кровать.

Видит, что Феликсу тяжело переступать через это. Сейчас он взял кусочек этой пищи для размышлений, пусть пережуёт его, а затем либо Хван даст ещё немного, либо сам Феликс додумает.

Солнце уже давно село, а оба клевали носами, чувствуя, как весь прошедший день давит на голову. Хенджин, поднявшись, отправляет Феликса снова принять душ, потому что весь день он всё равно двигался и цеплял грязь и пыль, пока сам начал расстилать постель, предварительно убрав ноутбук на стол. Как только Ли вошёл обратно в комнату, одетый лишь в одну футболку Хвана и его бельё, Хенджин на секунду замер, смотря на это сонное чудо в проёме, но, вздохнув, уложил того на левую сторону ― ближе к окну, а сам также пошёл в душ.

im yours — isabel larosa

Прошло примерно пятнадцать минут, и Хенджин уже лежал позади Ли, обнимая его и жалея по кисти руки, смотря в окно. Феликс, вероятно, ещё не уснул, потому что поглаживал его пальцы в ответ.

― Тебе не жарко? ― спрашивает негромко, кладя подбородок на плечо. ― Может, открыть окно, чтобы проветрилось? ― в голосе слышатся беспокойство и забота.

― Нет, ― бурчит, словно капризный ребёнок. ― Не уходи, ― сжимает его пальцы сильнее, а Хенджин смеётся.

― Да я же...

― Не уходи, ― перебивает Феликс и неожиданно для Хвана толкается ягодицами назад, отчего Хенджин распахивает глаза, задерживая дыхание.

― Я не... ― вздыхает, чувствуя, как член начинает вставать. ― Не ухожу. Просто хотел открыть окно, Феликс, ― дышит размерено, хотя чувствует, как голову ведёт от чувства прижатия собственного члена к упругим ягодицам.

― Нет, ― снова бурчит и снова толкается.

― Ты это специально? ― слегка приподнявшись, он смотрит на опущенный профиль, но ответа не слышит. ― Феликс? ― облизывает губы, видя, как Ли поджимает свои.

«Принцесса», ― вздыхает с усмешкой, смотря на окно.

Осторожно забрав свою руку у юноши, Хенджин медленно перемещает её на талию, а затем ещё медленнее ведёт к краю футболки, заползая под неё и касаясь горячих тазовых костей и поясницы.

― Так и будешь молчать? ― возбуждённо улыбаясь, смотрит на его профиль и слышит, как тот начал чаще дышать.

Слегка задев резинку белья, что из-за размера несильно прижималась к коже, Хенджин ведёт руку ниже и, коснувшись пальцами ягодиц, слышит громкий вдох.

― Ну, хорошо, ― кивает сам себе, толкаясь языком за щёку. ― Хочешь молчать ― молчи. Посмотрим на твою выдержку, ― хитро улыбается, закусывая губу.

Проведя ладонью по ягодице и спустившись до бедра, Хван обхватывает его рукой и слегка поднимает ногу Феликса, кладя её на себя. Вновь скользя по внутренней стороне бедра вверх, он оттягивает нижнюю часть белья и заползает туда рукой, продолжая подниматься: пальцы касаются мошонки, а Ли дёргается, прикрывая глаза; пальцы доходят до сжатого колечка, а Феликс громко выдыхает и слегка выпячивает ягодицы.

― Вот же ж... ― усмехается, смотря на прикрытые глаза. ― Лис, ― продолжая улыбаться, он мягко надавливает пальцами на сфинктер, а кадык Феликса дёргается.

Начав медленно массировать дырочку двумя пальцами, Хенджин чувствует, как и у самого срывает тормоза, как член уже оттягивает бельё, а смазка, выходящая наружу, пачкает ткань. Оттянув зубами горловину футболки, он оголяет плечо Феликса и начинает покрывать его поцелуями, пока два пальца медленно скользят внутрь. Ли дышит чаще, подрагивая, и сильнее отводит таз назад, стараясь насадиться.

― Почему... ― хмурится Хван, опуская голову и смотря в темноту. ― Почему всё так легко, Феликс? ― два пальца входят, как один, не чувствуя нужной узости. ― Феликс? ― рычит, добавляя третий палец и резко пронося их вперёд, отчего Ли выгибается, еле сдерживая стон. ― Значит, растягивал себя? ― звучит наигранно-обиженное, и Хван резко вынимает пальцы, отчего Феликс распахивает глаза. ― Ну, раз можешь растянуть, значит, с остальным тоже справишься сам.

И он, хмыкнув, ложится на спину, заводя руку за голову, и прикрывает глаза. Секс у них был всего один раз, да и то полгода назад. Естественно, Хвану хотелось провести весь процесс с Феликсом от самого начала и до конца. Хотел сам подготовить его для себя. Это не повод для обиды, Хенджин тоже так считает, но всё равно решает подразнить Ли.

Феликс, резко повернувшись, смотрит с недовольством, а Хенджин, делая вид, что ничего не понимает и ни на что не обращает внимания, стягивает свою футболку и отбрасывает на пол, ложась обратно.

― Доброй ночи, ― с психом улыбаясь, подмигивает Ли и прикрывает глаза.

Он не слышит ответа, зато чувствует, как резко проминается кровать, а затем ― как на полу топочут чьи-то ноги. Открыв глаза в испуге, что Ли решил просто уйти, Хенджин замирает, хмурясь и не понимая, что видит и что вообще происходит.

Феликс, встав перед кроватью, подводит руки к резинке белья, а после стягивает его. Ткань быстро скользит по ногам к полу, а футболка опускается, прикрывая всё самое сладкое. Сжав челюсти, Хенджин неотрывно смотрит на виднеющийся член, что проступает через одежду, и начинает чаще дышать, сжимая руку, что лежит за головой, в кулак. Феликс, забравшись обратно на кровать, без предупреждений залезает на Хвана, а парень расширяет глаза, поднимая их к еле освещаемому уличным фонарём лицу.

― Нет, не доброй.

Наконец подаёт голос Ли и, резко опустившись, впивается в губы Хенджина, из-за чего тот, словно срываясь с цепей, сразу же прижимается в ответ, перенося руки на уже оголённые ягодицы. Феликс раздразнил, а Хенджин не может держать себя в руках, когда об этом не просят. Ли кусает пухлые губы Хвана, одновременно водя пальцами по оголённому торсу и цепляясь за вставшие соски, а Хенджин, шипя, снова подносит пальцы одной руки к чужому сфинктеру и пропускает их внутрь, начиная двигать ими в разные стороны, раздрачивая.

Феликс мычит в поцелуй, двигаясь навстречу, а Хенджин свободной рукой шлёпает его по второй ягодице, кусая за губу.

― Почему опять не позволил растянуть? ― отрываясь, говорит с одышкой и смотрит недовольно. ― Развлекался пальцами в моём душе, пока я был буквально за двумя стенами?

― Прости, ― опьянённо шепчет юноша, снова опускаясь к губам и прижимаясь к ним. Губы Хенджина пухлые, сочные, влажные и Феликс просто не может оторваться от них, вылизывая и кусая. ― В следующий раз обязательно растянешь, ― шепчет судорожно, пока спускается к шее и кусает, а Хенджин задирает голову, жмурясь.

― Ты ― сука, знал это? ― шипит, шлёпая по ягодице сильнее.

― Да, ― снова пьяно и снова целует, опускаясь к груди. ― Да-да, знал, ― он вообще не в этом мире, и Хенджин улыбается, одновременно сходя с ума от его напора и желания.

Подняв Ли обратно к себе и подтянув ближе, он целует его в губы, вместе с тем вытаскивая пальцы и снимая своё бельё: уже влажный член бьётся о паховую зону, отдавая характерным звуком. Ли, оторвавшись от губ, смотрит в тёмные глаза, пока Хенджин наспех стаскивает бельё со своих ног. Заведя руку назад, Феликс берёт его член и проводит по основанию, и Хван шипит, хмурясь. Юноша двигается немного назад и, приподнявшись, подставляет головку к уже набухшей дырочке.

― Феликс? ― распахивает глаза, хватаясь за бёдра. ― Я без «защиты». Давай сначала...

Не успевает договорить, как комната тут же наполняется почти одним общим стоном, варьируясь разными тембрами голосов. Феликс опускается всё ниже, задирая голову и видя буквально звёздочки перед глазами, а Хенджин, сжав до боли челюсти, держит его за бёдра и, прикрыв глаза, чувствует, как его член входит в узкое пространство.

― Сука... ― теперь уже он шепчет опьянённо. ― Какая же ты...

― Сука, ― договаривает Ли, а после начинает медленно двигаться, смотря сверху вниз.

Ягодицы качаются волнообразными движениями, пока влажный, горячий и венистый член медленно входит в покрасневшую дырочку, легко скользя и касаясь всех стенок. Руки Хвана уже ползут под футболку, потому что ему мало одного проникновения, потому что хочет посмотреть на всего Ли. Сев на член до упора, Феликс довольно стонет и затем стягивает ткань через горло. Хван сразу же кладёт руки на его талию и сжимает её, резко дёргая тазом вверх.

― Блять! ― вскрикивает Ли, кладя руку на его торс.

― Даже так умеешь? ― усмехается Хенджин, вскидывая брови. Подтянув Феликса к себе, он оглаживает выгнутую спину и смотрит то на губы, то в глаза, шепча: ― А какие ещё словечки знаешь?

Словно по-кошачьи дёрнув уголком губ, Хван кладёт руки на ягодицы Феликса, а затем, приподнявшись, начинает резко и быстро вбиваться в него, чувствуя, как чужие руки сжимают кожу на плечах, и слыша, как рвано и громко начинает стонать Ли, закрыв глаза и опустив голову. Пока пах обивается о ягодицы, а член входит резко и до упора, Хенджин прикусывает нижнюю губу и задирает голову, тяжело дыша, а Феликс стонет всё ярче и громче, падая на Хенджина и обнимая того за шею, вцепляясь зубами в кожу.

Чувствуя, что ноги уже дрожат, Хенджин опускается обратно на кровать и продолжает волнообразные движения, пока сам Феликс, отцепившись от его шеи и оставляя на ней пару отметин, выпрямляется и продолжает двигаться, опуская ладонь на свой член. Но в этот же момент Хван перехватывает его руки, разводя в стороны и крепко сжимая запястья.

― Хенджин! ― срывается на крик, смотря недовольно.

― Двигайся, ― приказывает строго, а Ли, впервые услышав что-то подобное, замолкает.

Этот тон и взгляд возбудили Феликса ещё сильнее, отчего юноша, продолжая двигать тазом, начинает вновь постанывать, прикрывая глаза и открывая рот. Хенджин, сжимая руки Ли, снова принимается подаваться вперёд резко и грубо, и Феликс, словно повторяя, начинает насаживаться небольшими прыжками, чувствуя, как собственный член напрягается сильнее. Обиваясь ягодицами о бёдра Хвана, Ли ускоряется с каждой минутой, пока Хенджин, уже жмуря глаза и входя в ответ, стонет громче, чувствуя, что вот-вот кончит.

Феликс ощущает, как оргазм уже накрывает с головой, и прыгает быстрее и грубее, а после, не касаясь себя, обильно и с криком кончает на торс Хвана, задирая голову и сжимая челюсти. Хенджин, отбросив его руки, хватается за ягодицы и снова начинает вбиваться со всей силы, чувствуя, как у самого уже выходит сперма, попадая в Ли. Всё ещё двигая тазом и чувствуя, как горит весь низ тела, Хенджин дышит часто, сжимая задницу Ли, а Феликс, опуская голову, не может хотя бы просто открыть глаза. Такой оргазм у него случался всего раз, да и то пока в нём двигался вибратор, но сейчас, чувствуя горячую сперму внутри, он не может прийти в себя.

― Дай мою футболку, ― дыша через раз, хрипло просит Хван, выставляя руку, но, посмотрев на вообще ничего не понимающего Феликса, вздыхает и сам начинает водить ладонью по кровати.

Найдя одежду, он прикладывает ту к своему торсу и вытирает сперму Ли, после осторожно стаскивая того с себя. Встав с кровати, Хенджин тянет парня за руку и, приобняв за талию, ведёт в ванную, стараясь сделать это как можно скорее. По бёдрам юноши уже течёт его сперма, а он понимает, что всё это нужно скорее смыть и промыть изнутри.

Приведя блондина в кабинку, Хенджин на ощупь находит кран и выкручивает его, сразу же чувствуя, как на голову полилась вода. Они молча стояли около десяти минут, стараясь отдышаться и как-то прийти в себя: Феликс ― снова у стены, Хенджин ― снова перед ним и положив руки на кафель.

― Боже, ― подаёт голос первым, выдыхая. ― Эй, ты как? ― вглядывается в прикрытые глаза. ― Всё хорошо? ― хмурится обеспокоенно.

― Да, ― выдыхает Феликс и, улыбнувшись, припадает к нему, обнимая.

Хенджин улыбается, смотря в стену и поглаживая того по спине, а после подводит под воду.

― Тебе нужно... ― поджимает губы, смотря в его глаза. ― Нужно всё помыть. Мне помочь?

― Нет! ― отвечает резко, кладя руки на грудь Хвана. ― Не надо, я сам.

― А ты хоть понимаешь, как нужно? ― щурится в недоверии.

― Я... ― прокашливается, опуская взгляд. ― Я смотрел много видео, так что...

― Нихуя себе, ― вскидывает брови Хван, улыбаясь, а Феликс краснеет сильнее. ― А ещё недотрогой казался.

― Хенджин! ― хмурится.

― Да ладно-ладно, всё, ― делает шаг назад. ― Пожалуйста, ― указывает на шланг.

― Отвернись.

― Ну, Феликс, ну ты серьёзно? ― вроде и возмущённо, а вроде и с усмешкой. Ли лишь задирает подбородок и смотрит укоризненно, на что Хван, закатив глаза, всё же отворачивается.

Пока сам Хенджин натирает тело вспененной мочалкой, позади себя он слышит непонятные звуки и частые шлёпанья ног по плитке, улыбаясь. Как только Ли разрешает повернуться, Хенджин сразу касается мочалкой его тела и проводит везде, позже смывая всё с обоих под душем.

Спустя десять минут оба уже лежали в кровати, едва ли не засыпая. Хотели обсудить что-то ещё или просто понежиться, но, даже сами не поняв как, уснули буквально за пару минут.

***

Сегодня Феликс впервые за двадцать один год проснулся без будильника: это не было каким-то поздним временем, всего 10:00, но сам факт того, что его будил организм, а не что-то звенящее под ухом, ― был неистово прекрасен.

Медленно открыв глаза, он чувствует, как солнечные лучи спешат поцеловать карие радужки, из-за чего морщит нос, вздыхая. Он знает, где проснулся, помнит, с кем засыпал, и сейчас вид не его комнаты совершенно не пугал. Здесь по-особенному уютно, отчего Феликсу даже не хочется вылезать из кровати.

Но, как только он слышит несколько голосов за стеной, резко распахивает глаза и принимает сидячее положение, поворачивая голову на дверь.

«Отец Хенджина пришёл», ― и если бы вчера Феликс помнил об этом, он бы обязательно поставил будильник.

Дверь, ведущая в комнату, тихо и медленно открылась, и он, сильнее расширив глаза, стал натягивать на себя одеяло.

― Принцесса? ― из-за шкафа выглядывает улыбающийся Хенджин, а у Феликса отлегает.

Он помнит ситуацию со своим отцом, отчего испугался и сейчас, но если Хенджин улыбается, а за дверью стоит его родитель, значит...

― Всё хорошо, ― опережает его мысли Хван, проходя в комнату и присаживаясь на край кровати. ― Привет, ― смотрит с нежностью. ― Не бойся, папа не войдёт, можешь не прикрываться, ― медленно тянет одеяло на себя, потому что понимает, что сидеть, укутавшись в него, неимоверно жарко.

― Он знает?.. ― разбивается тихое и боязливое и Феликс снова смотрит на дверь.

― И он хочет познакомиться с тобой, ― ласково улыбается. ― Мой папа совсем другой, ― подсаживается ближе. ― Не бойся, солнце, ― смотрит в испуганные оленьи глаза. ― Пойдём? ― встаёт, протягивая руку.

― Мне... ― осматривает себя. ― Мне нужно переодеться перед тем, как выходить. А ещё нужно почистить зубы, ― договаривает с большей неловкостью, отводя взгляд.

― В общем, тебе нужно в ванную, но ты не хочешь встречаться с папой? ― усмехается, видя кивок. ― Сейчас он идёт к соседу за овощами, так что минут пятнадцать у тебя есть, ― Хенджин видит, как у Феликса загораются глаза, и улыбается сильнее.

Как только Хван выходит из комнаты, Ли поднимается и сразу же заправляет постель, а после, когда юноша зовёт его, пробегает в ванную комнату. Естественно, ему страшно. Это мало того, что отец Хенджина, так ещё и, в придачу ко всему, именно из-за Феликса Хенджин пострадал в тот раз. Ему стыдно и неловко. Он не хочет выходить из ванной, но понимает, что нужно.

Снова пробежав в комнату Хвана, Ли сразу начинает надевать вещи Хенджина и расчесываться: волосы сильно пушились, поэтому Феликс, одолжив резинку для волос у своего парня, завязывает маленькую «дульку» на затылке, оставляя нижние пряди целовать шею.

Когда он вновь слышит уже два голоса за дверью, глубоко вздыхает, прикрывая глаза.

«Он не плохой. Ничего не случится. Нужно просто верить Хенджину», ― успокаивает себя, как может.

― Феликс? ― слышит вдруг справа и, повернувшись, видит голову Хвана в проёме. ― Иди сюда, ― звучит ласковое, а Ли, словно напуганный котёнок, перехватывает протянутую руку и идёт следом.

Выйдя на кухню и встав позади Хенджина, Феликс крепче сжимает его ладонь, смотря в пол. Это ужасно волнительно.

― Доброе утро, ― разбивается вдруг такое дружелюбное и ласковое на всю кухню, из-за чего Ли, замерев, медленно поднимает очи в непонимании: взрослые никогда так с ним не разговаривали.

Смотря на мужчину, Феликс не моргает и не может ничего сказать: он действительно улыбается, это действительно заместитель ректора их университета и он действительно... Действительно не зол. Всё же опомнившись, Феликс словно просыпается и, забрав у Хенджина свою руку, делает шаг вперёд, низко кланяясь.

― Здравствуйте, мистер Кан, ― говорит быстро, голос дрожит, но он старается держать себя в руках.

― Эй-эй, ― слышит смех мужчины, ― выпрямись, ну что же ты? ― чувствует, как руки Хвана ложатся на его талию и помогают подняться, а сам Феликс смотрит на это с испугом.

Сделав ещё шаг вперёд, Феликс виновато опускает голову перед мужчиной и складывает руки за спиной.

― Мистер Кан, ― вздыхает, ― извините меня, пожалуйста, ― облизывает губы, а мужчина начинает смотреть с толикой тревожности. ― Извините, что Хенджин в тот раз приехал... Таким. Простите, что из-за меня с ним случилось такое. И простите, пожалуйста, что вам пришлось уйти с работы. Я очень виноват, мой отец очень виноват, простите нас или хотя бы меня, пожалуйста.

Хенджин видит, как меняется взгляд отца. Хван рассказывал про Феликса: говорил, что ему жалко этого ребёнка, но отец не всегда понимал, что сын имеет в виду под своей «жалостью». Но теперь, видя тот же взгляд, с которым он всегда смотрел на Феликса в не самые приятные моменты, Хенджин понимает, что отец прочувствовал то же самое. Мужчина, нахмурившись, оглядывает Феликса сверху вниз: опущенная голова, сведённые хрупкие колени, переминающиеся ноги и мелкая тряска в руках, ― и вздыхает.

― Феликс, ― зовёт тепло и ласково, ― присядь, пожалуйста.

Юноша медленно поднимает голову и видит, как тот указывает рукой на третий принесённый утром стул, а после поворачивается на Хенджина.

― Всё хорошо, ― кивает, нежно улыбаясь и подходя ближе. ― Здесь обижать не станут.

Феликс, сглотнув, медленно подходит к столу и послушно присаживается, видя, как с левой стороны садится мистер Кан, а с правой ― Хенджин.

― Феликс, послушай, ― начинает мужчина, а Ли обращает на него всё своё внимание, ― тебе не за что извиняться, ребёнок, ― улыбается. ― Да, то, что было с Хенджином, явно не порадовало меня, но когда я услышал всю историю о том, почему такое произошло, понял, что ты такая же жертва этих обстоятельств. Не ты ведь рассказал всё своему отцу, и не ты попросил его сделать это?

― Нет-нет, что вы! ― говорит громче Феликс. ― Если бы я попросил, то тогда не получил бы от него, ― договаривает тише.

― Он тебя бил? ― встревает Хенджин, смотря серьёзно, а Феликс, повернув голову, замирает, понимая, что ничего о себе не рассказывал. Именно то, что было с ним за прошедшие полгода. ― Феликс? ― смотрит с большей тревожностью и накатывающей злостью.

― Хенджин, ― прерывает отец, смотря спокойно, ― он потом расскажет, если захочет.

Хван понял, что что-то всё-таки было, раз Феликс молчит. Да, послушает своего отца и требовать не станет, но лишь одно это понимание просто выводит из себя, отчего он, вздохнув, отводит взгляд в сторону и с силой прикусывает нижнюю губу, стараясь усмирить эту панику и злость.

― Поэтому на тебе нет никакой вины, Феликс, ― мистер Кан снова обращается к Ли, а тот поворачивается. ― Я вижу и знаю, как Хенджин любит тебя, поэтому ни в коем случае не стану мешать вашим отношениям. Этого можешь не бояться, ― он смотрит на мужчину, не моргая. ― Ты такой же, как бы грубо это ни звучало, недолюбленный самой жизнью ребёнок, как и он, ― кивает на Хенджина. ― Так что я вижу и понимаю твой страх, но... Не стоит, ― осторожно кладёт свою большую и тёплую ладонь поверх руки Феликса. ― Не стоит бояться и извиняться. Хенджин у меня хулиган, ― усмехается, ― мог влезть и не в такое дело, но, что самое главное: сейчас всё хорошо. Здесь тебе рады, Феликс. Здесь тебя примут и полюбят.

Договаривает тихо и с улыбкой, а Феликс сглатывает тяжёлый ком, что встал поперёк горла. Это так непривычно: отношение взрослого в доброй и понимающей манере. Это ужасно непривычно: любовь родителя.

― Спасибо, ― отвечает тихо, кланяясь, и чувствует, как по щеке бежит слеза, из-за чего он шмыгает носом.

― Ну что ты, ребёнок, ― смеётся мистер Кан и, встав, обнимает мальчишку со спины.

И Феликсу хочется просто закричать, что есть мочи, потому что это неимоверно приятно, тепло и заботливо. Это страшно, необычно, но так хорошо и уютно. Он пытается не плакать во всё горло, но тихие всхлипы всё равно сдержать не может, отчего всё громче шмыгает носом, пока чувствует, как по спине его жалеет большая ладонь, а за руку держит родная.

Как только мальчишка, немного успокоившись, отпрашивается отлучиться, чтобы привести себя в порядок, мистер Кан следит, как закрывается дверь в комнату Хвана, а после поворачивается к сыну.

― Он похож на котёнка, ― улыбается широко.

― На оленёнка, ― улыбается шире.

― Он хороший, Хенджин. Держись за него и больше никогда не отпускай, ― подходит к сыну и целует в макушку, а затем снова становится около столешницы и продолжает готовить завтрак.

Как только Ли выходит из комнаты Хенджина, он молча садится и видит, как на столе уже стоят три тарелки и несколько блюд.

― Что ты обычно ешь? ― звучит со стороны столешницы.

― Что захотят родители, ― отвечает обыденно, а оба хмурятся, вздыхая.

― А что ты любишь есть? ― спрашивает Хенджин, и Феликс, опустив взгляд, задумывается, после пожимая плечами. ― Хорошо, ― вздыхает. Ему ужасно больно смотреть на то, что родители сделали из Феликса. Именно «что», а не «кого». ― Что ты не любил есть на завтраках, обедах или ужинах? ― Феликс снова задумывается.

― Жирное мясо и жареные овощи, ― отвечает спустя пару минут.

― Хоть что-то, ― кивает. ― Яйца, рис и кимчи кушаешь? Жареные яйца?

― Или запеканку? ― звучит со стороны столешницы.

― Ел всего пару раз, но вроде было вкусно, ― хлопает ресницами, смотря то на Хенджина, то на спину мистера Кана.

Как только блюда были поставлены на стол, и Хенджин помог Феликсу положить себе того, что хочет именно он, все начали завтракать в тишине. Это воспринималось не как что-то неловкое, а скорее... Как что-то родное. Феликс впервые в этой семье, но она уже нравится ему. Он чувствует, что его любят, что его не обидят, что он важен, как человек. Конечно, вина, испытываемая за то, что случилось с ними по вине семьи Ли, не отпускает Феликса, но он очень надеется, что со временем это пройдёт.

***

Einaudi: Experience — Ludovico Einaudi, Daniel Hope, I Virtuosi Italiani

Ещё вчера вечером Хенджин отвёз Феликса домой, и встретиться они договорились только на выходных: у одного работа, а у второго учёба.

Сегодня Феликс впервые пришёл на работу, чувствуя себя живым и желающим что-то делать. Этот глоток свободы и счастья подарил вчерашний день, поэтому он просто не хотел отпускать его, наслаждаясь до последних капель.

Сев за свой стол, он с лёгкой улыбкой на лице принимается раскладывать бумаги, чтобы разбираться с ними было легче, однако вдруг получает сообщение от отца с просьбой зайти к нему.

Оставив чёрный пиджак у себя, Ли поправляет рубашку, брюки и причёску и выходит из кабинета, сразу же стучась в соседний.

― Отец? ― встав посередине кабинета, он складывает руки за спиной и смотрит со спокойствием.

― Где ты был вчера и позавчера? ― разбивается на весь кабинет, а Феликс чувствует, как внутри что-то опускается. Он уже не испытывает такого страха перед отцом, но отголоски прошлого назойливо грызут мозг. ― Ты не ночевал дома.

― Верно, ― кивает спокойно, стараясь «держать лицо». ― Я был у Хенджина, ― рискует произнести это вслух громко и чётко, уже готовясь к взрыву атомной бомбы.

Мужчина, медленно оторвавшись от экрана ноутбука, поднимает взгляд на стоящего и смотрит, прорезая каждую клеточку тела. Закрыв ноутбук, он откидывается на спинку своего кресла и складывает руки в замок.

― Ты в тот раз, видимо, плохо услышал меня? ― звучит строгое от отца.

«Не теряй мечту, Феликс», ― звучит нежное от Хенджина в мыслях.

― Услышал я тебя хорошо, ― берёт всю волю в кулак.

― Тогда в чём проблема? ― выгибает бровь. ― Мне нужно убить его, чтобы ты перестал носить свой зад под его член?! ― переходит на крик, вскакивая с места. ― Какого дьявола ты творишь, маленький ублюдок? ― обходит стол, по пути сбрасывая все бумаги со стола. ― К нему дохлому тоже бегать будешь?! ― подходит чуть ли не вплотную и смотрит пронизывающе.

― Буду, ― отвечает чётко, смотря в глаза.

― Да я тебя в клетке закрою и отрежу всё твоё достоинство, чтобы вся эта гомосятина вышла из твоего поганого организма, ― процеживает, пока глаза наливаются кровью. ― Как ты вообще смеешь так смотреть на меня, щенок?!

Кричит мужчина, и Феликс тут же чувствует, как губа и скула начинают неимоверно гореть, а сам он отлетает в сторону, прикладываясь лбом о край полки. Упав на пол, юноша резко подносит руку к голове и, посмотрев на пальцы, видит, что те запачканы в крови. Медленно подняв голову, он с яростью смотрит на мужчину, который, не унимаясь, продолжает кричать:

― И эту тварь задушу! А отца его собакам скину! Этим нищебродам место только в пасти у животного или в навозной яме! Они испоганили мне всё! Кем я тебя растил?! ― кричит, пихая туфлей в бедро сына. ― Пидарасом? Тем, кто принимает члены в жопу?! Да ты совсем страх потерял? Ты же просто ничтожество, ― процеживает, смотря сверху вниз. ― Без меня ты ― никто. Ты ― ничто, нигде и никогда. Просто блоха, ― рычит мужчина, плюясь.

«Здесь тебя любят», ― звучат слова мистера Кана в голове.

«Принцесса», ― добивает голос Хенджина.

Медленно поднявшись на ноги, Феликс, стоя перед отцом и смотря в разъярённые очи, понимает, что это конец. Конец его терпению, его сотрудничеству с этой семьёй, его потере себя.

― Хватит, ― басит чётко, но спокойно.

― Что ты сказал? ― хмурится, кривясь.

― Я сказал: хватит, ― задирает подбородок. ― Я покидаю эту семью и эту компанию.

На весь кабинет раздаётся громкий смех, и отец, развернувшись и продолжив смеяться, начинает ходить по кабинету, сложив руки на боках.

― Смешн...

― Отдавай мою долю и выписывай меня из всех бумаг, в которых фигурирует моё имя, ― перебивает грубо. ― Иначе прямо сейчас я поеду к нашим юристам и предоставлю им всю подноготную фирмы: и твоё мошенничество, и издевательство над людьми, и тайные счета, и полностью переписанную бухгалтерскую книгу, а точнее ― и её, и ту, которую не переписали, а скрыли отовсюду.

Мужчина, остановившись, медленно поворачивается к юноше и смотрит со злостью и большим вопросом.

― И я сделаю это. Надо было думать, кого нанимаешь в заместители. Думаешь, твои побои, ― делает шаг вперёд, ― оскорбления, ― ещё шаг, ― вообще пожизненный газлайтинг сделал из меня послушную собаку? Я слушался всегда, но никогда не был «за». Всё, что ты или мать давали мне, всё, что говорили, требовали, просили, приказывали ― всё это я ненавидел всей душой, ― подходит вплотную, смотря с яростью. ― Вас я ненавидел, ненавижу и буду ненавидеть до конца жизни. Вы испортили её мне. А если сейчас ты не сделаешь того, что я прошу, я испорчу её вам обоим.

Он смотрит со злостью и ненавистью, сжимая кулаки. Никогда Феликс не был таким, а отец, стоя и молча смотря, понимает, что этого и боялся. Знал, кого растил, но не думал, что ребёнок самостоятельно дорастёт до того, что начнёт откусывать головы не конкурентам, а своим же хозяевам.

― Феликс, ― смягчается.

― Нет! ― рявкает, смотря с ещё большей яростью. ― Выписывай меня отовсюду! И больше никогда не появляйся в моей жизни! А натворишь чего-то поганого — я тебя закопаю, ― процеживает, смотря в глаза, и, развернувшись, уходит, хлопнув дверью.

Войдя в свой кабинет, юноша, чувствуя невероятную дрожь в теле, начинает судорожно засовывать бумаги в портфель. Он действительно зол на отца, но, как бы не злился ранее, никогда не позволял себе так говорить с ним. Сейчас он просто рискнул выставить своё «Я», сейчас он не понимал, во что это выльется, но сам факт того, что Феликс сделал это ― и радовал, и пугал до чёртиков. Это выход из зоны комфорта, пусть там и было некомфортно, а Ли не привык менять что-то в своей жизни настолько резко.

Пока он собирал бумаги, чувствовал и тошноту, и ком в горле, и накатывающие слёзы. Сейчас не хотелось даже к Хенджину. Впервые хотелось побыть в полном одиночестве и успокоиться. Складывая всё по карманам и в основной отдел, юноша всё ещё старался рационально мыслить, хотя было крайне тяжело. Нужно забрать всё, что может служить доказательством его слов. Нельзя оставить что-то важное, нельзя, чтобы отец это нашёл. Это его спасение, которое он не может потерять из-за какой-то паники.

Оглядывая кабинет и проверяя каждый ящик, Феликс попутно звонит Джухёну и просит срочно подъехать к фирме. Вылетев из кабинета, а дальше и из здания, он, не дожидаясь водителя, сам открывает дверь и, хлопнув той, басит:

― Домой, ― воздух стал резко спёртым, а Джухён, молча сглотнув, трогается с места, не желая даже вставлять простое «понял».

Вы:

«Соберите все мои вещи»

Отправляет сообщение Хисын и отбрасывает телефон на сиденье, вздыхая. Ему просто хочется сбежать и поскорее: от семьи, от работников, от этой машины и от своей комнаты. Хочется одиночества и свободы. Это душит, а Феликс пытается стянуть петлю, только вот пальцы прорезают металлические шипы.

Как только он входит в дом, то уже около входа видит все свои чемоданы, а рядом испуганных Хисын, Миджи и всех работников.

― Мистер Ли? ― звучит тихое и боязливое, а Хисын смотрит со страхом в глазах.

Он знает этот страх. Она боится не Феликса. Она, да и все остальные боятся того, что с ними случится после того, как он уйдёт. Когда домой вернутся мистер и миссис Ли. Сглотнув и прикрыв глаза, мальчишка вздыхает, облизывая губы.

― Я заберу вас, ― шепчет, стараясь улыбнуться, а затем забирает два чемодана и несёт в автомобиль, прося водителя забрать остальное.

Феликс приказал отвезти его в отель, что находится в центре города, так что в данный момент они направлялись именно туда. Сидя и молча смотря в окно, он старался выдохнуть хотя бы на секунду, старался немного успокоиться или перестать думать, но... Это было словно чёрной дырой, болотом, зыбучими песками. Он чувствовал, как это режет изнутри, как оно давит, грызёт и сжирает. Нужно просто побыть одному, просто помолчать, отдохнуть и прийти в себя. Нужно отделиться от всего, что связывает с этой семьёй. Нужно найти себя.

Феликс не бронировал номер, но, как только он вошёл внутрь, а за ним ― Джухён с чемоданами, сотрудники, сразу узнав юношу, начали в ускоренном темпе искать свободный номер в пентхаусе.

Как только вещи были оставлены, ключи выданы, а дверь закрылась, Феликс оказался в номере в одиночестве. И он... Он просто стоял и молча смотрел в пол, чувствуя тошноту и неимоверное головокружение. Эти эмоции буквально разрывали, а юноша ничего не выпускал.

Медленно повернувшись ко входу, он подходит туда и спокойно снимает свои туфли. Снова пройдя и встав посередине комнаты, Феликс поднимает голову в сторону окна, видит практически весь Сеул, и... В голове пусто. Никогда не было настолько пусто. Смотрит безжизненным расфокусированным взглядом, не слышит ни единой мысли, не чувствует тела. Ему не хочется кричать, ругаться и плакать. Словно что-то сломалось, и теперь он стоит и молча смотрит в окно.

Как только он слышит вибрацию телефона, что лежит на кровати, медленно поворачивается и смотрит на светящийся экран, не спеша подходить. Оно ему словно больше не нужно: ни отвечать, ни смотреть, кто звонит, ни брать смартфон в руки. Медленно передвигая ноги, юноша всё же осторожно поднимает телефон и продолжает смотреть на входящий вызов, но даже не может прочесть имя звонящего: просто размытые иероглифы, просто пустой светящийся экран.

Всё же попытавшись по памяти смахнуть кнопку вправо, он случайно роняет телефон, но, даже не услышав ни единой мысли в голове, молча и спокойно опускается на колени, желая поднять вещь. Только, к сожалению, больше не поднимается.

Сев на колени, сначала он просто смотрит в пол, слышит, как перестаёт вибрировать телефон, и затем чувствует, как слёзы начинают течь по щекам. Дыша всё чаще, Феликс, всё так же смотря в пол, ощущает эту влагу и ком в горле и продолжает молчать, ничего не делая.

Но всего через минуту он, даже сам не помня и не осознавая как, начинает плакать, где рыдания переходят на октаву выше всё быстрее и быстрее. Упав на пятую точку, он прислоняется спиной к кровати и, подогнув колени, ставит на них локти и накрывает лицо руками. Вероятно, не будь здесь звукоизоляции, весь этаж, да и, может, целый отель слышали бы плач навзрыд и крики юного парня. Он просто плакал, пока лицо становилось всё более и более влажным, пока дыхание переставало поступать, и пока тело ломило, словно по нему били изнутри чем-то тяжёлым и железным.

Не считал минут и часов, даже не думал ни о чём, просто рыдал, растирая лицо руками и хватаясь за волосы. Уже, честно, даже и не помнил, почему началась истерика: словно не было ни отца, ни матери, ни Хенджина, ни всей его жизни. Всё это просто отключилось.

Спустя несколько часов Феликс, успокоившись, просто молча сидел и смотрел на окно или его вид, чувствуя пустоту. Внутри, снаружи, вокруг и даже извне ― везде пустота. Не чувствовал ничего, но от этого и спокойнее. Никогда ранее не ощущал настолько приятное чувство. Ощущал, как двигались ресницы, как зрачки перекатывались из стороны в сторону, как прохладный ветерок, пробежавший через форточку, колыхал пряди волос. Тела правда не чувствовал, но оно и не надо.

Всё же кое-как медленно поднявшись, он, пошатываясь, заходит в ванную комнату, бездумно стягивает одежду, бросает на пол и, наступив на плитку, заходит в душевую кабинку, включая ледяную воду. Тело дрожит, но ему не холодно. Ему тихо. При выходе он не стал даже вытираться или смотреться в зеркало, лишь накинул тёмно-синий халат и, выйдя в комнату, спокойно прилёг на кровать, прикрывая глаза.

***

Снова вибрация, снова горящий экран слепил очи. Феликс отключился, но даже не знает на сколько часов. Поморщившись и нахмурившись, он медленно разлепляет один глаз и, найдя телефон на ощупь, подносит тот ближе:

«Хван Хенджин»

Вздыхает, но трубку берёт.

― Феликс? ― тут же звучит перепуганное и загнанное. ― Феликс, это ты?

― Угу, ― мычит в трубку, прикрывая глаза.

― Еби тебя семеро, Ли! ― срывается на крик, громко выдыхая. ― Какого хера? Я звонил тебе более двадцати раз, придурок! Почему ты не брал трубку? ― слышит, как злится и переживает Хенджин, но отчего-то нет сил даже извиниться. Он вроде и понимает причину беспокойства, а вроде... Ну, ладно.

― Со мной всё хорошо, ― продолжая лежать на животе, он смотрит в окно и понимает, что уже наступил либо поздний вечер, либо ночь.

― Где ты сейчас? ― дышит тяжелее и рычит, а Ли медленно моргает, разглядывая фонари. ― Феликс! ― срывается. ― Феликс, пожалуйста, скажи, где ты сейчас? Я приеду.

Хочет ли он? Вроде да, а вроде и не чувствует сильного желания. Не только к Хенджину, а так, в общем.

― В отеле, ― решает ответить. ― В Марриотте, ― и плевать на полное правильное название.

― Скажи, чтобы меня пустили к тебе. Предупреди там кого-нибудь.

Оба понимают, что Хвана просто так не пустят к Феликсу в пентхаус, а уж тем более не скажут цифры его номера. Но Хенджин всё равно, даже не услышав ответа, берёт машину отца и едет в центр города, а Феликс продолжает лежать, смотря в окно. Силы словно забрали, словно их и не было никогда. Он понимает, что нужно, но всё равно ничего не делает.

И лишь спустя минут десять или пятнадцать он подносит телефон к уху и, связавшись с администратором, просит впустить парня, что скоро должен прийти.

«Ночной город красивый и тихий», ― это он точно сказал бы, будь внутри хоть капля чего-то.

«Пора поесть», ― это он тоже сказал бы, если бы вслушивался в урчания желудка.

«Стоит одеться», ― и это сказал бы, если бы были силы встать.

Он слышит стук в дверь, но лишь медленно ведёт взглядом в сторону ― по окну. Слышит дёрганья ручки, но снова просто прикрывает глаза и размеренно дышит. Оно как-то не мешает.

― Феликс?

В номер влетает разъярённый и напуганный Хенджин, который, додумавшись, одолжил дубликат на ресепшене. Слышал по голосу Ли, что тот не в порядке, поэтому решил перестраховаться. Остановившись и продолжив тяжело дышать, Хенджин со страхом смотрит на лежащее тело, где не видно: дышит ли, открыты глаза или закрыты.

― Феликс?..

Зовёт тише, делая медленный и маленький шаг вперёд. Сердце сейчас выпрыгнет то ли от страха, то ли от злости. Руки начинают трястись, а ноги не спеша подводят его к кровати. Хенджин, присев, со страхом заглядывает в чужое лицо и видит, как тот медленно моргает.

― Феликс! ― говорит чуть громче и, схватив парня, притягивает того к себе, обнимая. ― Какого же хера ты творишь, Принцесса? ― судорожно жалеет по волосам, пока тело буквально висит на нём. ― Феликс, что случилось? ― перехватывает его лицо руками и начинает быстро скользить очами по всему, что только видит. ― Почему ты не...

Прерывается, замечая рану на губе, а также синяк на скуле. Медленно сведя брови к переносице, он слегка отстраняется и ещё раз целует шоколадными радужками припухлую губу, тёмно-лиловую скулу и позже находит рану на лбу. Вернув взгляд в чужие очи, он смотрит молча, почти не дыша и не понимая, что спросить, что сделать и что подумать. Феликс смотрит непривычно безжизненно, а у Хенджина словно переламывается позвоночник. Феликс висит, словно кукла, а Хвану нажимают на сердце и лопают его, словно мыльный пузырь.

― Он снова...

― Я ушёл из дома, ― перебивает тихо и спокойно. Феликс выглядит так, словно находится под какими-то препаратами, отчего Хенджин даже приглядывается к его зрачкам.

Опустив взгляд и медленно кивнув, облизывая губы, он просто прижимает Ли к себе, жалея того по голове и едва сдерживая слёзы, что уже накрывали глаза пеленой. Он не живой. Он кукла. Стараясь спокойно и глубоко дышать, Хенджин оглаживает его лопатки, держа подбородок на плече, пока слышит в районе своей шеи тихое дыхание.

― Хорошо, ― шепчет, отрываясь и оглядывая номер. ― Хорошо, ― говорит словно и не Феликсу вовсе. ― Посиди здесь, пожалуйста, ― оставив юношу, Хенджин поднимается на ноги и, подойдя к тумбе, начинает рыться в ней, ища аптечку.

Взяв в руки маленький чемоданчик, Хван снова присаживается на кровать, двигает Феликса к деревянному изголовью, чтобы опирался обо что-то, а затем, нанеся мазь на ватку, подсаживается ближе и смотрит в глаза.

― Потерпи, хорошо? ― видит лёгкую улыбку и кивок и старается не заплакать изо всех сил. Феликс не в этом мире. Где-то в себе, где-то далеко. В глазах пустота, но он не плачет и не смотрит жалобно, лишь улыбается, доверяя.

Осторожно касаясь ваткой скулы, он часто поглядывает на Феликса, который смотрит в окно, медленно моргая. В нём словно что-то переломили. Хенджин не знает, что случилось, почему Феликс здесь и почему не отвечал ему, но, глядя в уставшие очи, понимает, что там действительно сломали замочек, шестерёнку, гаечку.

Заклеив пластырем скулу, он касается ваткой лба, откуда сразу начинает течь кровь. Хенджин, расширив глаза, быстро берёт новую ватку и льёт на неё другое средство, сразу же прикладывая ко лбу. Переведя тревожный взгляд на Феликса, ведь тому могло быть больно и неприятно, Хван полностью расслабляется в лице и медленно опускает очи. Пустой. Всё с той же улыбкой смотрит в окно, теперь уже забывая моргать.

Поняв, что сегодня от Феликса он точно ничего не получит: разговора, слова, взгляда, действия, ― Хван вздыхает и кивает самому себе. Взяв пластырь побольше, он наносит мазь на тканевую часть и прикладывает ко лбу, предварительно стирая кровь. Губы трогать не стал: мало ли Феликс захочет облизнуть их и встретится с неприятным привкусом. Завтра обработает.

Убрав всё на место, он подходит к кровати, залазит на середину и, спустив Ли, поворачивает того лицом к окну, а сам ложится сзади, крепко обнимая.

― Всё будет хорошо, ― прижимает к себе, смотря так же в окно. ― Больше я тебя никому не отдам, ― целует в плечо, скрытое халатом. ― Тебя больше никто не обидит, ― перехватывает холодную кисть, прикрывая глаза. ― Я люблю тебя, ― шепчет, чувствуя, как по переносице и виску бегут мокрые дорожки.

Хенджин пролежал с ним до самого утра. В какой-то момент услышал сопение и, посмотрев на прикрытие ресницы, поцеловал того в висок. Глаза отчего-то не закрывались совершенно. Словно боялись чего-то. Словно было ощущение, что когда он их откроет, Феликса не будет рядом.

Прижимая хрупкое тело к себе, он встретил рассвет, с которым проснулся и весь Сеул. Главное, что Феликса не разбудил, а остальное ― красиво.

К его сожалению, к семи утра побеждать организм уже не мог, поэтому всего на секундочку прикрыл глаза, но когда судорожно открыл их, оказалось уже пять часов следующего дня.

«Сука», ― вздыхает, ведь ни папу, ни старосту, ни директора отеля в известность не поставил.

Кое-как подвигав затёкшими пальцами и руками, он ощущает тот же пушистый халат, что и был на Феликсе до этого, а затем, подняв голову, видит, что тот ещё спит, сладко посапывая и, кажется, даже не видя снов.

«Отдыхай, Принцесса», ― шепчет мысленно и, осторожно вытащив руку из-под чужой головы, уходит в ванную комнату.

Стоя посреди помещения, он видит, как на полу лежат наполовину мокрые вещи, как насадка для душа и шланг валяются на кафеле, и как в принципе повсюду пол блестит от влаги. Вздохнув, он молча принимается всё убирать, не думая ни о чём. Нужно подождать, когда Феликс проснётся, и затем информации и мыслей станет немного больше, чем «ничего».

Закинув все вещи в корзину для белья, Хенджин, приняв душ, выходит в номер, укутавшись в халат, и только сейчас замечает множество чемоданов, что стоят около шкафа. Нахмурившись, он переводит взгляд на свернувшийся комок и стискивает челюсти: больно. Сам уже не знает, где и от чего болит, но почему-то предчувствует, что когда Феликс освободится от своего прошлого, им обоим станет легче.

Чужие вещи брать нехорошо, Хван это знает, но он плюёт на это, когда понимает, что Феликс после пробуждения будет не в состоянии найти что-то самостоятельно, да и к тому же ― нужно найти что-то для себя. Только вот спустя полчаса поисков он останавливается лишь на одной футболке и каких-никаких пижамных штанах. Да, Феликсу легче было подобрать что-то из своей одежды — там хотя бы просто висело, а здесь у Хвана зад не влезает.

Чёрные клетчатые штаны обволакивают стройные длинные ноги, открывая щиколотки, упругие ягодицы мостятся на широком бархатном кресле, а белая футболка натягивается в районе груди от частых вздыханий, пока сам юноша сидит и пьёт принесённый кофе, чувствуя запах омлета с овощами, что стоит рядом. Живот урчит, но Хван не заказывает себе порцию и даже не собирается есть, пока Феликс не проснётся: не «условие», а скорее просто нежелание кушать в такой ситуации.

Смотря уже на закат, он слышит ворочанья позади себя, и, резко поставив чашку на стол, оборачивается, видя, как потягивается Феликс, медленно разлепляя глаза.

― Блять, ― шепчет с выдохом и улыбается, подбегая к кровати и садясь на её край. ― Эй, Принцесса? ― не трогает парня, лишь волнительно наблюдает за каждым движением.

Открыв глаза полностью, пару минут Феликс лежит и молча смотрит в потолок, а у Хвана уже всё опускается, потому что стало страшно, что Ли не вышел из этого «зомбированного» состояния.

― Хенджин?.. ― звучит хриплое, и Хван, резко подняв взгляд, сразу же улыбается, подсаживаясь ближе.

― Эй-эй, привет, ― всё ещё не решается тронуть, но смотрит с раскрытым сердцем.

― Привет, ― дёргает уголком губ, вздыхая и просыпаясь окончательно, а с Хенджина словно сходит семь потов: Феликсу действительно нужно было долго и спокойно поспать.

― Ты как? ― рискует положить руку на тёплую кисть.

― Спасибо, ― отвечает тише, опуская взгляд.

Хван смотрит словно сквозь него, но, ничего не говоря, лишь улыбается, быстро промаргиваясь и смахивая подступающие слёзы.

― Иди сходи в душ, ― помогает подняться. ― Тебе нужна помощь? ― поддерживает за руку, когда тот встаёт с постели.

Ли лишь мотает головой в стороны и, хмурясь, плетётся в ванную, закрывая дверь. Хенджин, стоя посреди комнаты, задирает голову и выдыхает, ощущая, как в теле словно освобождается половина места, что позволяет и двигаться, и дышать, и думать лучше. Пока Феликс возится в душе, Хван достаёт для него вещи, похожие на свои, и кладёт на постель. Как только дверь открывается, из комнаты выходит Феликс, укутанный в большое полотенце, и сначала он переводит взгляд на постель, а затем на Хенджина.

― Отвернись, ― хмурится.

Хван уже давно выучил эти нахмуренные брови и эту фразу: это не нагло, не зло и не горделиво. Феликс всё ещё остаётся Принцессой, которая не может переодеваться при нём, испытывая неловкость. Раздеться ― всегда пожалуйста, но одеться ― нет.

Как только Хенджин замечает, что Феликс равняется с ним и медленно движется в сторону окна, он тут же сажает парня в кресло, двигает столик ближе и приказывает завтракать или уже ужинать, а сам идёт в ванную и снова приводит комнату в порядок. Это не было каким-то «тиком» по поводу неубранности, просто он понимал, что Феликс, с большей вероятностью, может ступить на мокрую плитку и шлёпнуться на неё же, отбивая зад.

Молча присев в соседнее кресло, Хенджин берёт свою чашку и бросает мимолетный взгляд на Ли, замечая, как тот кушает и даже с очень большим удовольствием. Он хочет спросить и сказать очень многое, хочет отругать, обнять, дать поджопника, чтобы не делал так больше, и просто выслушать его, но ничего из этого не делает. Пускай ест, приходит в себя, а Хван пока что молча посмотрит на садящееся солнце, краем глаза наблюдая, как тарелка пустеет.

Как только Ли заканчивает трапезу, Хенджин так же молча поднимается, ставит всё на столик на колесиках и везёт его за дверь. Помимо его кофе и тарелки там находился ещё и чай, что сделали специально для Ли, поэтому Хенджин приносит его обратно, ставя на стеклянный стол, и присаживается рядом.

Феликс, повернув на него голову, смотрит с неким беспокойством и стыдом, слегка нахмурив брови. Хван не попросил его сделать ничего из утренне-вечерней рутины. Всё сам, везде сам, повсюду сам. Ли понимает, что делалось это из-за желания помочь ему и не напрягать, но... Неловко всё равно.

«Хороший», ― сглатывает и, протянув руку вправо, перехватывает кисть Хенджина, продолжая смотреть.

Хван, медленно повернувшись в ответ, дёргает уголками губ и вздыхает, видя в чужих очах прежний загорающийся огонёк любви и к нему, и к себе, и к жизни.

― Я ушёл, ― переведя взгляд на окно, негромко говорит Ли.

― Да, я понял, ― кивает, поджимая губы и смотря на фонари города.

― Из всего: семья, компания, дом, ― Хенджин, нахмурившись, снова медленно поворачивает к нему голову. ― Он снова перешёл черту, ― Хван переводит взгляд на пластыри. ― Снова ударил, оскорбил, задел тебя, твою семью и мою жизнь, ― Хенджину уже даже неинтересно, что говорил его отец, потому что он примерно понимает, в какое русло велись все слова.

― Ты останешься здесь? ― смотрит с жалостью и небольшой тревогой.

― Я сказал отдать мою долю, так что, как только деньги поступят на мой счёт, куплю квартиру, ― Хенджин медленно кивает, опуская глаза. ― И либо выкуплю, либо построю свой отель, ― Хван быстро возвращает взгляд, смотря с удивлением и непониманием.

Помнит, что Феликс мечтал, но потом испугался. А сейчас... Сейчас так быстро передумал?

― Понял, что пора создавать свою жизнь такой, какой хочу видеть её я, пока у меня есть время и ресурсы.

― И у кого ты хочешь выкупить его? Ну, ты сказал: если не построишь, то...

― Думал, у твоего директора, ― Хенджин вскидывает брови. ― Его дела идут плохо. Даже визит влиятельных людей не помог. С финансами плохо, я просматривал все отчеты. Хочу предложить ему свою цену или даже выше.

― Хочешь купить, потому что он новый?

― Потому что просто понравился: дизайн, местоположение, габариты. Что-то примерно такое же я хотел создать сам, а тут даже время тратить не надо, ― Хенджин, отведя взгляд, понимающе кивает: это очень рационально.

― А отец точно переведёт деньги? ― потому что Хвану кажется, что тот может с лёгкостью обмануть.

― У меня есть очень много компромата, который не скроет никто. У него не остаётся выбора.

Хенджин не отвечает, лишь снова кивает и крепче сжимает чужую руку. Видит, что Феликс до сих пор на нервах, хоть и держится очень хорошо, отчего не хочет сейчас как-то тревожить его большими расспросами или прикосновениями.

― Вчера со мной было всё настолько плохо? ― звучит тише и угнетённее.

― Тебе просто стоило отдохнуть, ― потирает ладонь пальцами.

― Спасибо тебе большое, ― поворачивается, смотря с добротой и слабой улыбкой, а Хенджин улыбается в ответ. ― И... ― опускает взгляд, облизывая губы. ― Я тоже люблю тебя.

Потупив взгляд на чужом лице, Хенджин, смутившись, поворачивается к окну и улыбается: Феликс начинает приходить в норму и снова целует сердце Хвана, как делал это раньше.

― Будешь работать в моём отеле, если я его куплю? ― Хенджин поворачивается, усмехаясь.

― Я ещё даже не доучился, какая работа?

― Учись, проходи практику, тебе никто не мешает, ― улыбается спокойно. ― А потом ― работай, если пожелаешь, ― смотрит с любовью.

― Не будут ли многие смеяться с того, что я работаю на тебя, являясь твоим парнем? ― усмехается беззлобно.

― А если будешь мужем?

Разбиваются эти слова так чётко и неожиданно, из-за чего Хван, потеряв весь запал задора, смотрит на Ли нечитаемым взглядом. И нет, он не против, просто... Просто даже не думал никогда о таком.

― Буду.

Мужем или работать ― неизвестно, но в их случае, это, по сути, одно и то же.