Глава 10
С разговора о Лукасе прошла неделя. Эль выздоровела и пообещала выйти на работу четырнадцатого января. Мы провалялись в кровати вечность, только к вечеру удосуживаясь сходить в супермаркет. Казалось, мы пересмотрели десяток сериалов. Милая валялась в одних трусиках, я поглаживал ее по спине, груди. Самым мощным моментом, конечно, оказывались полчаса, проведенные в душе. Жгущие капли проскальзывали сквозь мертвое тело, я прижимался к Эль, и все органы взвинчивались. Я хотел Эль, чертовски хотел и не мог сделать этого (то, что пообещал сделать Монно).
Мы выходили из душа, тело Эль обволакивало полотенце, другим она сушила волосы и, обнажившись, надевала белье. Поход в душ кончался, но внутри ничто не угасало. Она разрешала касаться ее как угодно. Эль вздрагивала и хотела ощутить прикосновения, а невозможность коснуться полностью раздражала ее. Я примечал это - она отводила глаза, подмечая, что некто убрал прядь ее волос, покрывалась мурашками и тянулась за прядью волос, чтобы я вновь убрал ее, чтобы как-то почувствовать меня.
***
Утро четырнадцатого января завязалось с душа и кофе. Я дал Эль сполоснуться одной, поджидая за кухонным столом. Я наблюдал за Нью-Йорком, считая этажи небоскребов из окна. В Амстердаме все совсем по-другому. В Нью-Йорке небоскребы и дороги заключали тебя в оковы. Мне бы хотелось забрать Эль из Америки в Нидерланды, если бы я выжил.
Девушка выскочила из душа в 6:55, облачилась в черное платье с узким декольте, кратким рукавом. Я ослепился от красоты. Я каждый раз ослеплялся от красоты Эль. Черные волосы ручейками разлились по груди, Эль села за стол с кофе и облизала губы.
Диктофона не было.
- Ты рядом, Аве? - спросила Эль. - Подай вид.
Я встал со стула, набрался сил и подвинул его ближе к Эль. Она уже не пугалась, как я двигаю вещи. В невидимых руках стул коснулся коленей, береженных платьем, и я присел рядом, поглаживая крохотную кисть. Руки были холодные, пускай Люци грела их от кружки.
- Я рядом, - сказал я.
- Ты всегда рядом похоже, не отходишь от меня вообще? Любишь?
Я заметил выпавшую из-за ушка прядь волос, убрал ее легким касанием, и Эль заулыбалась, засматриваясь в гущу кофе.
- Я тоже тебя люблю...
Я был рад слышать это, пускай слышал миллионный раз.
Так прошло наше четырнадцатое утро.
Квартиру на восьмой авеню Эль заперла в 7:13 и, торопясь, обогнула лестницу. На девушке пестрило бордовое пальто, сапоги на высоком каблуке, провалившемся разом в снег. Эль поправила сумочку и забрела в утреннюю толпу, с восьмой свернув на шестую авеню. Лица прохожих стерлись, и, прогибаясь меж плеч иностранцев, я еле отслеживал силуэт любимой. Дверь кафе Эль отперла в 7:28 и, пробравшись к стойке, поцеловала в щеку Джули Аберман. Она удрала чертпоймикуда за юбкой. На пути Эль попался какой-то мужик.
- Опаздываем, - сверху вниз пригляделся к Моей Эль тот.
- Здравствуйте, Юджин, - обогнула его вялый корпус Эль и умчалась. - Простите.
Рыжий, высокий Юджин с опухшими веками и перекошенными глазами, в смокинге, мигом стал для меня Никем, но я попытался не замечать его.
В 7:30 Эль обернула табличку двери заглавием «ОТКРЫТО», и в 7:49 (как чертили стрелки) из Нью-Йоркского студня в кафе забрел некто с портфелем, в писательском пальто - распахнутом, с великанскими пуговицами. К прикиду не хватало шляпы. Он смел с челки снег, взял кофе, пару купюр вынув из портмоне, и свалился на софу дальнего угла. А мне как раз наскучило пересчитывать фиолетовые кирпичи. Я плюхнулся к парню, и тот вывалил из портфеля «Отелло».
Я прочел очерченный клок Шекспира, как юноша воздвиг палец меж страниц и распахнул книгу: «Как жалки те, кто ждать не научился!/Ранения не заживают вмиг./ Мы действуем умом, а не колдуем./Не всякий плод на свете скороспелка,/Но созревает все, что зацвело.»
Большой участью мне служило то, что карандаш в моих руках еле дергался. Каждый раз, когда я нажимал на диктофон, клавиатуру, я поднимал бочку воды.
Юноша прыгал со строки на строку, лениво швыркая кофе. Вскоре он захлопнул «Отелло», убрал в портфель, приголубил челку и двинулся.
Мне наскучило ютиться в кафе, и за парнем я вышел.
На шестой авеню я забрел в книжный и подумал, что надо просить Эль оставлять раскрытыми книги. Я научился б листать их, и когда Эль б возвращалась, я пересказывал бы ей все. И я бы поучился, написал свою историю. И Эль делала бы с ней что угодно.
«ДОКАЗАНО СУЩЕСТВОВАНИЕ ЗАГРОБНОЙ ЖИЗНИ!!! ПРИЗРАК-ПОДРОСТОК-ГОЛЛАНДЕЦ НАПИСАЛ НОВЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР!!! СОВЕРШЕННО!!! ГЕНИАЛЬНО!!! ПРЕВОСХОДНО!!!» Mama прочла бы это в газете и узнала мой почерк. Но это. Было. Невозможным. «Хотя, - я думал. - Возможно. Попрошу Эль достать книг, выучусь и сам напишу историю».
В книжном магазине я остался надолго. Я уселся в кресло и кайфовал. Внутри наново забурлило знакомое ощущение. Такое же, когда я садился за карандаш. Реальный мир просто уплывал из под ног. Все было так, как я хотел, никак иначе. Я ронял романы, они раскрывались, упав, и я читал текст весь завороженный. А потом книгу подбирали с пола, протирали обложку рукавом и выставляли обратно.
***
В кафе я вернулся в 17:19, озябший от стужи. Ввалившись внутрь за парнями в кепках, я обнял Эль за талию. Она была очень теплая. Я обогнул руки вокруг ее пояса, что облегало черное платье, запутался в волосах и спустился ладонями к бедрам. И не прошло пяти секунд, как Эль, обтерев ладони об полотенце, выскочила из объятий.
Джули Аберман я не видел. Зал переполнялся, и персонал мелькал меж столов, сбирая крошки. Эль заканчивала в шесть, и мне оставалось утесниться у стойки и ждать.
В 18:01 Эль Люци Сантана стянула юбку, оставшись в одном платье, накинула пальто и вырвалась из кафе. Она выскочила за дверь, остановилась и вытянула из кармана зажигалку, пачку Мальборо, из нее - сигарету, дала огоньку и затянулась.
Я любил Эль.
На третьей затяжке ее осенило, что я рядом, она включила диктофон и утрамбовала обкуренными пальцами красную кнопку, одновременно зажав сигарету меж зубов. Мне жутко не нравилось, что Эль курит. Внутри я буквально полыхал и, когда Эль затянулась сигаретой (последней у нее сигаретой) вновь, я достал сигарету из ее рта, бросил в снег и утрамбовал черным ботинком Харберта.
- Э-эй! - запищала Эль.
- Не губи себя, - сказал я.