Часть 22
В жизни иногда бывают моменты, когда всё идёт подозрительно хорошо.
Обычно они скоротечны, длятся недолго, но наполнены яркими красками всех цветов, будто неопытный художник пролил гуашь на палитру и размазал мягкой кисточкой. Они динамичны, как летящие стрелы, разрезающие сердце врага и оставляющие за собой сгустки багровой и алой крови.
Обычно за чередой счастливых и беззаботных моментов следует то, что меняет всё. В секунду. Ружьё, что висело до этого на стене в музее в качестве экспоната, выстреливает. И всё катится вниз, ко дну, тонет в этом океане несчастий и внезапностей, которые полностью поглощают человеческую душу.
Каникулы давно закончились, а время быстро бежало вперёд, и Антон сквозь пелену подготовки к экзаменам даже не заметил, как наступила весна. Самое начало её обозначила звонкая капель, прозвучавшая во дворе. Шастун вышел на улицу в своей привычной дутой куртке и вдохнул поглубже прохладный воздух. Он сделал шаг и почувствовал, как грязь, ранее лежавшая белым снегом на асфальте, прилипла к ботинкам.
— Блять, — озвучил свои мысли Антон, за что получил недобрый взгляд от старушек, сидевших на лавочке у подъезда.
— Вот молодёжь пошла, — проворчала одна.
В наушниках на полную громкость играют «Нервы», которые для Антона значат больше, чем просто любимая группа. Ему сразу на ум пришло, как они с Арсением вместе слушали их песни. Шаст пытался «приучить» Попова к современному искусству, а эту группу считал одной из самых лучших. Пока Попов сидел на сером диванчике с одним наушником в ухе, а лицо его было сосредоточено, у Антона дрожали руки — он боялся, что Арсению не понравится. Но Попов всё же одобрил их, сказал даже, что ему понравилось, «Вот только зачем солист так глотку рвёт на припевах? Он будто сейчас задохнётся,» — выгнул бровь историк, но продолжал слушать. Ему нравилось. А от осознания этого Антон радовался, как маленький ребёнок.
Антон искренне засмеялся тогда, а затем притянул его к себе и коснулся губами его губ, утягивая в долгих поцелуй.
Он привычно дошёл до метро, доехал до школы. Перед воротами припаркованная стояла машина Арса, отчего на лице парня появилась улыбка.
Попов часто уходил раньше: подготовка к урокам, совещания, педсоветы отнимали много времени. А Антону иногда можно было прийти ко второму, да и его появление с учителем на одной машине вызвало бы много вопросов. Поэтому Шаст предпочитал добираться самостоятельно.
С момента, как он поселился у Арсения, проблемы с питанием постепенно начали исчезать. Попов тщательно следил за каждой выпитой таблеткой, а также за рационом парня. Постепенно Антон и сам начал питаться правильно, тем более, что готовить он умел отлично. Вот только сам он всего ел только сбалансированную еду, а для Арса готовил всё подряд, ведь тот был всеядным и не отказывался от перспективы поесть вкусной домашней еды. Хотя Антон и старался ради Попова стать «нормальным», но в глубине души оставалась боль. Страх, словно птица, запертая в клетке из ненависти к себе, бился о её стенки, желая вырваться наружу. Он просовывал свой клюв сквозь чугунные решётки, трепетал крыльями и громко каркал, так, что всё внутри сжималось. Антон пытался казаться жизнерадостным, он жил буквально из-за Арса и ради него, но в нём с каждым днём росла чёрная дыра, которая засасывала его вовнутрь всё больше и больше. И это пугало.
Он заходит в школу. У Арсения сейчас восьмые классы, затем десятые, а потом Антон сможет прийти в знакомый кабинет и занять нужную парту. Шаст выучил его расписание, он знал, когда и по каким дням у Попова уроки, когда «окна», на каких переменах он дежурит — буквально всё. Правда о своём расписании он не заботился — часто даже не помнил, какие завтра уроки. Его спасал Димка, который, как был уверен Антон, закатывал глаза, тяжело вздыхал, но всё-таки в сотый раз отправлял ему фотографию расписания на неделю.
Вообще, после того случая в больнице с Ирой, Кузнецова практически не общалась с их компанией. Оксана тоже медленно стала исчезать, как бы Антон не хватался за неё, но Фролова будто призрак выскальзывала из его рук прозрачной пеленой. Антона пугало, что девушка гаснет на глазах, как спичка, становится худее и бледнее. Её голубые глаза больше не светятся от счастья, в них погас тот огонёк, за который он так её любил. Антон пытался объяснить, найти причину, но... Он видел, как с его Оксаной происходит то же, что и с ним. И это убивало.
Дима и Серёжа, которые за последние месяцы сдружились как никогда, всегда были рядом. Иногда, глядя на них, у Шастуна проскальзывали кое-какие мысли, но он тут же отметал их — нет, они просто дружат, не более.
День в школе протекает по обыкновенному спокойно. Ничего не происходит, их класс только пишет пробник по русскому и контрольную по геометрии. Весь день у Антона внутри было какое-то нехорошее предчувствие, которое, как свеча, с каждым часом разгоралось всё больше и больше.
«Чайки над Москвой» — Просто Лера
Когда Антон выходит из школы в одиночку, ведь у друзей дополнительные курсы, на его телефон приходит уведомление от Арсения. «Нужно встретиться,» — пишет он и высылает геолокацию. Антон садится в метро и едет по нужному адресу. Мокрая набережная встречает его холодным пронизывающим ветром. Он идёт по выложенной плиткой дороге, смотрит на дрожащую гладь воды и кутается в чёрную толстовку. Антон касается тонкими пальцами перил. Проводит по камню подушечкой, а затем поднимает голову вверх. Чайки летают в небе, парят над ним. Он кружатся и кричат. Антон идёт вперёд, навстречу Арсу, чёрное пальто которого виднеется вдалеке. Он оставляет чаек за спиной, бежит к Попову, плюнув на всё.
Антон останавливается рядом с ним. Лицо Арсения бледнее обычного, морщинки будто стали глубже и заметнее, а глаза...
Его тёплые голубые глаза вновь превратились в холодный океан. Арсений смотрел на реку, а в его глазах словно отражалась её гладь.
— Арс, что-то случилось? — Осторожно спросил Шастун, вставая рядом. Сердце билось, как сумасшедшее.
— Нам надо расстаться, Антон, — говорит он, даже не поворачивая головы.
Антону кажется, что мир под ногами рухнул.
Антону кажется, что он падает. Он стремительно летит в бездну и не может остановиться.
Антону хочется кричать, но голос его не слушается.
Он стоит и смотрит на Арсения, на человека, которого так любит. На того, кто подарил ему столько моментов, эмоций, столько внимания и любви. Который заботился о нём и поддерживал.
— Почему? — Шепчет Антон. Во рту пересохло, а в горле ком. Конечно, Антон хочет сказать больше, он хочет накричать, избить, заплакать, но не может. Он просто стоит и смотрит на него.
— Я тебя не люблю, Антон. Я так больше не могу. Не могу тебе врать, не могу заботиться. Мне это не нужно. Ну сам посуди: зачем мне эмоционально нестабильный подросток с проблемами со здоровьем, семьёй и психикой? Я устал от этого. Нам нужно всё это закончить. И, пожалуйста, забери свои вещи. Я всё собрал. Чемодан стоит в прихожей.
Антон не понимает ничего. Его глаза наполняются слезами, когда он видит холодное и равнодушное лицо Попова, его слова задевают и режут по больному. Он ведь изучил его и знает, на что нужно давить. Это пугает Антона больше всего: Арсений знает о нём каждую деталь. А сейчас он стоит и просто... Просто говорит такие вещи.
— Прости, что не смог тебе помочь, — выдыхает Попов и чуть сжимает руки.
Собрав в кулак последние силы и гордость, Антон поднимает глаза и смотрит на точёный профиль. Проглотив колючий ком, он говорит:
— Хорошо, я заеду за вещами вечером.
Арсений кивает. Антон разворачивается и уходит в сторону метро, откуда он и пришёл. Его будто опустили под воду. Перед глазами всё расплывается, мир крутится в водовороте красок и огней, но для него сейчас всё серое. Он не чувствует ничего, кроме боли, которая пронизывает сердце. По ушам, как набат, бьют слова: «Я тебя не люблю.» И Антону хочется кричать, хочется плакать навзрыд, выть, расцарапать себе лицо и просто прыгнуть с этого моста. Но он просто идёт вперёд, а по щекам катятся прозрачные солёные капли.
Холодно теперь не из-за пронизывающего ветра.
Пальцы дрожат, а в груди расползается лёд, сковывая сердце. Оно бьётся, трепещет, пытается выбраться из этого кокона, но тщетно.
Всё замерло.
Остановилось.
Мир для Антона превратился в лёд.
Арсений смотрит вслед удаляющейся фигурке парня, а по его щеке течёт одна-единственная слеза. В его глазах столько боли, она бушует, как океан во время шторма. Но не может вырваться наружу.
«Прости, Тоша, — думает он. — Но так нужно. Это всё ради тебя, и когда-нибудь ты поймёшь. Я знаю, ты умный мальчик, ты поймёшь».
***
За шесть часов до этого
Павел Алексеевич заходит в пустующий кабинет. Он кладёт папки на стол, не заметив, как белый конверт соскальзывает на пол. Он наступает на бумагу и смотрит вниз. Подцепив его пальцами, Воля раскрывает конверт и достаёт оттуда несколько цветных фотографий. На них изображены двое — высокий парень с русыми кудрями в серой толстовке и мужчина с чёрными, как смоль волосами, в чёрном пальто и в очках. На первом кадре они стоят близко друг к другу, словно собираются поцеловаться. На следующей фотографии мужчина держит парня за подбородок и будто что-то говорит ему, не отрывая взгляда от больших глаз подростка. А на третьей они целуются, причём мужчина всё также держит того за подбородок, а парень запускает пальцы ему в волосы.
Павел Алексеевич резко выпрямляется. Он распахивает дверь и спешит вперёд по коридору, прямиком в кабинет Арсения Сергеевича.
У Попова «окно». Восьмой класс пошёл на какую-то экскурсию, поэтому Арсений сидит в кабинете и пьёт чай. Напротив него — за первой партой — Стас. С лицом полным недоумения он слушает об Антоне, их отношениях.
— Попов, ты вообще нормальный? — Спрашивает Шеминов, после долгого рассказа друга.
Арсений глубоко вздыхает, упирается руками в край стола и старательно избегает осуждающего взгляда Стаса. Он смотрит на бумаги, разбросанные на столе, на пол, на носки ботинок — да куда угодно, лишь бы не видеть его реакции.
— Стас, это другое...
— Нет, Арс! — Шеминов вскакивает со своего места. — Шутки кончились. Он же твой ученик! Попов, тебя посадят!
Арсений кидает очки на стол и раздражённо трёт глаза двумя пальцами.
— Ты можешь не кричать? — Спрашивает он.
— А что?
— Голова раскалывается, плохо спал сегодня...
— Ага, сильно устал?
— Да...
— Антон тебя или ты его?
Попов резко переводит взгляд на друга. Шеминов стоит со скрещёнными на груди руками и сверлит в нём дыру. В груди историка разгорается пламя. Да как он может так говорить об Антоне? О его Антоне: таком красивом, мягком, уютном, домашнем, любимом. Стас не знает ничего, не ему судить их взаимоотношения.
К Антону Попова в первую очередь влекло на каком-то подсознательном, внутреннем уровне, и только потом на физическом. Для него Шастун представлялся как колючий подросток с огромным количеством травм и проблем, запуганный, боящийся всего вокруг. Но это всё не ничуть делало его каким-то не таким или неправильным, наоборот. Для Арсения пробраться через этот колючие терновые заросли было что-то сродни подвигу, ведь в конце его ждал Антон. Парень, которого хотелось любить. Попов и сам не понял, как за такое короткое время — ведь если подумать, они познакомились в сентябре — Шастун успел стать для него самым важным и дорогим человеком.
— Идиот, — шипит Арсений. — Какая же ты мразь, Шеминов.
— Почему я мразь? — Вскидывает брови Стас. В его голосе нет ни доли шутки. — В чём я не прав? В том, что ты совращаешь несовершеннолетних? Да ещё и пацана, Арс. Это незаконно и нездорово. Это, мать твою, педофилия в чистом виде!
— Не передёргивай.
— «Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Но в моих объятьях она была всегда: Лолита»... Так что ли?
— Что ты несёшь?! — Не выдерживает Арс.
В этот момент в кабинет врывается Воля. Павел Алексеевич с ноги вбивает дверь, на его лице гримаса ужаса и ярости. Он кидает на стол, прямо перед Поповым, конверт, откуда вылетают фотографии.
— Что я тебе говорил, придурок?! — Кричит Павел Алексеевич, тыча пальцем в фотографии. — Ты совсем ёбнулся?! Попов, ты охренел? Я тебя предупреждал! С таким компроматом тебя под суд легко отдать могут и поведут под белы рученьки в камеру.
— Откуда это у вас? — Охрипшим голосом спрашивает Арсений.
В этот момент его жизнь перевернулась. Кто-то слил его. Кто-то слил его и Антона, да ещё и Воле!
Скорее всего, его уволят.
Если не напишут в полицию.
А там суды, тюрьма... Всё, как говорил Стас.
Арсению стало страшно. Нет, не за себя — за Антона. Как же Шастун будет без него? У парня ведь экзамены скоро, да и кто будет следить за тем, как он ест?.. Всё это были отговорки: Попову просто слишком страшно было признать, что без Антона он не проживёт. Арсений давно понял, что этот парень — как наркотик. Чем его больше, тем ярче желание. Вот только подсесть на него очень просто, сложно достать. Чтобы приручить Антона, Арсению потребовалось много времени, разговоров и терпения. Шастун, как дикий зверь, не хотел подчиняться, он привык быть сам по себе. Вот только приручив Антона, Арс не заметил, что сам привязался к нему.
Да, Шастун был его наркотиком. Он ворвался в его серую однообразную жизнь, перевернул её с ног на голову, раскрасил его мир, словно коробка с гуашью. Антон был особенным. Он въелся под кожу Попову, и каждый раз при встрече, касании или поцелуе в венах взрывались звёзды.
Потерять Антона значило потерять себя.
— Я надеюсь, — вывел из шокового состояния Арсения Павел Алексеевич. — Что ты в состоянии понять, что это очень серьёзно.
Попов кивнул. В глазах Воли читался не только гнев, но ещё и беспокойство.
— У нас есть два пути. Первый — мы увольняем тебя, и ты идёшь искать работы с плохой рекомендацией во второй половине года, — Павел Алексеевич сделал паузу, окинув историка внимательным долгим взглядом. — Или же второй. Ты прерываешь всякое общение с Шастуном. Чтобы вас даже на переменах рядом не видели. Ну что? Какой вариант выбираешь ты?
Арсений замер. Конечно, здесь нельзя было решить. Но помимо заработка в этой школе и пары репетиторств у Попова не было другого дохода. А вот Антону осталось учиться всего-ничего... Нет, он не может так с ним поступить. Шастуну совсем чуть-чуть до совершеннолетия. Нужно просто подождать.
Но времени не было.
— Второе, — приглушённо, словно не своим голосом, ответил Арсений. Он как будто наблюдал всё это со стороны, будто это всё происходило не с ним. Сквозь боль, разрывающую грудь и сердце на части, он продолжил. — Я перестану общаться с Антоном, только... Пожалуйста, не трогайте его. Ему не нужно об этом знать.