Часть 17
Предновогодняя суета не обошла и школу.
Учителя и ученики будто сорвались с цепи: все бегали, кричали, искали что-то и заранее поздравляли друг друга. В новогодние приготовления были вовлечены все, кроме Отбросов.
Вот и сейчас, пока одноклассники украшали кабинет во время перемены, ребята сидели на своих партах и болтали.
В руках Оксана крутила красный новогодний шарик, а Серёжа пытался нацепить на Антона золотистую мишуру. Шаст вяло отпирался, но всё-таки позволил другу накинуть на его шею новогоднее украшение и далее наблюдал довольную ухмылку Матвиенко.
Шаст безразличным взглядом окинул кабинет. Все метались, смеялись, оживали из-за грядущего праздника. Антон же чувствовал, будто увядает. То ли от вчерашней ссоры с Поповым, то ли от своих мыслей.
История, которую рассказал Лёша, слишком сильно напоминала его собственную. Поэтому хотел Антон того или нет, но верил тому, что сказал Ольшанников.
Всю ночь и весь вечер Антон пытался что-то понять, хотя сам и не знал, что именно. Ему казалось, что он упускает что-то важное, будто последний недостающий кусочек пазла, без которого картинка не могла быть целой.
Вот только что?..
Антон видел пропущенные от Попова, а неотвеченные сообщения мозолили глаза. Но Шаст намеренно не смотрел их. Что-то внутри, что напоминало ему самому гордость, не давало права снова стелиться, предоставлять себя. Если он действительно нужен Попову, то пусть тот попробует сделать хоть что-нибудь, чтобы Антон послушал его. Если же ему это не нужно, то и Шаст не желал тратить свою юность на Арсения.
Антон видел Лёшу. Вчера он познакомился с человеком, ставшим жертвой обстоятельств, слепо верящим и глупо влюблённым. Пелена перед глазами долгое время не давала ему увидеть Попова во всей его многогранности и неидеальности, а раз и сейчас Ольшанников так отчаянно боролся за внимание историка, хотя, казалось бы, всё, что было между ними — в прошлом, то пелена спала ещё не до конца.
Антон усвоил ещё давно, что розовые очки обычно бьются стёклами внутрь, простому предпочитал не носить их вообще, дабы избежать дальнейшей слепоты и боли.
Нельзя оставить человека посреди шоссе в дождь, а затем ждать, что он бросится тебе на шею.
Из раздумий Антона вывела Оксана. Девушка надела на голову корону из пластмассы и, положив ногу на ногу, с величественным видом произнесла:
— Моя внутренняя богиня хочет хлестнуть коньячка. Иначе этот день окажется пустым.
Ребята захохотали в голос. Даже Антон, который до этого, по словам Серёжи, сидел, «будто насупившийся индюк» (Дима ещё удивился, что Матвиенко знает такие слова, как «насупившийся», за что получил тычок под рёбра от друга), сейчас смеялся.
Что-то странное, по мнению Шаста, было в умении друзей возвращать его к нормально жизни. Будто они видели всё, что происходит внутри Антона. Видели и старались прогнать эту тьму из него.
— Насчёт коньяка согласен, — кивнул Серёжа. — Давайте, может, встретимся?
— Хорошая идея, — поддержала Ира.
— Тогда ко мне? — Предложил Дима. — Шаст, ты как?
— А? — Не понял Антон, а затем покачал головой. — Да не, не хочется что-то... Да и готовиться к пробникам надо. Это вы все умные тут сидите.
— Ну ладно. Хотя насчёт умных я бы поспорил, — Дима хитро покосился на Матвиенко.
— Эй! — Позову прилетел удар по плечу. Все снова засмеялись. Перепалки Димы и Серёжи всегда вызывали такую реакцию. Когда они шутили, то представляли из себя несовместимую, алогичную смесь, которая от одного лишь огонька взрывалась и вызывала тысячи цветных фейерверков, способных разогнать любые тучи. Потому-то они и дружили больше десяти лет.
— Ну, тогда продуктивного тебе вечера, Шаст, а мы пойдём бухать, — похлопал Антона по плечу Серёжа. — Как говорится, кто-то работает, а кто-то отдыхает.
— Это кто ж так говорит? — Усмехнулся Позов.
— Я так говорю, — махнул рукой Матвиенко. — Чё докопался?
— Я? — Наигранно ахнул Дима и приложил руку к груди. — Как же я мог, Ваше Высокоблагородие?! Вас и оскорбить? Вы слишком высокого мнения о моих способностях!..
— Так, всё, — оборвал друга Матвиенко. — Захлопни варежку, прекрати концерт. Тоже мне, актёр, блять.
Антон усмехнулся. На самом деле, он не собирался готовиться ни к чему. Шаст просто не хотел идти пить с друзьями, так как знал себя в таком состоянии: он мог начать болтать всё подряд. А ему не очень хотелось, чтобы Отбросы узнали о его проблемах в семье и с Арсом.
Поговорка «Вспомнишь солнце — вот и лучик», а точнее — её более правильная в данной ситуации интерпретация «Вспомнишь говно — вот и оно», заиграла для Антона новыми красками, ведь как по заказу на пороге кабинета появились сразу три учителя: Воля, Шеминов и Попов. Они увлечённо беседовали, но Шастун сразу же почувствовал на себе тяжёлый взгляд историка.
Антон повернул голову, чтобы проверить, не играет ли с ним его воображение, но и в правду, Попов смотрел на него своими холодными глазами-океанами. Как давно Антон не чувствовал, что это: не общаться с Арсением, не чувствовать его немую заботу и поддержку, не ощущать тепло, которое он дарил Шастуну одним лишь своим ледяным взглядом.
И сейчас Шастун наблюдал, как улыбка медленно сползает с лица историка, а по щекам ходят желваки. Взгляд становится отрешённым. Может, Антон зря вчера ушёл? Попов же просил его остаться, хотел всё объяснить... Нет, Антон всё сделал правильно. И это не подростковый максимализм или желание свободы, не гиперболизация всей ситуации и излишняя драматичность парня. Думайте как хотите, но для Антона это решение было поистине важным. Пусть со стороны и выглядело, что он сбегал от проблем, но по факту он лишь оттягивал время до разговора, который, несомненно, состоится, пытался успокоиться, умерить пыл и прийти в себя, чтобы с холодной головой выслушать правду. А он хотел услышать только правду.
Вот только хотел ли рассказывать эту правду Попов?..
В любом случае, как там говорил Булгаков? «Только через страдание приходит истина...»Михаил Афанасьевич Булгаков, «Морфий» Классики всегда правы, а страданий в жизни Антона было предостаточно, по его собственному мнению. Значит, истина тоже в скором времени доберётся до Шаста.
Антон не заметил, что прозвенел звонок, и друзья разошлись по своим местам, а учителя покинули кабинет, оставив Волю наедине с учениками. Перед Антоном всё ещё стреляли голубые глаза и поникший, полный боли и отчаяния взгляд Арсения.
Господи, во что только Антон вляпался?
Эта мысль, что всё происходящее — абсурд чистой воды, посетила его только сейчас. Ведь и правда, он живёт у своего учителя, которого знает несколько месяцев, а его родители даже не ищут его. Что это вообще за бред? Им настолько всё равно на его существование? А Арсений Сергеевич? Тоже хорош. Сразу же в доверие втёрся, другим стал, а потом большим даже. Так Антона и возят на эмоциональных качелях. Аттракцион — «во», высший класс! И бесплатно, здорово-то как! Делать ничего не надо, будь просто на одной жилплощади с Поповым!
И когда только он во всё это ввязался?.. Почему бы не жить, как нормальный одиннадцатиклассник? Бухать по выходным с друзьями, готовиться к экзаменам, ходить в кино и ссориться с родителями? Почему Антон вынужден проходить через все этапы своей гнилой жизни, которая не приносит ему ничего хорошего, кроме друзей и желания доказать обществу, что он может чего-то добиться?
Антон не слушал урок, на полях его тетрадки появлялись какие-то рисунки, а ежедневник, лежащий под ней, был раскрыл и готов к тому, чтобы его страницы запачкали чернилами. Шаст посмотрел на девушек, сидящих за первой партой. Оксана и Ира внимательно следили за ходом урока и записывали каждое слово, которое говорил учитель. Антон не понимал, почему с Ирой у него не получается? Вроде бы она идеальная: красивая, умная, весёлая... Но не та. Кузнецова не была тем человеком, в котором так отчаянно нуждался Антон. Нужен был Шастуну учитель, находящийся в паре кабинетов, бархатным голосом способный успокоить его, укутать в тёплые объятия, в голубых глазах которого бушевал ледяной океан.
***
Антон звонил в знакомую дверь.
Он не мог открыть её, так как свой ключ оставил к квартире. Несколько секунд парень мялся на одном месте, переступая с ноги на ногу, а затем дверь открылась. Попов, на лице которого виднелось немое изумление, предоставил Шасту проход.
Антон вошёл в уже знакомую кухню, на которой он сам готовил много раз, и присел на излюбленный диван. Арсений же облокотился о столешницу и скрестил руки на груди. Парень вставился на Попова, и который внимательно разглядывал пол.
— Арсений Сергеевич?
Арс медленно поднял голову и встретился со знакомым взглядом зелёных глаз.
— Я хочу знать правду.
Попов прикрыл глаза и потёр переносицу. На нём была простая тёмная футболка и домашние штаны. Тёмные волосы немного завивались, на щеках присутствовала лёгкая щетина. Сейчас Арсений не походил на строго учителя из школы, который носил деловые костюмы и готов был унизить одним лишь взглядом. Сейчас это уютный домашний Арс, в глубоких глазах которого читалась бесконечная усталость, а из-за блёклого света лампы на лице виднелись морщинки. Этот Арсений был самым лучшим из всех, которых знал и видел Антон в своём учителе. Он не был идеальным, но был настоящим.
— Арс, не будь трусом. Пожалуйста, — Вновь нарушил тишину Антон. — Я ведь тоже не понимаю, что происходит сейчас. Я хочу знать правду. Ты ведь не такой, как сказал этот твой Лёша...
— Он не мой, — нахмурился Попов. — Я просто боюсь, что если ты узнаешь всю правду, то уже никогда не посмотришь на меня так, как раньше.
— Арс, обещаю. Всё будет хорошо. Я готов принять любую правду, лишь бы только ты не врал мне.
— Хорошо, — выдохнул Арсений. — Мы познакомились, когда Лёша поступил в одиннадцатый класс...
Арсений ещё никогда не был классным руководителем. Ему впервые дали свой класс, так ещё и по его профилю — социально-экономический. Он ждал многое от этого учебного года. Первое сентября прошло довольно стандартно. Попов познакомился со всеми учениками, послушал речь директора на линейке, провёл классный час. И только один парень не спешил общаться. Он сидел за последней партой у окна и всё время слушал музыку в наушниках. Когда же во время переклички Арсений произнёс фамилию «Ольшанников», парень молча поднял руку.
Арсений подошёл к нему после урока.
— Привет, Лёша, — улыбнулся учитель.
— Здрасьте, — кивнул Ольшанников и упёрся в телефон.
— Ты не особо разговорчивый, — пробормотал Попов.
— Что вы от меня хотите? — Поморщился парень.
— Внимания?
И он его получил. Даже сверх меры. Если бы Арс только знал, что его ученик влюбится в него, то вряд ли бы вообще стал учителем. Он всего лишь проявлял должное внимание к мальчишке, на которого всем было всё равно, а тот напридумывали себе какой-то симпатии и пытался доказать Попову, что его чувства реальны. Арсения же такой расклад не удовлетворял, тем более, что у него была жена. Но однажды, когда Лёша был у него дома на дополнительных (жена и дочь на тот момент уехали в другой город к матери Алёны), подсыпал ему что-то в чай, отчего Арсений не помнил ничего из произошедшего вечером. После оказалось, что Лёша соблазнил его, пока тот был в неадекватном состоянии. Теперь же Арс понял, что Ольшанников также на всякий случай создал себе «защиту» в виде компромата на своего учителя. Когда же Арсений узнал о произошедшем от самого парня, то сразу же прекратил с ним какие-либо дополнительные и общался исключительно во время урока. После выпуска Арсений уволился, так как ему предлагали хорошее место в университете Питера. Но на первом же занятии Попов увидел Ольшанникова. Хоть парень и сделал столько в школьные времена, но Арсений простил его, и они снова начали общаться. Отношения закрутились, но Арсений никогда не говорил, что нуждается в чём-то серьёзном. А после развода с женой он вообще не хотел общаться ни с кем, даже сменил место жительства. Но Лёша нашёл его и там.
Арсений сразу же сказал, что ему не нужно ничего серьёзного. Парень согласился на эти условия. Но вот только случилось так, как случилось.
Антон внимательно слушал эту историю, впитывая каждое слово. Он пытался понять, собрать по кусочкам. Всё вроде совпадало, но как же отличались слова Лёши от слов Арсения!
— Я пойму, если ты сейчас подумаешь или скажешь, что я всё придумал, лишь бы не быть виноватым. Я знаю, моя история звучит как какой-то бред, ведь разве я не мог просто отшить его и сказать «нет, хватит»? В этом и проблема, что не мог. Для меня он предстал в виде бедного мальчика с недостатком внимания, которого ненавидит собственная мать. Я заботился о нём исключительно как педагог. Но он желал большего.
— А я?
— Что? — Не понял Арсений.
— Обо мне тоже заботишься, как учитель об ученике?
— Нет, Антон, ты другой случай. Ты особенный...
— Вы также говорили Лёше?! — Вдруг вскипел парень. Он резко поднялся и сжал кулаки, его глаза лихорадочно блестели.
— Н-нет...
— Не врите мне! Хоть когда-нибудь скажите правду! Хоть раз в жизни!
— Я и говорю, Антон! — Терпение Арсения иссякло. Он открыл перед мальчишкой душу, рассказал ему о своих грехах, а тот не верил. — Зачем мне врать тебе сейчас?! Я никогда не говорил Ольшанникову ничего из того, что говорил тебе. Он жил в реальности, которую сам придумал. Он просто хотел внимания, а когда ему оно доставалось, относился к нему слишком серьёзно!
— Но почему я должен верить, что вы со мной никогда также не поступите?
— Ты можешь мне не верить, Антон. Но я никогда не относился ни к кому так, как к тебе. Ты и правда особенный.
Шаст рвано выдохнул. Такого ему никто никогда не говорил. Он всегда был серой массой, плывшей по течению, обычным, серым, незаметным пятном. Он сидел на задней парте и старался сделать всё, чтобы его не замечали.
А Арсений смог разглядеть в нём не простого парня, курящего сигареты. Для Попова Антон был кем-то вроде маленького котёнка, слонявшегося по улице под сильным дождём. У таких обычно вечно голодный взгляд, грязная шёрстка, покусанная другими котами и собаками, кое-где и вовсе плешью. Они пронзительно мяукают и прячутся у канализаций и мусорок, ища любую пищу.
О них хочется заботиться.
Их хочется любить.
Глаза в глаза. Где-то во Вселенной произошёл взрыв и появилась звезда.
— Я правда... — Прошептал Антон, подходя ближе. — Правда особенный?..
— Самый, — Арсений стремительно сокращал расстояние между ними.
Наконец они оказалось друг напротив друга. Арсений взял лицо Антона в свои ладони, провёл кончиком носа по его щеке, потёрся о его нос. Эта пытка была слишком мучительна для Антона, который отчаянно хватался за своего учителя и дрожал всем телом. Антон вдыхал знакомый аромат лаванды, от которого кружилась голова. Он рвано выдохнул, хватаясь за широкие плечи и прошептал в манящие губы:
— Арс, поцелуй меня.
Арсений приник к нему.
Их губы сами нашли друг друга. Они целовались плавно и медленно, не торопясь и не воюя, как обычно это бывает после ссор. Их касания были нежными и осторожными, словно оба нерешительно спрашивали разрешения.
Но со временем из поцелуй превратился в более страстный, и Антон отдал Арсению лидерство. Он кусал губы парня, с напором сжимал их, а когда языки соприкоснулись, из горла Шаста вырвался тихий стон.
Арсению снесло крышу.
А Антон умирал от счастья.
«Пусть взорвутся кометы,
И станет тесно,
И весь мир превратится в дым.
Я буду рядом, а ты —
Скажи честно:
Будешь опять занятым?
Пусть погаснут все звёзды,
И станет пусто,
А мечты обратятся вспять.
Я буду ломать себе кости
До громкого хруста
И звать твоё имя опять...»