Немножко в разводе

Тэхён кое-как продирает глаза и понимает, что находится в подозрительно знакомом для себя месте, впрочем, не являющемся ни номером в борделе, ни номером, который он лично оплатил по приезду в Нью-Йорк. 

 Вторым открытием за несколько секунд становится то, что он лежит на железной скамейке во всё той же камере, в которой они сидели после домогательств до копов, ну и третьим — он в камере явно не один, и прямо сейчас на него смотрят волком сразу пять мужиков, трёх из которых он очень хорошо знает, а двух остальных — вообще нет. Тем не менее, трём его друзьям с привилегиями они, кажется, уже почти что сводные братья, потому что вся пятёрка негласно сходится в пассивно-агрессивном выражении лиц, и всё это в адрес бедного, только вставшего Тэхёна! 

 — А... что произошло? — севшим голосом уточняет Тэ, и после этой фразы пассивная агрессия во взглядах сменяется на настоящую ярость. 

 — Ах, ты ещё и не помнишь! — незнакомый коротышка с лисьим разрезом глаз кидается на него со смачными ругательствами на японском, которые Чонгук впоследствие наотрез откажется переводить. — Из-за тебя меня могут уволить из полиции, а ты, сука, ещё и не помнишь?! 

 — Тихо, господин полицейский, — в завязывающуюся потасовку деликатно вклинивается Чонгук. — Тэхён у нас и так малость ёбненький, представляете, что с ним будет, начни вы его бить по голове? 

 — Да мне плевать! — лицо мужчины неестественно кривится, и Тэ мгновенно вспоминает, где его видел до этого. 

 — Погодите... Вы же тот самый полицейский, которому я предлагал секс за пятьдесят долларов в час? 

 — Бинго, — закатывает глаза тот, — но проснулся ты здесь не поэтому — то дело уже перекрыл вот его, — кивок в сторону Джина, — залог. А вот это... Нет, Чонгук, пусти, я-таки придушу этого гадёныша! 

 — Да брось ты, — неожиданно подаёт голос привычный к коротким отсидкам Чимин. — Давай я лучше расскажу, что привело нас в эту камеру — кстати, моя любимая! 

 Полицейский пытается ерепениться и таки накостылять непонимающе хлопающему глазами Тэхёну, но его осаждают на этот раз уже все, очевидно, уставшие от излишнего шума. 

 В общем, дело было так...

***

Они с Чонгуком, Сокджином и Чимином пошли праздновать успешное выполнение очередного пункта в списке. Помятуя о предыдущих загулах, все по примеру членов общества анонимных алкоголиков поклялись, что в этот раз ограничатся лимонадами и молочкой, но пошли всё же не в кофейню, а в бар, «для аутентичности», так сказать.

Тогда-то и выстрелило ружьё, висящее с первого акта. Нет, то есть, сначала они вполне прилично и благородно сидели, а потом встретили Намджуна — адвоката, успешно отмечавшего выигранное дело в суде. Познакомились, разговорились, а там и не заметили, как в них оказалось неприличное количество сначала пива («Ну, оно же лёгкое!»), потом вина («Тоже детский лепет и вообще ни о чём»), потом коньяка («Напиток настоящих мужчин»), а потом и водки («А, похуй, всё равно уже в говно!»).

Примерно на второй бутылке всю эту пиздобратию нашёл Юнги — лучший друг Намджуна, задержавшийся на смене (воры кукурузы из овощного отдела не дремлют) и приехавший, собственно, выпивать вместе с ним. Остановила ли его гогочущая компания, вокруг которой суетились уже два бармена? Нет, нисколько. Он просто тяжко вздохнул и, выхватывая бутылку водки у молоденького бармена, ничтоже сумняшеся осушил её до самого дна.

«С волками жить по-волчьи, а с ужратыми в говно разговаривать на их языке».

Вероятно, именно с момента, когда в их на 1/3 увеличившейся компании не осталось ни одного трезвого человека, и начались все проблемы.

Сначала Юнги порывался написать начальнику, что он — тупой ушлёпок, за которого заебёшься делать отчёты; От этой светлой мысли парня профессионально отговорил Чимин. Потом Намджун начал плакаться о вечном одиночестве и отсутствии второй половины — после этого плотоядно смотрящий на него Сокджин утащил его в сторону туалетов, и их не видели до самого ухода из бара. Тот же случился буквально через пару часов.

Итак, три ночи и пьяная вусмерть компания, мерно и слегка покачиваясь бредущая в сторону полицейского участка. Почему именно туда? Ну, Юнги решил выразить своё возмущение начальством, нассав ему под дверь, а Чимин уже был слишком бухой и весёленький, чтобы снова вправлять чужие съехавшие набекрень мозги. Более того, проститут от приобретённого за долгие часы в обезьяннике презрения к закону идею всячески поддержал, даже предложил выступить донором мочи в случае, если оной не хватит на полноценную роспись.

— Красиво, — глупо хихикнул Тэ, глядя на получившуюся картину: кажется, парни пытались нарисовать цветочек, но вместо этого получилось что-то сродне карлику-мутанту с балаклавой.

Именно в этот момент Тэхёну на ум пришла крайне подходящая к ситуации песня. И вдруг показалось, что миру ну просто жизненно необходимо её услышать, тем более, что она на корейском.

— Оттокхе сынгакее? Оттокхе сынгакее?! — закричал он, предпринимая попытку забраться по фонарному столбу, как по шесту.

Стоит ли говорить, что его импровизированный концерт не остался без слушателей? Так уж сложилось, что, когда служители закона вышли на улицу, ведомые странными звуками, Тэхён как раз дошёл до самой интересной строчки.

— Ю беттер фак ёсэлф! Ха! — вопил омега, пока полицейские смотрели на него круглыми от шока глазами.

— Шухер, там копы, вааалим! — заорал Чимин, пытаясь побежать в сторону соседней улицы, но количество текилы внутри него победило, и вместо чисто бондовского побега он, вымученно кряхтя, споткнулся о булыжник на дороге и пропахал землю лицом под ещё более охреневшие взгляды полицейских.

— Я бду... Ик... Грить только в присустви... пристуствие... присутствпн своего адвоката, — кое-как проговорил самый пьяный из них — то есть, Намджун.

— Дебил, ты и есть адвокат, — закатил глаза самый трезвый из них — то бишь, Сокджин.

— Ну дык я же... по этому... не по уголовке...

— А мы никого и не убивали, чтобы нам уголовку шили, — шлёпнул рукой по лбу Джин. — Хотя, если грохнуть этих... — он неопределённо окинул рукой стоящих в относительной близости мужичин.

— Так, ладно, сгребай их всех и в обезьянник, — отвиснул до этого молча офигевающий полицейский. — Я пока сниму со столба пьяную Бритни Спирс, — задумчиво проговорил он, кивая в сторону Тэхёна.

— О, ты видел, там под окном шефа карлик-мутант с балаклавой и наш Юнги!

— Что? — выпучил глаза дежурный полицейский. — Блять, ну что за пиздец, а ведь это только начало недели...

***

— Вот так мы тут и оказались, — подытоживает Чимин.

— Хорошо, ну а почему все шишки в итоге полетели ко мне?! — возмущается Тэхён. — Я, между прочим, просто познакомил братьев наших меньших с корейским рэпом, а вот вы, — он обличительно тыкает пальцем в сидящих рядом Чимина с Юнги, — нассали под окно своему начальнику!

— Ну, я лично Сокджину никуда не ссал, он такими фетишами не страдает, — пожимает плечами Чимин. — И вообще, может, я так хотел выразить свой протест против коррумпированной полицейской системы.

— И как, выразил? — ехидно уточняет Тэхён.

— Как видишь, — закатывает глаза Чимин.

— Так, ладно, это, конечно, очень здорово, но мы тут, если вы не заметили, попали в ситуацию! — фыркает Сокджин. — И кто нас будет вытаскивать, если я сижу с вами, долбоёбами, здесь, и трачу на эту халупу лучшие часы своей молодости?

— Что на это скажет адвокат? — с надеждой взирает на Намджуна Юнги.

— Ну... — тот устало почёсывает макушку: похмелье такой силы он в последний раз испытал разве что после получения диплома.

— Это конец! — опальный полицейский трактует чужую заминку как расписку в собственной никчёмности.

Впрочем, долго впадать в истерику им не позволяют: как только Юнги собирается начать биться башкой о прутья решётки, дверь в камеру открывается, пропуская внутрь того самого дежурного, который вчера полночи стаскивал Тэхёна со столба.

— Собирайтесь, вы свободны.

— Неужели правосудие проявило сострадание? — скорчивает лицо Чимин.

— За вас внесли залог, — равнодушно отзывается полицейский, после чего в камеру входит ещё один человек, улыбающийся во все тридцать два зуба.

— Ну привет, начальник, — радостно отзывается он, обращаясь к Тэхёну.

— Хосок?! Какого чёрта ты тут забыл?!