Часть 13
Антон стоял у двери.
На следующий день после его разговора с Поповым, Шаст решил заехать за вещами. Хоть их и было немного, но Антона интересовали в основном его книги, которые он не мог оставить в квартире родителей, так как совесть не позволяла. Поэтому он договорился с историком, что после школы заедет за вещами и вернётся к нему. Учитель дал ему запасные ключи, которые Антон спрятал в кармане штанов. К слову, жил Попов в достаточно новом и крутом районе, в отличие от старых Кузьминок Антона, которые хоть и славились своими деревьями, но являлись пристанищем для наркоманов и бомжей. Поэтому чистый и безопасный район историка нравится парню куда больше, чем его усеянные хрущёвками Кузьминки.
Антон достал ключи и повернул их в замке. Дверь с щелчком открылась, открывая парню проход в квартиру. Он перешагнул порог. Надежда, что родителей не будет дома с треском сломалась, как только Антон услышал голоса, доносящиеся с кухни.
Похолодев, Антон прошёл по коридору. Шаст знал, что расспросов не избежать. Да и вообще, почему родители должны его отпускать жить к какому-то там учителю? Тем более — к мужчине.
— А, явился!
Голос отчима резанул по ушам. Антон медленно развернулся, но тут же почувствовал горячий удар, который пришёлся по щеке. Парня отбросило к стене, он больно ударился плечом о твёрдую поверхность.
— Сукин ты сын! Где ты шлялся?! — Взревел отчим.
Антон молчал, потирая горящую болью щёку. Олег сделал шаг к Шастуну. Парень дёрнулся, но мужчина схватил его за волосы и впечатал лицом в стену.
— Отвечай, маленький ублюдок! Где. Ты. Был?! Что ты молчишь, тварь?! Тебе по-другому объяснить?!
Снова лицо вписывается в стену. Больно. Кровь стекает из носа по губам и подбородку, добирается до ворота футболки. Футболки Арсения.
Антону больно. Но он молчит. Шастун знает, что лучше молчать.
Всегда лучше молчать.
Следующие несколько ударов приходятся по рёбрам. Антон всё-таки поворачивается, корчась от боли, и чувствует кулак Олега у глаза. Шастун хватается за раненое лицо и получает удар по солнечному сплетению, отчего падает на колени.
— Какой же ты жалкий! Как же я тебя ненавижу, тварь! Сколько проблем ты создаёшь! Если бы тебя не было, то жизнь была бы нормальной! Уёбок ненормальный!
Он поднимает взгляд на отчима. Покрасневшие пьяные глаза мутно блестят и с ненавистью смотрят на парня, истекающего кровью.
Пинок попадает по рёбрам. Антон падает на пол. Ещё и ещё. Слёзы катятся по щекам, смешиваются с кровью. Мысли, что яростно крутились в голове, отступают. Шаст чувствует лишь звенящую боль, которая пронзает всё тело. Удары не прекращаются долго, но когда Антон перестаёт двигаться, Олег отходит от него. Парень кое-как добирается до ванной. Он умывается холодной водой, смывает с лица кровь.
Оказавшись в своей комнате, Шаст сгребает все вещи, которые видит, в чёрный рюкзак. Тетради, учебники, бельё, пара футболок, несколько книг. Натянув белые кроссовки и тонкую красную куртку, он покидает квартиру. Снег, падающий с неба, попадает на раны. Антон кусает и так разбитые губы, чувствует на языке металлический привкус. Он дрожит от холода, ведь ветер пробирается сквозь тонкую ткань куртки, проникает под кожу. В наушниках громко играет музыка. Шаст добирается до метро. Ему всё равно на косые взгляды прохожих, на боль по всему телу. Он словно робот, добирается до квартиры Арсения. Дрожащими руками подносит ключ к замку, несколько раз поворачивает его, слышит заветный щелчок. Он заходит в пустую тёмную квартиру. Арсения ещё нет. Антон скидывает рюкзак на пол, за ним летит куртка.
Он проходит в ванную.
Антон закрывается на замок. Стягивает с себя одежду, оставаясь в одном белье. Из маленького кармана, который он специально сделал в толстовке, достаёт лезвие.
Залезает в ванную.
Антон кусает запястье, смотрит, как на бледной коже проступают красные отметины от зубов. Он подносит лезвие к внутренней стороне бедра, истерзанной белыми полосами. Холодный металл касается кожи, которая тут же покрывается мурашками. Проводит лезвием по коже. Кровь проступает не сразу. Антон даже не морщится. Ему не хватает одного пореза.
Он ещё раз проводит по коже, давит сильнее, делая порез глубже. Кровь маленькими капельками стекает по ноге. Ещё и ещё.
«Грязный»
«Жалкий»
«Из-за тебя страдают люди»
Снова лезвие касается израненного участка. Шаст специально задевает новые полосы, чтобы почувствовать эту боль. Кровь течёт по его ногам.
«Да лучше бы тебя не было!»
Антон режет слишком глубоко. Он шипит и откидывает лезвие, закрывая рот рукой и кусая ребро ладони. Слёзы капают и смешиваются с кровью.
Антон на дрожащих ногах поднимается и открывает ящики в поисках бинтов. Он находит перекись, которую льёт на порезы. Антон стискивает зубы, чтобы не застонать от боли. Белый бинт окутывает ногу и сразу же пропитывается кровью, становится алым.
Антон смотрит в зеркало. Худое мальчишеское лицо, блестящие зелёные глаза, которые кажутся слишком большими для истощённого лица, синяки под глазами, дрожащие искусанные губы, ссадины и кровоподтёки на висках и лбу. Нос покраснел и опух. Шаст опирается о края белоснежной раковины и включает холодную воду. Он смотрит на себя и не узнаёт. Где тот весёлый маленький мальчишка, который бегал по двору и весело смеялся? Сейчас Антон видит лишь жуткое подобие человека. Он не знает, что за этой маской и всеми этими проблемами скрывается всё тот же мальчик-солнце.
Шаст натягивает штаны, смывает кровь с ванной и прячет лезвие в заветном кармашке.
Антон раскладывает вещи в ящике, который Попов выделил специально для него, готовит ужин и делает домашнее задание.
Попов заходит в квартиру. Он видит Антона, сидящего над параграфом по обществознанию, Шастун что-то бормотал себе под нос, а в квартире невероятно пахло едой. Арсений, находившийся в плохом настроении, чувствует, как оно отступает. На его место приходит что-то светлое, будто внутри зажгли свечу или огонёк, манящий своим светом и теплом.
— Антон, как ты? — С улыбкой спрашивает историк, проходя в кухню.
— Всё нормально, — отвечает Антон, не поднимая головы от учебника.
— Ты что, приготовил ужин? — Арсений смотрит на сковородку и видит ужин. — Сам-то поел? Ну нет, конечно.
Историк качает головой и кладёт на что перед Антоном пакет.
— Что это?
— Детское питание. Как и обещал, — довольно отвечает Арсений. — Будем заново учить тебя кушать.
— Арсений Сер...
— Я ничего не хочу слушать! — Учитель шутливо щёлкает парня по носу. Антон шипит и морщится, но тут же скрывает это. Но вот только Попов наконец замечает раны на его лице.
— Шастун, что это?
— О чём вы? — Делает вид, что ничего не понимает Антон.
— Шастун, не надо изображать незнание. Что у тебя с лицом? Ты с кем-то подрался?
— Что? Нет-нет, — мотает головой Шаст. — Я просто упал.
— Упал? — Выразительно выгибает изящную бровь Арсений.
Антон кивает. А Попов делает в голове пометку узнать у Воли по поводу семьи Шастуна.
— Арсений Сергеевич...
— А? — Арсений, накладывающий себе еду, резко оборачивается и смотрит на парня с надеждой.
— Можете объяснить тему? Я на уроке что-то её не понял, а сейчас вот пытался, но тоже ничего...
— Конечно, — кивает историк и чувствует, как внутри надежда в очередной раз обрывается и падает в пропасть.
Попов объясняет Антону тему, ужинает, моет посуду, пока парень решает пробник по истории. Когда ученик откладывает ручку и откидывается на спинку дивана, Арсений садится напротив него и внимательно смотрит.
Антон хмурится.
— Что? — Спрашивает он.
— Тош, я понимаю, это сложно, но нужно покушать.
— Арсений Сергеевич...
— Нет, котёнок, нужно.
Шаст видит, что историк непреклонен. Тогда он двигается, предоставляя место учителю. На лице Попова расцветает улыбка и он садится рядом с учеником. В пакете лежат пюре с разными вкусами и несколько «Чудо». Антон усмехается. Попов будто для пятилетки всё это купил.
А по факту для него, для Шастуна.
Из-за того, что он не может есть нормальную еду. Арсений тратится на него, ему приходится делить собственную квартиру, время и нервы.
«Какой же ты жалкий! Как же я тебя ненавижу, тварь! Сколько проблем ты создаёшь! Если бы тебя не было, то жизнь была бы нормальной! Уёбок ненормальный!»
Слова отчима болью отзываются в теле.
Антон думает, что ненавидит быть собой.
Что он действительно жалкий ребёнок, от которого одни проблемы.
Антон думает, что его жизнь давно потеряла смысл.
— Эй, Тош?
Голос Попова мягок. Он звучит прямо над ухом и щекочет волосы, опаляет шею тёплым дыханием. Антон вздрагивает.
— О чём задумался?
— Я... Да так, ничего.
Арсений нахмурился, но ничего не сказал.
Первая ложка оказывается около губ парня. Антон открывает рот и глотает. После второй ложки пытается подавить рвотный позыв. За ней третья. Шаст чувствует себя ещё хуже.
— Антон, ты как?
Обеспокоенный голос Арсения Сергеевича приводит в чувство.
— Нормально. Но я больше не могу.
— Хорошо, — кивает историк и кладёт ложку на стол. — Нужно будет сходить к врачу, чтобы узнать, надо ли тебе принимать какие-то лекарства.
Антон закатывает глаза, но кивает. Он знает, что Попов так просто от него не отстанет.
— Зачем вообще вы так со мной мучитесь?
— Я забочусь о своих учениках. Особенно — о любимых.
Арсений встаёт и покидает кухню. Шаст смотрит на его широкую спину и не понимает, как должен реагировать на это.
Что вообще происходит между ними?
***
Антон лежит на диване. Яркий свет экрана телефона бьёт по и так уставшим глазам. Но друзья сейчас важнее.
Они переписываются в «Отбросах». Шаст обрисовал ребятам положение дел, ответил на поток сообщений от охреневших Оксаны, Димы и Серёжи.
Параллельно с друзьями Антону писала Ира. Они обсуждали, на какой фильм пойдут на выходных. Шаст понимал, что девушке, скорее всего, порядком надоела его забота. Кузнецова часто и весьма прозрачно намекала, что ждёт нечто большее, чем просто прогулки по Москве, держание за ручки и невинные поцелуи. Но Антон просто не мог показать ей себя. Да и как он вообще может быть сексуальным?! Выпирающие кости, бледная кожа, украшенная порезами и синяками, тощее тело. Кому он такой понравится? У Иры, когда она увидит его, наверное возникнет желание накормить его, а не переспать. Антону было просто стыдно показываться перед девушкой. А может, он боялся вопросов. Ведь его физическое состояние было не самым лучшим. Даже Попов чуть в обморок не упал от вида его выпирающих рёбер, хотя он мужик и видел много тел. А для девушки вроде Иры вид Шастуна наверняка покажется более чем ужасным.
Они договорились, что встретятся в субботу. Антон выключил телефон и, вздохнув, прикрыл глаза. В квартире историка уже привычно пахло лавандой. Шаст надеялся, что и сам Попов сейчас спит в своей мягкой кровати и видит розовые сны с единорогами, порхающими по радуге, а не смотрит в потолок или ворочается от очередного кошмара. Почему его вообще это заботит? Антон не знал, как ответить на собственный вопрос. Может, потому что Арсений заботился о нём, и Шастун чувствовал себя должным?
А может, это любовь?
«Да какая, нахрен, любовь?» — Подумал Антон. Любовь — это то, что он испытывал к Ире: нежность, трепет, бесконечную заботу, тепло. Когда хотелось обнимать её и зарываться в мягкие волосы, несмотря ни на что. А Арс вызывал в нём противоречивые чувства: ненависть, счастье, привязанность, смех до боли в животе, страх, ревность, боль, несправедливость. Он был настолько далёк от Антона, насколько в то же время и близок. Слишком холодными казались его глаза, но слишком сильно грели руки. Попов не умел готовить, пытался помочь Антону справиться с проблемами, объяснял материал, шутил. А ещё целовал. Всего два раза, но целовал. Если сравнивать Арсения и Иру, то выбор был очевиден. Ведь люди предпочитают луне солнце, не так ли? И семилетний мальчик, живущий внутри Антона, тоже отчаянно тянулся к свету.
А Попов не верил в любовь.
Это всего-то всплеск гормонов, минутная слабость, но никак не великое чувство. Просто когда-то это всё слишком красиво описали, поэтому теперь каждый мечтал влюбиться.
Да что уж таить, Попов и сам когда-то думал, что его отношения с Алёной — та самая любовь, которая пройдёт все бури, не сломается сквозь года и никогда не иссякнет. Но, как оказалось, «любовь» ломается одним лишь действием. Поэтому для Арсения это было не больше, чем красивое слово, которое так любят поэты и авторы слащавых книжек для девочек-подростков.
***
Дима и Оксана сидели на кровати. Родители Позова уехали в командировку на пару дней, поэтому, когда подруга сказала, что им нужно поговорить, он смело пригласил её к себе домой.
Оксана выглядела уставшей. Позов давно уже заметил, что Фролова гаснет на глазах. Не было в голубых глазах больше того огонька, что горел при их первой встрече; щёки стали впалыми, синяки под глазами — ярче, а тело казалось ещё более хрупким, чем раньше. Оксана всё реже шутила, но стараюсь поддерживать ребят и смеялась вместе с ними. Но что-то всё равно было не так.
Дима гадал, что же происходит с подругой. Хоть она и встречалась с Матвиенко, Поз не винил её ни в чём и не обижался. Они также хорошо общались. Поэтому состояние подруги его знатно обеспокоило.
— Оксан, о чём ты хотела поговорить?
— Дим, даже не знаю, как тебе сказать... Я не хочу тебя нагружать, но просто не знаю, с кем ещё поделиться.
— Всё нормально, рассказывай, — Дима накрыл ладонь Оксаны своей и сжал в поддерживающем жесте.
— Не знаю, заметил ты или нет, но... Я стала хуже себя чувствовать. У меня проблемы дома. Вообще, в 14 лет, когда я похудела до минимума в своём возрасте, мне поставили РПП. Всё эти годы была ремиссия, мне казалось, что это ушло и всё нормально. А сейчас на нервной почве всё снова повторяется. Моя мачеха... Она ненавидит меня. Пока отец на работе, мне приходится драить всю квартиру, готовить еду, выслушивать её оскорбления, — девушка всхлипнула. Дима обвил ее хрупкие плечи руками и прижал к себе. Он почувствовал сквозь тонкую ткань свитера ее выпирающие кости и тяжело вздохнул. Да они с Шастуном с одного поля ягодки. Оксана немного дрожала. — Отец ничего не знает. А я не могу ничего ему рассказать, ведь я разрушу его счастье. Только после свадьбы с мачехой он стал снова таким... Весёлым, живым что ли. Я не хочу это рушить.
— Оксан, послушай. Ты в любом случае не заслужила такого обращения с тобой, это можно понять из-за вернувшейся болезни. Но ты понимаешь, что должна поговорить с отцом. Дальше так не может продолжаться. Посмотри, что с тобой происходит. Оксан, твоя жизнь тоже важна.
— Я... Я подумаю и постараюсь... — Кивнула девушка.
— Хорошо. А как у вас с Матвиенко?
Фролова замерла.
— Нормально. Но мне кажется, я причиняю ему боль. Серёжа такой хороший, заботливый, а я... Я не могу ему рассказать даже то, что только что сказала тебе. Мне как будто стыдно перед ним. Не знаю, за что... Но я каждый день чувствую вину за то, что не могу любить его в ответ. Просто не могу, понимаешь? Я не знаю, в чём дело. Он такой хороший, добрый, милый... А я веду себя как последняя сука, когда каждый раз отталкиваю его.
— Вам тоже надо поговорить, Окс, — сказал Дима. — Не надо его сучить и давать какие-то надежды. Лучше оборви это сейчас. Чтобы не сделать хуже.
— Дим, ты лучший. Настоящий друг.
Оксана прислонилась щекой к его плечу и умиротворённо прикрыла глаза. Дима автоматически гладил девушку по золотистым волосам, а сам смотрел в одну точку. В голове бешеного крутились мысли, словно шестерёнки. И Поз не знал, правильный ли совет дал Оксане, а самое главное — нужно ли было это делать?