Глава 12
Двадцать пятого января я предложил Эль покататься на коньках в Уолман Ринк, в Центральном парке. Безусловно, обменять ботинки Харберта на коньки я не мог, но и так они скользили отлично. Мне пришла эта идея, когда я сорвался в Центральный парк, а Эль спала. Мне понравилось бродить по ночам - меня никто не трогал (хотя после смерти меня в принципе никто не трогал). Так, двадцать третьего я отрыл Уолман Ринк. С катка открывался потрясный вид - катаешься, запрокидываешь голову, а в небе тлеют огни, в лицо бьет фонарь. Я стоял один, помню, раз дополз до середины, пропустив сквозь тело толпу, и думал об Эль, как бы ее завести на каток.
Впрочем, двадцать пятого января, в 23:30, Эль отрыла в кладовой белоснежные коньки, подхватила телефон, дабы быть «на связи» и заперла квартиру. Мы собрались поздно кататься, народу к полночи не оказывалось. Тащились молча. Романтика захватывала.
По правде, влюбиться - это потрясно. Все чертовы шестьсот сорок мышц сжимаются и растягиваются. По крайней мере, у меня так было.
Я завязывал шнурки Эль, когда милая уселась на дальней скамейке Уолман Ринк.
- Ты тут? - спросила она, включив диктофон.
- Я никуда и не уходил. Ты не замерзла?
- Нет. А откуда ты знаешь про этот каток?
- Когда ты спала, я ходил сюда, - я ответил, и девушка прослушала аудио. Я сидел на коленках пред Эль, а она улыбалась.. Пряди ее волос щекотали щеки. - Но ты покраснела, - я прошептал.
Я положил кисти на ее щеки. От каждого прикосновения к Эль я сам согревался. И вот, обжегши ладони, я впал в жар.
Мы также прослушивали аудио с каждой моей хриплой репликой.
- Смотри, - я вновь присел на колени и меж указательными, большими пальцами зажал шнурки конька Эль, приподнял с земли их и принялся протягивать сквозь дырочки.
Эль рассмеялась.
- Ну ты чего-о? - она наклонилась ко второму ботинку. - Ну раз так, то позвольте хотя бы помочь Вам, что ж, но полностью брать эту трудоемкую работу по завязыванию шнурков в руки я не буду.
Я завязал шнурки «своего» конька на пару бантиков, а Эль свой на один.
- Нет, нет, а если они развяжутся, если ты упаде-ешь! Так же нельзя, - улыбнулся я.
Я перевязал второй шнурок на два бантика, и Эль умилилась.
Небо чернело, фонари загорались ярче, люди брели домой с катка, а мы только ступили на лед.
В ботинках Харберта Клауса я едва догонял Эль. Она мчалась по кругу Уолман Ринк и подпевала уличному радио, доносившимся, казалось, из фонаря. Сквозь меня мчались угорелые и сшибали меня с ног. На пятом или шестом кругу меня осенило ухватиться за юношу, скользившим за Эль. Ведь я просто шел по льду так, и Люци все меня обгоняла.
Я огорчался. Эль не знала, где я качусь, и даже когда смотрела на меня, на самом деле смотрела сквозь. Она останавливалась у ограды, отмечала каждого фигуриста, но не могла отметить меня, моего взгляда или объятий, или дрожащих колен, или то, что я обернут в один свитер.
Я понимал, это отчасти ужасно - вы влюблены, но не сходитесь вместе полностью. С каждым днем я все больше начинал думать, что я не даю Эль полностью. Я мертв, связь со мной она имеет едва по диктофону, она не может видеть меня. И ей от этого больно как-никак.
Через минут сорок Эль остановилась у ограды, задрала голову и стянула перчатки с рук, достав из кармана мобильник. Кожа Эль затянулась багровой сетью.
- Ты здесь? - прошептала Эль, улыбнувшись краешком губ. Она утрамбовала мизинцем красную кнопку диктофона.
- Здесь, - я нагнулся к динамикам и прошептал.
«З-здесь» - сказал кто-то.
- Ты замерз? Аве, я замерзла, пошли домой, я так замерзла.
- Пошли, конечно.
Я развязывал Эль шнурки, а она вытащила из кармана зажигалку, Мальборо, зажала меж белоснежных зубов сигаретку и пустила огонь. И, как мои пальцы устремились ко второму шнурку, пальцы Эль устремились в карман, и девушка в воздухе сжала сто баксов. Сто баксов от Лукаса. Дым сигареты Эль согрел ее щеки и обдал руки зловонием. Она сунула ножки в сапоги и докурила Мальборо, подхватив коньки. Эль несла их в рюкзаке. Мы удалились от Уолман Ринк и в ночи потащились по тропам Центрального парка. Мы молча, пока Эль не завидела ларец с кофе. Она подбежала к нему, а я оглянулся - ни души. Я уже был там. Не раз. И Харберт Клаус, мой друг, был там. Он лежал на скамье, напротив которой Эль брала латте. Юноша подал ей стакан, мигом обжегший ее пальцы, и Эль присела на скамью.
Она включила диктофон.
- Эль, по этому парку скитался Харберт, и тогда он лежал именно на этой скамье. Я хотел предложить тебе присесть сюда...
- ... Мы точно читаем мысли друг друга.
Я прижался коленкой к Эль, а она вытащила вновь сигарету. По правде, я начал скучать по сигаретам. Я понимал, что курево не предоставляет вреда, если не засыпать с ним в постели. Но я не мог курить. Я не мог даже поесть. Зачем я существовал, если не брать во внимание время, проведенное с Эль?
- Где сейчас твой Харберт?
- Уже в Амстердаме.
- Как вы познакомились? - Эль спросила.
- Еще при пожаре, если считать первую встречу. А вообще поговорили только на панихиде, когда я уже забыл о нем. Он стоял у колонны, когда Пим читал лекцию о наших смертях, и я подошел к нему. Это было очень неожиданно, но я быстро свыкся, - я выдохнул и отключил запись.
Аве ван Белль повторил все сказанное. Я вновь нажал на кнопку.
- Он чернокожий, кудрявый, ходит в черной униформе, знаешь, с такими желто-черными полосами по груди, рукавам. Он очень хороший. Сначала он мне не очень понравился, но потом я понял, что он очень хороший. Он помогал мне.
- Ты скучаешь по нему и всем остальным?
- Я по всем скучаю - по mama, Харберту, по Монно, по Амстердаму. Там нет небоскребов, как здесь. Здесь мне непривычно, по правде. Я уже толком забыл, какого ходить в школу, писать без устали, - я сказал. Я хочу обратно, но с тобой, - я добавил через пять минут, когда Эль допила латте.
- Так поехали, - сказала она.
- Я не могу оставить тебя!
- Не-ет, поехали вместе в Амстердам, мне интересен этот город.
- А как работа и колледж, и твои друзья? Ты не можешь все так просто!
- Ну не на жизнь ведь уезжать, недели хватит, чтобы погулять по городу.
Я молчал.
- Не молчи, Аве, - сказала Эль, когда переслушала запись и не застала ни шороха.
- Я буду еще более счастлив, Эль, - я проснулся. - Если ты поедешь со мной в Амстердам.
- Ты, падла, заставляешь меня краснеть! - прошептала Эль, улыбнувшись. Я посмотрел на ее щечки - они порозовели. - И не смотри так пристально на меня, - Эль отпила латте.
Я утрамбовал красную кнопку диктофона:
- Люблю, - я сказал и нажал «сохранить».
- МЭЭЭМ!!! - крикнул юноша из ларца, где торговал кофе, прервав наш разговор. - У ВАС ВСЕ Х-ХОРОШО-О???
- Да, - отозвалась ему Эль.
- Люблю.
- Люблю.
- Домой?
- Домой.
***
В час ночи, на кухне, Эль включила «I want a little sugar in my bowl» и, постаравшись положить руки туда, где должны были быть мои плечи (они там и оказались), начала кружиться. Так мы танцевали до двух.