Genshin Impact: Игра души

Вслух она говорит только:

— Стрижки под горшок не в моём вкусе. О, и он грек, кстати — это тоже в профайле написано, — и, подбирая записную книжку со сломанным карандашом (когда она только успела?), первой выходит из зала.

Дилюк вдруг придерживает её ладонью за плечо. Терпеливо ждёт, пока подтянутся все остальные, и только когда за Всё Понимающим Взглядом Кэйи захлопывается дверь, прямо говорит:

— Извини, я обязан спросить. Ты виделась с Тартальей дважды, — «Намного больше», — мрачно думает Люмин, гадая, к чему Дилюк сейчас ведёт этот диалог с ней наедине. — К тебе он, кажется, отнёсся вполне благосклонно.

Люмин пробирает на вполне натуральный смех:

— До или после того, как запер меня в номере отеля и пытался убить?

На губах Дилюка мелькает сильно искажённое подобие улыбки.

— Я имею в виду, что у тебя с ним общение прошло без видимых эксцессов, — он касается пальцами переносицы, и Люмин фыркает вслух. — Меня сейчас интересует не Тарталья. Возможно, он упоминал нашего парня, и если так, я должен знать…

— Извини, — Люмин качает головой, — никаких подпольных кличек. Ни одного имени. Мне нечего тебе сказать.

— Если сегодня мы возьмём Скарамуччу, — продолжает Дилюк, будто его этот факт ничуть не расстраивает и вообще был всего лишь подводкой к настоящей теме разговора, — он может вывести нас на Тарталью.

Люмин кривит губы. Что-то у неё в груди при этом подозрительно ёкает.

— И что?

Дилюк молчит, долго изучая её взглядом. Одному ему известно, что он думает в этот самый момент, но Люмин надеется, что вовсе не о том, где она пропадает вечерами и почему, когда забирает телефон из камеры хранения после работы, на нём стабильно пара пропущенных и с десяток сообщений от скрытого номера.

— Просто хочу, чтобы ты была в курсе, — наконец пожимает плечами Дилюк. — Я не знаю, допустят ли тебя к нему ещё раз, учитывая, что оба предыдущие вышли… не очень.

— Только что кто-то тут радовался, что они прошли без эксцессов.

Люмин воинственно складывает руки на груди, Дилюк отвечает ей непроницаемым взглядом. Значит, вот так выглядит типаж Кэйи — сильные, молчаливые мужчины, которые без единого дрогнувшего мускула на лице сообщат тебе о том, что умерла твоя любимая собака?

— Он проявил к тебе поразительный интерес, — наконец говорит Дилюк, — я изучил записи с тех дел. Люмин, ты должна понимать, что личные отношения в нашей работе недопустимы. Если вы встретитесь ещё раз и он снова попытается с тобой играть…

— Дилюк, — обрывает его Люмин, раздражённая тем, что её считают за ребёнка, — напоминаю, он запер меня в номере отеля и пытался убить. Если бы не управление, я бы давно нашла его сама и пустила пулю в лоб, просто потому что, ну знаешь, не люблю, когда с девушкой так грубо обращаются. К тому же, — припечатывает она и разворачивается к двери, — рыжие — не мой тип. Мне нравятся блондины.

Когда она вылетает из зала с горящими щеками, Дилюк не пытается её остановить. Старая шарманка о том, как всё это опасно и какая она дура, они с Альбедо что, сговорились? Она и без нравоучений под боком прекрасно всё понимает. И она спокойно докажет им, что не поведётся на харизму Тартальи и в нужный момент действительно сможет пустить ему пулю в лоб. Даже если…

Даже если влюбилась.

~
Скарамуччу берут той же ночью — которая для Люмин оказывается бессонной.

Легче и быстрее операции и придумать нельзя. Под уверенной командой Дилюка они оцепляют доки, и как только Венти из своего фургончика подключается к внешним камерам и в руках у них оказываются все нужные доказательства, оперативный отряд валит из всех щелей. Люмин здесь похвастаться нечем, она всего лишь постояла на стрёме и подержала пистолет, но из двадцати человек, взявших Скарамуччу в окружение, взглядом он почему-то находит именно её.

На долю секунды Люмин становится страшно. Но затем Скарамучча просто отворачивается, Дилюк самолично цепляет на него наручники, и они дружным конвоем возвращаются в управление.

В допросной они проводят всю ночь.

Люмин не отходит от стекла — внутрь её не пускают, а домой она не уезжает, просто потому что боится того, что он может рассказать. Люмин верит Тарталье и знает, что он не будет трепать языком об их тайных свиданиях всем, кто хочет и не хочет выслушать, и дело тут вовсе не в том, что Скарамучча вдруг брякнет: «О, я знаю эту блондиночку, она встречается с моим лучшим другом, мы оба преступники, кстати». Нет, дело не в этом. Дело в том, что если он действительно расколется и выведет управление на Тарталью — она должна здесь быть и должна об этом знать.

Должна знать о том, в какой момент придётся всё прекратить.

Итак, в допросной они проводят всю ночь, но на Скарамуччу не действуют ни кнуты Дилюка, ни пряники Кэйи — ему возмутительно похрен. За время допроса он произносит ровно две фразы. Раз: «Когда закончатся положенные двадцать четыре часа задержания, впустите моего адвоката, а до тех пор отвалите», и два: «Кстати, я хочу верхнюю койку в камере и двойной эспрессо со сливками». Вылетая из допросной, доведённый до кипения Дилюк хлопает дверью так, что с древнего потолка отваливается кусок побелки. А сам Дилюк железным тоном извещает:

— Если всё отрицать и подвязать адвоката, он отделается условным.

— С нашими доказательствами, — кукующий рядом Венти хлопает по своему ноутбуку, — не отделается. Брось ты, тебя просто злит, что ему на тебя насрать.

— Да ему на всех насрать.

— О, ну это факт. Как он сказал, что у тебя нос кривой, — и откуда он только знает!..

— По домам, — командует Дилюк, обращая на веселящегося Венти не больше внимания, чем на подставку для своей третьей чашки кофе. — Нам всем не помешает выспаться. Люмин, — он поднимает бровь, будто удивлённый тем, что она ещё здесь, — ты тоже.

Люмин только вяло кивает. Спать. Да. Отличный план.

К концу этого невыносимо долгого дня сил у неё, пожалуй, останется ровно на то, чтобы доползти до кровати. И…

Она забирает телефон на выходе из управления и устало вздыхает при взгляде на экран блокировки.

И ответить на шесть пропущенных, конечно же.

Люмин собирается подождать, пока такси довезёт её до дома, и только в безопасности своей квартиры отвечать на такие компрометирующие звонки. Но телефон вибрирует, едва она садится в машину, так что ничего не остаётся, кроме как устало просветить в динамик:

— Я была на работе. Что-то срочное?

Только сейчас она понимает, что они сегодня натворили. Они взяли Скарамуччу. Подельника, приближённого к Тарталье человека, потенциальную ниточку к его аресту. Он уже знает? Знает, что она была там? Знает, что когда он расколется — а рано или поздно раскалываются все, — она придёт и за ним?

Но Тарталья только зевает в динамик:

— Не то чтобы. Прости, что бомбардирую как чёртов сталкер, но ты пропала на весь день, а на завтра у нас назначена встреча. Ты уже выбрала место?

Завтра… Будет ли он знать через двадцать четыре часа?

— Не совсем… — начинает Люмин, но вдруг замирает. В голове сам собой рождается план — безумный в своей тупой гениальности план. — Да. Да, выбрала.

О боже, она и правда сделает это.

Лишь бы отвлечь и убедиться наверняка.

— Куда идём на этот раз? — Тарталья хорошо обыгрывает в голосе радостное нетерпение. Хотелось бы верить, что ему даже притворяться для этого не надо. — Кафе? Парк? В театре как раз завтра будет…

— Никуда не идём, — Люмин улыбается своему отражению в переднем зеркале, стараясь, чтобы голос звучал вкрадчиво, а не напряжённо. — Я назначаю свидание у тебя дома.

И, не дожидаясь ответа, жмёт на отбой.

Она всё ещё знает, когда нужно остановиться, чтобы его раздразнить, — потому что не проходит и минуты, как в уведомлениях высвечивается простое «Согласен». Люмин тяжело вздыхает, прикрывает глаза и откидывается на сиденье.

Только бы всё прошло как надо.